Стефан уже много раз замечал – когда случается что-то неожиданное, полицейские первым делом хватаются за телефон. Но Джузеппе не за что было хвататься – телефон и без того был у него в руке, а звонить, по сути, было некому и незачем.

И Стефан, и Джузеппе сознавали, что нужно дать какую-то оценку исчезновению пса. Это могло быть очень важно для следствия. А могло и не быть, и, скорее всего, не было – очередной ложный след.

– Она не могла просто убежать? – спросил Стефан.

– Непохоже.

– Кто-то украл?

Джузеппе с сомнением покачал головой:

– Под самым носом у полицейских? Не думаю.

– Очень трудно представить себе, что убийца возвращается за собакой.

– Если только он не сумасшедший, в чем мы не уверены.

Они помолчали, обдумывая приходящие в голову версии.

– Подождем, – сказал Джузеппе. – Не надо зацикливаться на этой собаке. К тому же она, может быть, найдется. Собаки часто находятся.

Он сунул телефон в карман куртки и пошел к дому Молина. Стефан остался на месте. Он уже много часов не вспоминал о болезни, не испытывал страха перед новым приступом болей. Сейчас, когда он глядел в удаляющуюся спину Джузеппе, ему вдруг показалось, что он остался совсем один.

Он вспомнил этот случай именно сейчас, глядя на уходящего Джузеппе.

Джузеппе обернулся:

– А ты что, не едешь?

Стефан запахнул куртку поплотней и поспешил за ним:

– Я думал, ты хочешь ехать один. Из-за Рундстрёма.

– Забудь про Рундстрёма. Пока ты еще здесь, ты мой личный ассистент.

Ретмурен остался позади. Джузеппе ехал очень быстро.

Когда они приехали в Дунчеррет, Джузеппе, не успев выйти из машины, ввязался в свару с одним из полицейских – маленьким и тощим человечком лет пятидесяти по фамилии Несблум. Из разговора Стефан понял, что он из участка в Хеде. Джузеппе разозлился, поскольку ни один из полицейских не мог дать ему вразумительный ответ, когда именно пропала собака. Никто не мог сказать с уверенностью.

– Мы ее покормили с вечера, – сказал Несблум. – У меня у самого собака, так что я захватил из дома еду.

– Непременно потребуй возмещения стоимости собачьего ужина, – ядовито посоветовал Джузеппе. – И все же: когда она исчезла?

– Должно быть, после этого.

– Это я тоже в состоянии сообразить. Но когда ты обнаружил пропажу?

– Как раз перед тем, как позвонить.

Джузеппе поглядел на часы:

– Итак, ты накормил собаку вчера вечером. Во сколько?

– Где-то около семи.

– Сейчас полвторого дня. А что, по утрам собак не кормят?

– Меня утром не было. Я уехал рано утром и вернулся час назад.

– Но ты же должен был заметить, что собаки нет!

– Должно быть, не обратил внимания.

– И ты говоришь, что сам собачник?

Несблум глубокомысленно изучал опустевший трос:

– Конечно, должен был заметить. Видно, подумал, что она в конуре.

Джузеппе безнадежно покачал головой.

– Кого легче обнаружить? – спросил он с раздражением. – Собаку, которая пропала, или собаку, которая не пропадала?

Он повернулся к Стефану.

– Если пес там, где и должен быть, никто не обращает внимания. Но если его нет, это, конечно, должно броситься в глаза.

– Вот и я так думаю. А ты как считаешь?

Последний вопрос он адресовал Несблуму.

– Не знаю, – сказал тот понуро. – Думаю, что собаки утром уже не было.

– Но ты не уверен?

– Нет.

– А ты говорил с другими? Никто ничего не видел и не слышал?

– Никто ничего не заметил.

Они подошли к тросу.

– А она не могла сама сорваться с цепи?

– Я посмотрел на поводок, когда принес ей еду – там черт-те что наворочено. Собака сама не сорвется.

Джузеппе задумчиво глядел на пустой трос.

– Вчера в семь было уже темно, – сказал он. – Как ты мог что-то разглядеть?

Несблум показал на пустую миску:

– Кухонное окно рядом. Здесь было достаточно светло.

Джузеппе кивнул и демонстративно повернулся к Несблуму спиной.

– И что ты на это скажешь? – спросил он Стефана.

– Кто-то явился ночью и увел собаку.

– И дальше?

– Я не специалист по собакам. Но если она не залаяла, это, скорее всего, был кто-то, кого она знает. Если, конечно, собака сторожевая.

Джузеппе рассеянно кивнул. Он стоял и смотрел на лес, окружающий хутор со всех сторон.

– Возможно, это все очень важно, – сказал он после паузы. – Кто-то приходит сюда ночью и уводит собаку. Здесь совершено убийство, в доме полицейские, стоит заграждение. И все же он приходит за собакой. У меня есть два вопроса, на которые мне хотелось бы услышать ответ, и чем скорее, тем лучше.

– Кто и зачем?

Джузеппе кивнул.

– Мне все это не нравится, – сказал он. – Кто, кроме преступника, мог увести собаку? Семья Андерссона в Хельсингборге. Жена в шоке, сообщила, что не приедет. Если здесь кто-то из его детей, мы должны были бы об этом знать. И они не стали бы приходить за собакой среди ночи. Короче, если это не какой-нибудь психованный друг животных или кто-то, кто промышляет кражей собак, то это должен быть убийца. Он никуда не уехал после убийства Герберта Молина, не уезжал и после убийства Андерссона. Можно сделать целый ряд выводов.

– Он ведь мог и вернуться, – сказал Стефан.

Джузеппе поглядел на него с удивлением:

– С чего ему возвращаться? Потому что он забыл еще кого-нибудь укокошить? Или забыл собаку? Здесь что-то не то. Этот парень, если это вообще парень и если он работает один, планирует все до мелочей.

Джузеппе был прав. И все равно что-то не давало Стефану покоя.

– О чем ты думаешь?

– Сам толком не знаю.

– Так не бывает. Человек всегда знает, о чем думает. Иногда, правда, ленится дать себе отчет – о чем это я думаю?

– Несмотря ни на что, у нас все же нет полной уверенности, что это один и тот же человек убил и Молина, и Андерссона. Мы так думаем. Но точно мы не знаем.

– Но есть же здравый смысл! Мой опыт подсказывает, что если два таких преступления совершаются почти одновременно и почти в одном и том же месте, причина должна быть общей и преступник тот же самый.

– Согласен. Но бывают и неожиданности.

– Узнаем рано или поздно, – сказал Джузеппе. – Надо покопаться поглубже в их биографиях. Какая-то связь найдется обязательно.

В начале разговора Несблум скрылся в доме. Теперь он опять появился на крыльце и робко подошел к Джузеппе – Стефан заметил, что Несблум испытывает к тому почтение.

– Я хочу предложить привезти одну из моих собак.

– У тебя полицейский пес?

– Охотничий. Смешанной породы.

– Так может, лучше привезти одну из наших собак?

– Сказали – не нужно.

Джузеппе посмотрел на него удивленно:

– Кто это сказал?

– Рундстрём. Он считает, это ни к чему. Говорит, эта чертова собака просто сама от вас удрала.

– Тащи сюда свою шавку, – сказал Джузеппе, – хорошая идея. Только надо было об этом подумать сразу, как только ты понял, что собака пропала.

Собака Несблума взяла след сразу. Она изо всех сил потянула его в лес.

Джузеппе разговаривал с неизвестным Стефану полицейским. Они обсуждали, что дал опрос жителей в округе. Стефан послушал немного и отошел в сторону. Надо было уезжать. Путешествие в Херьедален подошло к концу. Он листал газету в больничном кафетерии в Буросе и увидел фотографию Герберта Молина. Сегодня уже неделя, как он в Свеге. По-прежнему ни он и никто другой не знает, кто убил Молина и, возможно, еще и Авраама Андерссона. Может быть, Джузеппе и прав, когда утверждает, что между этими двумя убийствами существует прямая связь. А может быть, и нет. Стефан не был так уверен. Зато теперь он знает, что Молин когда-то служил в вермахте, сражался на Восточном фронте, что он до конца жизни был убежденным нацистом и что есть женщина, полностью разделяющая его взгляды. Она помогла ему купить хутор в лесу.

Герберт Молин был в бегах. Он оставил службу в Буросе и забрался в нору, где его в конце концов и выследили. Стефан был совершенно уверен, что Молин знал, что кто-то за ним охотится.

Что-то произошло в Германии во время войны, подумал Стефан. Что-то, о чем нет ни слова в дневнике. Или может быть, и есть, но написано так, что он не может расшифровать. Еще было путешествие в Шотландию и долгие прогулки с «М». Может быть, это тоже связано с тем, что произошло в Германии.

Но теперь я уезжаю, подумал он. Джузеппе Ларссон – толковый и опытный следователь. Рано или поздно Джузеппе со своими коллегами решит эту задачу.

Интересно, доживет ли он сам до этого? Он внезапно почувствовал себя совершенно беззащитным. Лечение, которое он начнет через неделю, может оказаться недостаточным. Врач сказала, что если облучение и операция не дадут нужного эффекта, они начнут химиотерапию. Есть и еще какие-то средства. Как она тогда сказала? «Давно прошло то время, когда диагноз рака приравнивался к смертному приговору». Но это вовсе не значит, что он выздоровеет. Через год его вполне может не быть в живых. Я должен это осознать, хотя сознание это невыносимо.

Его охватил страх. Если бы он мог, он спрятался бы от себя самого.

Подошел Джузеппе.

– Я уезжаю, – сказал Стефан.

Джузеппе посмотрел на него изучающе.

– Ты нам очень помог, – сказал он. – И я хотел бы знать, как ты себя чувствуешь.

Стефан молча пожал плечами. Джузеппе протянул руку:

– Хочешь, я буду звонить и рассказывать, как идут дела?

Стефан подумал, прежде чем ответить. Хочу ли я? Что я, собственно говоря, хочу, кроме того, чтобы выздороветь?

– Лучше я сам позвоню, – сказал он. – Не знаю, как буду себя чувствовать, когда начнут облучение.

Они обменялись рукопожатием. Стефан подумал, что ему нравится Джузеппе Ларссон, хотя он про него ничего и не знает.

Тут он сообразил, что его машина осталась в Свеге.

– Надо было бы тебя подбросить к гостинице, – сказал Ларссон. – Но я хочу дождаться Несблума. Я попрошу Перссона, он тебя отвезет.

Полицейский по имени Перссон был на удивление неразговорчив. Стефан смотрел на проплывающие в окне деревья и думал, что хорошо бы еще раз увидеть Веронику Молин. Ему хотелось расспросить ее о том, что он вычитал в дневнике ее отца. Что она знала об отцовском прошлом? И где ее брат, сын Герберта Молина? Почему он не дает о себе знать?

Перссон довез его до гостиницы. Девушка-администратор улыбнулась, когда он вошел.

– Я уезжаю.

– К вечеру может похолодать, – сказала она. – И не исключена гололедица.

– Я поеду аккуратно.

Он поднялся в номер, упаковал чемодан и вышел. Захлопнул дверь и подумал, что уже сейчас не смог бы рассказать, как выглядел его гостиничный номер.

Он заплатил по счету, не проверяя.

– Приезжай опять, – сказала она, пересчитывая деньги. – Как там дела? Найдут они преступника?

– Будем надеяться.

Стефан вышел на улицу. Было холодно. Он сунул чемодан в багажник и уже хотел было сесть за руль, как вдруг увидел в дверях Веронику Молин. Она направлялась к нему.

– Я слышала, ты уезжаешь.

– От кого?

– От администратора.

– Значит ли это, что ты меня искала?

– Да.

– Почему?

– Хочу узнать, как идут дела.

– Об этом надо спрашивать не меня.

– Джузеппе Ларссон сказал, что ты вполне можешь ответить на этот вопрос. Я только что говорила с ним по телефону. Он сказал, что, может быть, ты еще не успел уехать, – и, как видишь, мне повезло.

Стефан закрыл машину и последовал за ней назад в гостиницу. Они зашли в ресторан – там не было ни души.

– Джузеппе Ларссон сказал, что он нашел дневник. Это правда?

– Правда, – сказал Стефан. – Я его листал. Но он, разумеется, принадлежит тебе и твоему брату. Ты получишь его позже, сейчас он нужен для следствия.

– Я была очень удивлена, что он вел дневник.

– Почему?

– Не похоже на него. Он был не из тех людей, что станут писать без особой на то нужды.

– Многие ведут дневник так, что об этом никто не знает. Я думаю, каждый человек хоть раз в жизни пытался вести дневник.

Он наблюдал, как она достает пачку сигарет и закуривает. Выпустив первый клуб дыма, она посмотрела ему в глаза:

– Джузеппе сказал, что следствие по-прежнему не имеет четкой линии. Никакой более или менее обоснованной версии. К тому же все говорит за то, что тот же самый преступник, что убил моего отца, убил и второго человека.

– Которого ты не знала?

Она посмотрела на него с удивлением:

– Откуда мне его знать? Ты забываешь, что я и отца-то почти не знала.

Стефан подумал, что надо перейти к делу. Задать ей давно сформулированные вопросы.

– Ты знала, что твой отец был нацистом?

Ему показалось, что вопрос ее не удивил.

– Что ты имеешь в виду?

– А что, у слова «нацист» много значений? Я вычитал в дневнике, как молодой парень из Кальмара в 1942 году перешел границу Норвегии, чтобы записаться в немецкую армию. Потом он сражается за Гитлера до конца войны, до весны 1945 года. Тогда он возвращается в Швецию, женится, появляются дети, сначала твой брат, потом ты. Он меняет имя, разводится, снова женится, но убеждений не меняет – он такой же убежденный нацист, как и вначале. И думаю, не ошибусь, если скажу, что он остался нацистом до конца дней.

– Он пишет об этом в дневнике?

– Там есть еще несколько писем и фотографий. Твой отец в немецком мундире.

Она покачала головой:

– Никак не ожидала.

– Он никогда не говорил о войне?

– Никогда.

– А о своих политических взглядах?

– Я и не знала, что у него были какие-то политические взгляды. В доме никогда не говорили о политике.

– Можно выразить свои убеждения и не говоря о политике.

– Как это?

– Есть много способов.

Она подумала и снова покачала головой:

– Что я помню из детства – он как-то сказал, что политика его не интересует. Даже не могла предположить, что у него были какие-то экстремистские взгляды. Значит, он их скрывал. Если, конечно, все, что ты говоришь, – правда.

– Все написано в дневнике. Совершенно недвусмысленно.

– И что, весь дневник только об этом? А о своей семье он не пишет?

– Очень мало.

– Вот это меня как раз не удивляет. У меня всегда было чувство, что мы, дети, только мешаем отцу. Он никогда по-настоящему о нас не заботился, только притворялся.

– Кстати, у твоего отца была здесь, в Свеге, женщина. Была ли она его любовницей, сказать не могу. Просто не знаю, чем занимаются люди, когда им за семьдесят.

– Женщина в Свеге?

Он пожалел, что сказал это. Такого рода информацию она должна была получить от Джузеппе, а не от него. Но было уже поздно.

– Ее зовут Эльза Берггрен, она живет на южном берегу реки. Это она нашла ему дом. Кстати, ее политические взгляды точно такие же. Если можно нацистские взгляды назвать политическими.

– А какие же еще?

– Криминальные.

Похоже, до нее наконец дошло, почему он задает все эти вопросы.

– Так ты имеешь в виду, что смерть моего отца как-то связана с его политическими взглядами?

– Я ничего не хочу сказать. Но следствие должно вестись по всем направлениям.

Она закурила новую сигарету. Стефан заметил, что рука ее дрожит.

– Не понимаю, почему мне никто ничего не сказал. Ни о том, что отец был нацистом, ни об этой женщине.

– Раньше или позже разговор об этом зайдет. Следствие иногда тянется очень долго. Теперь у них уже два убийства. Плюс пропавший пес.

– Я слышала, что собаку убили?

– Собаку твоего отца – да, убили. А собака Авраама Андерссона пропала.

Она поежилась, как будто бы ей вдруг стало зябко.

– Я хочу уехать отсюда, – сказала она. – Еще сильнее, чем раньше. Я, конечно, со временем прочитаю этот дневник, но прежде всего я хочу, чтобы отца наконец похоронили. И сразу уеду. Итак, мне предстоит узнать, что мой отец, который только делал вид, что о нас заботится, был к тому же еще и нацистом.

– А как ты намерена поступить с домом?

– Я говорила с маклером. Когда со всеми формальностями покончат, я его продам. Если, конечно, кто-то захочет купить.

– Ты там была?

Она кивнула:

– Все-таки съездила. Хуже, чем я могла себе представить. Особенно эти кровавые следы.

Говорить было больше не о чем. Стефан посмотрел на часы. Надо уезжать, пока еще не поздно.

– Жаль, что ты уезжаешь.

– Почему?

– Я не привыкла сидеть в одиночестве в крошечной гостинице, да еще в такой глуши. Интересно, как тут вообще люди живут?

– Твой отец добровольно выбрал это место.

Она проводила его до стойки администратора.

– Спасибо, что согласился поговорить, – сказала она.

Перед отъездом он на всякий случай позвонил Джузеппе – не нашлась ли собака. Оказалось, след прервался у дороги после того, как ретивый пес Несблума полчаса тащил его за собой через лес.

– Там его ждала машина, – сказал Джузеппе. – Он посадил собаку и исчез. Остается вопрос, кто это был и куда поехал.

Стефан поехал на юг. После того, как он пересек мост, дорога пошла лесом. Он то и дело тормозил, ловя себя на том, что едет слишком быстро. Голова была совершенно пустой. Единственная вертевшаяся в голове мысль была о собаке Андерссона.

Сразу после полуночи он остановился у сосисочного ларька в Муре. Поев, он понял, что устал. Он отогнал машину на самый край стоянки, залез на заднее сиденье и свернулся калачиком. Проснувшись, поглядел на часы – было три. Он вышел в темноту, помочился и погнал дальше на юг. Через пару часов он опять остановился поспать.

Он открыл глаза в девять часов. Вышел и сделал несколько кругов вокруг машины, чтобы размяться. К вечеру он будет в Буросе. Можно будет позвонить из Ёнчёпинга и удивить Елену. Через час после звонка он уже подъедет к ее дому.

Но, проехав Эребру, он вновь свернул с шоссе. Голова совершенно прояснилась, и он начал обдумывать вчерашний разговор с Вероникой Молин. Внезапно к нему пришла уверенность, что она сказала не всю правду.

Вся эта история с ее отцом. Знала она или не знала, что он был нацистом? Ее удивление было наигранным. Она знала, но хотела это скрыть. Он не мог бы объяснить, откуда взялась эта уверенность. Но был и еще вопрос, ответа на который он не знал. Не была ли она, несмотря на ее уверения, знакома с Эльзой Берггрен?

Стефан вышел из машины. Это не мое дело, подумал он. Я должен заняться собой и своей болезнью. Я еду в Бурос. Я должен признаться, что мне очень не хватало Елены все эти дни. Если будет желание, позвоню Джузеппе и спрошу, как и что. И все.

И тут же решил поехать в Кальмар. Там когда-то родился Герберт Молин под фамилией Маттсон-Герцен. Там все и началось, в семье, обожавшей Гитлера и его национал-социализм.

Там еще должен жить человек по имени Веттерстед. Портретист, знакомый Герберта Молина.

Он вытащил из багажника рваную карту Швеции. Я ненормальный, подумал он, выбирая маршрут в Кальмар. Мне надо возвратиться в Бурос.

Но он уже знал, что поедет в Кальмар. Он хотел узнать, что произошло с Гербертом Молином. И Авраамом Андерссоном. И куда делась собака.

Вечером он приехал в Кальмар. Это было пятого ноября. Через две недели он должен начать лучевую терапию.

Когда он подъезжал к Вестервику, начался дождь и продолжался до самого Кальмара. Он ехал по сверкающей в свете фар мостовой и искал место, где остановиться.