Потом Валландеру эта женщина в окне и то, что произошло вслед за этим, представлялись чем-то нереальным. Теплый августовский день, ни ветерка, роскошная зелень сада, Анн-Бритт под грушей с прижатым к щеке телефоном, он сам в белом деревянном кресле, Ларс Скандер напротив. Потом оказалось, что и у него, и у Анн-Бритт Хёглунд появилась одна и та же мысль: слишком поздно. Женщина явно собирается выброситься из окна, и они ни за что не успеют ей помешать. Она упадет на выложенную булыжником отмостку вокруг дома. Может быть, она и не разобьется насмерть, высота сравнительно небольшая. Но по ее позе можно было догадаться, что броситься она собралась вниз головой.

Они на какое-то мгновение остолбенели. Потом Анн-Бритт отшвырнула телефон и бросилась к дому, а Валландер изо всей мочи заорал – что именно, он впоследствии припомнить не мог. Ларс Скандер медленно встал, похоже было, что он не понимает, что сейчас может произойти. Мать погибшей девушки кричала не переставая, ее крик был исполнен такой невыносимой боли, что резал августовскую благодатную тишину, как алмаз режет стекло.

В этом они все потом сошлись – страшнее всего был этот крик.

Анн– Бритт помчалась в дом, а Валландер встал под окном с рапростертыми руками. Ларс Скандер стоял рядом с ним, бледный, и умоляюще смотрел на жену.

Потом за спиной несчастной появилась Анн-Бритт и одним рывком сдернула ее с окна.

Крик внезапно прекратился. Наступила оглушительная тишина, как будто у Валландера заложило уши.

Когда они поднялись наверх, Анн-Бритт сидела рядом с матерью Малин, крепко ее обняв. Валландер тут же спустился вниз и вызвал «скорую». После того, как женщину увезли, они вернулись в сад. Анн-Бритт нашла в траве брошенный телефон. Валландер тяжело опустился на стул.

– Мартинссон взял трубку как раз в тот момент, когда я бросила телефон. Он, наверное, сходит с ума – не знает, что и предположить, – сказала Анн-Бритт.

– Позвони ему.

Она села по другую сторону стола, над которым кружила назойливая оса.

Сведберг безумно боялся ос.

Теперь его нет в живых.

Именно поэтому они с Анн-Бритт и сидят сейчас в саду Скандеров. Многих уже нет в живых. Слишком многих.

– Я не буду от тебя ничего скрывать, – обратился Валландер к Анн-Бритт. – Я боюсь, что убийца на этом не остановится. Я вздрагиваю от каждого телефонного звонка – жду, что произошло новое убийство. Я лихорадочно ищу какие-то признаки, что этому кошмару настал конец, что мы по крайней мере не будем стоять опустив руки над очередным трупом. Но этих признаков я не нахожу.

– Мы все этого боимся, – сказала Анн-Бритт. – Но говорить об этом не обязательно.

Да, все уже сказано. Их гнал страх. И будет гнать, пока они не поймают этого неизвестного и не докажут, что именно он – убийца…

– Она и в самом деле чуть не выбросилась, – сказала Анн-Бритт. – Даже представить страшно, что сейчас у нее в душе.

Она набрала номер Мартинссона. Тот, по-видимому, напустился на нее, и она пыталась его успокоить. Валландер пододвинул свое кресло в тень. Значит, несколько недель назад жених с невестой решили изменить место для свадебных съемок, причем тайно. Кто мог об этом знать?

Его охватило нетерпение. Почему до сих пор никто не потрудился узнать, был ли помощник у Рольфа Хаага?

Анн– Бритт нажала кнопку отбоя и тоже переставила кресло в тень.

– Он сейчас перезвонит, – сказала она. – По-видимому, родители Турбьорна совсем старенькие. Он сказал, что не может определить, где граница между родительским горем и старческим слабоумием.

– Помощник, – сказал Валландер. – Был ли у Рольфа Хаага помощник? Это очень важно. Этим должна была заняться полиция в Мальмё. Не знаешь, кому там позвонить?

– Помнишь Бирча, с которым мы в прошлом году работали вместе в Лунде?

– Как я могу его забыть?

Бирч был полицейским старой, милой сердцу Валландера школы; работать с такими – одно удовольствие.

– Он переехал в Мальмё, – продолжила она. – По-моему, именно он этим и занимался.

– Тогда все наверняка уже сделано, – сказал Валландер.

Он выудил из кармана свой собственный телефон. Номер коммутатора полиции был в записной книжке. К счастью, Бирч оказался на месте. Они обменялись приветствиями.

– А разве тебе не сказали?

– Пока нет.

– Я уже сообщил в Истад. Значит, до тебя не дошло. Тогда ты сейчас все узнаешь из первоисточника. У Рольфа Хаага было ателье недалеко от площади Нобельторгет. Он и работал в основном как студийный фотограф. Но иногда выезжал – в последние годы выпустил два фотоальбома. Один об Эритрее, другой – об Азорских островах.

– Я тебя прерву, – сказал Валландер. – Нам сейчас важнее всего узнать, был ли у него помощник.

– Был.

Валландер знаком попросил Анн-Бритт дать ему ручку. Пошарил по карманам. В нагрудном кармане рубашки оказалась старая квитанция – сойдет.

– Как его зовут?

– Знаешь, у мужчин-фотографов ассистенты, как правило, женщины. Не знаю, справедливо ли обратное правило.

– Хорошо, как ее зовут.

– Мария Юртберг.

– Ты говорил с ней?

– К сожалению, это невозможно. Она еще в пятницу уехала к родителям в Худиксваль. Дом ее родителей стоит чуть ли не в лесу, даже телефона нет. Мобильник она с собой не взяла – он так и лежит в ателье. Я беседовал с девушкой, с которой она вместе снимает квартиру. Та говорит, что у Марии есть такая причуда – она время от времени сбегает от всех достижений современной техники и прячется где-нибудь, где ее никто не может найти. Впрочем, это не так важно – она сегодня вечером возвращается. Самолет приземляется в Стурупе в четверть восьмого, я собираюсь ее встретить. Но у нас вряд ли есть основания подозревать ее в убийстве своего работодателя и молодой пары.

Ответ Бирча Валландера не устраивал – это было вовсе не то, что он хотел услышать. В нем нарастало нетерпеливое раздражение. Это не годится, подумал он. Я становлюсь плохим полицейским.

– Мы в первую очередь должны выяснить, знал ли кто-то посторонний о том, где они собираются фотографироваться. Из того, что нам удалось выяснить, совершенно ясно, что этих посторонних крайне немного. Это позволяет вычислить, кто мог иметь доступ к данной информации.

– Я вчера осмотрел ателье, – сказал Бирч. – Чуть не полночи возился. Нашел письмо от Турбьорна Вернера. Он подтверждает, что время и место остаются прежними.

– Откуда отправлено письмо?

– В письме написано: Истад, 28 июля.

– Где это письмо?

– У меня. Лежит на полке.

– А конверта нет? Я имею в виду, почтового штемпеля?

– По-моему, там стоит пластиковый мешок с бумагами. Может быть, конверт там? Если его еще не выкинули.

– Очень важно найти этот конверт. Если он, разумеется, еще существует.

– Почему это так важно? Письмо же подписано и дата стоит! Если там написано «Истад», какие у тебя причины сомневаться, что оно отправлено именно в Истаде?

– Меня в первую очередь интересует, вскрывали ли этот конверт до того, как он достиг адресата. Поэтому необходима тщательная техническая экспертиза.

Бирч больше вопросов не задавал – пообещал, что сразу же отправится в ателье.

– Версия довольно рискованная, – предупредил он.

– Какая есть, – сказал Валландер, – на текущий момент ничего лучшего у нас нет. Скорее всего, просто подтвердится отрицательный результат. Если письмо до момента доставки никто не вскрывал, я могу смело отбросить эту гипотезу. Единственное, что я знаю твердо, – преступник очень хорошо информирован. Остается только узнать, где он берет эту информацию.

Бирч обещал сразу же позвонить, как только что-либо прояснится.

Они вернулись в Истад. Было уже двенадцать. Валландер попросил высадить его на Эстерледен – надо было срочно перекусить. Он спросил, не хочет ли Анн-Бритт составить ему компанию, но она отказалась.

Он пошел домой и поджарил себе яичницу. Потом лег, поставив будильник на без десяти час – больше, чем полчаса, спать он не имел права. В десять минут второго он был уже в полиции.

Он прошел в свой кабинет, покопался в записках с телефонами, сел и в один присест написал обзор ситуации. Ему хотелось понять только одно: какой минимальной информацией должен был располагать убийца. Прочитал написанное и задумался. Почему он должен все время слушать других? Почему он так легко готов расстаться с собственной теорией насчет перлюстрации почты? Он спустился в приемную. Там сидела девушка, заменявшая по воскресеньям Эббу. Он спросил, знает ли она, где сортируют истадсую почту. Она не знала.

– Узнай, пожалуйста.

– Сегодня воскресенье.

– Для нас это самый обычный рабочий день.

– А для почты?

Валландер собрался рассердиться на девушку, но решил повременить.

– Насколько я знаю, почту из почтовых ящиков забирают и по воскресеньям тоже. Значит, на почте есть дежурный персонал.

Она пообещала узнать. Валландер поспешил в кабинет с чувством, что он оторвал эту девицу от важного дела. Не успел он закрыть за собой дверь, как ему вспомнился недавний разговор с Анн-Бритт: в этом деле фигурируют два почтальона. Только сейчас он сообразил, что был и еще один. Он сел за стол, стараясь не упустить мысль. Что тогда сказал Стуре Бьорклунд? Что ему иногда кажется, что кто-то был на хуторе в его отсутствие. Кто-то посторонний. Соседи знали, что он не любит, когда его беспокоят. Единственным человеком, кто регулярно посещал его дом, был сельский почтальон.

Сельский почтальон зашел в сарай и положил туда телескоп Сведберга, подумал Валландер. Чушь какая-то. Такие мысли приходят в голову только за отсутствием других, более разумных.

Он недовольно пробурчал что-то себе под нос и принялся листать рапорты, когда в дверях возник Мартинссон.

– Как ты? Анн-Бритт рассказала о ваших приключениях – как женщина чуть не выбросилась из окна. У нас такого не было, родители Турбьорна Вернера не в том возрасте. Но трагедия, конечно, страшная. Турбьорн последнее время взял на себя все хозяйство, так что родители могли вздохнуть спокойно: преемственность соблюдена, молодое поколение продолжит их дело. У них ведь был еще один сын – погиб несколько лет назад в автокатастрофе. Теперь у них нет никого.

– Убийца о таких вещах не думает, – горько заметил Валландер.

Мартинссон подошел к окну. Валландер видел, как ему тяжело. Долго ли он еще выдержит? Когда-то Мартинссон выбрал профессию из высоких побуждений. В те годы служба в полиции казалась молодежи все менее привлекательной. А потом к полицейским и вовсе относились с презрением. Но Мартинссон стоял на своем – каждое общество имеет такую полицию, какую оно заслуживает. И он хотел стать хорошим полицейским. И стал. Но в последнее время Валландер видел, что его мучают сомнения. Он не был уверен, хватит ли коллеге пороха доработать до пенсии, особенно если у него появится выбор.

Мартинссон, не отходя от окна, повернулся к Валландеру.

– Он еще даст о себе знать.

– Риск есть.

– А что ему мешает? Его ненависть к людям, похоже, не знает границ. Никакого разумного мотива у него нет. Он убивает ради того, чтобы убивать.

– Это бывает очень редко. Скорее всего, пока мы просто не можем понять, что им движет.

– Думаю, что ты ошибаешься.

– В каком смысле?

– Если бы этот разговор происходил несколько лет тому назад, я бы с тобой согласился. Не существует необъяснимого насилия. Но все в мире изменилось. И в нашей стране все изменилось, только мы не заметили. Насилие стало нормой. Мы переступили границу. Целое поколение потеряло почву под ногами. Их просто-напросто никто не учит, что хорошо, а что плохо. Что можно, а что нельзя. Для них существуют только их собственные права. Зачем служить в полиции?

– На этот вопрос ты должен ответить себе сам.

– Я и пытаюсь.

Мартинссон сел на стул для посетителей.

– Знаешь ли ты, что Швеция стала страной, где нет законов? Кто бы мог поверить в это еще пятнадцать-двадцать лет назад? Что Швеция – страна, где правит беззаконие?

– Ну, пока не так уж все мрачно, – возразил Валландер. – Не могу с тобой согласиться. Но ты прав – все идет к тому. Именно поэтому и важно, чтобы кто-то этой тенденции противостоял. Ты и я.

– Я тоже всегда так думал. Но похоже, мы проиграли.

– Думаю, в нашей стране нет ни одного полицейского, которого время от времени не посещали бы подобные мысли, – сказал Валландер. – Но это ничего не меняет. Мы должны стоять насмерть. Мы же охотимся на этого психа. Мы идем по следу. Мы не сдаемся, и мы его возьмем.

– Сын собирается стать полицейским, – задумчиво произнес Мартинссон. – Все время спрашивает, что да как. Не знаю, что ему отвечать.

– Пошли его ко мне, – предложил Валландер. – Я ему все объясню.

– Ему одиннадцать лет.

– Как раз тот возраст, когда пора начинать думать.

– Я ему передам.

Валландер воспользовался паузой и перевел разговор на следствие:

– Что знали родители Турбьорна о съемках?

– Ничего, кроме того, что молодые собирались сниматься после венчания, но до банкета.

Валландер уронил руки на стол.

– Значит, мы близки к разгадке. Осталось еще немного напрячься.

– Мы и так уже на пределе сил. Ты подумал, что будет дальше?

– Для начала надо перестать думать о своих силах, – сказал Валландер и встал. – В три часа оперативка. Явка для всех обязательна. Пусть Турнберг тоже придет. Займись этим.

Мартинссон кивнул и пошел на выход, но в дверях обернулся:

– Ты и в самом деле хочешь поговорить с моим отпрыском?

– Когда закончим с этим делом, – сказал Валландер. – Обещаю ответить на все его вопросы. И дать померить свою форменную пилотку.

– А у тебя она есть? – удивился Мартинссон.

– Где-то есть. Хотя где именно – понятия не имею.

Валландер вернулся к донесениям. Зазвонил телефон – девушка-референт из приемной разузнала, что все письма, в том числе и для сельской местности, сортируются на Истадском почтовом терминале. Терминал находится на Мейеригатан, прямо за больницей. Валландер записал телефон и поблагодарил. На терминале никто не брал трубку, хотя он выждал не меньше двадцати сигналов. Он собрался было поехать туда – может быть, кто-то просто не хочет отвечать, но потом решил немного подождать. Ему надо было подготовиться.

Когда после обеда Валландер направлялся на оперативку, его не оставляло чувство, что открытого конфликта с прокурором Турнбергом не избежать. Почему, он и сам не знал – если не считать стычки в Нюбрустранде, Турнберг вроде бы не подавал повода к стычке. Дал ли исполняющий обязанности прокурора ход жалобе, написанной «бегущей личностью мужского пола» Нильсом Хагротом, Валландер тоже не знал. Но все равно было ощущение, что с Турнбергом они находятся в состоянии войны.

Когда совещание закончилось, он понял, что ошибается. Наоборот, Турнберг активно поддерживал его, едва между членами следственной группы намечался малейший разлад. Валландер решил, что, пожалуй, поторопился. Может быть, высокомерие Турнберга – всего лишь маска, скрывающая неуверенность?

Совещание Валландер начал с заявления, что в следствии произошел кардинальный поворот. Им надо сосредоточиться на одном вопросе: кто мог знать, когда и где будут происходить свадебные съемки? И ответ на этот вопрос искать надо немедленно, не теряя ни минуты, сразу после оперативки. Все остальное может подождать.

Посыпались возражения. Особенно бурно протестовал Ханссон, утверждавший, что Валландер подгоняет следствие под свою версию. Вполне могло быть, что родители Турбьорна Вернера знали, когда и где будет фотографироваться молодая пара, но успели это забыть в силу возрастных причин. У Малин и Турбьорна было много друзей, это утверждают почти все. Кто-то из них тоже мог знать. Ханссон подчеркнул, что, возможно, Валландер и прав, но на этом этапе следствия не стоит класть все яйца в одну корзину.

Именно в этот момент и вмешался Турнберг. Он говорил очень четко и сжато. По его мнению, на этом этапе следствия Валландер совершенно прав: в ближайшие дни или даже, может быть, часы необходимо узнать, кто мог знать время и место съемок.

И опять замкнулся в своей раковине. Спор быстро увял – поддержка прокурора решила дело. Остальное время они посвятили распределению заданий. Кому с кем говорить? В каком порядке? Валландер взял на себя ассистентку фотографа, прилетающую вечером из Худиксваля. Договорились собраться сегодня же вечером. Или раньше, если случится что-то экстраординарное.

Валландер коротко подвел итоги.

– Может быть, мы вот-вот пробьемся, – сказал он. – Мы все на это надеемся. Есть еще одна причина спешить, хотя мы и не говорим об этом. Говорить-то мы не говорим, но все прекрасно знают – преступник может убить еще кого-то. Сегодня, завтра, на следующей неделе. Это нам неизвестно. Поэтому неизвестно и то, сколько у нас осталось времени. Если оно вообще у нас осталось.

После совещания, когда все уже расходились, Валландер решил было сказать несколько приветливых слов Турнбергу, но раздумал.

Часы показывали половину пятого. Через два часа прилетит ассистентка Рольфа Хаага. Валландер попытался дозвониться Бирчу, но не смог.

И тогда он сделал то, чего никогда раньше не делал. Он запер дверь и улегся на полу, подложив под голову старый портфель. Он уже засыпал, когда в дверь кто-то постучал. Он не ответил. Если он хочет работать дальше, ему надо поспать. Хотя бы часок. В ящике стола у него лежал старый будильник. Он ни разу в жизни им не пользовался, но теперь ему наконец-то нашлось применение.

Ему снова приснился отец. Какие-то неясные картинки детства, запах скипидара. Потом прыжок через несколько десятилетий – поездка в Рим. Внезапно на Испанской лестнице появляется Мартинссон. Валландер точно знает, что это Мартинссон, хотя тот выглядит как маленький ребенок. Валландер окликает его, но Мартинссон его не слышит. Потом – ничего. Пустота. Сон обрывается.

Он с трудом поднялся с пола, преодолевая боль в спине. Открыл дверь и поплелся в туалет. Пожалуй, ничего в своей жизни он так не ненавидел, как эту парализующую усталость. Тошнотворную, пригибающую к земле. И все более мучительную с каждым годом. Он ополоснул лицо. Потом долго мочился, стараясь не смотреть на свое отражение в зеркале.

В четверть седьмого он выехал в Стуруп. Через полчаса он затормозил на стоянке и пошел в зал прилета, где почти сразу заметил здоровенного Бирча. Тот стоял, скрестив руки на груди и прислонившись к стене. При виде Валландера его мрачная физиономия расплылась в улыбке.

– И ты здесь?

– Я тебя пожалел. Скучно, думаю, Бирчу одному дожидаться в аэропорту.

– Самолет прилетает вовремя, – сказал Бирч. – Но кофейку попить успеем.

Они направились к буфету.

– Я перекопал все мешки, – сказал Бирч. – Какие-то конверты нашлись, но того, что нам нужно, нет.

– Могу сказать точно – это следствие удача явно не жалует, – сказал Валландер. – Впрочем, я не особо и рассчитывал.

Бирч взял к кофе пирожное и венский хлебец. Валландер заставил себя воздержаться от сдобы.

– Но зато я позвонил одному из наших криминалистов, – продолжил Бирч, ожидая, когда подойдет официантка, чтобы рассчитаться. – Замечательный парень, с фантазией, работать с ним – одно удовольствие. Хокан Тобиассон. Не слышал о нем?

Валландер покачал головой.

– Я с ним долго говорил по телефону. Он сидел в лодке в Эстерсунде и ловил рыбу, но телефон у него был с собой. Кстати, у него пару раз клюнуло, пока мы говорили. А вот что за рыба, я забыл спросить.

В громкоговорителе что-то захрипело, потом послышался искаженный голос. Они прислушались – нет, это был задержавшийся рейс из Марбельи.

– Хокан говорит, что есть много способов вскрыть письмо. Раньше держали письма над паром, чтобы размягчить клей, а потом открывали спицей. Теперь есть более совершенные методы. Он готов был заключить пари, что может вскрыть любое письмо. И сомневался, удастся ли мне потом определить, вскрывалось письмо или нет.

– Конверт, – сказал Валландер, – как нам был нужен этот конверт!

Бирч вытер губы бумажной салфеткой.

– Я все же не совсем понимаю с этим конвертом. И не совсем понимаю, зачем ты приехал. Значит, ты рассматриваешь эту самую Марию Юртберг как важного свидетеля?

Валландер вкратце посвятил его в события последних суток. Он закончил точно в ту секунду, когда самолет подрулил к терминалу и пассажиры начали сходить с трапа. Бирч удивил Валландера – вытащил из кармана лист из блокнота, на котором было крупно написано «Мария Юртберг», и встал в коридоре. Валландер поджидал поодаль.

Мария Юртберг оказалась очень красивой женщиной. Яркие синие глаза, длинные темные волосы. Рюкзак на плече. Валландер вдруг подумал, что она, скорее всего, ничего не знает о гибели Рольфа Хаага. Но Бирч уже начал ей рассказывать. Она недоверчиво качала головой. Бирч перехватил у нее рюкзак и подвел к Валландеру. Другого багажа у нее не было.

– Вас кто-нибудь встречает? – спроси Бирч.

– Нет, я собиралась сесть на автобус.

– Тогда мы вас подвезем. К тому же у нас к вам неотложный разговор, – сказал Валландер. – Где вам удобнее поговорить, в полиции или в фотоателье?

– Значит, это правда? – спросила она. – Рольфа убили?

– Это, к сожалению, правда, – сказал Бирч. – Вы долго работали у него?

– Не особенно. С апреля.

Значит, она вряд ли глубоко потрясена его смертью, подумал Валландер. Если, конечно, у них не было романа.

Она предпочла поехать в ателье.

– Лучше, если она поедет с тобой, – сказал Валландер. – Мне надо позвонить в несколько мест.

– Ты же знаешь, что за рулем звонить не рекомендуется.

Валландер собирался поговорить с Нюбергом. Но когда они выехали на шоссе, решил немного подождать. Сейчас самое важное – что скажет Мария Юртберг.

Через два часа Валландер понял, что из Марии больше ничего вытянуть не удастся. Они сидели в ателье, среди штативов и бумажных экранов. Она, оказывается, вообще не знала, что Рольф собирается ехать фотографировать молодоженов. Он вроде бы говорил, что должен быть на свадьбе в субботу, но она решила, что он приглашен туда как гость. Сама она улетела в Худиксваль в пятницу после обеда. Вернулась в воскресенье, потому что в понедельник они должны были готовить фоторепортаж о новом отделении банка в Треллеборге. Никогда не слышала ни о Малин Скандер, ни о Турбьорне Вернере. Она показала им журнал, куда заносились все съемки. На субботу 17 августа ничего назначено не было. Страница была пустой. Когда Бирч накануне осматривал фотоателье, открыв дверь ключом, найденным в кармане покойного, он просмотрел всю корреспонденцию. Они показали Марии найденное им письмо – она видела его впервые.

– Он сам открывал все письма, – сказала она. – Я помогала только снимать и обрабатывать материал. Больше ничего.

– А мог ли кто-то еще видеть это письмо? – спросил Валландер. – Кто еще здесь бывал, кроме вас и Рольфа? Уборщица?

– Мы убираем сами. А клиенты в контору никогда не заходят.

– Значит, в контору заходите только Рольф и вы?

– И я не захожу. Мне там нечего делать.

– Взлома в последнее время не было?

– Да никогда не было.

– Я просмотрел пластиковые мешки с бумажным мусором, – сказал Бирч, – но конверта от этого письма не нашел.

– Мусор мы выносим по понедельникам. Каждый понедельник. Рольф очень следил за чистотой.

Валландер посмотрел на Бирча. Никаких причин сомневаться в ее словах не было. Они зашли в тупик.

– У Рольфа были враги? – спросил он.

– А почему у него должны быть враги?

– Вам ничего не показалось необычным в его поведении в последнее время? Не был ли он чем-то обеспокоен?

– Нет. Все было как всегда.

– Какие у вас были отношения?

Она поняла, что он имеет в виду, но не обиделась.

– Ничего личного, – ответила она, улыбнувшись. – Нам хорошо работалось, и я многому у него научилась. Я сама хочу быть фотографом.

– Друзья у него были? Подруга?

– Он по характеру одиночка. И я ничего не знаю о его личной жизни. Он, во всяком случае, никогда ничего не говорил. И насчет подружки мне ничего не известно.

– Мы можем осмотреть его квартиру, – сказал Бирч, – а здесь, по-моему, все ясно.

– И что мне делать завтра? – вдруг спросила она. – Теперь, когда Рольфа уже нет?

На этот вопрос ни у Валландера, ни у Бирча ответа не было. Бирч пообещал отвезти ее домой, а Валландер собрался возвращаться в Истад. Они расстались на улице около ателье.

– Я так и не понимаю, – сказала она. – Два дня я жила в лесу. Приезжаю домой, и на тебе.

Она заплакала. Бирч обнял ее за плечи.

– Мы поехали, – сказал он. – Позвонишь?

– Когда приеду в Истад, – ответил Валландер. – Где ты будешь?

– Пойду погляжу на его квартиру.

Валландер проверил, есть ли у него номер мобильника Бирча. Бирч и Мария уехали. Он уже открывал дверцу, как в кармане зажужжал телефон.

– Я говорю с Куртом Валландером?

– Это я.

– Лоне Кэр. Хочу сказать, что женщина по имени Луиза сейчас находится в баре «Амиго». Как нам поступить?

Валландеру не потребовалось много времени, чтобы принять решение.

– Я еду, – сказал он. – Я сейчас в Мальмё, так что много времени это не займет. Если она будет уходить, организуйте наружное наблюдение.

– Вы успеете на одиннадцатичасовой паромом. Значит, в четверть двенадцатого вы здесь. Я вас встречу.

– Не упускайте ее из виду, – сказал Валландер. – Она мне очень нужна.

– Не беспокойтесь, не упустим.

Валландер поехал в порт и поставил машину на стоянку. Ровно в одиннадцать паром «Спринтер» вышел из гавани и взял курс на Копенгаген.

Он сидел на верхней палубе, уставившись в темноту. Потом начал шарить по карманам в поисках телефона и вспомнил, что положил его на сиденье и там оставил.

К тому же он, кажется, забыл выключить фары. Он нашел стюардессу и спросил, откуда можно позвонить.

– К сожалению, телефон у нас неисправен, – любезно улыбнулась она.

Он кивнул. Не важно. У Лоне Кэр наверняка есть мобильник.

Он снова стал вглядываться в темноту. Азарт нарастал.