Книга: Неугомонный
Назад: 19
Дальше: Часть 3 Зачарованный сон

20

На следующий день Валландер обнаружил, что гроза обошла его дом стороной. Фронт отклонился к востоку. Валландер встал около восьми, выспавшийся и отдохнувший. Утро выдалось прохладное, но он все равно устроился завтракать в саду. Чтобы отметить начало отпуска, сорвал несколько роз, положил на белый стол. И только успел сесть, как зазвонил телефон. Линда. Поинтересовалась его самочувствием.
— Получил предупреждение, — ответил он. — Сейчас все хорошо. Телефон буду держать под рукой.
— Именно это я и хотела тебе сказать.
— Как ваши дела?
— Клара немножко простыла. И Ханс на неделю взял отпуск.
— По своей воле или нет?
— По моей! Не рискнул перечить. Я предъявила ему ультиматум.
— Какой?
— Или я, или работа. Насчет Клары разговоров нет.
Валландер продолжил завтрак, думая, что Линда становится все больше похожа на деда. Та же вызывающая интонация, то же слегка ироничное отношение к окружающим. Но и вспыльчивость, таящаяся под самой поверхностью.
Он положил ноги на кресло, откинулся назад, зевнул и закрыл глаза. Вот теперь наконец начался отпуск.
Зазвонил телефон. Сперва он не хотел отвечать, в случае чего можно после прослушать сообщение, если его оставят. Но все-таки выпрямился, взял трубку.
— Это Иттерберг. Я вас разбудил?
— Позвони вы несколько часов назад, разбудили бы.
— Мы нашли Луизу фон Энке. Она мертва.
Валландер затаил дыхание, осторожно встал с кресла.
— Я решил сразу позвонить вам, — продолжал Иттерберг. — Возможно, мы сумеем придержать эту новость еще час-другой. Но должны информировать сына и вашу дочь. Ведь, кроме кузена в Англии, других родственников нет, верно?
— Вы забыли о дочери в «Никласгордене». По крайней мере, надо информировать тамошний персонал. Но это я могу взять на себя.
— Я так и думал, что вы предпочтете позвонить сами. Но если не хотите, что я вполне пойму, позвоню я.
— Нет-нет, я свяжусь с ними, — сказал Валландер. — Только расскажите мне самое важное, что я должен знать.
— Вообще-то история абсурдная, — начал Иттерберг. — Вчера вечером пропала страдающая деменцией женщина из интерната для престарелых на Вермдё. Она частенько уходила. Поэтому ее снабдили таким приборчиком наподобие GPS, чтобы легче было отследить. Но она сумела его сковырнуть. Пришлось полиции организовать прочесывание местности. Сперва разыскали ее, сенильную бабулю. С ней все было в порядке, как я понял. Потом заблудились двое поисковиков. Можете себе представить? И батарейка у них в мобильнике оказалась совсем никудышная, так что пришлось искать и их. Нашли, конечно. А на обратном пути нашли кой-кого еще.
— Луизу?
— Да. Она лежала возле лесной дорожки, километрах в трех от ближайшего шоссе. Тропинка ведет через лесосеку. Я как раз оттуда.
— Она убита?
— Нет. Скорее всего покончила с собой. Никаких внешних следов насилия, передозировка. Мы нашли при ней пустую склянку от снотворного. Если склянка была полная, то она приняла сотню таблеток.
— То есть сомнений в самоубийстве нет?
— По всей видимости. Но надо, разумеется, дождаться заключения судмедэксперта.
— Как она выглядела?
— Лежала на боку, немного скорчившись. Юбка, серая блузка, пальто, туфли стояли рядом. При ней была сумка с документами и ключами. Какое-то животное подходило к телу, обнюхивало, но не тронуло.
— Можете сказать, где именно на Вермдё?
Иттерберг объяснил и обещал прислать план. Электронной почтой.
— Прямо сейчас перешлю.
— Никаких следов Хокана?
— Никаких.
— Почему она выбрала это место? Лесосеку?
— Не знаю. О смерти среди красоты тут и речи нет. Кругом старые ветки да сухие древесные стволы. Посылаю карту. Звоните, если что.
— Как ваш отпуск?
— Занимаюсь вот этим. Не первый раз в моей жизни отпуск летит к черту.
Набросок карты пришел через несколько минут. По-прежнему держа в руке трубку, Валландер подумал, что чувство, какое он испытывает сейчас, хорошо знакомо всем полицейским, — нежелание сообщать о смерти. Такие сообщения привычкой не становятся.
Смерть всегда тягостна, когда бы ни пришла.
Он набрал номер и заметил, что рука дрожит. Ответила Линда:
— Опять ты? Мы же только что разговаривали, а? Все правда в порядке?
— Со мной — да. Ты одна?
— Ханс меняет дочке памперсы. Я же сказала, что предъявила ему ультиматум!
— Верно, сказала. А теперь слушай, только лучше сядь.
По голосу она поняла, что дело серьезное, знала, отец никогда не преувеличивает.
— Луиза мертва. Покончила с собой несколько дней назад. Ее нашли сегодня ночью или утром у дороги возле лесосеки на Вермдё.
Линда молчала, потом наконец произнесла:
— Это в самом деле правда?
— Похоже, у полиции нет сомнений. Но от Хокана ни следа.
— Ужасно.
— Как Ханс это воспримет?
— Не знаю. Сомнений действительно нет?
— Я бы не позвонил, если б Луизу не опознали.
— Я имею в виду: она вправду покончила с собой? На нее это не похоже. Не такой она человек.
— Ступай сообщи Хансу. Если он захочет поговорить со мной, пусть позвонит домой. Я могу дать ему и телефон стокгольмской полиции.
Валландер хотел закончить разговор, но Линда спросила:
— Где она была все это время? Почему покончила с собой именно сейчас?
— Об этом мне известно не больше твоего. Будем надеяться, что при всей трагичности это поможет нам отыскать Хокана. Но об этом поговорим после.
Закончив разговор, Валландер позвонил в «Никласгорден». Артур Челльберг был в отпуске, дежурная тоже, но в конце концов Валландер поговорил с временной сотрудницей. Она понятия не имела о длинной истории Сигне фон Энке, и у него возникло неприятное впечатление, будто он обращается к стене. Хотя, может, так оно и лучше, подумал он, в нынешних обстоятельствах.
Едва он покончил с этим делом, как раздался новый звонок — Ханс. Потрясенный, на грани слез. Валландер терпеливо отвечал на его вопросы, обещал сообщить, как только узнает что-нибудь новое. Трубку взяла Линда.
— Думаю, он еще не понял, — тихо сказала она.
— Как и все мы.
— Что она приняла?
— Снотворное. Иттерберг не сказал какое. Может, рогипнол? Вроде так оно называется?
— Она никогда не пила снотворное.
— Обычно женщины, желая покончить с собой, прибегают к таблеткам.
— Кое-что в твоем рассказе вызывает у меня удивление.
— Что именно?
— Она в самом деле разулась?
— Да, по словам Иттерберга.
— Разве не странно? Будь она в доме, я бы еще поняла. Но зачем снимать туфли, если собираешься лечь и умереть на улице?
— Не знаю.
— Он сказал, какие были туфли?
— Нет. Но просто потому, что я не спросил.
— Ты должен рассказать нам все-все, — сказала Линда под конец.
— А с какой стати мне что-то от вас скрывать?
— Иногда ты забываешь рассказывать, может, потому что ошибочно толкуешь заботу. Когда об этом узнают газетчики?
— В любую минуту. Включи телетекст, проверь. Обычно они ранние пташки.
Валландер ждал с телефоном в руке. Через несколько минут Линда вернулась.
— Уже. «Луиза фон Энке найдена мертвой. От мужа ни следа».
— Подробнее поговорим попозже.
Валландер включил телевизор и убедился, что этой новости отведено много места. Но если не случится ничего, что изменит или усугубит положение, смерть Луизы фон Энке скоро вновь отступит на задний план.
Остаток для он пробовал заниматься садом. Купленный в строительном супермаркете по сниженной цене секатор, как выяснилось, фактически никуда не годился. Кое-как он подстриг кусты и некоторые из старых, частью засохших фруктовых деревьев, вполне сознавая, что середина лета не самое подходящее время для этой процедуры. Мысли же его были заняты Луизой. Он не успел толком узнать ее. Что ему, собственно, известно о ней? О женщине, которая с легкой улыбкой на губах слушала все разговоры, что велись за столом, но крайне редко сама вставляла хоть слово? Она преподавала немецкий, а может, и другие языки. Сейчас он не мог вспомнить, а вникать и разыскивать свои записи не хотел.
Когда-то она родила дочь, думал он. И еще в больнице узнала о тяжелых нарушениях в ее развитии. Дочь, которую назвали Сигне, никогда не сможет жить нормальной жизнью. Это был их первый ребенок. Как на мать воздействует такое событие? Он ходил по саду с никудышным секатором в руках и не находил ответов. Но и особенно глубокой печали не испытывал. Мертвых жалеть невозможно. Он мог понять чувства Ханса и Линды. Там есть еще и Клара, которой не суждено узнать свою бабушку.
Подковылял Юсси с занозой в передней лапе. Валландер присел к садовому столу и, вооружившись очками и пинцетом, вытащил занозу. Юсси выразил благодарность, черным штрихом метнувшись по меже. Низко над домом пролетел планер. Валландер, прищурясь, проводил его взглядом. Ощущение отпуска не приходило. Он все время видел перед собой Луизу, лежащую на земле возле тропинки, змеящейся по лесосеке. И рядом с нею — аккуратно поставленные туфли.
Валландер зашвырнул секатор в сарай, лег на качели. Планер исчез из виду, вдали работали трактора. Волнами накатывал гул автомагистрали. Он сел. Бессмысленно. Отпуска не будет, пока он не увидит своими глазами. Придется еще раз съездить в Стокгольм.

 

В столицу он вылетел тем же вечером, после того как снова отвел Юсси к соседу, который добродушно, но не без иронии осведомился, не стала ли собака ему в тягость. С аэродрома позвонил Линде, дочь не удивилась. Она именно этого и ожидала.
— Сделай побольше снимков, — сказала она. — Что-то там не так.
— Да все не так. Потому и еду.
В самолете его донимали орущие дети в кресле за спиной. Почти всю дорогу пришлось затыкать уши пальцами. Остановился он в небольшой гостинице поблизости от Центрального вокзала. Едва успел войти в холл, хлынул проливной дождь. В окно он видел, как люди бросились искать укрытия. Возможно ли большее одиночество? — вдруг подумал он. Дождь, гостиничный номер и я, шестидесяти лет от роду. Обернусь, а никого здесь нет. Интересно, как обстоит с Моной. Вероятно, ее одиночество не меньше моего, думал он. Может, даже тяжелее, потому что она упорно пытается спрятать его, накачиваясь алкоголем.
Когда дождь перестал, Валландер сходил на вокзал, купил подробный план Стокгольма. По телефону заказал на завтра машину. Поскольку стояло лето и спрос на прокатные автомобили был велик, ему предложили далеко не столь дешевую машину, как он надеялся. Но сказал «да». Поужинал он в Старом городе. Пил красное вино и вдруг вспомнил давнее лето, когда встретил одну женщину, сразу после развода с Моной. Звали ее Моника, она гостила в Истаде у друзей. Познакомились они на скучной танцевальной вечеринке. И решили при встрече в Стокгольме поужинать вместе. Еще не доев салат, он понял, что все это ошибка. Им было не о чем говорить, совершенно не о чем, молчание затягивалось, и он умудрился сильно захмелеть. Сейчас он молча выпил в память об этой женщине, надеясь, что у нее в жизни все в порядке. Уходя из ресторана, он был слегка навеселе, прогулялся по переулкам, вышел на мост Шеппсбру, потом вернулся в гостиницу. Ночью ему опять снились лошади, бегущие в море. Утром он, как только проснулся, отыскал глюкометр и уколол палец. Уровень сахара — 5,5. Норма. День начался хорошо.

 

Тяжелые тучи висели над Стокгольмом и окрестностями, когда около десяти он нашел на Вермдё то место, где обнаружили труп Луизы фон Энке. Там еще уцелели остатки полицейской ленты. Дождь изрядно нагваздал вокруг, но Валландер разглядел следы меток, обозначавших, где именно лежало тело.
Он стоял не шевелясь, затаив дыхание, вслушиваясь. Первое впечатление всегда самое важное. Медленно огляделся вокруг. Место, где нашли Луизу, представляло собой небольшую впадину среди каменных глыб и отлогих пригорков. Если она не хотела, чтобы ее увидели, то выбрала место правильно.
Потом он подумал о розах. О том, что говорила Линда, когда впервые рассказывала ему о своей будущей свекрови. Женщина, которая любила цветы, мечтала иметь красивый сад, женщина с «зелеными пальцами». Так говорила Линда. Он совершенно отчетливо запомнил. Но это место даже отдаленно не похоже на красивый сад. Почему она выбрала именно его? Потому что смерть лишена красоты, не имеет ничего общего с розами и ухоженным садом? Он прошелся вокруг, осмотрел низинку со всех сторон. Последний отрезок пути она наверняка прошла пешком, думал он. И шла с той стороны, где стоит моя машина. Но на чем она сюда приехала? На автобусе? На такси? Кто-то ее привез?
Он прошел к старой охотничьей вышке, стоявшей посреди лесосеки. Лесенка хлипкая, рассохшаяся. Он осторожно поднялся наверх. Там валялись сигаретные окурки и несколько пустых банок из-под пива. В углу — дохлая мышь. Спустился вниз, пошел дальше. Пытаясь представить себе, что это он решил покончить с собой. Безлюдное место, замусоренное и уродливое, склянка снотворного. Он замер. Сотня таблеток. Иттерберг не упоминал о бутылке с водой. Можно ли проглотить столько таблеток, не запивая? Он еще раз прошел назад, по своим следам, высматривая, не проморгал ли чего в первый раз. Глядел на землю и одновременно пытался заглянуть в свои мысли, а главное — в мысли Луизы. Молчаливой женщины, которая дружелюбно и благожелательно слушала, о чем говорят другие.
Вот тогда-то Валландер начал по-настоящему осознавать, что находится на окраине совершенно незнакомого мира. Мира Хокана и Луизы фон Энке, с которым он никогда в жизни не сталкивался. Что именно видел и ощущал в эти минуты на лесосеке, он и сам не знал, ему было не за что ухватиться, чутье тоже молчало. Он лишь смутно угадывал, что находится вблизи чего-то, в чем не умеет разобраться.
Вернувшись к машине, он поехал в город, припарковался на Гревгатан, поднялся в квартиру. Молча обошел покинутые комнаты, подобрал с пола у двери почту, отложил счета, которые оплатит Ханс. Переадресовка еще не заработала как надо. Просмотрел письма — нет ли чего неожиданного, но ничего не нашел. Поскольку воздух в квартире был душный, спертый, а у него разболелась голова, вероятно от неважнецкого красного вина, выпитого накануне вечером, он осторожно открыл одно из выходящих на улицу окон. Бросил взгляд на автоответчик. Красная лампочка мигала, показывая, что поступили новые сообщения. Он включил пленку. Мэрта Хёрнелиус хотела бы знать, не желает ли Луиза фон Энке участвовать в литературном кружке, который начнет работу осенью и будет заниматься классической немецкой литературой. И всё. Луиза фон Энке никогда уже не будет участвовать в литературных кружках, подумал Валландер. Ее книги закрыты навсегда.
Валландер сварил на кухне кофе, проверил, нет ли в холодильнике испорченной еды, потом прошел в ту комнату, где стояли два больших Луизиных гардероба. Одежда его не интересовала, он вытащил только обувь. Отнес на кухню, расставил на кухонных столах. В итоге оказалось двадцать две пары туфель плюс две пары резиновых сапог. Они заняли два рабочих стола и мойку. Он надел очки и начал методично осматривать туфлю за туфлей. Отметил, что размер весьма большой и что покупала она исключительно эксклюзивные марки. Даже резиновые сапоги и те были итальянские, причем, как решил Валландер, от дорогой фирмы. Он и сам не знал, что ищет. Но и Линде, и ему показалось весьма странным, что перед смертью она разулась и поставила туфли рядом с собой. Вид аккуратный, думал он. Но почему?
Через полчаса он управился с осмотром обуви. Потом позвонил Линде на мобильный. Рассказал о поездке на Вермдё.
— Сколько у тебя обуви? — спросил он.
— Не знаю.
— У Луизы двадцать две пары, не считая той, что в полиции. Это много или мало?
— Да вроде нормально. Она заботилась о том, как одета.
— Только это я и хотел узнать.
— Можешь рассказать что-нибудь еще?
— Не сейчас.
Невзирая на ее протесты, он закончил разговор и позвонил Иттербергу. К его удивлению, ответил ребенок. Потом трубку взял Иттерберг.
— Моя внучка обожает отвечать по телефону. Сегодня я взял ее с собой на работу.
— Не буду вам мешать. Только один вопрос, который не дает мне покоя.
— Вы не мешаете. Но вы ведь, по-моему, тоже в отпуске? Или я ошибаюсь?
— В отпуске.
— Ладно, задавайте ваш вопрос. Ничего нового, что проливало бы свет на смерть Луизы фон Энке, у меня нет. Ждем, что скажут судмедэксперты.
Валландер вдруг вспомнил про воду.
— Собственно, вопросов у меня два. Первый совсем простой. Если она проглотила столько таблеток, то, наверно, чем-то их запивала?
— Рядом с трупом мы нашли полупустую литровую бутылку минеральной воды. Разве я не говорил?
— Наверняка говорили. Наверно, я слушал недостаточно внимательно. Какая вода — «Рамлёса»?
— «Лука», по-моему. Но я не уверен. Это важно?
— Вовсе нет. Дальше, насчет туфель.
— Они стояли рядом с телом, очень аккуратно.
— Можете их описать?
— Коричневые, на низком каблуке, новые, по-моему.
— Разумно ли предположить, что она надела их специально, чтобы пройти на то место?
— В общем-то туфли отнюдь не бальные.
— Однако новые?
— Судя по виду, да.
— Что ж, других вопросов у меня пока нет.
— Я дам знать, когда получу заключение медика. Лето, дело идет медленнее.
— Кстати, вы имеете представление, как она попала на Вермдё?
— Нет. Пока не выяснили.
— Я просто спросил. Спасибо еще раз.
Валландер сидел в безмолвной квартире, сжимая телефонную трубку, словно последнюю опору в жизни. Коричневые туфли, новые. Отнюдь не бальные. Медленно, задумчиво он принялся убирать обувь назад, в гардероб.
Утром следующего дня он вернулся в Истад. После полудня отвез скверный секатор в супермаркет и сказал, что тот никуда не годится. Поскольку он вопреки своим привычкам раскипятился, а один из тамошних начальников знал, кто он такой, ему за те же деньги предоставили более современную модель.
Когда он приехал домой, оказалось, что звонил Иттерберг. Валландер немедля набрал его номер.
— Вы заставили меня призадуматься, — сказал Иттерберг. — И я еще раз осмотрел туфли. Я не напутал. Они почти совсем неношеные.
— Напрасно вы так беспокоились из-за меня.
— Собственно, я звонил не по поводу туфель, — невозмутимо продолжил Иттерберг. — Осмотрев их, я еще раз внимательно проверил ее сумку. И обнаружил внутренний карман, вроде как тайник. Там лежало кое-что очень любопытное.
Валландер насторожился.
— Бумаги. Документы. На русском языке. И микрофильмы. Что это, я не знаю. Но весьма примечательно, чтобы снять трубку и позвонить нашим секретным коллегам.
До Валландера не вполне дошло, что он услышал.
— То есть у нее были при себе секретные материалы?
— Не знаю. Но микрофильм есть микрофильм, а тайник — тайник. И русский язык. Я просто хотел поставить вас в известность. И наверно, до поры до времени лучше никому об этом не говорить. Пока не выясним, что это на самом деле. Я перезвоню, когда узнаю побольше.
Валландер вышел в сад, сел в кресло. Опять стало жарко. Вечер обещал быть чудесным.
Но его знобило.
Назад: 19
Дальше: Часть 3 Зачарованный сон