19
Посреди дороги мотор заглох. Она изо всех сил жала на педаль газа, пытаясь сдвинуть машину с места. Бензобак полон наполовину, датчик температуры в пределах зеленой зоны.
Причина смерти неизвестна, думала она со злостью и страхом. Этот чертов автомобиль сдох, когда я больше всего в нем нуждаюсь.
Луиза стояла в полной темноте. Нигде ни огонька. Открыть окно, а тем более дверь она не решалась. Была пленницей умершего автомобиля и хочешь не хочешь останется в этой тюрьме, пока кто-нибудь не придет на помощь.
В зеркало заднего вида она внимательно высматривала хоть какие-нибудь признаки приближающегося автомобиля. Опасность крылась позади, не впереди. Раз за разом Луиза пыталась вдохнуть жизнь в мотор. Стартер работал вхолостую. В конце концов она зажгла фары и заставила себя выйти из автомобиля.
Тишина накрыла ее. Словно голову накрыли пледом. Вокруг лишь бесконечное беззвучное ничто. Она слышала только собственное дыхание. Сделала глубокий вдох, словно внутри была пустота.
Я убегаю. Меня преследует страх. Те, кто отрезал голову Умби, где-то совсем рядом.
Вздрогнув, она обернулась. Никого. Кое-как открыла крышку капота и заглянула в незнакомый мир.
Ей вспомнились слова Арона, произнесенные в первые дни их брака самым что ни на есть язвительным тоном: «Если ты не выучишь самое необходимое о том, как работает автомобильный движок и что можно починить своими силами, тебе не сдать на права».
Луиза так этому и не выучилась — терпеть не могла пачкать руки машинным маслом. Но в первую очередь отказалась слушаться высокомерного совета Арона.
Она захлопнула крышку капота. Громкий звук растворился во мраке.
Что там написал Шекспир? «Ответ их был как залп из пушек, куда двойной заряд заложен». Так Арон описывал самого себя. Он был человеком с двойным зарядом, никто не мог совладать с его силой. Что бы он сказал сейчас, увидев ее в испустившей дух машине среди африканской тьмы? Прочел бы одну из своих презрительных лекций о ее непригодности. Как обычно, когда пребывал в плохом настроении, что приводило к длительным ссорам, которые нередко кончались тем, что они бросали друг в друга чашки и бокалы.
«И все-таки я его люблю, — подумала она, присаживаясь на корточки возле машины, чтобы пописать. — Я пыталась заменить его другими мужчинами, но всегда неудачно. Как шекспировская Порция, я ждала своих женихов. Они танцевали, прыгали и развлекали меня своими трюками, но как только начинался последний акт, им показывали на дверь. А вдруг это мой последний акт? Я рассчитывала еще по крайней мере лет на двадцать. После смерти Хенрика я за несколько секунд промчалась через всю пьесу, и теперь остался лишь эпилог».
Луиза продолжала наблюдать в зеркало заднего вида. В ночном небе ни намека на свет фар. Она достала телефон, набрала номер Арона. Абонент временно недоступен.
Потом она позвонила в квартиру Хенрика. Ты знаешь, что надо сделать. You know what to do. Из глаз хлынули слезы, и сообщения на его автоответчике она не оставила. Затем позвонила Артуру. Связь работала отлично, без задержек. Она слышала его голос совсем рядом:
— Где ты? Почему звонишь среди ночи? Ты плачешь?
— У меня заглох мотор на пустынной сельской дороге.
— Ты там одна?
— Да.
— Ты явно ненормальная! Едешь на машине, одна, по ночной Африке? Ведь что угодно может случиться.
— Уже случилось. Мотор заглох. Бензин есть, температура в норме, аварийные лампочки не горят. Наверно, если б мотор заглох в горах Херьедалена, было бы не намного хуже.
— Никто не может приехать и помочь? Ты взяла машину в аренду? Значит, у фирмы определенно есть аварийный телефон.
— Помоги мне. Ты научил меня готовить, ты можешь починить испорченный патефон и даже умеешь делать чучела птиц.
— Я волнуюсь за тебя. Чего ты боишься?
— Я не боюсь. И не плачу.
Он заорал, крик ударил ее словно пощечина:
— Не ври мне прямо в глаза! Даже когда прячешься в телефонной трубке!
— Не кричи на меня! Лучше помоги.
— Зажигание работает?
Положив трубку на колени, она повернула ключ и включила стартер.
— Работает нормально, — сказал Артур.
— Почему тогда машина не трогается с места?
— Не знаю. Дорога ухабистая?
— Как будто едешь по щебенке в весеннюю распутицу.
— Может, какой-нибудь кабель соскочил.
Она снова зажгла фары, подняла крышку капота и выполнила указания отца. Но попытка завести машину опять оказалась безрезультатной.
Связь оборвалась. Она кричала в темноту, но Артур не отвечал. Снова набрала его номер. Женский голос сказал что-то по-португальски с нотками сожаления. Луиза положила трубку в надежде, что Артур сумеет перезвонить.
Бесполезно. Мрак заполнил машину. Она позвонила по номеру, указанному в контракте. Никто не ответил. Автоответчик молчит, никаких пояснений.
В зеркале заднего вида возник далекий свет фар. Внутри все заныло от страха. Выйти из машины и спрятаться в темноте? Она не могла пошевелиться. Свет приближался. Она не сомневалась, что автомобиль врежется в нее и сомнет в лепешку. В последнюю секунду он объехал ее и с грохотом пронесся мимо. Это был грузовик.
Будто конь без седока.
Эта ночь оказалась одной из самых длинных в ее жизни. Через полуоткрытое окно она вслушивалась в темноту и искала огни. Время от времени пыталась возобновить связь с Артуром, но безуспешно.
Перед рассветом Луиза еще раз повернула ключ зажигания. Машина завелась. Она задержала дыхание. Движок работал.
В разгар утра она подъехала к Мапуту. Повсюду, словно из лучей солнца и красной пыли, появлялись статные женщины с тяжеленными узлами на голове и детьми за спиной.
Луиза пробиралась сквозь хаотическое движение, окутанная черным дымом автобусов и грузовиков.
Надо бы помыться, переодеться, немного поспать. Но ей не хотелось встречаться с Ларсом Хоканссоном. Она отыскала дом Лусинды. Та наверняка спит после долгой ночи в баре. Но ничего не поделаешь. Только Лусинда способна ей сейчас помочь.
Остановив машину, она еще раз позвонила Артуру. Вспомнила, что он ей однажды сказал.
Ни черт, ни Бог не желают соперничать друг с другом. Поэтому мы, люди, попадаем в ничейную страну одиночества.
Она по голосу поняла, что отец устал. Наверняка не спал ночью ни минуты. Но ни за что не признается. Ей врать не разрешалось, однако себе он это право отвоевал.
— Что случилось? Где ты?
— Ничего особенного, просто машина внезапно поехала. Я в Мапуту.
— Проклятые телефоны!
— Они отличные.
— Ты скоро оттуда уедешь?
— Скоро, но не сейчас. Потом поговорим. Батарейка у меня почти сдохла.
Она закончила разговор и в ту же минуту увидела Лусинду — та стояла возле дома, с полотенцем вокруг головы. Луиза вышла из машины и подумала, что долгая ночь наконец кончилась.
Лусинда с удивлением спросила:
— Так рано?
— Это я должна бы спросить у тебя. Во сколько ты легла?
— Я вообще мало сплю. Может, все время чувствую себя усталой? Но не замечаю этого?
Лусинда терпеливо отогнала ребятишек — вероятно, своих братьев и сестер, или двоюродных родственников, или племянников. Потом подозвала девушку-подростка, которая протирала пластиковые стулья, стоявшие в тени возле дома, и та принесла два стакана воды.
Лусинда вдруг обратила внимание на волнение Луизы.
— Что-то произошло. Поэтому ты приехала так рано.
Луиза решила рассказать все, как было. О Кристиане Холлоуэе и Умби, о темноте на берегу и долгой ночи в машине.
— Они наверняка видели меня, — сказала Луиза. — Наверняка слышали, о чем мы говорили. Они следовали за ним и, поняв, что он собирается что-то открыть, убили его.
Лусинда определенно поверила ей, поверила каждому слову, каждой подробности. Когда Луиза замолчала, она долго сидела, не говоря ни слова. Какой-то мужчина начал было стучать по листу кровельного железа, сгибая стык. Лусинда шикнула на него. Он тут же прекратил свое занятие, уселся в тени дерева и стал ждать.
— Ты уверена, что Хенрик был замешан в шантаже сына Кристиана Холлоуэя?
— Я ничего в точности не знаю. Пытаюсь размышлять спокойно, четко и логично. Но все куда-то ускользает. Даже в самых невероятных фантазиях я не могу представить себе Хенрика в роли шантажиста. А ты?
— Нет, конечно.
— Мне нужен компьютер и выход в Интернет. Быть может, удастся отыскать статьи, где говорится о сыне Кристиана Холлоуэя. Тогда я найду хоть какую-нибудь связь.
— Связь с чем?
— Не знаю. Что-то с чем-то связано, а я понятия не имею, каким образом. Где-то надо начинать. Я начинаю снова и снова, раз за разом.
Лусинда встала.
— Поблизости есть интернет-кафе. Я была там один раз с Хенриком. Сейчас оденусь и провожу тебя туда.
Лусинда скрылась в доме. Ребятишки не сводили глаз с Луизы. Она улыбнулась. Ребята заулыбались в ответ. У Луизы потекли слезы. Ребята продолжали улыбаться.
Лусинда вернулась, и Луиза вытерла глаза. Они свернули на длинную улицу, носившую имя Ленина. Лусинда остановилась рядом с булочной, делившей помещение с театром.
— Надо было накормить тебя завтраком.
— Я не голодна.
— Ты голодна, только не хочешь в этом признаться. Никогда не могла понять, почему белым людям так трудно говорить правду об обыденных вещах. О том, что хорошо спишь, что поел, что мечтаешь переодеться в чистую одежду.
Лусинда зашла в булочную и вернулась с бумажным пакетом, в котором лежали две круглые булки. Одну она взяла себе, другую отдала Луизе.
— Будем надеяться, что однажды все разъяснится и хорошо кончится.
— Умби — второй покойник, которого я видела в своей жизни. Первым был Хенрик. Неужели у людей нет совести?
— У людей почти никогда нет совести. У бедняков потому, что у них нет денег, у богачей потому, что они полагают, будто это для них слишком дорого.
— Хенрик имел совесть. Он получил ее от меня.
— Хенрик, думаю, не отличался от большинства других!
Луиза повысила голос:
— Он не был как все другие!
— Хенрик был хороший человек.
— Более чем.
— Можно ли быть более чем хорошим?
— Он желал другим добра.
Лусинда громко скрипнула зубами. После чего отвела Луизу в тень маркизы, висевшей над окном обувного магазина.
— Он был как все. Не всегда хорошо поступал. Почему он сделал со мной то, что сделал? Отвечай!
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
— Он заразил меня ВИЧ. Он виноват. Первый раз, когда ты меня об этом спросила, я ответила отрицательно. Считала, что с тебя и так довольно. Больше такого не будет. Я говорю то, что есть. Если ты уже не сообразила.
Лусинда бросала злые слова в лицо Луизе. Та не пыталась сопротивляться, понимая, что Лусинда права. Луиза подозревала истину еще с тех пор, как приехала в Мапуту. Хенрик скрыл от нее свою болезнь, никогда не говорил о квартире в Барселоне. После его смерти, сейчас, когда она сама казалась себе мертвой, ей пришлось признать, что она почти не знала его. Когда все изменилось, она точно не знала, наверно, перемена происходила постепенно, незаметно для нее. Хенрик не хотел, чтобы она обнаружила, что он становится другим.
Лусинда зашагала по тротуару. Она не ждала от Луизы ответа. Швейцар возле обувного магазина с любопытством смотрел на обеих женщин. Луиза так возмутилась, что подошла к швейцару и закричала по-шведски:
— Чего уставился? Мы любим друг друга. Мы — друзья. Злимся, но любим друг друга!
Она догнала Лусинду и взяла ее за руку.
— Я этого не знала.
— Ты решила, что я заразила его. Безапелляционно предполагала, что заразу принесла черная шлюха.
— Я никогда не считала тебя проституткой.
— Белые мужчины практически всегда считают черных женщин доступными, когда угодно и где угодно. Если молодая и красивая черная девушка двадцати лет от роду говорит жирному белому мужику, что она его любит, он верит ей. Приезжая в бедную африканскую страну, он воображает себя всесильным. Хенрик говорил мне, что так же обстоит в Азии.
— Хенрик ведь никогда не относился к тебе как к проститутке?
— Честно говоря, не знаю.
— Он предлагал тебе деньги?
— Это необязательно. Многие белые мужчины полагают, что мы должны быть благодарны, что нам позволено раздвигать ноги.
— Отвратительно.
— Бывает еще отвратительнее. Если рассказать о девочках восьми-девяти лет.
— Я отказываюсь это слушать.
— А Хенрик не отказывался. Как бы гадко все это ни было, он хотел слушать. «Я хочу знать, тогда я пойму, почему не хочу знать». Так он сказал. Сперва я думала, он просто выпендривается. А потом поняла: он и вправду говорит то, что думает.
Лусинда остановилась. Они подошли к интернет-кафе, которое помещалось в отремонтированном каменном доме. На тротуаре на узеньких циновках сидели женщины, предлагая на продажу свои товары. Прежде чем войти внутрь, Лусинда купила несколько апельсинов. Луиза пыталась задержать ее на улице.
— Не сейчас. Мы поговорим об этом позже. Я не могла не рассказать тебе правду.
— Как Хенрик узнал, что болен?
— Я спрашивала. Но он так и не ответил. Я не могу говорить о том, чего не знаю. Но, узнав, что я заразилась от него, он был убит горем. Говорил, что покончит с собой. Мне удалось убедить его, что если он ничего не знал, то не виноват. Я хотела удостовериться только в одном: знал ли он, что подхватил заразу. Он это отрицал. Потом обещал достать все возможные лекарства, способные остановить болезнь. Он давал мне пятьсот долларов в месяц. Я получаю их до сих пор.
— Откуда идут деньги?
— Не знаю. Они лежали в банке. Он обещал, что, если с ним что-нибудь случится, деньги будут поступать в течение двадцати пяти лет. Они приходят регулярно на открытый для меня счет, каждый месяц, двадцать восьмого числа. Как будто он все еще жив. По крайней мере, его дух не может заниматься ежемесячными денежными переводами.
Луиза мысленно подсчитала. Шесть тысяч долларов ежегодно в течение 25 лет — получалась умопомрачительная сумма в 150 000 долларов, почти миллион крон. Хенрик умер явно богатым человеком.
Она заглянула в окошко интернет-кафе. Неужели он все-таки покончил с собой?
— Ты, наверно, ненавидела его.
— Я не умею ненавидеть. Возможно, все происходящее предопределено.
— Смерть Хенрика не была предопределена.
Они вошли в кафе, где им указали свободный компьютер. За другими столами сидели школьники в форме, уставившись на экраны в сосредоточенном молчании. Несмотря на работающие кондиционеры, в помещении царила влажная жара. Лусинда рассердилась на грязный монитор. Когда управляющий подошел протереть экран, она выхватила у него тряпку и сделала это сама.
— В годы колониализма нас учили делать только то, что прикажут. Теперь мы постепенно учимся думать самостоятельно. Но по-прежнему на многое не решаемся. Протереть экран компьютера дочиста, например.
— Ты сказала, что была здесь один раз с Хенриком?
— Он что-то искал. Речь шла о Китае.
— Сможешь найти это еще раз, а?
— Наверно. Если хорошенько подумаю. Займись сначала тем, что тебе надо. Я скоро вернусь. «Малокура» сама по себе не работает. Мне нужно оплатить счет за электричество.
Лусинда вышла на палящее солнце. Луиза взмокла под тонкой майкой и чуяла запах собственного пота. Когда она мылась последний раз? Она вошла в сеть, стараясь припомнить, что они с Ароном делали в Барселоне. Она помнила газеты, но в какой из них что читала, забыла. Статьи были опубликованы в 1999 и 2000 годах, в этом она не сомневалась. Сперва поискала в архиве «Вашингтон пост». Там не упоминался ни Стив Николс, ни Стив Холлоуэй. Вытерев пот с лица, она углубилась в архив «Нью-Йорк тайме» и через полчаса проверила все за 1999 год, продолжила поиски в 2000 году и почти сразу обнаружила статью из испанского компьютера Хенрика. «Человек по имени Стив Николс покончил с собой в результате шантажа. Шантажисты угрожали предать огласке, что он заражен ВИЧ и каким образом это произошло». Луиза внимательно прочитала статью, надеясь отыскать какие-то намеки, но не нашла никаких связей между Стивом Николсом и Кристианом Холлоуэем.
Она подошла к стойке, купила бутылку воды. Вокруг ее потного лица кружились назойливые мухи. Луиза осушила бутылку воды и вернулась к компьютеру. Начала искать Кристиана Холлоуэя, изучила сайты организаций, работавших с больными СПИДом, и уже решила бросить это занятие, как вдруг снова всплыло имя Стив Николс.
На фотографии был изображен молодой человек в очках, с тонкими губами и стеснительной улыбкой, может, чуть постарше Хенрика. Ни малейшего сходства с Кристианом Холлоуэем.
Стив Николс рассказывал об общественной организации, в которой сотрудничал, «А for Assistance». Эта организация действовала в США и Канаде, помогала больным СПИДом жить достойной жизнью. Но он ни словом не обмолвился, что сам заразился ВИЧ. Не упоминал и про шантаж. Только, что беззаветно работает для больных.
Луиза готова была впасть в отчаяние, когда внезапно обнаружила рамочку с биографическими фактами.
Стив Николс. Родился в Лос-Анджелесе 10 мая 1970 г. Мать — Мэри-Анн Николс, отец — Кристиан Холлоуэй.
Луиза громко хлопнула ладонью по крышке стола. Управляющий, молодой чернокожий в костюме и галстуке, вопросительно посмотрел на нее. Она жестом успокоила его и сказала, что нашла то, что искала. Он кивнул и снова углубился в газету.
Открытие потрясло ее. Что оно значило, по-прежнему было неясно. Кристиан Холлоуэй горевал по сыну. Но что крылось за горем? Дух мщения, пытавшийся выведать, кто стоял за шантажом и самоубийством сына?
Лусинда вернулась, пододвинула себе стул, села. Луиза рассказала ей о своем открытии.
— Но я сомневаюсь. Другое дело, случись это двадцать лет назад. Но не сейчас. Неужели в наше время человек кончает с собой, страшась, что его разоблачат как носителя ВИЧ?
— Может, он боялся, что выплывет наружу факт его заражения от проститутки или развратного мужчины?
Луиза согласилась с Лусиндой.
— А теперь найди, что искал Хенрик, когда вы были здесь. Ты умеешь управляться с компьютером?
— Пусть я работаю в баре и время от времени живу как продажная женщина, это вовсе не значит, что я не умею управляться с компьютером. Если хочешь знать, меня этому научил Хенрик.
— Я вовсе не это имела в виду.
— Тебе лучше знать, что ты имеешь в виду.
Луиза поняла, что снова оскорбила Лусинду, и попросила прощения. Лусинда коротко кивнула, но промолчала. Они поменялись местами. Пальцы Лусинды забегали по клавиатуре.
— Он сказал, что хочет почитать о чем-то случившемся в Китае. Как же назывался тот сайт? — Она порылась в памяти и наконец сказала: — «Aids Report». Такое было название.
Она начала искать, пальцы быстро и легко летали по клавишам.
Луизе вдруг вспомнилось, как в детстве она пыталась учить Хенрика играть на рояле. Его руки почти сразу превратились в молотки, бьющие в счастливом бешенстве. Через три занятия учитель музыки посоветовал Хенрику стать барабанщиком.
— Это было в мае, — сказала Лусинда. — Завывал ветер, началась чуть ли не песчаная буря. Хенрику что-то попало в левый глаз. Я помогла ему вытащить песчинку. Потом мы зашли в кафе и сели вон там. — Она указала в угол. — Это заведение только что открылось. Мы сидели за столом у окна. Компьютеры были совсем новенькие. В зале присутствовал и хозяин — то ли пакистанец, то ли индиец, то ли уроженец Дубая. Беспокойно сновал вокруг и кричал, что с компьютерами надо обращаться осторожно. Через месяц после открытия он сбежал из страны. Деньги, вложенные им в это заведение, шли от обширной контрабанды наркотиков через Илья-де-Мозамбик. Кто нынешний владелец кафе, я не знаю. Возможно, никто не знает. Обычно это значит, что владельцем является кто-то из министров.
Лусинда продолжала просматривать архив и чуть не сразу наткнулась на то, на что надеялась. Она отодвинула стул и дала Луизе самой прочитать статью.
Статья четко и однозначно излагала события. В конце осени 1995 года в китайскую провинцию Хэнань прибыло несколько человек для закупки крови. Для крестьян в бедных деревнях это означало уникальную возможность заработать. Они и не предполагали, что их тела могут принести доход, не занимаясь тяжелым трудом. Требовалось всего-навсего лечь на койку и сдать пол-литра крови. Закупщиков интересовала только плазма, саму кровь они вливали обратно в тела крестьян. Но иглы не стерилизовали. А один из крестьян несколько лет назад ездил в провинцию на границе с Таиландом. Там он тем же способом продавал свою кровь, и вирус ВИЧ попал ему в кровеносную систему, как теперь проник и в тела других крестьян. Весной 1997 года в ходе профилактического обследования врачи обнаружили, что большая часть населения в ряде деревень заражена ВИЧ. Многие уже умерли или тяжело болели.
Тут наступила вторая фаза, которую в «Aids Report» назвали «Катастрофой в Хэнани». Как-то раз в одну из деревень нагрянула группа врачей. Они предложили больным новое лекарство под названием BGB-2, созданное «Креско», фармацевтическим институтом в Аризоне, разрабатывающим различные виды антивирусных средств. Это лекарство врачи предлагали здешним беднякам бесплатно, обещая им скорое выздоровление. Но китайское министерство здравоохранения не выдавало лицензии на применение BGB-2. Слыхом о нем не слыхало и понятия не имело ни о врачах, ни о медсестрах, действовавших в провинции Хэнань. На самом деле вообще никто не знал, эффективно ли BGB-2 и каковы его побочные воздействия.
Через несколько месяцев крестьяне, получавшие это лекарство, стали болеть. У одних поднялась температура, у других наблюдался полный упадок сил, шла кровь из глаз и на коже появились трудноизлечимые высыпания. Все больше людей умирало. Врачи и медсестры неожиданно исчезли. Никто больше не заикался о BGB-2. Аризонская фирма отрицала свою причастность к этому делу, сменила название и переехала в Англию. Наказание понес один-единственный человек — тот, что ездил по деревням и скупал кровь. Его осудили за тяжкие налоговые преступления и казнили, так как народный суд вынес ему смертный приговор.
Луиза выпрямилась.
— Дочитала? Хенрик был в бешенстве. Я тоже. Мы подумали об одном и том же.
— Что это могло произойти и здесь?
Лусинда кивнула.
— Бедняки реагируют одинаково. Почему бы и нет?
Луиза пыталась собраться с мыслями. Она устала, проголодалась, мучилась жаждой, но в первую очередь была в полном замешательстве. И все время отгоняла от себя страшную картину — голову Умби, смерть, смеявшуюся над ней.
— Хенрик общался с Кристианом Холлоуэем и работал в Шаи-Шаи, когда вы были здесь?
— Это осталось в далеком прошлом.
— До того, как он начал меняться?
— Приблизительно одновременно. Как-то утром он пришел ко мне — он жил у Ларса Хоканссона — и попросил показать ему интернет-кафе. Он очень спешил. Впервые проявил нетерпение.
— Почему он не воспользовался компьютером Ларса?
— Он ничего не сказал. Но я, помнится, задала ему этот вопрос.
— Что он ответил?
— Только покачал головой и попросил меня поторопиться.
— Больше он ничего не сказал? Подумай хорошенько! Это важно.
— Мы пошли в кафе, которое, как я сказала, только что открылось. Помню, сеял мелкий дождь. Вдалеке гремел гром. Я предположила, что, если гроза накроет город, может вырубиться электричество.
Лусинда замолчала. Луиза заметила, что она старается вспомнить. Опять возник образ мертвого Умби. Крестьянин-бедняк, больной СПИДом, хотел сообщить ей нечто важное. Луиза поежилась, хотя в помещении было жарко и влажно. Ей чудилось, что от нее воняет грязью.
— На улице он оглянулся. Я вспомнила. Два раза он резко останавливался и оглядывался. Я так удивилась, что мне в голову не пришло спросить, зачем он это делает.
— Он что-то увидел?
— Не знаю. Мы просто пошли дальше. Он еще раз оглянулся. Вот и все.
— Он был напуган?
— Трудно сказать. Возможно, его что-то тревожило, а я не обратила внимания.
— Что-нибудь еще помнишь?
— За компьютером он просидел меньше часа. Работал очень целеустремленно.
Луиза старалась мысленно воспроизвести эту картину. Они сидели за столом в углу. Оттуда Хенрик, подняв голову, мог видеть улицу. Но его самого заслонял компьютер.
Он выбрал интернет-кафе, потому что не хотел оставлять следы в компьютере Ларса Хоканссона.
— А ты не припомнишь, входил ли кто-нибудь в кафе, когда он работал на компьютере?
— Я устала и проголодалась. Что-то выпила, съела липкий бутерброд. Естественно, люди приходили и уходили. Не помню, чтобы кто-то привлек мое внимание.
— Что было потом?
— Он скопировал статью. И мы ушли. А когда пришли ко мне домой, начался ливень.
— На обратном пути он оборачивался?
— Не помню.
— Подумай!
— Я думаю! Но не помню. Мы бежали от дождя. Ливень продолжался несколько часов. Улицы затопило. И, разумеется, электричество отключили до вечера.
— Он остался у тебя?
— По-моему, ты не представляешь себе, что такое африканский дождь. Тебя словно обливают водой из тысячи шлангов. Без нужды из дома не выходят.
— Он ничего не говорил о статье? Почему решил прочитать ее? Как о ней услышал? Какое отношение она имела к Кристиану Холлоуэю?
— Когда мы пришли ко мне домой, он попросил разрешения поспать. Лег на мою кровать. Я велела ребятам вести себя потише. Естественно, они не послушались. Но он спал. Я подумала, что он заболел. Он спал как человек, очень долго мучившийся бессонницей. Проснулся под вечер, дождь как раз кончился. Мы вышли на улицу, когда тучи разогнало. Воздух посвежел, и мы погуляли по берегу.
— И он по-прежнему ничего не говорил?
— Рассказал историю, которую от кого-то слышал. Она навсегда врезалась ему в память. По-моему, это произошло в Греции или в Турции. Причем давно-давно. Группа людей скрылась от захватчиков в пещере. У них были запасы еды на много месяцев, а воду они брали в пещере — она капала с потолка. Но их обнаружили. Враги замуровали вход в пещеру. Несколько лет назад отыскали замурованную пещеру и мертвецов. Но самой поразительной находкой был глиняный кувшин, стоявший на полу. В него собирали капающую воду. За долгие годы образовались натеки, и кувшин оказался внутри сталагмита. Хенрик сказал, что именно так представляет себе терпение. Слияние кувшина и воды в одно целое. От кого он услышал эту историю, я не знаю.
— От меня. Находка этой пещеры на Пелопоннесе в Греции стала сенсацией. Я сама присутствовала там, когда сделали это открытие.
— Почему ты вообще оказалась в Греции?
— Работала там археологом.
— Что это значит? Я не понимаю.
— Я ищу прошлое. Следы людей. Могилы, пещеры, древние дворцы, манускрипты. Раскапываю то, что существовало в далеком прошлом.
— Никогда не слышала, чтобы в нашей стране были археологи.
— Их, наверно, немного, но они есть. Неужели Хенрик действительно не рассказывал, где слышал эту историю?
— Нет.
— Никогда не говорил обо мне?
— Никогда.
— И о своей семье тоже?
— Он говорил о своем деде, очень известном художнике. С мировой славой. И много рассказывал о своей сестре Фелиции.
— У него нет сестры. Он был моим единственным сыном.
— Я знаю. Он говорил, это сестра по отцу.
На миг Луизе подумалось, что это вполне может быть правдой. Арон мог иметь детей от другой женщины и держать это в тайне. В таком случае то, что он открыл это Хенрику, а не ей, было глубочайшим оскорблением.
Впрочем, это наверняка неправда. Хенрик никогда бы не сумел сохранить в тайне такую ложь, даже если бы Арон попросил его.
Никакой сестры нет. Хенрик выдумал ее. Зачем? Этого она никогда не узнает. Она не припоминала, чтобы он когда-нибудь сожалел, что у него нет сестры или брата. Она бы такого не забыла.
— Он когда-нибудь показывал тебе фотографию своей сестры?
— Я до сих пор храню ее.
Луиза подумала, что сходит с ума. Нет никакой сестры, никакой Фелиции. Зачем Хенрик придумал ее?
Она встала.
— Я больше не хочу здесь оставаться. Мне надо поесть и поспать.
Они вышли из интернет-кафе и под палящим солнцем зашагали по улицам.
— Хенрик хорошо переносил жару?
— Он обожал ее. Но переносил ли, не знаю.
Лусинда пригласила ее в тесный домишко. Луиза поздоровалась с ее матерью, согбенной старушкой с сильными руками, морщинистым лицом и приветливыми глазами. Повсюду сновали дети, всех возрастов. Лусинда что-то им сказала, и они сразу убежали в открытую дверь, занавешенную трепетавшей на ветру занавеской.
Лусинда скрылась за другой занавеской. Из комнаты долетали хриплые звуки радио. Лусинда вернулась, держа в руке фотографию.
— Вот. Хенрик и Фелиция.
Луиза поднесла фотографию к окну — Хенрик и Назрин. Луиза напряглась, пытаясь уразуметь, что же она видит. Мысли кружились в голове, смутные, бессвязные. Почему он это сделал? Почему солгал Лусинде, что у него есть сестра? Она вернула фотографию.
— Она ему не сестра. Просто хорошая подруга.
— Я не верю тебе.
— У него не было сестры.
— Зачем же он наврал мне?
— Не знаю. Слушай, что я тебе говорю. Это его подруга, ее зовут Назрин.
Лусинда больше не протестовала. Положила фотографию на стол.
— Не люблю людей, которые лгут.
— Не понимаю, почему он сказал, что у него есть сестра Фелиция.
— Моя мать ни разу в жизни никому не лгала. Для нее существует только правда. Отец вечно врал ей про других женщин, уверял, что их нет, врал, что заработал деньги, а потом потерял. Врал про все, кроме одного: что без нее ему бы никогда не справиться. Мужчины врут.
— Женщины тоже.
— Они защищаются. Мужчины воюют с женщинами разными способами. Самое привычное их оружие — ложь. Ларс Хоканссон хотел даже, чтобы я поменяла имя, звалась Жульетой, а не Лусиндой. До сих пор не могу понять, в чем разница. Может, Жульета раздвигает ноги по-другому, не так, как я?
— Мне не нравится, как ты говоришь о себе.
Внезапно Лусинда враждебно замолчала. Луиза встала. Лусинда проводила ее к машине. О следующей встрече они договариваться не стали.
Несколько раз Луиза свернула не туда, но в конце концов выехала к дому Ларса Хоканссона. Охранник у ворот дремал от жары. Он вскочил, отдал честь и впустил ее. Селина развешивала белье. Луиза сказала ей, что проголодалась. Через час, около одиннадцати утра, она приняла душ и поела. Потом легла на кровать и заснула в прохладе кондиционера.
Проснулась она, когда уже смеркалось. Было шесть часов вечера. Она проспала несколько часов. Простыня пропиталась влагой. Ей приснился сон.
Арон стоит на вершине далекой горы. Сама же она топчется по бесконечному торфянику где-то в Херьедалене. Во сне они далеко друг от друга. Хенрик сидит на камне под высокой елью, читает книжку. На ее вопрос, что он читает, он показывает фотоальбом. Люди на фотографиях ей совершенно незнакомы.
Луиза собрала грязную одежду. Испытывая угрызения совести, бросила ее на пол — чтобы постирали. Потом приоткрыла дверь, прислушалась. На кухне тишина, никаких голосов. Дом как будто опустел.
Она приняла душ, оделась и спустилась вниз. Отовсюду веяло прохладным воздухом кондиционера. На столе стояла полупустая бутылка вина. Налив бокал, Луиза устроилась в гостиной. С улицы доносились громкие разговоры охранников. Шторы опущены. Глотнув вина, она спросила себя, что произошло после ее отъезда из Шаи-Шаи. Кто обнаружил Умби? Связал ли кто-нибудь ее со случившимся? Кто прятался в темноте?
Казалось, только сейчас, когда она выспалась, ее охватила паника. Человека, который хотел раскрыть мне тайну, жестоко убили. На его месте мог бы быть Арон.
Внезапно к горлу подступила тошнота, Луиза побежала в туалет, и ее вырвало. Сжавшись комочком, она опустилась на пол. Внутри словно пронесся вихрь. Может, теперь она наконец ступила на дорогу, которая вела в бездонное черное озеро Артура?
Она сидела на полу, и ей было плевать, что мимо пробежал таракан и скрылся в дырке кафельной плитки за водопроводной трубой.
Пора складывать из черепков мозаику. Есть несколько вариантов, которые я могла бы истолковать. Надо действовать так же, как со старыми горшками, — идти вперед с терпением сталагмитов.
Картина, возникшая в голове, была невыносима. Сначала Хенрик узнает, что заражен ВИЧ. Потом приходит к выводу, что на людях проводят бесчеловечные эксперименты, в поисках вакцины или лекарства против болезни. Кроме того, он каким-то образом замешан в шантаже, который приводит к самоубийству сына Кристиана Холлоуэя.
Луиза пробовала так и этак сложить вместе все эти кусочки, оставляя пустые места для еще не найденных осколков. Но фрагменты упорно рассыпались.
Она повернула картинку. Шантажист вряд ли рассчитывает, что его жертва покончит с собой. Смысл в другом: выплаченные шантажисту деньги гарантируют жертве, что молчание не будет нарушено.
Если Хенрик не рассчитывал, что шантаж приведет к смерти Стива Николса, как он реагировал, узнав, что случилось? Отчаянием? Стыдом?
Черепки молчали. Не давали ответа.
Она попыталась сделать еще один шаг. Может, Хенрик шантажировал шантажиста? Может, Стив Николс был его другом? Не через него ли Хенрик узнал о деятельности Кристиана Холлоуэя в Африке? Имел ли Стив Николс представление о том, что в действительности происходит в Шаи-Шаи, на прекрасном фоне любимой общественной работы?
Все остановилось, когда она подошла к последнему этапу своих размышлений. Может, смерть Умби — знак того, что сопоставимо с событиями в далеком Хэнане?
Она полулежала на полу в туалете, опираясь головой о стульчак. Кондиционер перекрывал все звуки. И все же она почувствовала, что за спиной кто-то стоит, и резко обернулась.
На нее смотрел Ларс Хоканссон.
— Ты заболела?
— Нет.
— Так какого черта лежишь на полу в туалете? Позволь спросить?
— Меня вырвало. И не было сил встать.
Она поднялась и захлопнула дверь у него перед носом. Сердце стучало от страха.
Когда она вышла из туалета, Ларс Хоканссон сидел со стаканом пива в руках.
— Тебе лучше?
— Я вполне здорова. Наверно, съела что-то неподходящее.
— Если бы ты пробыла здесь пару недель, я спросил бы, не болит ли у тебя голова и нет ли температуры.
— У меня нет малярии.
— Пока нет. Но, насколько я помню, ты не принимаешь никаких профилактических препаратов?
— Ты совершенно прав.
— Как прошла поездка на Иньяку?
— Откуда тебе известно, что я там была?
— Тебя видели.
— И знали, кто я?
— Да, знали.
— Я ела, спала, плавала. Кроме того, встретилась с человеком, который пишет картины.
— Дельфинов? Грудастых женщин, танцующих хоровод? Необычный человек, приплывший на Иньяку. Потрясающая судьба.
— Он мне понравился. Он запечатлел Хенрика, его лицо среди множества других лиц.
— Те картины, которые я видел, попытки написать портреты живых людей, редко получались удачными. Он никакой не художник, у него нет и намека на талант.
Луизу возмутил его презрительный тон.
— Я видела и похуже. В первую очередь встречала много художников, которых чествовали скорее за их претензии, чем за талант, какого не было и в помине.
— Естественно, мои оценки того, что считать хорошим искусством, никак нельзя сравнивать с оценками классически образованного археолога. Я советник Министерства здравоохранения этой страны и обычно обсуждаю вопросы, не имеющие отношения к искусству.
— О чем ты говоришь?
— О том, что в больничных палатах нет чистых простынь или простынь вообще. Весьма прискорбно. Еще прискорбнее, что мы год за годом выплачиваем деньги на закупку простынь, но они — деньги и простыни — исчезают в бездонных карманах коррумпированных чиновников и политиков.
— Почему ты не протестуешь?
— А зачем? Я бы только потерял работу и отправился домой. Я иду другим путем. Стараюсь повысить зарплату чиновникам — она мизерна, — чтобы снизить мотивацию к коррупции.
— Разве для развития коррупции требуются не две руки?
— Безусловно. Ох как много рук норовят заграбастать миллионы, идущие на помощь бедным странам. И дающих рук, и берущих.
Зазвонил телефон Ларса. Он коротко ответил по-португальски и выключил телефон.
— Сожалею, но вынужден и сегодня вечером оставить тебя в одиночестве. Прием в немецком посольстве требует моего присутствия. Германия финансирует большую часть здравоохранения в этой стране.
— Ничего, я обойдусь.
— Только запри дверь. Вероятно, я приду очень поздно.
— Почему ты такой циничный? Спрашиваю, поскольку ты этого не скрываешь.
— Цинизм — это защита. Реальность немного смягчается благодаря этому фильтру. Иначе легко упустить все и вся на дно.
— На какое дно?
— Бездонное. Многие всерьез верят, что будущее африканского континента осталось в прошлом. Для тех, кто имел несчастье родиться здесь, впереди лишь бесконечная вереница мучительных эпох. Кого, собственно, заботит будущее этого континента? Кроме тех, у кого есть особые интересы, будь то южноафриканские алмазы, ангольская нефть или футбольные таланты из Нигерии.
— Таково твое мнение?
— И да и нет. Да, принимая во внимание взгляд на этот континент. С Африкой не хотят связываться, поскольку считают, что здесь царит чудовищный бардак. Нет, потому что нельзя просто-напросто поставить целый континент в угол. В лучшем случае мы можем своими денежными вливаниями помочь континенту держаться на плаву, пока они сами не найдут способов выбраться из омута. Здесь, как нигде, необходимо заново изобрести колесо.
Он встал.
— Мне надо переодеться. Но я с удовольствием продолжу нашу беседу позднее. Ты нашла что-нибудь или кого-нибудь, кто помогает тебе в поисках?
— Я все время нахожу что-то новое.
Ларс Хоканссон задумчиво посмотрел на нее, кивнул и поднялся на второй этаж. Она услышала, как зашумел душ. Через четверть часа он спустился вниз.
— Может, я наговорил лишнего? Вряд ли я циничен, скорее честен. Ничто не действует на людей так удручающе, как искренность. Мы живем в эпоху лжи.
— Не означает ли это в таком случае, что образ африканского континента не соответствует действительности?
— Будем надеяться, что ты права.
— Я нашла два письма, отправленные Хенриком с твоего компьютера. Хотя, по-моему, одно из них написано тобой. Зачем?
Ларс Хоканссон посмотрел на нее настороженно.
— Зачем бы мне писать фальшивое письмо от имени Хенрика?
— Не знаю. Может, чтобы сбить меня с толку.
— Зачем?
— Не знаю.
— Ты ошибаешься. Будь Хенрик жив, я бы выставил тебя вон.
— Я лишь стараюсь понять.
— Здесь нечего понимать. Я не имею привычки писать фальшивые письма от чужого имени. Забудем это.
Ларс Хоканссон прошел на кухню. Она услышала щелчок, потом хлопнул дверной замок. Ларс вернулся и закрыл за собой наружную дверь. Автомобиль тронулся с места, открылись и закрылись ворота. Луиза осталась одна. Поднявшись на второй этаж, она села за компьютер, но так и не включила его. Не хватило сил.
Дверь в спальню Ларса Хоканссона была приоткрыта. Луиза ногой распахнула ее пошире. Одежда кучей валялась на полу. Перед широкой кроватью стоял телевизор, стул, заваленный книгами и газетами, секретер с выдвинутой столешницей, большое настенное зеркало. Присев на краешек кровати, она представила себя Лусиндой. Потом встала, подошла к секретеру. Ей вспомнился такой же секретер из ее детства. Артур показывал его ей, когда они ходили в гости к его старому родственнику, лесорубу, которому, когда она была совсем крохой, уже исполнилось девяносто. Она воочию видела перед собой тот секретер. Подняла книги, лежавшие на секретере Ларса. Большинство посвящено здравоохранению в бедных странах. Может, она несправедлива к Ларсу Хоканссону. Что, собственно, она знала о нем? Не исключено, что он ревностно трудился на ниве помощи развивающимся странам, а вовсе не был циничным наблюдателем?
Луиза прошла в свою комнату и прилегла. Как только наберется сил, приготовит что-нибудь поесть. Африканский континент измотал ее.
Лицо Умби все время всплывало в темноте.
Она проснулась рывком.
Ей снилось, что она попала в дом престарелых, к девяностолетнему старику с дрожащими руками, обломку человека, который всю свою долгую жизнь тяжко работал лесорубом.
Сейчас она все видела ясно и четко. Ей было лет шесть-семь.
Секретер стоял у стены в его комнате. На нем находилась обрамленная черно-белая фотография людей другой эпохи. Возможно, его родителей.
Артур открыл дверцу секретера, вытащил один из ящиков. Потом перевернул его и показал потайной ящичек, который открывался с другой стороны.
Луиза встала, вернулась в спальню Ларса Хоканссона. Ящик был самый верхний, слева. Она вытащила его, перевернула. Ничего. Ей стало стыдно, что сон обманул. Тем не менее она вытащила и остальные ящики.
В последнем, пожалуй, самом большом, обнаружился тайник. В нем хранились записные книжки. Она взяла верхнюю, пролистала. Обычный ежедневник с разрозненными записями. Они как-то неприятно напоминали записи Хенрика. Какие-то буквы, указания времени, крестики и восклицательные знаки.
Она перелистала ежедневник до того дня, когда приехала в Мапуту. Лист совершенно пустой, ни указаний времени, ни имен. Открыла вчерашнюю страницу и, не веря своим глазам, уставилась на запись. «Л.», а после «Ш.-Ш.». Ничего, кроме того, что она была в Шаи-Шаи, это означать не могло. Но он же не знал, что она поехала туда?
Она пролистала несколько страниц назад и наткнулась еще на одну запись: «К.Х. Мапуту». Это могло означать, что Кристиан Холлоуэй посещал Мапуту. Но ведь Ларс Хоканссон утверждал, что незнаком с ним.
Она положила ежедневники обратно и задвинула ящик. Охранники на улице замолчали. Она обошла дом, проверяя, заперты ли двери и окна и на месте ли решетки.
За кухней имелась маленькая комната, где сушили и гладили белье. Луиза проверила окно. Крючок снят. Решетка тоже открыта. Она поставила решетку на место. И узнала звук. Открыла решетку. Тот же звук. Сперва она не сообразила, откуда он ей знаком. Потом вспомнила. Ларс Хоканссон перед уходом заходил на кухню. И тогда она слышала те же звуки.
Он велел мне запереться, подумала она. Но сам перед уходом открыл окно. Чтобы кто-то мог забраться внутрь.
Луиза мгновенно запаниковала. Возможно, она настолько переволновалась, что уже не могла отличить реальность от фантазий. Но даже если она неверно и преувеличенно толковала происходящее вокруг, то все равно бы не рискнула остаться здесь. Она зажгла свет во всем доме, сгребла в кучу свою одежду. Дрожащими руками отперла наружные двери и решетчатую калитку. Словно бежала из тюрьмы с помощью ключей надзирателя. Когда она вышла на улицу, охранник спал. Вздрогнув, он проснулся и помог уложить чемоданы на заднее сиденье.
Она поехала прямо в гостиницу «Полана», где провела первые ночи. Сама отнесла наверх чемоданы, несмотря на дружелюбные протесты портье. В комнате, вся дрожа, присела на край кровати.
Вполне возможно, она ошибалась, видела тени вместо нормальных людей, и связи тут были случайными. Но их было слишком много.
Она сидела на кровати, пока не успокоилась. Портье сообщил ей, что первый самолет на Йоханнесбург вылетает из Мозамбика завтра в 7.00 утра. Ей помогли забронировать место. Поев, она вернулась в номер, стала у окна и принялась глядеть на пустой бассейн. «Я не знаю, что вижу, — думала она. Нахожусь в центре чего-то, чего не знаю. Только на расстоянии я, быть может, начну понимать, что заставило Хенрика уйти из жизни».
С отчаянием она подумала, что Арон, наверно, жив. В один прекрасный день он снова предстанет перед ней.
Около пяти утра она поехала в аэропорт. Бросила ключ от машины в ящичек для арендованных машин, получила свой билет и уже собралась пройти контроль, как вдруг увидела женщину, которая стояла и курила у входа в терминал. Это была девушка, работавшая вместе с Лусиндой в баре. Луиза понятия не имела, как ее зовут, но не сомневалась, что это она.
Луиза собралась уехать из страны, не поговорив с Лусиндой. Ей стало совестно.
Она подошла к девушке, и та узнала ее. Луиза спросила по-английски, не согласится ли она передать Лусинде записку. Девушка кивнула. Луиза вырвала листок из ежедневника и написала: Я уезжаю. Но я не из тех, кто исчезает. Я напишу тебе.
Она сложила листок и вручила девушке, любовавшейся своими ногтями.
— Куда ты едешь?
— В Йоханнесбург.
— Хотела бы я быть на твоем месте. Но не дано. Лусинда получит записку сегодня вечером.
Луиза прошла через контроль. В панорамное окно ей было видно громадный лайнер на стартовой площадке.
По-моему, я начинаю кое-что соображать о действительности на этом континенте. Из бедности произрастают жестокие силы, не встречающие сопротивления. С бедными китайскими крестьянами и с их братьями и сестрами на африканском континенте обращаются как с крысами. Может, Хенрик тоже увидел и понял именно это? Пока я не знаю, что происходит в тайном мире, созданном Кристианом Холлоуэем. Но у меня теперь есть кое-какие черепки. Я найду еще. Если не опущу руки. Если не потеряю мужества.
На борт Луиза поднялась одной из последних. Самолет взял разгон и взлетел. Последнее, что она увидела, прежде чем он пробил тонкие облака, были маленькие рыбацкие лодки с поднятыми парусами, направлявшиеся к берегу.
