Глава 13
Первый выход

Ночь прошла спокойно, гораздо лучше, чем я могла ожидать после такого вечера. И хоть я раз за разом прокручивала в голове последнюю встречу с Ивом, гадая, заметил он что-нибудь или нет, все равно незаметно для себя уснула, и даже чуть не проспала первое занятие. Наверное, по этой причине до урока с Белой Гривой я почти не задумывалась о том, что мне предстоит вечером. А вот после…

Нет, по поводу правил и условностей Ив не обманул, я действительно все запомнила. Собственно, все сводилось к обыкновенной вежливости и, в моем случае, осторожности в разговорах. В отличие от остальных дочерей кесаря, я была недостаточно образованна для уверенного поддержания беседы на любую заданную тему, поэтому могла продемонстрировать только собственное невежество.

Я искреннее надеялась, что возможности всё испортить мне не предоставится. Мой язык, конечно, мой злейший враг, но Ив ведь обещал, что защитит. В его присутствии вряд ли кто-то посмеет заговорить со мной, а уж тем более — сказать гадость или как-нибудь задеть. Да и сама я вряд ли решусь над кем-то пошутить и навлечь этим неприятности, как случилось с декатором Дизом.

Все эти предположения были разумными, правдоподобными и имели все шансы сбыться. Вот только совсем не успокаивали.

Сказать, что я волновалась — значит ничего не сказать. Чем ближе был вечер, тем сильнее меня трясло от беспокойства. А вдруг не справлюсь? А вдруг что-нибудь случится?

Боги с ними, с особами королевской крови и обитателями Верхнего дворца, их мнение меня не заботило, а по-настоящему разгневать или задеть кого-то вряд ли получится. Но вдруг я подведу и разочарую Ива?!

— Рина, хватит трястись! — строго проговорила Кива, в этот момент колдовавшая над моей прической. — Девочки, дайте ей кто-нибудь вина, а то она точно в обморок упадет.

Из всех девушек Кива больше всего подходила под звание «дочери кесаря». Высокая, статная, очень красивая, с длинными светлыми волосами и внимательными серыми глазами, она являла собой истинную виранку и даже как будто походила на покойного кесаря, портрет которого мне уже доводилось видеть. Кроме того, Кива была сильной фирой и имела подходящий характер: строгая, волевая, решительная и собранная.

— Не бойся, от тебя не потребуется ничего сложного, — с сочувствием проговорила Виля, обеими руками протягивая мне небольшой серебряный кубок. Вина там было немного; наверное, чтобы я не расплескала и не испачкала платье.

Виля являлась, пожалуй, полной противоположностью Кивы. Миниатюрная, пухленькая, кареглазая и темноволосая, она к тому же была чрезмерно, до суетливости энергичной и смешливой, а еще удивительно доброй и заботливой. Настолько, что мне рядом с ней порой делалось не по себе: слишком непривычным было такое отношение.

— Пей, бледно-голубой цвет кожи плохо сочетается с белым нарядом, будешь как покойница, — со смешком припугнула меня Кива.

— А если я захмелею? — пробормотала я, сделав несколько глотков. Вино было рубиново-красным, плотным, а не разбавленным, какое обычно подавали к обеду.

— Было бы неплохо, но, учитывая то, как ты трясешься, шансов на это нет, — задумчиво заметила Зара, в этот момент занимавшаяся прической еще одной из девушек.

Эта дочь кесаря настойчиво ассоциировалась у меня с Даором Алым Хлыстом. Нет, она не походила на него внешне, если не считать типично виранской наружности. С округлым безопасником ее роднила одинаковая изнеженная ухоженность и несколько манерное изящество. Зара попала сюда, как и Райд, осиротев и оставшись без опеки, и была на несколько лет старше остальных девушек. Осторожная, неторопливая, рассудительная, она была наделена острым умом, отменной интуицией и хитростью и очень походила на избалованную домашнюю кошку.

Двадцать две дочери кесаря собрались в том же внутреннем дворе, чтобы подготовиться к празднику. Со всем необходимым прекрасно управлялись без помощи слуг: помогали друг другу с прическами и другими мелочами, и даже разгладить ненужные складки на платьях легко могли фиры, которых здесь хватало.

— Рина, это в самом деле не страшно, — подбодрила Тия. — Мы лет с четырнадцати по очереди несем эту почетную обязанность. Просто украсишь собой торжественную часть, поздороваешься с высокими гостями и спокойно можешь отдыхать.

— Я закончила, — возвестила Кива. — Иди, любуйся.

К тяжелому овальному зеркалу на треноге, принесенному во двор специально для нас, я подходила с опаской. Таланты Кивы сомнений не вызывали, но прежде мне никогда не доводилось вот так… прихорашиваться. Непривычно было уже видеть на себе такой наряд, что говорить о большем!

Перед зеркалом я замерла в растерянности, вглядываясь в отражение и с трудом веря собственным глазам. Встреть я эту девушку где-нибудь в коридорах дворца, и мысли бы не допустила, что мы похожи.

Мягкие складки шелковистой ткани подчеркивали изящную фигуру. Белый и алый отлично подходили к слегка смуглой коже. Волосы были аккуратно собраны в высокую прическу, простота которой оттенялась спускающейся на лоб трокой на тонких серебряных цепочках, состоящей из трех некрупных жемчужин и хрустальной капли на конце. На щеках — благодаря вину, не иначе, — играл легкий румянец, и хотя лицо выглядело достаточно бледным, все-таки не казалось мертвенным. Оставалось надеяться, что дальше не станет хуже. Подведенные черным глаза выглядели бездонными и какими-то… чарующими, несмотря на ошеломленное и даже почти испуганное выражение лица.

— Ты хотя бы потрогай, — с ехидцей посоветовал кто-то из девушек рядом.

— Что? — Я вздрогнула от неожиданности и обернулась.

Хотя серьезных споров и размолвок между обитательницами Верхнего дворца не случалось, они все равно разбивались на небольшие группки по интересам и предпочтениям. Я оказалась в той, к которой обычно примыкала Тия, и все дочери кесаря из этого небольшого кружка с интересом наблюдали сейчас за мной.

— Намия предложила тебе пощупать зеркало, чтобы удостовериться, что это именно ты, — спокойно пояснила Кива, стоявшая рядом, и окинула меня критическим взглядом. — Не обращай внимания, ей просто любопытно, а ты молчишь. И непонятно, нравится или нет.

— Конечно, нравится! — отмерла я. — Какие могут быть сомнения? Просто это… непривычно. Очень, очень непривычно, — призналась я, рассеянно огладив ладонями складки наряда. Не оттого, что их требовалось расправить, а для того, чтобы лишний раз насладиться приятным ощущением.

До начала праздника оставалось еще около часа, и это время мы заняли отвлеченными разговорами. Я была благодарна собеседницам за то, что они не пытались успокаивать меня или спешно вкладывать в мою голову какие-то новые знания. От подобного стало бы только хуже, а пустая болтовня помогала не задумываться о ближайшем будущем.

Которое настало как-то уж очень быстро, с появлением в саду нового лица.

— Привет, сестренки! — жизнерадостно поздоровался Райд, разглядывая собравшихся.

Отовсюду послышались ответные приветствия, кто-то из дочерей кесаря приблизился к нему, чтобы обнять и поцеловать в щеку, посыпались вопросы, в основном о предстоящем торжестве.

— Да я-то откуда знаю? — отмахнулся от всех разом мужчина. — Я к подготовке никакого отношения не имел. И вообще я сюда по делу, с важной миссией. Рина, пойдем.

— Куда? — растерялась я, но послушно ухватилась за протянутую руку и позволила увлечь себя прочь.

— В яму со скорпионами, — расхохотался он. — Пойдем-пойдем, мне велели доставить тебя целой и невредимой, под охраной, прямиком в кое-чью железную пасть. А если серьезно, Ив немного занят, поэтому не сумел прийти за тобой сам и отправил меня, — пояснил Райд, когда мы уже покинули внутренний двор. — Расскажи, как ты здесь? Как учеба? Не тяжело?

— Здесь очень хорошие учителя, сложно что-то не понять, — пожав плечами, ответила ему. — Да и времени прошло всего ничего, сложно судить, как мне даются науки. А юноши из числа детей кесаря тоже решили одеться одинаково? — полюбопытствовала я.

Дело в том, что одет Райд был в те же цвета, что и мы все. И мне показалось, что кое-кого из молодых людей в похожем наряде я уже встречала. На голове плетеный серебряный обруч; простая белоснежная туника до колен, украшенная по подолу, вдоль ворота и боковых разрезов несколькими алыми полосами; сандалии на длинных ремешках, обвивающих икры; у пояса — короткий прямой меч в ножнах, отделанных цветами кесаря, с другой стороны — небольшой кожаный тубус для бумаг.

— Не то чтобы решили, просто вариантов не так много, — весело усмехнулся он. — Цвета традиционные, по таким серьезным случаям желательно быть именно в них. А дальше уже сложно придумать нечто чрезмерно оригинальное.

Так мы и добрались до кабинета кесаря, разговаривая об одежде и традициях. Когда, постучав, вошли, увидели одного только Ива, который медленно ходил по кабинету туда-сюда, с сосредоточенным видом уткнувшись в какую-то бумагу.

— А вот и мы, — доложил Райд.

— Отлично, сядьте где-нибудь, — отмахнулся Ярость Богов.

— Что-то случилось? — встревоженно уточнила я.

Железный регент поднял на нас взгляд, нахмурился.

— Где?

— Ты выглядишь обеспокоенным, да и эта бумага… — неуверенно пояснила ему, следуя примеру Райда и усаживаясь в одно из кресел.

— Не обеспокоенным, а недовольным. — Ив улыбнулся уголками губ. — Не люблю произносить речи, а отказаться от этой обязанности не имею права.

И он вернулся к прерванному занятию. Правда, на этот раз я заметила, что мужчина не столько читает, сколько, полуприкрыв глаза, проговаривает себе под нос заученный текст.

Болтать между собой и тем отвлекать Ива мы с Райдом не стали, поэтому оставалось только озираться по сторонам, разглядывая кабинет, его обстановку и хозяина. По большей части, конечно, последнего. Оказалось, напрасно я думала, что Ярости Богов не подойдет традиционная южная одежда…

Одет регент был не в цвета кесаря, а в цвета Хозяина Пашни — темно-красную с черной окантовкой тунику до колен, парадное одеяние офицеров. К нему прилагались кожаные наручи и поножи с блестящими металлическими бляхами, и я готова была поручиться, что эти штуковины не только надеты для красоты, но могут служить настоящими боевыми доспехами. А меч в парадных ножнах у бедра был, похоже, тот самый, с которым Ив путешествовал: слишком потертая и лоснящаяся рукоять для простого украшения.

Такой наряд Железному регенту очень подходил. Подчеркивал статную фигуру, сильные руки… Да не только внешне, он отлично передавал и внутреннее содержание: настоящего воина, защитника. Может быть, в чем-то — или с кем-то — грубого, слишком прямолинейного, не сведущего в дворцовых интригах, но надежного и верного, готового отдать свою жизнь за долг.

Я, глядя на Ива, видела именно это. И не понимала, как можно было заподозрить этого человека в чем-то низком, недостойном. Он не мог предать своих боевых товарищей — тогда, у Тауры — и как-то воспользоваться их жизнями, чтобы выжить самому. Он просто не мог быть тем чудовищем, какое рисовала молва. Да, резкий, не умеющий играть. Да, равнодушный к женщинам, с которыми делит постель; но он никого не обманывал, не клялся в любви, не сулил того, что не собирался давать.

Разве можно тогда винить его одного? Или те, кто принимал желаемое за действительное, все же виноваты не меньше?

Мысли эти бродили в голове, пока я сидела и украдкой любовалась Ивом, благо сам он ничего вокруг не замечал, а Райд как будто вовсе дремал с открытыми глазами.

В конце концов хозяин кабинета решил, что время пришло, отдал текст речи помощнику, и мы покинули кабинет.

Торжество происходило в анфиладе из трех огромных залов, соединенных высокими арками. Несмотря на обилие светильников, своды, расписанные фресками, тонули в сумраке, и рассмотреть сюжеты не удавалось. Да и задирать голову кверху было не очень-то прилично. А жаль, потому что я с куда большим удовольствием полюбовалась бы убранством залов, отрешившись от окружения.

Ощущение было неприятное, тяжелое. Мы шли, и люди расступались, склоняли головы, но я продолжала ощущать любопытные пристальные взгляды. Голоса замолкали, окружая нас широким кругом тишины, следом за нами катился шелест негромкого перешептывания, а в отдалении разговоры возобновлялись. И я чувствовала себя отрезанной от окружающего мира. Все мои душевные силы тратились на то, чтобы не озираться испуганно по сторонам, держать спину прямо и не жаться к своему спутнику. Спокойствию и невозмутимости Ива оставалось только позавидовать.

В последнюю залу допускались не все, за чем бдительно следил парадный караул — у каждой арки замерло по два воина, которые при нашем появлении вскинули руки к плечам в приветствии, — так что здесь было свободнее и тише. Тут на возвышении у стены стояло высокое белое кресло с широкими подлокотниками; резное, тяжелое, с обитым алой тканью сиденьем, на котором без особенного неудобства можно было бы устроиться с ногами.

Трон кесаря. На троне лежал венец — странного вида обруч, похожий на переплетение корней или усеянных шипами побегов.

Перед возвышением полукругом расположились кресла поскромнее, сейчас пустовавшие — очевидно, места для высокопоставленных гостей. По правую руку от каждого из кресел стоял небольшой столик с вазой, полной фруктов и какой-то еще снеди.

Ив рука об руку со мной приблизился к трону и, остановившись в паре метров от возвышения, низко поклонился, прижав ладонь к груди. Замешкавшись на мгновение и растерявшись, я повторила действия регента.

Ни о чем таком меня никто не предупреждал, но, наверное, венец на троне символизировал власть кесаря — которая есть, даже когда кесарь мертв.

После церемониального приветствия Ив подошел к паре кресел, стоявших ближе всего к возвышению. Жестом предложил мне занять одно из них, сам уселся справа от меня и поднял руку с хитро сложенными пальцами, подавая кому-то условный знак. Через пару мгновений подоспел слуга с подносом, на котором теснилось несколько кубков. Регент взял один, жестом предложил и мне. Я не стала отказываться: пить не хотелось, но нужно было чем-то занять руки, и чем комкать платье, лучше держать тяжелую серебряную чашу.

Нервозно оглядевшись, я обнаружила неподалеку, в этой же зале, наряду с совершенно незнакомыми мне людьми, и дочерей кесаря. Тия так вообще заговорщицки подмигнула, и мне стало немного легче, я даже заставила себя немного расслабиться, прислонившись к спинке кресла.

Ив окинул меня взглядом и чуть улыбнулся уголками губ.

— Не бойся, — тихо проговорил он. — Ничего страшнее не будет.

— Что ты имеешь в виду? — спросила я и со стыдом отметила, что от страха голос подрагивает и звучит сипло.

— Мы пришли, — чуть пожав плечами, весело хмыкнул Ив. — Когда появятся высокие гости, мне нужно будет встать и поприветствовать их, а тебе достаточно благосклонно кивнуть.

Почти одновременно с этими его словами до нас докатился зычный голос привратника, возвестивший, что прибыл Ламилимал Аха Авидива, бессмертный и мудрейший шах Преты, владыка Аммуры, покоритель Ивлеи, отец Арамы и Марвы, хозяин…

Титулы низались и низались на нить имени, переплетаясь один с другим, отражаясь от высокого свода и наваливаясь всей тяжестью на плечи присутствующих. Уже к середине представления я поняла, что не помню, как, собственно, зовут шаха. А почти одновременно с этим, когда голос привратника и не думал утихать, в арку напротив нас стремительно вошел молодой мужчина, почти юноша.

Был шах Преты невысок ростом, тонок и изящен, что подчеркивал золоченый долгополый кафтан с разрезами на боках и узкими рукавами, а также плотно облегающие ноги темно-зеленые с золотом штаны. В такт шагам шаха мягко позвякивали небольшими серебряными бубенцами сапожки с широкими голенищами. С этим образом плохо вязалась пара кривых мечей, притороченных к поясу, но я почему-то не усомнилась в умении мужчины ими пользоваться.

А еще шах Преты был красив. Настолько красив, насколько красивы бывают статуи, созданные гениальными скульпторами, но никак не живые люди. Безупречный овал лица, идеальные черты — ни единого изъяна. Собранные в три косы прямые иссиня-черные волосы оттеняли это великолепие и позволяли глазу отдохнуть от блеска драгоценностей. Наверное, он казался бы пугающим со столь противоречивой наружностью и невозможно совершенным лицом, но спасали глаза — яркие, черные, буквально сияющие жаждой жизни и любопытством.

Первым делом гость с любопытством оглядел меня, но явно не впечатлился и быстро утратил интерес. Чему мне оставалось только порадоваться: об обычаях Преты я была наслышана, и меньше всего мне бы хотелось привлечь внимание этого мужчины.

Пока поднявшийся с кресла Ив раскланивался и многословно здоровался с гостем, в зале собралась пышная свита, приотставшая от шустрого владыки. Несколько благообразных старцев, заметно запыхавшихся, но старающихся не подать вида. Несколько юношей-слуг, почти мальчишек, одетых в цветастые безразмерные штаны и короткие кожаные жилеты. Четверка хмурых здоровяков с бритыми черепами, очевидно являвшая собой личную охрану шаха; все четверо были фирами немалой силы. И еще полтора десятка мужчин разного возраста и солидности, чьей роли я не поняла.

Шах говорил бойко, уверенно, но из-за акцента и быстроты речи я понимала с пятого на десятое. Зато Ив, похоже, такой проблемы не имел, беседовал с претцем весьма уверенно. Сложилось впечатление, что они видятся далеко не в первый раз и неплохо ладят.

Первый гость устроился в кресле по правую руку от регента, а на полу подле его ног уселся на колени один из мальчишек. Взяв кубок с вином, шах протянул его своему слуге, и тот молча пригубил напиток, чтобы потом с поклоном вернуть чашу хозяину.

Очень хотелось спросить Ива, что это значит, но тут привратник объявил следующего гостя.

Девушка с грозным именем Гроттерия ван Хам, дочь владыки Ладики, своему имени не соответствовала совершенно. Она была совсем не грозная, скорее забавная, и походила на встрепанного раздраженного воробья. Зачем-то коротко обрезанные, темно-рыжие волосы воинственно топорщились, даже одежда (к слову, откровенно мужская — узкие сапоги, штаны, короткая туника до середины бедра) пребывала в неуловимом легком беспорядке, а на бедрах Гроттерии были пристегнуты длинные, в локоть, кинжалы — еще не мечи, но вполне серьезное оружие.

А если отбросить все это, то она мне даже понравилась: Искра на эту девушку не отреагировала, но чувствовалось, что человек она… хороший, правильный. Гроттерия казалась грубоватой, но искренней.

С ней Ив поздоровался гораздо сдержанней и нейтральней и усадил рядом со мной, что устроило, кажется, всех.

Девушка поглядывала на меня настороженно, но в целом приязненно, с едва скрываемым любопытством.

Потом я имела возможность впервые в жизни взглянуть на островитянина, и зрелище это меня не вдохновило: Драм, брат короля Дарки, оказался ярко-рыжим, косматым, дочерна загоревшим здоровяком с крайне гадкой ухмылкой, заставившей меня вспомнить Халу Пустую Клетку. Правда, этот Драм явно не играл, он просто был… дикарем.

Ива он с хлопком ухватил за протянутую для рукопожатия — принятый на островах обычай — ладонь и, кажется, крепко, со всей силы сжал. Железный регент сохранил совершенно невозмутимое лицо и, похоже, ответил тем же, потому что выражение лица Драма стало несколько растерянным. Но потом островитянин сориентировался, громко захохотал, от души хлопнул Ива по плечу свободной рукой и что-то сказал на родном языке. Судя по тону, одобрительное. Мужчины перебросились несколькими фразами, и Драм с размаху плюхнулся в кресло по правую руку от Гроттерии, на что девушка ответила несчастной гримасой и бросила недовольный взгляд на Ива.

Причину ее недовольства я поняла достаточно быстро: островитянин не пожелал скучать молча, споро подсунутый кубок вина занял его ненадолго, и мужчина попытался втянуть соседку в разговор. Судя по все той же ухмылке и пылающему на щеках лакки румянцу — не то гневному, не то смущенному, — ничего хорошего островитянин ей не говорил. Некоторое время Гроттерия через губу цедила короткие односложные ответы, а потом ответила что-то более связное, сверкнув на мужчину взглядом. Драм на несколько мгновений замер от удивления, а после звучно расхохотался, хлопнув себя ладонями по коленям.

Наблюдая за перепалкой этих двоих и за оживленной беседой Ива с претским шахом, я вдруг поняла, что мне уже почти не страшно. Высокие титулованные гости оказались хоть и своеобразными, но в общем понятными, обыкновенными людьми, и их положение в обществе, их род не играли здесь никакой роли. То есть умом я понимала, что это выглядит так сейчас, потому что разговаривают они на равных, делая вид, что никого больше не существует, а за пределами этого зала они окажутся совсем другими. Но здесь и сейчас мне заметно полегчало.

И хорошо, что Стьёль, принц альмирский, явился последним. Если бы я увидела его первым, боюсь, успокоиться сумела бы нескоро. А так — просто вздрогнула и инстинктивно вжалась в подлокотник кресла, пытаясь найти защиты у Железного регента. Но быстро опомнилась и взяла себя в руки.

Я слышала, что старший принц Альмиры оказался изувечен на охоте, но одно дело — слышать, а другое — видеть воочию. Следы медвежьих когтей пересекали лоб, правую глазницу, закрытую черной повязкой, щеку и заканчивались на шее. Когтями же, похоже, мужчине отсекло мочку правого уха, а шея и вовсе представляла собой сплошной шрам. Белый, затянувшийся, но зрелище все равно было жуткое. Пристальный холодный взгляд мужчины вымораживал, проникая в самую душу, и под этим его взглядом я ощущала себя бабочкой, наколотой на иголку. Да и наряд полностью соответствовал остальному впечатлению: принц был затянут во все черное, что в сочетании с белыми — кажется, седыми — волосами и бледной кожей производило отталкивающее впечатление.

Когда Стьёль, скользнув по мне и остальным взглядом, подошел к Иву, я сумела перевести дух и даже задуматься, почему альмирец произвел на меня такое давящее впечатление. Судя по всему, он сильный дан; может быть, читающий в душах, как Хала? Увы, мне не хватало умений понять это точно, но то, что я увидела в нем, очень подходило к имени, похожему на дуновение ветра с гор: мужчина напоминал глыбу льда. Было ли это маской или составляло его суть — определить я не бралась.

Но с тоской подумала, что мне последнее время ужасно везет на встречи с неординарными людьми со сложной судьбой. Одно утешало: вряд ли мне когда-нибудь придется общаться с альмирским принцем напрямую.

От имени немого принца говорил невысокий крепкий старик с обветренным сухим лицом и тускло-серыми волосами, собранными в странную прическу: ото лба назад, через всю голову, тянулась широкая выбритая полоса, также было выбрито все от висков к затылку, а оставшиеся волосы убраны в две тощих косицы. Одет переводчик был в темно-коричневую длинную хламиду, подпоясанную затейливым плетеным шнурком с деревянными бусинами и кистями на концах. Я могла поклясться, что слышала о людях в подобных одеяниях, но припомнить так и не сумела.

Ритуал приветствия в этот раз получился исключительно вежливым и сдержанным, чему особенно способствовал сухой, слабый и будто надтреснутый голос старика, безэмоционально твердящего свои «его высочество выражают» и «его высочество хотят сообщить». Он говорил так, будто каждое слово давалось с большим трудом, и каждое новое могло стать последним.

Старик явно твердил заученный текст, лишь иногда вопросительно поглядывая на Стьёля, чтобы получить короткий кивок, подтверждающий правильность сказанного. А вот потом, когда Ив уже приглашал очередного гостя присесть, тот вдруг тронул за плечо своего переводчика и принялся быстро-быстро жестикулировать.

— Прошу прощения, его высочество хочет еще что-то сказать. — В голосе старика впервые за вечер появились какие-то эмоции, а именно — растерянность. — Его высочество просит вас о приватной беседе, по возможности скорее, — сообщил он наконец, невесть как догадавшись о желаниях своего господина. Кажется, жесты альмирца имели какое-то вполне конкретное значение.

— По личному вопросу или по государственному? — мне показалось, что Ив тоже всерьез опешил от такого поворота.

— Его высочество говорит, по важному вопросу, — перевел старик сделанный принцем знак, даже слегка пожал плечами.

— В таком случае буду рад встретиться с вами завтра в девять утра, — замешкавшись на пару секунд, ответил регент и вежливо склонил голову. — Мой кабинет подойдет для этого разговора?

Принц отрывисто кивнул, и дальше все двинулось по ранее намеченному пути. То есть альмирец занял кресло рядом с шахом Преты, принял с вежливым кивком кубок, а Ив произнес то самое торжественное слово, которое спешно доучивал недавно. Речь оказалась короткой, в ней первый регент приветствовал собравшихся, благодарил высоких гостей за визит и выражал надежду, что празднества пройдут хорошо, что все останутся довольны, а наследника примут с должным почтением и радостью.

На этом торжественная часть закончилась, начались развлечения. В средней, самой большой зале устроили танцы, а нас — то есть высоких гостей — развлекали танцовщицы, десяток стройных гибких девушек. Я первое время наблюдала с интересом и дивилась, как у них получается двигаться так, будто состоят они из одной воды или языков пламени.

Но удовольствие мое закончилось в тот момент, когда я искоса глянула на Ива и обнаружила, с каким интересом он наблюдает за этим действом. И интерес этот был не тот, с каким смотрят увлекательное представление или любуются произведениями искусства. Пристальный, внимательный взгляд потемневших глаз регента ласкал гибкие фигуры танцовщиц, а пальцы его медленно и машинально поглаживали чеканный узор кубка. Я только раз видела у него такой взгляд: в том злополучном сне, когда Ив смотрел на меня у озера.

Сразу стало горько, гадко и обидно до слез, которые я едва сумела сдержать, заставляя себя думать о чем угодно, кроме Железного регента. Например, о том, как изумительно хорошо нам слышно музыкантов, находящихся в соседней зале. Или о том, что мне, наверное, довольно уже вина, потому что в голове начало шуметь.

А Ив… Я сама недавно говорила себе, что он — свободный мужчина, которому ничто не мешает обращать внимание на приглянувшихся женщин. Ведь танцовщицы действительно симпатичные, на них любуется не только Железный регент, но и остальные мужчины. Так ведь?

Нет, ржа его побери, не так! Почему он смотрит на кого угодно, но не на меня?! Чем я хуже? Они ведь тоже не писаные красавицы, тогда почему им достаются его горячие пристальные взгляды, а мне — только снисходительная забота, опека? Что во мне не так?!

Уже и танцовщицы ушли, уже их место заняли какие-то другие люди, которые просто разговаривали и что-то изображали — наверное, тот самый театр, о котором рассказывала Ина. А я все сидела, невидящим взглядом уставившись перед собой, и никак не могла отвлечься от мрачных тяжелых мыслей. Да боги с ними, с мыслями! Это просто было… больно. В горле стоял колючий комок, сердце мучительно и тоскливо сжималось. Умом я понимала, что сердиться на Ива не имею никакого права, но принять и смириться никак не получалось.

— Рина, с тобой все в порядке? — вытолкнул меня из пучины тоски негромкий голос.

Я вздрогнула от неожиданности, столкнулась с обеспокоенным взглядом Железного регента, чуть склонившегося ко мне, вспыхнула от смущения и невнятно пробормотала:

— Да, я… просто задумалась.

А потом наконец-то сделала то, что следовала сделать с самого начала: рассердилась на себя. Да, обидно, грустно, больно, но это не повод опускать руки и нырять в свою обиду с головой!

— Ты уверена? — мужчина чуть нахмурился, разглядывая меня с подозрением, и я, боясь ляпнуть что-то не то, постаралась отвлечь его:

— Да. Ив, а можно я кое-что спрошу? Вот этот мальчик, который сидит возле кресла шаха… Кто он? Почему шах сначала дал питье ему, это какой-то ритуал?

— Мальчик — дегустатор, — пожав плечами, ответил Ярость Богов.

— Как это? — уточнила я; слово было незнакомым.

— Он пробует напитки и пищу первым на случай, если те вдруг отравлены.

— А если они и правда отравлены? — опешила я.

— Он спасет жизнь своему хозяину, покроет свое имя славой и обеспечит семью, — с усмешкой пояснил регент.

— Но он же умрет!

— Да. Рина, их никто не заставляет это делать, — добавил он весело. — Больше того, это очень престижная должность, занять которую мечтают многие. Шаха редко пытаются отравить, а после двух лет такой службы дегустатор заработает столько денег, что хватит на безбедную жизнь еще его детям. На это место обычно попадают мальчики из больших и нищих семей, для которых сама возможность пожить в сытости и довольстве — уже счастье. Насколько я знаю, там еще очень строгий отбор среди желающих, по здоровью и внешним данным.

— Но ведь получается, что таким образом шах проявляет к нам недоверие, подозревая, будто его могут здесь отравить, — зашла я с другой стороны. Особенной симпатии к претцам я не питала никогда, а после открытия такой традиции ее осталось еще меньше. — Чего он так боится?

— Ничего он не боится и никто не собирается его травить, это просто очень старая традиция, — пояснил Ив. — Шах никогда не возьмет в руки еды, которую не попробовал дегустатор. Они вкладывают в это действо еще какой-то сакральный смысл, и именно потому человек, занимающий это место, выбирается с таким тщанием. Вроде бы, пройдя через руки чистого дитя, еда становится чище и приносит лишь пользу, но за достоверность не поручусь.

— А вот этот человек, который пришел с принцем Стьёлем? Кто он?

— В Альмире своеобразно поклоняются Немому-с-Лирой. Выбирая этот путь, люди отрекаются от речи и объясняются между собой жестами, вот как Стьёль разговаривал с этим жрецом. Среди них есть отдельные представители, которые общаются с внешним миром и посетителями, но самые истые почитатели всегда молчат. Насколько знаю, они с радостью привечают людей, по каким-то причинам лишенных дара речи. Берут на себя заботу и о несчастных, лишившихся к тому же зрения. Считается, что такие люди отмечены богом и взамен утраченных чувств обретают особое благословение.

— Как страшно, — тихо пробормотала я.

— Что именно?

— Не видеть и не иметь возможности говорить.

— Как утверждал основатель этого культа, очень уважаемый в Альмире философ, такое часто случается с совершенно здоровыми людьми, и неизвестно, что хуже.

— То есть? — нахмурилась я.

— Люди не видят дальше собственного носа и целыми жизнями молчат — о самом важном, о самом страшном, о том, о чем стоит кричать в голос. Не смотри на меня так настороженно, это цитата, а не личное наблюдение, — усмехнулся мужчина. — Хотя зерно истины в этой мысли определенно есть.

Я медленно кивнула, соглашаясь.

Этот отвлеченный разговор помог успокоиться, а последняя высказанная Ивом мысль и вовсе показалась знаком свыше. Конечно, решимости рассказать регенту все как есть я не наберусь, но можно попытаться изменить его ко мне отношение. Я не знала, как именно это можно сделать, но точно знала, что многие женщины подобное умеют. И даже догадывалась, к кому стоит обратиться с вопросами: к Лиа. Оставалось только дождаться завтрашнего дня.