В понедельник 10 сентября в Сконе было холодно и ветрено. Линда не выспалась — ей удалось задремать только под утро. Она проснулась оттого, что отец вошел в спальню и присел на край кровати. Как в детстве, подумала она. Отец всегда присаживался к ней на кроватку. Мать — почти никогда.

Он спросил, как спалось. Она сказала правду — спалось скверно, мучили кошмары.

Накануне звонила Лиза Хольгерссон и сказала, что Линда может подождать с выходом на работу еще неделю. Линда запротестовала — она не хотела больше откладывать, несмотря на все случившееся. Наконец они договорились, что Линда в понедельник возьмет выходной, а во вторник утром явится на работу.

Он встал:

— Мне пора. Чем ты собираешься заняться?

— Навещу Зебру. Ей надо с кем-то выговориться. Честно говоря, и мне тоже.

Они провели день с Зеброй. У той в квартире непрерывно звонил телефон — ее одолевали вопросами журналисты. Не выдержав, они сбежали на Мариагатан. Малыша взяла соседка, Айна Русберг. Они все время возвращались к одному и тому же — что случилось с Анной? Может ли кто-то ответить на этот вопрос?

— Она всю жизнь тосковала по отцу, — сказала Линда. — И, когда он наконец объявился, она не хотела даже думать, что он в чем-то неправ, что бы он ни говорил или ни делал.

Зебра, всегда веселая и говорливая Зебра молчала. Линда знала, о чем она думает. Она чудом спаслась, и если бы она погибла, вина за это лежала бы не только на Аннином отце, но и на самой Анне.

Среди дня позвонил отец и рассказал, что у Генриетты случился нервный припадок, она пыталась покончить с жизнью и ее увезли в больницу. Линда вдруг вспомнила ее концерт для четырех вздыхающих голосов. Все, что у нее осталось. Вздохи погибшей дочери на магнитофонной ленте.

— Она оставила на столе записку, — продолжал отец, — пыталась объяснить, почему она так странно себя вела. Она просто-напросто панически боялась Эрика — он ее запугал досмерти. Сказал, что если она проговорится, то ее и Анну ждет смерть. Все это наверняка чистая правда. И все же ей надо было попытаться как-то дать понять, что происходит.

— Она написала что-нибудь о нашем последнем разговоре? — спросила Линда.

— За окном стоял Тургейр Лангоос. Она приоткрыла окно, хотела, чтобы он услышал, что она их не выдала.

— Тургейр Лангоос у него был орудием устрашения.

— Он очень хорошо знал людей, не забывай.

— Какие-нибудь зацепки есть?

— Скорее всего, мы их возьмем. Розыск объявлен по всему миру, в первоочередном порядке. Но не исключено, что они опять где-нибудь укроются и начнут все сначала — новые цели, новые последователи.

— Я не понимаю, кто может за ними идти? Кто может поверить, что все эти убийства угодны Богу?

— Поговори об этом со Стефаном Линдманом. Ты ведь знаешь, что он перенес тяжелую болезнь? Он мне рассказал, что после этого перестал верить в Бога и пришел к выводу, что человеком управляют совсем иные силы. Может, это как раз то самое? Они следуют за Эриком Вестином, а не за Богом.

— Вы должны их взять.

— Мы не можем исключать и еще одну возможность. Они могли совершить самоубийство. Но, покуда тела не найдены, надо исходить из того, что они живы. Тургейр Лангоос мог подготовить множество укрытий, такого типа, как, скажем, в Раннесхольме. Или что-то другое. Узнаем, когда найдем. Если найдем.

— То есть нет ни Эрика Вестина, ни Тургейра Лангооса. Но, главное, больше нет Анны.

Линда повесила трубку. Зебра сказала, что эти двое, может быть, уже организуют новую секту. Они уже знали, что есть довольно много людей, готовых следовать за ними. Один из них — этот священник, Ульрик Ларсен из Копенгагена, тот, что угрожал Линде. Он был верным последователем Вестина, готов был выполнить любое его задание. Линда вспомнила слова отца — пока Вестина не возьмут, ни в чем нельзя быть уверенным. В один прекрасный день груженный динамитом грузовик въедет еще в какой-нибудь собор, как в Лунде. Собор не так-то быстро отстроить.

Удостоверившись, что Зебру можно оставить одну, Линда проводила ее и пошла погулять. Она присела на пирсе, рядом с кафе — летнюю мебель с веранды еще не убрали. Было довольно холодно, дул резкий ветер, но она нашла местечко с подветренной стороны. Линда не смогла бы определить, что она чувствует в связи с гибелью Анны — горечь утраты либо что-то еще. Мы так и не успели вновь подружиться, подумала она. Настоящая дружба осталась там, в детстве.

Вечером пришел отец и рассказал, что нашли Тургейра Лангооса. Он на полной скорости направил свою машину в дерево. Все указывает на самоубийство. Но следов Эрика Вестина пока нет. Линда все думала — не его ли она видела тогда в Лестарпе? Кто залез в ее машину? Оставалось много вопросов без ответов. Впрочем, она разгадала, что значили загадочные «папарацци» в Аннином дневнике. Принцесса Диана была ни при чем, просто Анна зачем-то зашифровала слово «папа». Вот и все.

Они долго еще разговаривали. Полиция постепенно восстанавливала биографию Эрика Вестина. Обнаружилась связь с загадочной сектой «Народный Храм» и пастором Джимом Джонсом — все члены секты совершили коллективное самоубийство в джунглях Гайаны. Эрик Вестин — очень сложный человек, и расшифровать его поступки и замыслы нелегко. Но одно совершенно ясно — он не сумасшедший. Сам он считал себя человеком смиренным, если судить по фотографиям, найденным у его последователей. Он мыслил очень логично, несмотря на то, что эта логика в основе своей болезненна. Не сумасшедший, но фанатик. Фанатик, готовый пойти на что угодно, лишь бы достичь цели, в которую он свято верил. Он был готов приносить человеческие жертвы, он беспощадно расправлялся с людьми, представлявшими, с его точки зрения, угрозу его великой цели, считал себя вправе казнить грешников. Он все время искал поддержки в Библии — все его теории были подкреплены библейскими цитатами.

Он был в отчаянии, потому что видел вокруг себя только упадок и зло, зло и упадок. Поэтому понять его можно, но оправдать нельзя. И чтобы это не повторилось, чтобы легче было заранее идентифицировать людей, готовых взорвать самих себя ради великой христианской цели, ни в коем случае не следует считать Эрика Вестина умалишенным. Умалишенным он ни в коем случае не является, раз за разом подчеркивал отец.

Вот и все. Все задержанные предстанут перед судом и затем будут высланы из страны, полиция во всем мире ищет Эрика Вестина. И еще — наступает осень, скоро начнутся ночные заморозки и подуют холодные ветры с северо-востока.

Они уже собирались ложиться, как вдруг зазвонил телефон. Отец слушал не перебивая, раз или два задал короткие вопросы и повесил трубку. Линда увидела, что в глазах его блестят слезы. Умер Стен Виден. Звонила одна из его подруг, та, с кем он жил последнее время. Она пообещала умирающему позвонить Курту Валландеру и сказать, что «все прошло хорошо».

— Что это значит? — спросила Линда.

— Мы со Стеном часто говорили об этом в юности. О смерти. Мы считали, что к смерти надо относиться, как к противнику на дуэли. Даже если исход ясен, можно утомить смерть до того, что у нее только и останется сил, чтобы нанести последний укол. Так мы и хотели встретить смерть, так, чтобы можно было сказать «все прошло хорошо».

Он был очень печален.

— Хочешь, поговорим?

Он зябко пожал плечами:

— Да нет. Я должен справиться с этим сам.

Они помолчали и разошлись — спать. И в эту ночь Линда тоже долго не могла уснуть. Она неотвязно думала об этих людях, готовых принять мучительную смерть, лишь бы уничтожить ненавистные им церкви. Из рассказов Стефана Линдмана, из того, что она читала в газетах, было ясно — это вовсе никакие не чудовища. Смиренные, добрые люди, они все время повторяли, что у них были самые лучшие намерения: они хотели ускорить наступление Царства Божия на земле.

Рано утром 11 сентября она явилась в полицию. Было по-настоящему холодно, дул резкий ветер, лужи за ночь затянулись тонким ледком. Она примерила форму, расписалась в получении необходимого полицейского снаряжения. После этого час говорила с Мартинссоном. Он вручил ей перечень ее обязанностей и график. Потом ее отпустили, но она не хотела сидеть дома одна и осталась в полиции.

В три часа она сидела в столовой и пила кофе с Нюбергом, плюхнувшимся, не спросив разрешения, за ее стол. Впрочем, Нюберг был необычно приветлив. Вошел Мартинссон, за ним — ее отец. Мартинссон включил телевизор.

— Что-то случилось в Америке, — сказал он.

— Что? — спросила Линда.

— Не знаю, — сказал Мартинссон. — Сейчас увидим.

На экране телевизора стрелка часов отсчитывала последние секунды, оставшиеся до внеочередного сообщения. Входили все новые и новые люди, и к началу репортажа столовая была набита битком.