Она поставила машину возле церкви.

Церковь недавно отреставрировали. Свежевыкрашенный портал сверкал на солнце. Над порталом висела табличка в позолоченной рамке, извещающая, что церковь была построена в 1851 году во время правления короля Оскара I. Линда смутно припоминала — дед рассказывал ей, что его дед, то есть Линдин прапрадед, погиб на море как раз в тот год. Она припоминала детали этого события, одновременно ища туалет в оружейной. Ее прапрадед утонул — его парусный корабль потерял управление и перевернулся на рейде у Скагена. Все погибли, тела через несколько дней выбросил на берег шторм. Прапрадеда похоронили в безымянной могиле. Она спустилась по лестнице в крипту, шаги ее гулко отдавались в пустом помещении. Здесь было прохладно. Она открыла дверь в туалет и вдруг представила, что за дверью стоит Анна и ждет ее. Но туалет был пуст. Как тогда сказал дед? Я помню только важные даты — когда кто-то утонул или родился, как ты, к примеру.

Она тщательно вымыла руки после туалета, словно смывая последние следы неприятного рукопожатия шахматного энтузиаста. Посмотрела на себя в зеркало и поправила прическу. Сгодится. Рот, как всегда, чересчур напряжен, нос слегка кривоват, зато взгляд ясный и умный и зубы на зависть. Ее передернуло при мысли, что шахматист вполне мог попытаться к ней полезть, и поспешила наверх. Пожилой мужчина нес ящик со стеариновыми свечами. Она придержала для него дверь и вошла в помещение церкви. Он поставил ящик на стол, выпрямился и потер спину.

— Господь мог бы избавить своего верного слугу от боли.

Он говорил очень тихо, и Линда, оглядевшись, поняла почему. Они были не одни. На скамейке кто-то сидел — Линда сначала подумала, что это согбенный мужчина, но она ошиблась.

— Гудрун оплакивает своих детей, — прошептал он. — Каждый день, год за годом. Мы в церковном совете решили, что не будем запирать церковь, чтобы она в любой момент могла помолиться. Вот уже девятнадцать лет.

— А что случилось?

— Двое ее мальчиков попали под поезд. Жуткая трагедия. Один из санитаров, кому пришлось подбирать остатки, потом сошел с ума. Рассказывают, что на очередном выезде он попросил остановить машину, ушел в лес и пропал. Тело нашли только через три года. Гудрун будет приходить сюда, пока не умрет. Я иногда думаю, что она уже мертва.

Он вновь поднял ящик со свечами и пошел к алтарю. Линда вышла на солнце. Везде смерть, подумала она. Она словно играет со мной. Я не люблю церкви, я не могу смотреть на плачущих женщин, согнувшихся в бесконечной молитве. Почему же я пошла в полицию? Это примерно так же, как у Анны, — она не выносит вида крови и падающих на улице людей. Может быть, врачи идут из тех же соображений, что и в полицейские? Чтобы доказать, что ты на что-то способен?

Способен на что? — подумала она и пошла на кладбище. Ряды могильных камней напоминали библиотечные полки. Каждый камень — как обложка. Вот тут лежит фермер Юхан Людде, похоронен девяносто лет назад, вместе со своей женой Линнеей. Но Линнее был только сорок один год, когда она умерла, а Юхан дожил до семидесяти шести. В каждой такой заброшенной могиле — история, подумала она, глядя на порыжевший и высохший букет у подножия памятника. Она продолжала читать надписи, как заголовки на обложках книг. Представила свой собственный памятник, памятник отца, всех своих друзей. Но памятника Биргитты Медберг представить не смогла.

Один замшелый камень лежал в высокой траве. Линда присела на корточки и соскребла мох. София, 1854–1869. Ей было пятнадцать лет. Может быть, она тоже залезла на мост, но никого не нашлось, чтобы ее остановить?

Она пошла дальше. Вспомнила про рощу, что показал ей отец, где вместо могильных камней были деревья. А как бы выглядело ее кладбище? В ее воображении возник пейзаж, виденный ею на экскурсии по стокгольмским шхерам. В самой дальней его части, за Мойей, где крошечные каменные островки торчали прямо над поверхностью воды. Шхеры. Каждый утес, каждый камень мог бы стать как отцовские деревья. Камни, утесы, смерть. Фарватер и мигающие огни маяков.

Она круто развернулась и почти побежала прочь. Надо сторониться смерти, подумала она. Если ее звать, она придет. Вдруг открылись церковные двери. Но это была не смерть, а тот же самый сторож. Теперь на нем была куртка и кепка.

— Кто была София? — спросила Линда.

— У нас здесь четверо лежат с таким именем. Две старухи, одна умерла в тридцать, и одна девочка. Пятнадцати лет.

— Я про нее и говорю.

— Я знал когда-то, но теперь почти все позабыл. По-моему, она умерла от чахотки. Родители нищие, отец калека… по-моему, так. У них на похороны и денег не было, община помогла. Но за камень заплатил один из лестарпских купцов. Тут же, понятное дело, пошли слухи.

— Какие слухи?

— Что он якобы наградил ее ребенком. И, чтобы не мучиться угрызениями совести, оплатил надгробье. Но наверняка утверждать нельзя.

Линда проводила сторожа до его машины.

— Неужели вы помните всех мертвых? Что с кем случилось?

— Ну, не всех. Но многих. И потом, не забудь, что могилы перекапывались. Под одними покойниками лежат другие, совсем уже древние… Даже у мертвых есть свои поколения, разные, так сказать, этажи в саду смерти. Но шепот я слышу.

— Какой шепот?

— В привидения-то я не верю. Но шепот между камней — да, это-то я слышу. Хорошо, если бы можно было выбирать, кто с тобой рядом. Лежать-то долго. Кому хочется иметь под боком какую-нибудь старую сплетницу? Или болтливого старикашку — ни рассказать ничего толком не может, ни язык держать за зубами… Шепчут, шепчут, все время шепчут… Тут и вправду поверишь, что некоторые покойники повеселее других будут.

Он отпер машину и посмотрел на Линду, прикрывая рукой глаза от солнца:

— А ты кто?

— Я ищу мою близкую подругу.

— Хорошее дело. Искать близкую подругу. Да еще в такую погоду — денек-то какой! Надеюсь, найдешь.

Он улыбнулся:

— А в привидения, как сказано, я не верю.

Линда проводила глазами удаляющуюся машину.

Я-то верю в привидения, подумала она. Но как раз то, что я в них верю, убеждает меня в том, что их нет.

Она оставила машину, зашла за церковь — и почти сразу обнаружила красную метку на дереве. Она свернула на тропинку, довольно круто сбегающую вниз. Дом был старый и обветшалый. Деревянная, выкрашенная в темно-красный цвет пристройка, остальное строение каменное, белое. Крышу не раз латали — черепица была разного цвета. Она остановилась и огляделась. Стояла полная тишина. Заросший травой ржавый трактор у яблочного сада. Дверь открылась. Женщина в белом платье направилась прямо к Линде. Как же она обнаружила ее присутствие? Никто ведь не встретился по дороге, и здесь, за густыми деревьями, ее не должны были заметить. Но женщина шла прямо к ней и улыбалась. Примерно моя ровесница, определила Линда.

— Мне кажется, тебе нужна помощь, — сказала женщина. Она говорила не то с датским, не то с английским акцентом.

— Я ищу свою близкую подругу. Анну Вестин.

Женщина снова улыбнулась:

— У нас тут нет имен. Пошли со мной, может, ты ее и найдешь.

Почему-то от звука ее приятного, ласкового голоса Линда насторожилась. У нее возникло чувство, что ее заманивают в ловушку. Но она все же последовала за незнакомкой. Та открыла дверь, и они очутились в прохладном полумраке. Все перегородки в доме были убраны, стены побелены. Пол из широких досок, никаких ковров. И мебели никакой, только на торцевой стене, между сводчатых окон с тяжелыми железными украшениями, висел темный деревянный крест. Вдоль стен, прямо на полу, сидели люди. Глаза ее не сразу привыкли к темноте. Ей надо долго адаптироваться — этот недостаток она обнаружила у себя еще в Высшей школе полиции. Она даже пошла к окулисту. Но никакой болезни он не обнаружил, просто это была ее индивидуальная особенность — длинный стартовый и тормозной путь при переходе от света к темноте и обратно.

Люди сидели на полу, обняв руками колени. Они были самого разного возраста. Казалось, их не объединяло ничего, кроме того, что они находились в одном и том же помещении и молчали. Одеты все были по-разному. Коротко стриженый мужчина был в костюме и галстуке, рядом с ним сидела очень непритязательно одетая пожилая дама. Линда обвела глазами комнату. Анны здесь не было. Ее провожатая посмотрела на нее вопросительно. Линда покачала головой.

— Есть еще одна комната, — сказала та.

Линда последовала за ней. Здесь стены были деревянные, но тоже белые, окна простые, без украшений. И здесь вдоль стен сидели люди. Линда поискала глазами — Анны среди них не было. Но что здесь происходит? Что там было во вскрытом ею письме? Ангел, облеченный облаком?

Что здесь происходит?

И совершенно непонятно, как они обнаружили ее присутствие. Может быть, среди деревьев прячутся часовые?

— Пошли, — сказала женщина.

Они вышли в сад и обошли дом. Там, в тени большого бука, стояли каменные скамейки и стол. Ее любопытство разгорелось не на шутку. Что-то связывает этих людей с Анной. Она решила сказать все как есть:

— Я ищу Анну Вестин. Она пропала. В ее почтовом ящике я нашла письмо, оно и привело меня сюда. Я понимаю, что для вас здесь все без имени. Но для меня она Анна Вестин.

— А как она выглядит?

Мне все это не нравится, подумала Линда. Ее улыбка, это неестественное спокойствие. Почему я чувствую такое отвращение, словно этот шахматист опять пожал мне руку?

Она, как могла, описала Аннину внешность. Женщина по-прежнему улыбалась:

— Мне кажется, я никого похожего на твое описание не видела. А где письмо?

— В машине.

— А где машина?

— У церкви. Красный «гольф».

Машина не заперта, подумала Линда, а письмо лежит на сиденье. Что довольно глупо.

Обе замолчали. Линде было очень не по себе, и чувство это все нарастало.

— А что вы тут делаете? — спросила она.

— Подруга должна бы тебе рассказать. Все, кто сюда приходит, должны привести и других в наш храм.

— Так это храм?

— А что же еще?

Ну да, с иронией подумала Линда. «А что же еще»… Как же я сразу не догадалась, конечно же это храм, а никакой не брошенный крестьянский хутор, где работали когда-то арендаторы и батраки.

— А как тебя зовут?

— Я же сказала — у нас нет имен. Наша общность идет изнутри, через воздух, которым мы вместе дышим.

— Звучит необычно.

— Очевидное всегда необычно. Трещина в деке меняет акустику. А если у скрипки вываливается дно, музыка и вовсе перестает звучать. То же и с людьми. Нельзя жить, если не видишь высшего смысла.

Линда не поняла, что та хотела этим сказать. Она не любила чувствовать себя тупицей, поэтому больше ни о чем не спрашивала.

— Тогда я пойду, — сказала она и поднялась.

Она пошла быстро, не оборачиваясь и не останавливаясь, пока не дошла до машины. Она села в машину, но ехать не торопилась. Солнце ослепительно сверкало в листве. Она уже была готова повернуть ключ, как вдруг увидела идущего по газону человека.

Сначала она видела только силуэт — слепило солнце. Но когда он вышел в тень деревьев у кладбищенской стены, ей вдруг показалось, что подул ледяной ветер. Она узнала его затылок. Но не только это. Она смотрела на него, и пока он не исчез из виду, она слышала голос Анны. Голос, внятно и толково повествующий, как она видела своего отца из окна отеля в Мальмё. Я тоже смотрю в окно, подумала Линда. Автомобильное. И я знаю точно, что человек, которого я только что видела, — отец Анны. Это, конечно, глупо, но почему-то я это знаю.