Из холодильника Валландер достал тарелку с куском мяса. Вместе с половиной кочана цветной капусты получился обед. Когда сел к столу и развернул купленную по дороге домой вечернюю газету, ему подумалось, что на протяжении всей своей взрослой жизни он, помнится, всегда испытывал глубокое удовлетворение, когда удавалось поесть без помех, а заодно полистать газету. Однако на сей раз, едва открыв газету, он наткнулся на увеличенное фото с драматическим заголовком. Неужто глаза не обманывают? На фото было лицо автостопщицы. С растущим изумлением он прочел, что днем раньше она убила своих родителей в центре Мальмё, в квартире на Сёдра-Фёрстадсгатан, и с тех пор в бегах. Мотив преступления полиции неизвестен. Но жестокий убийца именно эта женщина, которую зовут вовсе не Карола, а Анна-Лена. Полицейский, чье имя показалось Валландеру смутно знакомым, описывал происшедшее как беспримерное насилие, исступленное бешенство, кровавую баню в маленькой квартирке, где проживала семья. Теперь полиция объявила женщину в розыск по всей стране. Валландер отодвинул и газету, и тарелку. Снова попытался внушить себе, что ошибается. Не может это быть та женщина. Потом придвинул телефон, набрал частный номер Мартинссона.

— Приезжай сюда, — сказал он. — Ко мне домой.

— Я купаюсь, с внуками, — ответил Мартинссон. — Может, отложим на потом?

— Нет. Дело не терпит отлагательства.

Ровно через полчаса машина Мартинссона зарулила во двор. Валландер уже стоял у калитки, ждал. Дождь перестал, прояснилось. Хорошо зная Валландера, Мартинссон не сомневался, что случилось что-то серьезное. Юсси, выпущенный из загона, скакал вокруг посетителя. С большим трудом Валландер заставил собаку лечь.

— Ты все же приучил его слушаться, — заметил Мартинссон.

— Более-менее. Идем на кухню.

Они вошли в дом. Валландер показал на фото в газете.

— Несколько часов назад я подвез ее до Хёэра, — сказал он. — Она упомянула, что направляется в Смоланд. Хотя, может, и соврала. Вероятность, что ее уже опознали по газетным снимкам вроде вот этого, весьма велика. Но начинать поиски надо, стало быть, в Хёэре.

Мартинссон смотрел на него во все глаза.

— Я точно помню, что не далее как в прошлом году мы с тобой решили никогда никого не подвозить.

— Сегодня утром я сделал исключение.

— По дороге в Хёэр?

— У меня там друг.

— В Хёэре?

— Ты ведь навряд ли знаешь про всех моих друзей и их местожительство. Почему бы одному из них не жить в Хёэре? У тебя же есть друг на Гебридах? Все, что я говорю, чистая правда.

Мартинссон кивнул. Достал из кармана блокнот. Ручка не писала. Валландер дал ему новую и накрыл полотенцем тарелку с едой, вокруг которой уже вились мухи. Мартинссон записал, как женщина была одета, что говорила, точное время. Он уже вооружился телефоном, но Валландер остановил его:

— Наверно, можно сказать, что сведения поступили в полицию от анонима?

— Я тоже думал об этом. Не скажешь ведь, что помощь беглой преступнице оказал известный истадский полицейский.

— Я не знал, кто она.

— Но ты не хуже меня знаешь, что напишут газеты, если правда выплывет наружу. В данном случае ты — желанная добыча на летнем безрыбье.

Валландер слушал разговор Мартинссона с Управлением.

— Позвонил неизвестный, — сказал Мартинссон в заключение. — Понятия не имею, где они добыли мой приватный номер. Но звонивший был трезв и безусловно внушал доверие.

Разговор закончился.

— Кто не трезв перед обедом? — кисло заметил Валландер. — Непременно надо было упоминать об этом?

— Когда мы возьмем женщину, она сообщит, что ее подвез незнакомый мужчина. Вот и все. Она не узнает, что это был ты. И другие тоже не узнают.

Валландер вдруг вспомнил, что она говорила кое-что еще.

— Она сказала, что до того места, где я ее подобрал, доехала на другой машине, но водитель начал к ней приставать. Я только сейчас вспомнил.

Мартинссон кивнул на газетное фото.

— Убийца ли, нет ли, а внешне симпатичная. Как ты сказал? На ней была короткая желтая юбка?

— Очень привлекательная. Если б не обгрызенные ногти. Не знаю ничего другого, что так быстро отбивает всякий интерес.

Мартинссон посмотрел на Валландера с удивленной улыбкой:

— Мы теперь редко говорим об этом. О женщинах, случайно оказавшихся у нас на пути. Раньше-то частенько их обсуждали.

Валландер предложил Мартинссону кофе, но тот поблагодарил и отказался. Проводив его, Валландер вернулся к прерванной трапезе. На вкус не ахти, но по крайней мере сытно. После обеда он долго гулял с Юсси, потом подстриг живую изгородь за домом, прибил на место перекошенный почтовый ящик. И все это время размышлял о рассказе Германа Эбера. Его так и подмывало позвонить Иттербергу, но он решил подождать до завтра. Надо подумать. Самоубийство превращалось в убийство, и произошло оно совершенно непонятным ему образом. Снова вернулось неприятное ощущение, что он что-то проглядел. И не он один, но все, кто так или иначе причастен к расследованию. Только вот что именно они все проглядели, он сказать не мог. Просто давняя интуиция, безошибочность которой начала было вызывать у него недоверие.

Около пяти вечера Валландер вдруг почувствовал себя скверно. Меньше чем за полчаса поднялась температура и началась рвота. Вероятно, он плохо прожарил мясо, а накануне оно слишком долго лежало в пластиковом магазинном пакете в жарком багажнике машины. Он лег на диван перед телевизором, пробежался по каналам, то и дело поспешно бегая в туалет. Когда около девяти вечера зазвонил телефон, только-только миновал мучительный приступ рвоты. Он снял трубку. Звонила Линда. Сперва она встревожилась, но успокоилась, поняв, что на сей раз инсулин ни при чем.

— Завтра все пройдет. Пей чай.

— Не могу. Сразу выворачивает.

— Тогда пей воду.

— А как ты думаешь, что я делаю?

— Ты ешь слишком мало овощей.

— Но при чем тут мое скверное самочувствие?

— Завтра приеду и разберусь с тобой. Ты становишься таким же ворчуном, как дед.

Валландер опять скорчился на диване, но ненадолго, опять началась рвота, потом часок поспал, вроде как полегчало, но нет, пришлось снова бежать в туалет. Он продолжил уныло переключать каналы. Но так и не нашел ничего интересного. В конце концов стал смотреть азиатский бокс. Маленький хрупкий таец свалил здоровенного голландца безупречным ударом ногой по голове. Валландер прямо сам почувствовал боль. Около полуночи уснул и проснулся оттого, что снились ему Герман Эбер и Луиза фон Энке. Пять утра, желудок вроде как успокоился, хотя по-прежнему одолевали вялость и головная боль. Он заварил себе чашку чая, выпил, на сей раз без последствий. Посмотрел в окно: Юсси стоял в своем загончике, совершенно неподвижно, подняв переднюю лапу, настороженно прислушиваясь к чему-то в полях. Валландер не видел, что там такое. Может, косуля на рассвете вышла из перелесков? Картина за окном вполне во вкусе его отца, могла бы стать ему вечным мотивом. Настороженная собака на рассвете. Однако отец выбрал пейзаж, где временами, с однообразной точностью, помещал глухаря.

Валландер задумался о своем сне. Он находился в замусоренном доме Эбера. Луиза, балансируя на стремянке, развешивала желтые шторы. Он спросил, где она пряталась столько недель после исчезновения. А она упала со стремянки и сразу умерла. Лавируя среди мусора, пришел Герман Эбер, в зеленой немецкой военной форме, очень молодой, вместо рта — большая беззубая дыра. Он пытался что-то сказать, но Валландер не сумел разобрать ни слова. Тут-то он и проснулся, с ощущением тревоги и бессилия. Теперь его донимал не желудок, ему не давали покоя Луиза и ее смерть. Что-то в этих событиях меняется, думал он. Раньше я исходил из того, что главное действующее лицо — Хокан. А что, если Луиза? Вот с этого и надо начать, думал он. Еще раз проверю все, но под другим углом зрения, с других позиций. Только сперва надо поспать еще часок-другой, чтобы мысли обрели четкость и ясность. Он разделся, лег в постель. По потолочной балке полз паук. Скоро Валландер уснул.

В восемь он осторожно позавтракал, а вскоре у почтового ящика затормозила машина Линды. Линда приехала с Кларой и крикнула Валландеру, чтобы он даже не думал приближаться к ребенку — не дай бог, заразит. Так что пусть держится на расстоянии не меньше двух метров. Валландера раздосадовало, что она явилась в такую рань. Раз уж он в кои-то веки не на работе, по утрам хотелось бы покоя.

Они устроились на воздухе.

— Тебе лучше?

— Намного.

— Что я говорила!

— А правда! Что ты говорила? Что я ем слишком мало овощей? Ты ведь понятия не имеешь, что я ем, а что нет.

Линда вздохнула и отвечать не стала. Валландер вдруг заметил у нее в волосах синие пряди.

— Зачем тебе синие волосы?

— Красиво, по-моему.

— А что говорит Ханс?

— Он тоже считает, что красиво.

— Позволь мне усомниться. Почему он не может присмотреть за дочкой, раз ты так боишься заразиться рвотой?

— Сегодня ему пришлось выйти на работу.

Вид у нее вдруг стал огорченный, по лицу скользнула мимолетная тень.

— Что его беспокоит?

— В глобальном финансовом секторе происходят передвижки, которых он никак не поймет.

— Я вот со своей стороны толком не понимаю, что ты говоришь. «Передвижки в глобальном финансовом секторе»? Я думал, он занимается акциями.

— Верно. Но и другим тоже. Дериватами, опционами, хедж-фондами.

Валландер протестующе поднял руки.

— Знать ничего больше не хочу о том, чего все равно не понимаю.

Он принес стакан воды. Клара весело возилась во дворе.

— Как там с Моной?

— Прячется, к телефону не подходит. А когда я звоню у двери и точно знаю, что она дома, не открывает.

— Значит, по-прежнему пьет?

— Не знаю. Но сейчас я совершенно не в состоянии взять на себя ответственность за еще одного ребенка. С меня достаточно Клары.

На малой высоте с ревом пролетел самолет, заходя на посадку в Стуруп. Когда рев умолк, Валландер рассказал о своем визите к Герману Эберу. Подробно изложил разговор и собственные соображения по этому поводу. В нем все больше крепла уверенность, что Луизу убили, но другая часть загадки становилась еще непрогляднее, думал он. Зачем кому-то понадобилось ее убивать? Каким образом эта тихая женщина могла быть связана с Восточной Германией? Со страной, которая мертва и похоронена? Да и существует ли вообще какая-то связь?

Валландер умолк. Клара ползала под ногами у матери. Линда медленно покачала головой:

— Я не ставлю под сомнение твой рассказ. Но что все это означает?

— Не знаю. Сейчас меня занимает один-единственный вопрос: кем, собственно говоря, была Луиза фон Энке? Что мне о ней неизвестно?

— А что мы вообще знаем о том или ином человеке? Ты же постоянно твердишь мне, что не надо ничему удивляться, верно? Вдобавок связь с бывшей Восточной Германией, — задумчиво произнесла Линда. — Я ведь говорила!

— Да, что она интересовалась классической немецкой культурой и преподавала немецкий язык.

— То, о чем я думаю, было очень давно, — продолжала Линда. — Почти пятьдесят лет назад. Еще до рождения Ханса и до Сигне. Вообще, тебе лучше бы потолковать об этом с Хансом.

— Начнем с того, что известно тебе.

— Совсем немного. Но в начале шестидесятых Луиза ездила в Восточную Германию с группой молодых перспективных шведских прыгуний в воду. По линии спортивного обмена. Луиза тренировала этих девушек. В молодости она сама занималась прыжками в воду и явно подавала надежды. Но про это я мало что знаю. По-моему, в течение нескольких лет она не раз бывала в Восточном Берлине и в Лейпциге. А потом вдруг все кончилось. Ханс считает, что поездки прекратились по вполне определенной причине.

— А именно?

— Хокан попросту объяснил ей, что поездки в Восточную Германию необходимо прекратить. Его военной карьере не на пользу, что жена ездит в страну, которая считается недругом. Одним из самых одиозных вассалов России. Можно себе представить, как шведские военные и политики оценивали Восточную Германию.

— Однако то, что ты сейчас говоришь, тебе в точности неизвестно?

— Луиза всегда подчинялась мужу. Просто мне кажется, ситуация тогда, в начале шестидесятых, стала невозможной. Хокан был на пути к высоким постам на флоте.

— Ты знаешь, как она реагировала?

— Нет. Не знаю.

Клара вдруг укололась обо что-то на земле и разревелась. Валландер, с трудом выносивший пронзительный детский рев, отошел к загону, погладил Юсси. И оставался там, пока Клара не унялась.

— Что ты делал, когда я орала? — спросила Линда.

— В ту пору уши у меня были выносливее.

Оба молча наблюдали за малышкой, которая рассматривала одуванчик, росший между камнями.

— Все это время после их исчезновения я, конечно, размышляла, — вдруг сказала Линда. — Старалась вспомнить подробности разговоров, их отношения друг к другу и к окружающим. Пыталась вытянуть из Ханса все, что ему известно, все, что он полагал необходимым мне рассказать. И лишь несколько дней назад у меня возникло ощущение, что здесь есть какая-то неувязка, что он рассказал мне не всю правду.

— О чем?

— О деньгах.

— О каких деньгах?

— Накопленных денег, по-видимому, намного больше, чем я знала. Хокан и Луиза жили хорошо. Без броской роскоши, без излишеств. Но если б захотели, могли бы жить на куда более широкую ногу.

— О каких суммах идет речь?

— Не перебивай, — сердито бросила Линда. — Я дойду до этого, у меня своя манера рассказывать. Здесь, конечно, есть проблема — Ханс не рассказал мне всего, а должен бы. Меня это раздражает, и я знаю, что обязана поговорить с ним, рано или поздно.

— Иными словами, ты полагаешь, что деньги по-новому приобретают решающее значение?

— Нет, но мне не нравится, что Ханс темнит. Давай не будем об этом сейчас.

Валландер поднял руки в знак капитуляции и больше расспрашивать не стал. Линда вдруг обнаружила, что Клара жует одуванчик, и вычистила девочке рот, а та опять заревела. На сей раз Валландер стоически решил терпеть и никуда не ушел. Юсси одиноко бродил за своей загородкой, наблюдая за происходящим. Моя семья, подумал Валландер. Все здесь, кроме моей сестры Кристины и бывшей жены, которая упорно спивается.

Переполох быстро утих, Клара опять ползком отправилась в исследовательскую экспедицию, Линда покачивалась в кресле.

— Не гарантирую, что оно выдержит, — заметил Валландер.

— Дедова старая мебель, — отозвалась Линда. — Если кресло сломается, я выживу. Просто грохнусь на твою захламленную, заросшую сорняком клумбу.

Валландер промолчал. Все-таки ему действовало на нервы, что она постоянно оценивает его поступки и сразу же тычет его носом в обнаруженные недочеты.

— С самого утра сегодня у меня в голове упрямо крутится один вопрос, — сказала она. — С ним нельзя подождать, как бы ни важно было дело Хокана и Луизы. Не понимаю, почему я не задала его годы назад. Ни тебе, папа, ни маме. Может, боялась ответа? Кому охота родиться по случайности.

Валландер мгновенно насторожился. Линда крайне редко называла Мону мамой. Да и его папой звала, разве только когда злилась или иронизировала.

— Не бойся, — продолжала Линда. — Я смотрю, ты уже всполошился. Просто мне хочется знать, как вы познакомились. Самая первая встреча моих родителей. Ведь об этом я ничегошеньки не знаю.

— Память у меня слабовата, но это я хорошо помню. Мы познакомились в шестьдесят восьмом на пароме между Копенгагеном и Мальмё. Не на скоростном, на подводных крыльях, а на обычном тихоходном пароме, поздно вечером.

— Сорок лет назад?

— Оба мы были очень молоды. Она сидела за столиком, народу кругом полно, и я попросил разрешения сесть рядом, она не возражала. Подробнее с удовольствием расскажу в другой раз. Я не готов сейчас копаться в своем прошлом. Давай лучше вернемся к деньгам. О каких суммах идет речь?

— О нескольких миллионах. Но ты не отвертишься и непременно расскажешь, что случилось после того, как паром пришвартовался в Мальмё.

— В тот вечер не случилось ничего. Обещаю рассказать потом. Значит, по-твоему, они скопили миллионы? Откуда взялись эти деньги?

— Бережливость.

Он нахмурил лоб. Многовато, чтобы просто скопить. Ему самому и не снилось отложить подобные капиталы.

— А такое вправду возможно? Вдруг тут уклонение от налогов или иные махинации?

— По словам Ханса, нет.

— Но ты говоришь, он темнит насчет этих денег?

— Без всякой необходимости. Месяц-другой назад этими деньгами распоряжались его родители, и больше никто.

— И как они поступили?

— Попросили Ханса вложить их. С осторожностью, никаких рискованных предприятий.

Валландер задумался. Интуиция подсказывала, что услышанное, возможно, имеет большое значение. За долгие годы полицейской службы он постоянно убеждался, что именно в деньгах кроется причина самых ужасных и тяжких преступлений, на какие способны люди. Нет другого мотива, который бы варьировался и повторялся так часто.

— Кто занимался финансовыми делами? Оба или только Хокан?

— Об этом знает Ханс.

— Тогда нам надо поговорить с ним.

— Не нам. Мне. Если что выясню, расскажу.

Клара, сидя на земле, зевала. Линда кивнула отцу. Он подхватил малышку и осторожно уложил на широкое сиденье качелей. Она улыбнулась ему.

— Я пытаюсь увидеть себя на твоих руках, — сказала Линда. — Но получается плохо.

— Почему?

— Не знаю. Только не думай, будто я хочу тебя подколоть.

Над полями, шумя крыльями, пролетела пара лебедей. Оба проводили взглядом белых птиц.

— Неужели это правда? — сказала Линда. — Неужели Луизу убили?

— Расследование продолжается. Но, по-моему, многое говорит в пользу такого вывода.

— Но почему? И кто? И все эти разговоры про русские секреты в ее сумке? Это же чистый нонсенс!

— В сумке были шведские секреты. Предназначенные для России. Не путай то, что я говорю.

Он думал, дочь рассердится, но она лишь согласно кивнула.

— Остается один вопрос, — сказал Валландер. — Где Хокан?

— Мертвый или живой?

— Мне кажется, после смерти Луизы Хокан стал как бы намного живее. Логики тут нет, знаю, и я не могу вразумительно объяснить, откуда у меня такое ощущение. Возможно, дело в полицейском опыте, накопленном с годами. Хотя и давние мои переживания неоднозначны. Тем не менее думаю, он жив.

— Это он убил Луизу?

— Разумеется, нет никаких доводов за.

— И никаких против?

Валландер молча кивнул. Он сам думал точно так же. Линда понимала ход его мыслей.

Через полчаса она отправилась домой.

Вечером Валландер пошел с Юсси на прогулку. У межевой канавы остановился отлить. Свежескошенное поле дышало сильными запахами.

Внезапно он подумал, что одно ему совершенно ясно. Что бы ни случилось, началом всему был Хокан фон Энке. И Хокан же когда-нибудь станет завершением. Луиза — промежуточное звено. Хотя совсем недавно он в этом сомневался.

Но что все это означает, он не знал. Вернулся домой в еще большей задумчивости. Сомнению не подлежало единственно то, что, стоя перед ним в юрсхольмском ресторане, Хокан фон Энке действительно был встревожен.

Все началось там, думал Валландер. С встревоженного человека.

Да, наверняка именно так. Наверняка.