К тому времени, когда Валландер вернулся в дом Веттерстедта, Нюберг и его сотрудники уже успели перетаскать уйму песка, но место преступления так и не нашли. Когда опять зарядил дождь, Нюберг тотчас распорядился снова накрыть берег брезентом. Придется подождать, пока погода улучшится. Валландер чувствовал — рассказ Сары Бьёрклунд о происшествии с черным автомобилем означает, что в безупречном панцире великолепного Густава Веттерстедта пробита маленькая, но ощутимая брешь. Сара увидела то, что для чужих глаз не предназначалось. Никак иначе нельзя истолковать злость Веттерстедта или тот факт, что он ни словом не обмолвился о происшедшем. Бешенство и молчание — две стороны одной медали.

Нюберг расположился на стуле в гостиной Веттерстедта и пил кофе. Валландер подумал, что термос Веттерстедта, должно быть, очень старый. Он напоминал о 50-х годах. Перед тем как сесть, Нюберг положил на стул газету, чтобы не повредить возможные следы на обшивке.

— Не нашел я пока что твоего места преступления, — сказал Нюберг. — А теперь искать нельзя, дождь на улице.

— Вы, разумеется, накрыли все брезентом? — спросил Валландер. — Ветер дует все сильнее и сильнее.

— Брезент не сдует, — ответил Нюберг.

— Думаю продолжить обыск письменного стола, — сказал Валландер.

— Хансон звонил, — продолжил Нюберг. — Он разговаривал с детьми Веттерстедта.

— Только сейчас? — спросил Валландер. — Я думал, он уже давно это сделал.

— Ничего не знаю, — ответил Нюберг. — Просто передаю его слова.

Валландер вошел в кабинет и уселся за письменный стол. Он направил лампу так, чтобы охватить большую часть поверхности. Затем выдвинул один из ящиков в левой тумбочке стола. В нем лежала копия годовой налоговой декларации. Валландер достал ее и положил перед собой. Веттерстедт задекларировал доход почти что в миллион крон. Изучив декларацию, Валландер увидел, что в список включены доходы, начиная с личных пенсионных сбережений и заканчивая дивидендами от акций. Из перечня Центральной биржи ценных бумаг Валландер узнал, что у Веттерстедта были акции традиционных крупных компаний. Он инвестировал в «Эриксон», «Азия Браун Бовери», «Вольво» и «Роттнерос». Помимо этих доходов Веттерстедт декларировал гонорар от Министерства иностранных дел и от издательства «Тиденс». Во время пребывания на посту министра Веттерстедт декларировал пять миллионов. Валландер взял это на заметку. Он положил декларацию на место и выдвинул следующий ящик. В нем лежало что-то, напоминавшее фотоальбом. «Теперь пошли семейные фотографии, которых так не хватало Анн-Бритт», — подумал он. Валландер достал альбом и открыл первую страницу. Он перелистывал страницы с возрастающим удивлением. Альбом состоял из старинных порнографических снимков. Некоторые были чересчур вызывающими. Валландер заметил, что некоторые страницы перелистываются легче, чем остальные. По всей вероятности, Веттерстедт с пристрастием изучал снимки, на которых изображались юные девушки. Внезапно во входную дверь постучали. Вошел Мартинсон. Валландер кивнул и показал на раскрытый альбом.

— Одни коллекционируют марки, — сказал Мартинсон. — Другие могут собирать такого рода фотографии.

Валландер закрыл альбом и положил его обратно в ящик стола.

— Позвонил адвокат Шёгрен из Мальмё, — сказал Мартинсон. — Он сказал, что у него есть завещание Густава Веттерстедта. Наследство довольно большое. Я спросил, не объявились ли какие-нибудь неожиданные наследники. Но нет — все досталось близким родственникам. А еще Веттерстедт скопил капитал, который пойдет на стипендии для молодых юристов. Деньги он уже давно отложил и заплатил налоги с этой суммы.

— Это понятно, — сказал Валландер. — Густав Веттерстедт был человек зажиточный. А разве он не был сыном бедного портового рабочего?

— Сведберг занимается изучением его биографии, — ответил Мартинсон. — Говорят, он разыскал какого-то партийного секретаря с хорошей памятью, который может многое рассказать о Веттерстедте. Но я пришел поговорить о девушке, которая покончила с собой на рапсовом поле Саломонсона.

— Ты нашел информацию о ней?

— Нет. Но компьютер выдает более двух тысяч предложений с расшифровкой этого сочетания букв. Получилась длиннющая бумажная лента.

Валландер задумался. И что теперь?

— Надо выходить на Интерпол, — сказал он. — Как там он теперь называется? Европол?

— Ну да.

— Вышли ее особые приметы. Завтра сфотографируем украшение. Образок с изображением Мадонны. Даже если на фоне смерти Веттерстедта все кругом померкло, надо попытаться разместить эту фотографию в газетах.

— Я показывал украшение ювелиру, — добавил Мартинсон. — Он сказал, что оно из чистого золота.

— Кто-нибудь должен ее хватиться, — сказал Валландер. — Редко случается, чтобы у человека совсем не было близких.

Мартинсон зевнул и спросил Валландера, нужна ли ему какая-нибудь помощь.

— Сегодня не потребуется, — ответил тот.

Мартинсон ушел. Валландер продолжал исследовать письменный стол, по крайней мере, час. Затем выключил лампу и посидел в темноте. «Что за человек Густав Веттерстедт? — думал он. — Картина по-прежнему расплывчатая».

Вдруг его осенила идея. Он пошел в гостиную и разыскал какое-то имя в телефонном справочнике. Не было еще и девяти. Он набрал номер и почти тотчас услышал ответ. Валландер представился и спросил, можно ли ему приехать. Затем как можно быстрее закончил беседу. Он разыскал наверху Нюберга и сказал, что вернется позже. Ветер дул сильный и порывистый. Дождь хлестал в лицо. Он побежал к машине, чтобы не промокнуть насквозь. Он снова поехал в сторону города и остановился возле доходного дома неподалеку от школы Эстерпорт.

Он позвонил в домофон, и дверь отворилась. Поднявшись на второй этаж, Валландер увидел, что Ларс Магнусон босиком стоит на лестнице и ждет его. Из квартиры доносилась приятная фортепьянная музыка.

— Сколько лет, сколько зим, — сказал Ларс Магнусон, протянув руку Валландеру.

— Да, — ответил тот. — Прошло уже больше пяти лет с тех пор, как мы виделись в последний раз.

Когда-то очень давно Ларс Магнусон был журналистом. Проработав некоторое время в «Экспрессене», он устал от большого города и вернулся в Истад, откуда был родом. С Валландером они встречались, поскольку их жены подружились между собой. Кроме того, мужчин объединил интерес к опере. Прошло много лет, Валландер уже был в разводе с Моной, когда узнал, что Ларс Магнусон страдает алкоголизмом. Валландер случайно оказался в полицейском управлении поздно вечером, когда патрульные полицейские приволокли Ларса Магнусона. Он был настолько пьян, что едва держался на ногах. В таком состоянии он вел машину и, потеряв управление, врезался прямо в банковскую витрину. Его приговорили к шести месяцам тюрьмы. Вернувшись в Истад, Ларс Магнусон никогда больше не работал в газете. Жена расторгла их бездетный брак. Он продолжал пить, но ухитрялся не переступать границу. Покончив с журналистикой, он зарабатывал на пропитание тем, что сочинял шахматные задачки для разных газет. Магнусон не спился до сих пор только потому, что каждый день, прежде чем выпить первый стакан, заставлял себя придумывать хотя бы одну задачку. Теперь у него был факс, и ему не приходилось ходить даже на почту. Можно было отправлять сделанную работу прямо из дома.

Валландер вошел в однокомнатную квартиру. В воздухе витал запах перегара. На столике у дивана стояла бутылка водки. Стакана поблизости не наблюдалось.

Ларс Магнусон был немногим старше Валландера. У него была длинная пепельная шевелюра, ниспадавшая на грязный воротничок рубашки. Лицо покраснело и опухло. Но Валландер заметил, что глаза оставались необычайно ясными. Никто не мог усомниться в интеллекте Ларса Магнусона. Ходили слухи, что однажды сборник его стихов приняло к публикации издательство «Бонниерс», но в последний момент он сам забрал рукопись и вернул небольшой аванс, который успел заработать.

— Неожиданно ты нагрянул, — сказал Ларс Магнусон. — Садись. Будешь что-нибудь?

— Нет, — ответил Валландер и, отодвинув в сторону кучу газет, уселся на диван.

Ларс Магнусон беззастенчиво отхлебнул из бутылки и сел напротив Валландера. Он приглушил музыку.

— Много воды утекло с тех пор, — сказал Валландер. — Не помню даже, когда мы виделись в последний раз.

— В винном магазине, — быстро ответил Ларс Магнусон. — Почти что ровно пять лет назад. Ты покупал вино, ну а я все остальное.

Валландер кивнул. Он вспомнил.

— Да, все-то ты помнишь, — сказал он.

— Я пока не спился, — сказал Ларс Магнусон. — Я приберег это на самый конец.

— А ты не думал о том, чтобы завязать?

— Каждый день думаю. Но ты, небось, не для этого сюда приехал? Не для того, чтобы убеждать меня вернуться к трезвому образу жизни?

— Ты, разумеется, читал в газетах об убийстве Густава Веттерстедта?

— Я по телевизору видел.

— Помнится, ты о нем как-то рассказывал. О скандалах вокруг него. То, что их всегда удавалось замять.

— На этот раз скандал стал самым громким, — перебил его Ларс Магнусон.

— Я пытаюсь понять, что он за человек, — продолжал Валландер. — Думаю, ты можешь мне в этом помочь.

— Вопрос только в том, что тебя интересует, — неподтвердившиеся слухи, или правда, — ответил Ларс Магнусон. — Не уверен, что могу их четко отделить друг от друга.

— Слух редко возникает без причины, — сказал Валландер.

Магнусон отшвырнул бутылку водки, словно внезапно решил, что она находится в опасной близости от него.

— В пятнадцать лет я был практикантом в одной из стокгольмских газет, — сказал он. — Это было в 1955-м, весной. Там работал старый ночной редактор по имени Туре Сванберг. Он тогда уже спился, примерно, как я сейчас. Но работу свою выполнял безупречно. Кроме того, он был мастером по части сочинения рекламных анонсов. Халтурных текстов он на дух не переносил. До сих пор помню, как один раз он так рассвирепел от недобросовестно сделанного репортажа, что порвал его на кусочки и съел их. Просто разжевал бумагу. А потом сказал: «Пусть переварится, вот тогда и приобретет подходящий формат для выхода в свет». Туре Сванберг сделал из меня журналиста. Он любил повторять, что есть два типа газетных писак. «Одни хотят до правды докопаться. Лезут в яму и мусор оттуда выгребают. А наверху стоят другие и этот мусор обратно кидают. Они тоже журналисты. Между ними всегда идет поединок. Ты журналист, который разоблачает и срывает покровы. А есть другие, которые бегают по поручениям власть имущих и способствуют сокрытию того, что происходит на самом деле». Так оно и было. Этому я быстро научился, несмотря на свои пятнадцать лет. Люди, находящиеся у власти, всегда держат при себе прилипал, которые отмывают их биографии и хоронят нежелательные факты. Многие журналисты без колебаний продавали свои души, чтобы устраивать их дела. Сбрасывать мусор обратно в яму. Покрывать скандалы. Создавать видимость правды, обеспечивать иллюзию непорочного общества.

Поморщившись, Магнусон потянулся за бутылкой и сделал большой глоток. Валландер почти воочию увидел, как содержимое бутылки буквально пролилось в живот Магнусона.

— Густав Веттерстедт, — произнес он. — А что, собственно, произошло?

Ларс Магнусон достал из кармана рубашки мятую пачку сигарет. Он прикурил и выпустил облако дыма.

— Разврат и притворство, — сказал он. — Многие годы все прекрасно знали, что великолепный Густав каждую неделю развлекается с девочками в своей квартире в Васастане, о существовании которой не догадывается его жена. У него была персональная служба, которая всем этим занималась. Тогда, говорят, Веттерстедт сидел на морфине, который всегда держал наготове. У него было много знакомых врачей. Развратом в высших эшелонах власти газеты не интересовались — ведь Веттерстедт не первый и не последний шведский министр, который так себя вел. Весь вопрос только в том, считать это правилом или исключением. Сложилось так, что я этим заинтересовался. И однажды дело зашло слишком далеко. Одна уличная девка взяла на себя смелость и заявила на него в полицию, обвинив в противозаконных действиях.

— Когда это было? — перебил Валландер.

— В середине шестидесятых. Он бил ее кожаным ремнем и резал подошвы ног бритвой, значилось в ее заявлении. Это переполнило чашу — бритвой по ступням… Начался скандал. Извращение вдруг заинтересовало газеты и стало достойным внимания. Но вскоре дело замяли. Полиция тогда получила распоряжение от гаранта соблюдения гражданских прав, чуть ли не от короля, который раньше никогда не интересовался проблемами правосудия. Словом, заявление исчезло.

— Исчезло?

— Оно буквально испарилось.

— А девушка, которая его подавала? С ней-то что?

— Она внезапно стала обладательницей прибыльного бутика в Вестеросе.

Валландер покачал головой.

— Как ты об этом узнал?

— Я в то время был знаком с журналистом по имени Стен Лундберг. Он решил разобраться в этом деле. Но когда прошел слух, что он собирается выведать правду, его сделали изгоем — он получил запрет на журналистскую деятельность.

— И он смирился?

— У него не было выбора. К несчастью, у него было слабое место, которое не скроешь. Он играл. У него были большие долги. Говорят, они вдруг исчезли. Точно так же, как заявление проститутки о противозаконных действиях. Все вернулось на круги своя. А Густав Веттерстедт по-прежнему посылал морфинистов добывать для него девочек.

— Ты сказал, что было что-то еще, — напомнил Валландер.

— Говорят, он был замешан в кражах предметов искусства, которые ввозились в Швецию в то время, когда он был министром юстиции. Эти картины теперь висят на стенах у коллекционеров, и никто не собирается показывать их людям. Как-то раз полиция поймала укрывателя краденого, посредника. Он клялся, что в деле замешан Густав Веттерстедт. Но, разумеется, это так и не было доказано. Все замяли. Тех, кто закапывал яму, было больше, чем других, которые пытались докопаться до правды.

— Да, ничего себе картину ты нарисовал, — сказал Валландер.

— Вспомни, о чем я тебя спросил. Хочешь ты слышать правду или слухи? К слухам относится то, что Густав Веттерстедт был опытным политиком, лояльным партийным боссом, любезным человеком. Умелым и образованным. Это то, о чем будет говориться в его некрологе. Если только какая-нибудь девушка, которую он выпорол, не скажет то, что ей известно.

— Что случилось после его отставки? — спросил Валландер.

— Не думаю, что он поддерживал отношения со своими преемниками. Особенно с преемницами. Тогда произошла глобальная смена поколений. Я думаю, он чувствовал, что его время прошло. И мое тоже. С журналистикой я покончил. После того, как Веттерстедт приехал в Истад, я ни разу не думал о нем. До сегодняшнего дня.

— Ты можешь представить себе человека, который по прошествии стольких лет хотел бы убить его?

Магнусон пожал плечами.

— Невозможно знать наверняка.

У Валландера остался только один вопрос.

— А ты никогда не слыхал, чтобы в Швеции происходило убийство, при котором с жертвы сняли бы скальп?

Магнусон внимательно прищурился. Он посмотрел на Валландера с внезапно проснувшимся интересом.

— А Веттерстедта скальпировали? По телевизору об этом не было ни слова. Если бы они знали, то сообщили бы наверняка.

— Это между нами, — сказал Валландер, и Магнусон кивнул.

— Мы не хотели разглашать это сейчас, — продолжал он. — Ведь всегда можно сослаться на то, что мы не можем раскрывать некоторые факты в интересах следствия. У полиции всегда в запасе есть предлог, чтобы сообщить лишь половину правды. Но сейчас это действительно так.

— Я тебе верю, — сказал Ларс Магнусон. — А может, и не верю. Это не имеет значения, потому что я больше не журналист. Но убийцы, который снял бы скальп со своей жертвы, я не припоминаю. Такое, несомненно, прекрасно подошло бы в качестве анонса. Туре Сванберг это любил. Вы позаботились о том, чтобы избежать утечки информации?

— Не знаю, — искренне признался Валландер. — Печальный опыт, к сожалению, уже был.

— Я новостями не торгую, — сказал Ларс Магнусон.

Он проводил Валландера до дверей.

— За каким чертом ты работаешь в полиции? — спросил Магнусон, когда Валландер уже переступил порог.

— Не знаю, — ответил тот. — Как узнаю, сразу тебя об этом извещу.

Погода совсем испортилась. Ветер дул сильными порывами. Валландер поехал обратно в дом Веттерстедта. Полицейские снимали отпечатки пальцев на верхнем этаже. Сквозь балконное окно Валландер увидел Нюберга, взбиравшегося по раскладной лестнице на садовый фонарный столб. Тому пришлось трудно — ветер едва не опрокинул лестницу. Валландер вышел в коридор и встретил Нюберга там.

— Это могло и подождать, — сказал Валландер. — Тебя чуть не снесло с лестницы.

— Если бы я упал, мне бы не поздоровилось, — проворчал Нюберг. — Конечно же, проверка лампы могла и подождать. Отложили бы на потом и не сделали бы никогда. Но поскольку меня об этом попросил ты, а я питаю известное уважение к твоей добросовестности, я решил проверить, что там с лампой. Но я тебя уверяю, только потому, что об этом попросил меня ты.

Валландер был удивлен таким признанием. Но попытался этого не показать.

— Нашел что-нибудь? — спросил он вместо этого.

— Лампу не разбивали, — ответил Нюберг. — Ее вывернули.

Валландер попытался сообразить, в чем дело. Он быстро нашелся.

— Секундочку, — сказал он и пошел в гостиную, чтобы позвонить Саре Бьёрклунд. К телефону подошла она сама.

— Я прошу прощения за такой поздний звонок, — начал он. — Но у меня к тебе срочный вопрос. Кто менял перегоревшие лампочки в доме Веттерстедта?

— Он сам.

— Даже в саду?

— Думаю, да. Он сам ухаживал за садом. Я была единственной, кого он пускал в дом.

«За исключением тех, кто приезжал на черном автомобиле», — про себя прибавил Валландер.

— У входа в сад есть фонарный столб, — продолжал Валландер. — Там обычно горел свет?

— По крайней мере в зимнее время, когда было темно, он всегда держал его зажженным.

— Это все, что я хотел узнать, — сказал Валландер. — Большое спасибо.

— Ты не слазишь туда еще раз? — спросил он Нюберга, вернувшись в коридор. — Хотелось бы ввернуть новую лампочку.

— Запасные лампочки лежат в комнатке в гараже, — ответил Нюберг и принялся натягивать сапоги.

Снова разгулялась непогода. Валландер поддерживал лестницу, пока Нюберг взбирался наверх и ввинчивал лампочку. Тотчас загорелся свет. Нюберг спустился вниз и укутался в плащ. Они вышли на побережье.

— Разница колоссальная, — сказал Валландер. — Теперь свет достает даже до воды.

— Каковы твои предположения? — спросил Нюберг.

— Думаю, место, где его убили, находится где-то в пределах освещаемой территории, — ответил Валландер. — Если повезет, найдем отпечатки пальцев на колпаке лампы.

— Ты хочешь сказать, что убийца спланировал все заранее? Выкрутил лампочку, чтобы не было чересчур светло?

— Да, — ответил Валландер. — Примерно так и было.

Нюберг вернулся в сад с лестницей под мышкой. Валландер остался стоять, чувствуя, как дождь хлещет в лицо.

Ограждения по-прежнему стояли на местах. Полицейская машина была припаркована прямо за крайней песчаной дюной. Любопытные разошлись, остался только один человек с мопедом.

Валландер повернулся и направился обратно в дом.