Глава 9
Лекарство от безумия

Этот день складывался гораздо лучше предыдущего. Начался он с того, что благодаря Даору я прекрасно выспался, продолжился неторопливым приемом просителей и разбором мелких дрязг. Почему-то это действо не только не раздражало меня, но всегда настраивало на спокойный и философский лад. В моем присутствии спорщики старались держать себя в руках, говорили тихо и по существу, а также искренне опасались разозлить Железного регента, и это было… забавно. И даже тогда, когда кто-нибудь из просителей набирался наглости настоять на своем или даже попытаться разжалобить меня, подобное не злило, а скорее развлекало. Наверное, это было одной из причин, по которым обязанности судьи возложили именно на меня.

Ну и, кроме того, никто в здравом уме не мог бы заподозрить меня в предвзятости: законы я вызубрил отлично, букве их следовал неукоснительно, а подкупить меня было нечем. В последние годы никто даже не пытался намекать на такую возможность.

Вечер должен был стать прекрасным завершением этого спокойного, размеренного и оттого замечательного дня. Я намеревался провести его в обществе своей недавней находки — юной даны, и уже складывал бумаги, чтобы убрать их в сундук, когда в кабинет вломилась Тия. Как обычно, не через дверь, а воспользовавшись особыми возможностями Нижнего дворца: наследница в любом месте могла открыть дверь, ведущую в нужную комнату напрямую.

— Что твоей любовнице нужно от Рины? — строго спросила она без предисловий, даже от возмущения уперла руки в бока и недовольно нахмурилась.

— Что? — переспросил я изумленно. — Какой любовнице?

— А ты опять ее поменял? — Девушка скептически выгнула брови.

— Не выдумывай. Но я не понимаю, о чем вообще речь; сядь и расскажи толком, — велел я и кивнул на кресло.

— Лиа Тень Камня вчера вечером познакомилась с Риной, — хмуро сообщила Тия, послушно усаживаясь. — И мне интересно, что ей понадобилось.

— Понятия не имею, — проговорил я, тоже нахмурившись. — Откуда ты знаешь? И что там у них произошло?!

— Знаю от Рины, я с ней тоже сегодня познакомилась. Кстати, очень миленькая. Наивная и искренняя, как ребенок, но ее это не портит. Я даже понимаю, что тебя в ней заинтересовало, она…

— Не отвлекайся, — оборвал я Тию.

— Да, в общем-то, ничего не произошло. Они вчера случайно столкнулись в парке, поговорили, Рина очень тепло отзывалась об этой своей нечаянной собеседнице. Спросила меня, что я о ней знаю.

— И ты…

— Я решила сначала поговорить с тобой. Сплетни пересказывать не стала, сообщать о ваших отношениях — тоже. Как бы я объяснила ей, откуда столько о вас знаю? Это же… неофициальная информация, и никто вроде бы не знает, с кем именно ты развлекаешься. К тому же поливать кого-либо грязью — не лучший способ заслужить доверие человека, тем более такого милого и наивного, как эта дана. Поведи я себя так, и Рина еще настроилась бы против меня. В общем, пришлось рассказать, что я знакома с Лиа поверхностно, что Митий Тень Камня — дипломат, ведущий переговоры с Претой, что она унаследовала его ум и предусмотрительность… дословно не помню, но нечто вроде этого. В общем, я говорила чистую правду и старалась исподволь донести до твоей находки мысль, что не стоит доверять всем подряд. Она, конечно, сказала, что и так никому не доверяет, но у меня сложилось впечатление — ничего она не поняла. Такой хитрой твари, как Лиа, ничего не стоит обвести эту девочку вокруг пальца, да так, что та еще благодарна останется. Рине будет очень сложно понять, сколько слоев может иметь ложь и как несколько ее капель могут до неузнаваемости исказить правду.

— Ты пришла с урока ораторского искусства или уже репетируешь речь? — уточнил я.

— Не смешно, — возразила Тия и, кривляясь, показала язык. — Так зачем Лии могла понадобиться Рина?

— Не знаю, — ответил я честно. — Но мне тоже сложно поверить в случайность этой встречи. Чего у Лии не отнять, так это ума и предусмотрительности. Наверное, она решила не строить предположения по поводу моей находки, как остальные, а удовлетворить любопытство.

— Мне не нравится это ее любопытство, — проворчала Тия.

— Мне тоже, но вряд ли Лиа рискнет как-то навредить Рине. Да и, кроме того, она-то прекрасно понимает, что дана ей ни в коем случае не соперница.

— Не соперница в чем? — саркастично уточнила собеседница. — Вы все меня, конечно, считаете несмышленым ребенком, и вообще мне как приличной девушке не положено задумываться о таких вещах, но я тебе все равно это скажу. На месте Лии мне было бы не так обидно, если бы ты просто нашел себе новый… хм. Новую любовницу на место старой. А вот если ты продолжишь ее тра… кхм… В общем, если ты продолжишь предаваться с ней плотским утехам, но при этом станешь проводить вечера не за работой, а мило воркуя с юной нежной девой о возвышенном и прекрасном, я не уверена, что Лиа спокойно это стерпит. Я бы точно не стерпела.

— Я знаю, кто учил тебя ораторскому искусству. А вот от кого ты нахваталась таких оборотов, это интересно, — бесстрастно сказал я, глядя на наследницу с легким прищуром.

— Можно подумать, ты всегда за языком следишь! — слабо огрызнулась Тия, а в следующее мгновение отвела взгляд и вжалась в кресло.

Ответ был, увы, неверным. Я краем сознания даже понимал почему: язык опередил разум, и она сказала это прежде, чем поняла, что происходит.

Но это отстраненное понимание уже ничего не могло изменить.

— Я вообще много чего сделал и делаю неправильно, — возразил я ровно, продолжая пристально разглядывать девушку. — Ты намереваешься повторить все мои прегрешения?

Я видел, как на висках у нее выступили капельки пота, как торопливо бьется жилка на шее.

— Ив, прекрати, пожалуйста, — тихо, мягко попросила она с виноватыми нотками в голосе. — Я не люблю, когда ты так делаешь. А сейчас и повода нет, я ведь ничего такого не сказала…

Правильно, но поздно. Я уже чувствовал, что дыхание ее стало коротким, рваным, поверхностным. Чуял страх и не собирался останавливаться.

— Ты не сказала этого лишь потому, что знаешь, как я не люблю такое поведение. Ты будущая правительница и должна держать себя в руках. В каждый момент времени. И еще ты должна уметь принимать ответственность за малейшие ошибки.

Голос мой звучал сухо и ровно, слова срывались с языка, минуя сознание, мыслей же почти не было. Вернее, была одна: еще мгновение, и носом пойдет кровь, потом настанет черед других мелких сосудов.

Впрочем, зачем продолжать давить силой фира, если можно встать и сделать это руками? Ведь так гораздо приятнее. Ощущать, как хрупкие кости под пальцами…

А дальше фантазия двинуться не успела. Боль ткнулась мне в затылок, и сознание кануло во мрак.

— …Ну давай, Ив, пожалуйста, просыпайся, не заставляй меня думать, что я перестаралась!

Меня трясли за плечо, а в голосе одновременно звучали тревога, обида и слезы. В следующее мгновение мое лицо обожгла пощечина, потом еще одна, и в голове стремительно начало проясняться.

— Ржа тебя побери, железяка! — всхлипнула Тия, зашипев от боли: кажется, отбила ладонь.

Я обнаружил себя сидящим в том же кресле за столом, голова свешивалась на грудь. Когда зашевелился, выпрямляясь, и открыл глаза, Тия облегченно выдохнула. Я несколько раз моргнул, пытаясь избавиться от застилающей взгляд мутной пелены.

— Хвала богам! Я так боялась, что удар получится слишком сильным! — с облегчением проговорила девушка.

— Может, это облегчило бы нам всем жизнь, — тихо пробормотал я, ощупывая затылок. Там зрела внушительная шишка, но крови не было. — Чем ты меня?

— Спинкой кресла, — ответила стоявшая рядом девушка и обессиленно опустилась на подлокотник. — Как ты?

— Как обычно, — я устало поморщился. — Прости, это я должен спрашивать, как ты.

— Ты не успел ничего сделать. Да я сама виновата, не ожидала как-то… Твои приступы всегда начинаются спонтанно, но обычно повод хоть немного значащий, а тут на ровном месте. Подумаешь, слово я нехорошее чуть не сказала! — проворчала Тия, потом порывисто обняла меня за шею и тихо закончила: — Ты так долго не приходил в себя…

— Нашла из-за чего переживать, — я вздохнул, осторожно обнимая тонкую девичью фигурку. — Прости, я сам виноват.

— В своей болезни? — возмутилась она.

— В том, что расслабился, — поморщился я в ответ. — Надо было подумать головой и сообразить, что почти две луны удавалось сдерживаться, а за все нужно платить. И две вчерашних вспышки проигнорировал, вот и результат. Я же, дурак, даже в дороге не пользовался возможностями спустить пар, а на нас ведь несколько раз нападали! Надо было еще утром последовать совету Даора. У него в казематах наверняка завалялся… подходящий материал.

— Поедешь сейчас? — едва слышно выдохнула Тия.

Обо мне она знала меньше, чем Алый Хлыст, но куда больше всех прочих обитателей обоих дворцов. Лгать наследнице я не собирался, но испытал шок, когда подробный рассказ о моей болезни и некоторых тщательно скрываемых ее сторонах не оттолкнул эту девочку. Она упрямо считала, что я отдельно, а все это — отдельно, и никак не желала мириться с тем, к чему я уже давно привык. И продолжала относиться ко мне как к старшему брату или родному дяде — как все дети кесаря. Порой мне даже казалось, что она стала считать меня ближе, чем до этих откровений.

Женское сердце — загадочная штука. Оно способно жалеть даже тех, кто заслужил только отвращение.

— Лучше сейчас, пока я еще что-то соображаю, — кивнул я. — Тем более надо поговорить с Лиа, а если я попытаюсь сделать это сейчас… В общем, сначала надо привести себя в подобие порядка.

— Ив, я вот еще что забыла сказать! — вдруг опомнилась наследница. — Рина интересовалась твоим полным именем.

— И что ты ответила?

— Чтобы она спросила у тебя, конечно, — пожав плечами, сообщила девушка. — Хотя я все равно не понимаю, что с ним не так и почему ты его так не любишь.

— Может, не стоит пытаться понять поступки безумца? — слабо улыбнулся я.

— С твоей болезнью я неплохо знакома, и выражается она совсем в другом. Да ладно, не нужно придумывать отговорки и обходить тему, я давно уже догадалась, что всего о тебе не знает даже Алый Хлыст. А еще я догадываюсь, где нужно искать ключ к этой и остальным тайнам.

— Но? — подбодрил я, потому что Тия замолчала.

— Но не буду лезть в душу, — она медленно качнула головой. — Во всяком случае, не сейчас. Если бы ты хотел и мог, рассказал бы сам. Не думаю, что кого-то из нас ты считаешь недостойным доверия, и если молчишь — значит, так надо. Ладно, пойду я, пожалуй, пока никто не хватился. И за Риной пригляжу, не волнуйся. Она правда хорошая, мне понравилась.

Тия покинула комнату так же, как вошла. А я снял защиту, которой машинально запечатал вход при появлении наследницы, и, позвав слугу, велел седлать коня.

За те годы, что болезнь следовала за мной по пятам, я научился с ней жить. Да, можно подумать, у меня имелся выбор! Либо так, либо отпустить поводья и закончить жизнь на плахе, либо не дожидаться закономерного итога и сунуть голову в петлю. Собственно, именно из последней меня в свое время и вынул Алий. Не в буквальном смысле, но я действительно был тогда близок к этому решению. Я всегда презирал самоубийц, но теперь отлично понимал их. Трусость? Бесспорно. Но я никогда не отличался особой храбростью, а смысла бороться в тот момент не видел.

Смысл нашел Алий, взвалив на мои плечи тяжелую ношу, и тем окончательно лишил выбора.

Забавно, но дороже всего эта борьба обходится окружающим. От меня требуются только воля и желание держать себя в узде тогда, когда это необходимо, а последнего всегда хватало с избытком. Они же — платят болью и в конечном итоге жизнями.

Но Даор Алый Хлыст все же предложил тогда лучший выход. Потому что единственный, а не потому, что он меня устраивал.

Путь мой лежал сейчас в форт Мертвая Голова, чей угрюмый квадратный силуэт возвышался над небольшим скалистым островком близ берега. Изначально его строили как оборонительное сооружение, но потом сильное землетрясение искорежило дно в заливе, фарватер поменялся, и форт, который должен был защищать Вир от угрозы с моря, оказался на отшибе и потерял свое значение. Некоторое время там сохранялся небольшой гарнизон, подыхающий со скуки, а сотню лет назад каменную твердыню решили использовать для других целей. Небольшая перестройка, с которой управились за считанные дни, — и крепость превратилась в тюрьму.

Вторая жизнь Мертвой Головы оказалась более насыщенной и удачной, чем первая, с новой ролью крепость свыклась быстро и даже как будто вошла во вкус. Сейчас было сложно поверить, что изначально ее строили совсем для других целей.

Этот путь я проделывал часто, гораздо чаще, чем хотелось бы. Обычно раз в луну, под полнолуние, вот так же вечером или ночью — в зависимости от распорядка дня. Прикрывшись личиной, уходил от возможной слежки, оставлял лошадь у начальника порта. Показывал специальный медальон команде небольшого шлюпа и через полчаса ступал на берег у подножия форта. Это утлое суденышко содержалось в порту для единственной цели: по мере надобности отвозило к Мертвой Голове грузы и людей — смену караула, дознавателей, сыскарей, разного сорта чиновников и, конечно, новых обитателей.

Начальник тюрьмы меня знал. То есть знал, кто я такой, но он пользовался полным доверием Даора, на него можно было положиться, и маленькие грязные секреты не покидали крошечного островка.

За мелкие преступления Мертвая Голова не грозила, да и не каждого убийцу ожидали эти стены. Сюда отправлялись худшие отбросы общества, смертники, и отсюда уже никто не выходил. Форт мог вместить едва ли больше сотни заключенных и обычно стоял полупустым.

Раньше публичные казни являлись одним из любимых развлечений горожан, но Лиций Все-в-Дом, девятнадцатый кесарь Вираты, решил, что подобное расточительство неприемлемо, и подписал указ, по которому осужденные на смерть должны приносить пользу государству. Лиций вообще был очень рачительным хозяином, и, если мне не изменяет память, именно он превратил Мертвую Голову из крепости в тюрьму.

Пользу осужденные приносили разную. Зачастую их участь была хуже обычной смерти, но мнение обреченных никого не интересовало. На них, к примеру, испытывали новые методики целители и дознаватели.

Происходящее в стенах форта не афишировалось, но слухи об этой тюрьме все равно ползали один страшнее другого. И, услышав в приговоре «Мертвая Голова», многие преступники пытались свести счеты с жизнью самостоятельно, не дожидаясь приведения приговора в исполнение. У некоторых это даже получалось.

Я лично наблюдал, как грабитель-душегуб, на чьем счету было никак не меньше десяти покойников, рыдал и размазывал сопли, умоляя судью смягчиться. Кажется, в тот момент моя жалость к этим людям окончательно умерла. От омерзения. И это было очень мило с ее стороны.

Единственный причал на острове выходил на запад, и, когда я спускался по сходням, солнце висело за моей спиной, низко над горизонтом, подсвечивая легкие облака оранжевым и вытягивая длинную тень к узким воротам форта.

Персональная черная тропа; стрелка, указующая путь.

Жгучие солнечные лучи оглаживали темные мрачные стены, раскрашенные белесыми соляными разводами. Волны здесь часто поднимаются на огромную высоту и настойчиво пытаются накрыть форт с макушкой. Но сейчас стоял штиль, и никакого волнения на море не было.

Мертвая Голова встретила меня радушно, обняла прохладой, запахом морской сырости и близкой смерти. Мы были давними хорошими знакомыми, и старой крепости, полюбившей свое новое предназначение, моя компания нравилась.

За годы болезни я научился с ней жить и признал одну простую истину: чтобы контролировать безумие, надо давать ему выход. Я называл такую меру компромиссом, но на деле это была безоговорочная капитуляция. Мне нечего оказалось противопоставить разъедающей душу дряни, и все, что я мог сделать, — это тщательно выбирать для нее жертвы.

Лица смазывались. Я давно их не считал, это были не люди, не разумные существа; просто куски плоти. Инструмент. Бард получает удовольствие, извлекая музыку из струн лиры, а я…

Запах пропитавшего стены пыточной страха, запах старой крови и легкий, едва уловимый пока отзвук стихшей несколько дней назад боли — все это пьянило сильнее и слаще лучших вин. Снимая светлую тунику и надевая вместо нее фартук, похожий на мясницкий, я, пока еще мог думать о чем-то отвлеченном, молча радовался, что не могу наблюдать происходящее со стороны.

Не хватало еще видеть в кошмарах самого себя.

Но вскоре все прочие мысли затмевало яркое предвкушение. Оно походило на томление влюбленного юноши перед первой тайной встречей с предметом своего обожания, на чувство фанатичного коллекционера, который вот-вот возьмет в руки желанную древнюю статуэтку, о которой мечтал полжизни.

От первого прикосновения лезвия к коже жертва дернулась, но смолчала. Крепкий, сильный, здоровый мужчина… Что он совершил перед тем, как оказаться на верстаке? Поначалу я всегда спрашивал, за что осужден человек, — так было проще оправдать себя и заглушить совесть. Но в какой-то момент она умолкла. Не насовсем, но в такие моменты отворачивалась, закрывала глаза и затыкала уши. Ей тоже хотелось жить, а для выживания нужно было хоть как-то контролировать безумие.

Первые капли свежей крови остро пахли железом, и я на несколько мгновений прикрыл глаза, наслаждаясь. Этот момент хотелось растянуть подольше. Это единственный момент, который получалось растянуть…

Железо — кровь и соль земли. Оно рождается на свет, чтобы пускать кровь. Соленую, пахнущую железом, теплую человеческую кровь. Это — один из замкнутых символических кругов, которые так любит Идущая-с-Облаками.

Она вообще любит символы. И кровь. И Железо. Наверное, именно поэтому она так любит меня.

Символично, что струны лиры делают из жил. Если рука умелого барда касается их, лира поет. Если рука умелого палача касается человеческих жил, человек уподобляется лире. Правда, оценить красоту его песни дано не каждому…

Кровь и пот, мешаясь, стекали по коже жертвы. Крики и стоны, мешаясь, стекали по стенам. Запах боли и страха ластился, впитывался сквозь поры, наполнял меня изнутри, делал голову легкой и пустой. И все это выливалось в одно огромное и невыразимое наслаждение. Лучше секса, лучше наркотического дурмана, лучше всего, что я когда-либо испытывал. Не столько потому, что мне нравилось наблюдать за медленным умиранием человеческого существа, но, скорее, из-за того, что эта мешанина ощущений делала разум кристально чистым, как середина северной зимы, и дарила упоительное ощущение свободы.

Свободы от постоянного обращения к хранящемуся в памяти эталону морали и правил поведения — тогда, когда собственное поведение кажется нормальным и обычным, но окружающие почему-то глядят с ужасом.

Свободы от липких навязчивых мыслей о том, как, например, удивится собеседник, если прямо сейчас, молча, не меняя выражения лица, вырвать ему горло или сердце.

Свободы от необходимости постоянного присутствия рядом личной няньки.

Свободы от навязчивого страха, что однажды кто-то из важных и дорогих людей просто не сумеет отреагировать правильно. От кошмарного сна, в котором я возвращаюсь из небытия припадка и встречаю мертвый взгляд Тии.

Свободы на несколько дней или хотя бы часов почувствовать себя нормальным.

Мою свободу приходилось оплачивать чужими жизнями, но это меня уже не беспокоило. Человек ко всему привыкает, и, если кесарь велел опасному зверю жить и охранять его наследницу, оставалось только подчиниться и с благодарностью принимать предложенную пищу.

Прошло немного времени, прежде чем Держащий-за-Руку забрал у меня законную добычу и увел на Железные облака. Может быть, полчаса, а может, и четверть. Я никогда не умел, да и не пытался балансировать на той грани, которая нужна палачам: когда боль уже невыносима, но человек продолжает жить. Мне нужны были кровь, музыка боли и ощущение угасающей жизни под пальцами.

Я давно смирился, что лекарства от моего безумия не существует. Все, что мне оставалось, — терпеть, приносить ему жертвы и ждать того мгновения, когда я перестану быть нужным.

Когда я вернулся на причал, у которого терпеливо дожидался шлюп, закат догорел. Светло-синяя полоса обозначала то место, где скрылось солнце, а остальной купол неба был черен и искрился звездами. Единственный небольшой фонарь, освещавший причал, не был им достойным соперником, он казался тусклым и каким-то смущенным.

Пахло морской солью и водорослями, и от этого запаха — чистого, отчетливого — закружилась голова. Казалось, что в подвале я не провел жалкий час, а прожил всю жизнь и только теперь выбрался наружу.

Каждый раз, повторяя этот путь, я испытывал те же ощущения и знал: дело не в стенах Мертвой Головы. Просто обретенное в пыточной сладкое ощущение свободы делало краски ярче, запахи — четче, а ощущения — приятнее.

Пока мы плыли к берегу, из-за прибрежных скал выползла на небо луна, затмив сияние звезд. Большая, желтая, по контуру она сейчас отчетливо отливала красным. Такой ее вид многие называли зловещим и утверждали, что красная луна предвещает беды.

Я в это не верил: точно знал, что краснеет луна не в предупреждение грядущего, а в память о прошедшем. Красной ее делает пролитая кровь.

Во дворец я вернулся умиротворенным и почти счастливым. До сих пор я даже не осознавал, сколь многое накопилось в душе: привычно разделял свои мысли и мысли, навязанные безумием, загонял последние в глубокие норы, не позволяя выползти на поверхность. А сейчас, когда их не стало, вдруг ощутил невероятную легкость бытия.

Не хотелось упускать такой прекрасный вечер или тратить его на пустяки, поэтому, вымывшись и сменив одежду, я отправился в Верхний дворец. В Мертвой Голове я смыл с себя чужую кровь, да и одежду вроде бы не запачкал, но все равно запах каземата, казалось, накрепко прилип к вещам и коже, а осквернять им те стены не хотелось.

К счастью, Рина была одна и не спала; она сидела в кресле и осторожно листала какую-то большую книгу, лежащую у нее на коленях.

— Привет! — При виде меня девушка искренне и светло улыбнулась, и я не удержался от ответной улыбки.

Пожалуй, прийти сюда было самым верным решением, которое я мог принять этим вечером.

— Привет. Не помешаю? — спросил я вежливо. Она качнула головой, я вошел в комнату и аккуратно прикрыл за собой дверь. — Я не с пустыми руками. Подумалось, что раз ты по моей вине временно осталась без инструмента, то согласишься принять вот этот.

Выражение лица Рины стало удивленным, если не сказать — ошарашенным. Она отложила книгу на стол, приняла из моих рук лиру, бережно укутанную в плотную ткань. Осторожно развернула, будто мать, распеленавшая ребенка, невесомо коснулась струн, приласкала отполированные тысячами прикосновений изгибы ручек, корпус. Нежно, бережно; я следил за ее пальцами, как завороженный.

— Чья она? — спросила девушка, подняв на меня взгляд.

— Твоя, — я пожал плечами.

— Нет, чья она была? Она ведь явно не новая.

— А это важно? — спросил я напряженно.

Рина окинула меня растерянным взглядом, неопределенно пожала плечами.

— Мне просто любопытно, я не ожидала, что это секрет. И неловко ее принять, она слишком хороша и, наверное, стоит огромных денег, больше, чем любая новая…

— Не думай об этом, — я недовольно скривился. — Ее прежнему хозяину она никогда уже не понадобится. Но он бы предпочел, чтобы она звучала, а не сохла на дне сундука.

— Он… умер? — неуверенно спросила девушка, глядя на меня с настороженностью. — Тот человек? И он что-то для вас… для тебя значил?

— Да — на все вопросы, — отмахнулся я. — Сыграй, пожалуйста. Она слишком давно молчит. Ах да, и вот еще, едва не забыл! — Я достал из кармана и протянул Рине помятый конверт из вощеной бумаги, в котором были запасные струны. — Извини, что он так выглядит, я как-то не подумал…

— Нет, не надо извиняться! Все замечательно. — Девушка качнула головой и принялась устраивать лиру на коленях. Проверила натяжение струн, бросила на меня странный взгляд, но ничего не сказала. Через несколько мгновений комнату наполнила негромкая музыка, а после к ней присоединился голос даны.

Лира лежала без дела уже давно, я и вспомнил-то о ней по чистой случайности. И сейчас был рад, что пересилил себя, достал инструмент из сундука и отдал его в достойные руки. Это оказалось совсем не так страшно, как чудилось поначалу: с новыми струнами она звучала иначе, чем мне помнилось, а в тандеме с глубоким женским голосом и вовсе была неузнаваема.

Я расслабленно откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Казалось, что освобожденная от тяжелых мыслей и навязчивых желаний часть сознания заполняется сейчас чистыми, теплыми звуками музыки. И это было такое же изумительное ощущение, как первый глоток свободы; а может, даже лучше. Я чувствовал себя кувшином, из которого выплеснули прогорклое старое масло, тщательно отмыли до полного исчезновения запаха, а теперь наполняли прекрасным молодым вином.

Все-таки замечательный сегодня выдался вечер…

— Ив, а откуда ты знал моего отца? — спросила Рина через некоторое время, когда было решено прервать музыкальный вечер и немного промочить горло, благо напитки и фрукты в комнате были всегда.

— Он помог мне с принятием одного очень важного и трудного решения, — проговорил я рассеянно. — А что?

— Я примерно так и подозревала, — медленно кивнула дана. — Я недавно вдруг поняла, что почти ничего о нем не знаю. Не знаю, как он жил до того, как встретил мою мать, не помню, где мы жили все вместе, пока она не умерла. Да я даже не знаю, сколько ему было лет! Он не успел ничего рассказать перед смертью — чернокровие заметили слишком поздно. Может быть, на самом деле у меня где-то есть дом? Свой, настоящий…

— Я попробую выяснить, — пообещал я Рине, намереваясь озадачить этим вопросом Даора. Не думаю, что его людям будет сложно навести справки. — Что до возраста, на момент нашей встречи Айрику было около сорока пяти, а было это двадцать один год назад.

— Ты так точно помнишь? — удивилась Рина.

— Еще точнее, даже луну могу назвать, — я пожал плечами. — Увы, память у меня очень хорошая.

Девушка быстро глянула на меня, но, к счастью, уточнять, почему «увы», не стала.

Надо внимательнее следить за языком, слишком я расслабился на радостях…

— Ив, а можно я еще один вопрос задам? — тихо проговорила она через несколько секунд. — Только не сердись. Как тебя зовут на самом деле и почему ты не любишь это имя?

Я смерил дану внимательным взглядом, добрым словом помянув про себя предусмотрительную Тию. Боги знают, как я мог отреагировать, если бы этот вопрос застал меня врасплох, а сейчас отнесся к нему почти спокойно.

И вдруг понял, что мне отчаянно хочется ей рассказать. Все, с самого начала. Покаяться во всех грехах и поделиться всей тяжестью, давящей на плечи. Выговориться, разделить хоть с кем-то, услышать слова поддержки…

Последняя мысль отрезвила. Рина, бесспорно, добрая девочка, но не думаю, что ее доброты хватит на мое прошлое и настоящее. И меньше всего мне сейчас хотелось отпугнуть юную дану, оборвать тонкие ниточки доверия и интереса, протянувшиеся от нее ко мне.

Да и Идущая-с-Облаками недвусмысленно дала понять, что попусту болтать языком не стоит.

— Рив, — ответил я наконец, нарушая затянувшуюся паузу. — «Ястреб» со старого языка. А не люблю… Просто не люблю, разве такого не бывает?

— Бывает, только… — она замолчала в нерешительности, замялась, но потом все-таки продолжила: — Как-то все это слишком сложно для простой нелюбви, больше похоже на какую-то страшную тайну.

— У тебя никогда не бывает такого, что некая мелочь выводит из себя? Причем в той степени, в которой терпеть это уже невозможно? — со смешком поинтересовался я. Рина неопределенно качнула головой, не сводя с меня задумчивого взгляда. — А у меня порой случается, и полное имя — как раз из таких мелочей.

Девушка понимающе кивнула и развивать тему не стала, но у меня появилась твердая уверенность, что она не поверила в сказанное. Да я и сам понимал, насколько неубедительно все это звучит, но другого ответа для нее не имел.

Этот короткий разговор и вызванные им воспоминания очень кстати отбили желание продолжать вечер: время уверенно клонилось к полуночи, и стоило уже отправляться в свои покои.

Я по-прежнему помнил о необходимости поговорить с Лией, но подозревал, что сегодня нормального разговора не получится. Либо все усилия по достижению душевного равновесия пойдут насмарку, и я просто убью женщину, либо, что вероятнее, желание поговорить уступит место совсем другому. Я не имел ничего против подобного продолжения вечера, если бы не одно «но»: засну я в таком случае под утро, чего позволить себе никак не мог. Хватит с меня прошлой бессонной ночи.