Глава 32. Полет стрелы
Кнорры ушли.
А ко мне пришел Гуннар. И, надо сказать, весьма меня удивил. Потому что пришел ко мне не один, а с подаренной ему убивицей. И что совсем удивительно: одетой в цветное и с неплохим кинжалом на поясе.
– Ее зовут Гуда, – сообщил мне мой норег. – Гуда, дочь Хаука. Она из Вунгельмёрка. Я освободил ее. Будь тому свидетелем, ярл.
Вунгельмёрк… Хм-м-м. Это где-то в Норвегии. Что-то я такое о нем слышал, когда гостил у конунга Хальфдана Черного. Хаук – это по-нашему ястреб. М-да. Вряд ли подобное имя дадут рабу. Получается…
– Она – свободнорожденная? – уточнил я.
– Так и есть, – подтвердил Гуннар. – Ей было одиннадцать, когда их дом разграбили люди из Альвхейма. Я освободил ее. Не хочу, чтобы о моих сыновьях говорили, что их мать – рабыня.
О, как все запущено! Хотя… я рад. И за девушку, которая, отмывшись и приодевшись, превратилась в настоящую красавицу, довольно юную к тому же. И за своего хирдмана, конечно.
– Погоди-ка…
Гуннар нахмурился. Не понял, что я задумал.
А задумал я в данном случае только хорошее. Где там моя сумка с драгметаллами?
– Возьми и носи с достоинством, Гуда, дочь Хаука! – Я протянул девушке серебряную пектораль граммов этак на сто.
Гуда зарделась. Еще бы! Почти полмарки серебром. Тянет на свадебный дар, если речь идет о невесте умеренного достатка. Поблагодарила смущенно и тут же нацепила на шею. Теперь уж точно ее за рабыню не примут. Ну и заодно мой ответ на просьбу Гуннара. Норег не дурак. Сообразил, что подарок не столько девушке, сколько ему.
– Она родит тебе сильных сыновей, Гагара, – заявил я. – Сильных и храбрых!
– Я это сразу понял, – ответил норег. – Не всякой женщине достанет храбрости убить воина, чтобы выручить своего мужчину.
Воодушевленный Гуннар, которого я, с одобрения Свартхёвди, назначил чем-то вроде коменданта крепости, ушел заниматься общественными делами, а я отправился на поиски Бури. Пора было разобраться с моими особенными способностями.
Азиат обнаружился на небольшом стрелковом полигоне, оборудованном в западной части острова. Бури разделил отданных в обучение бойцов на три группы. Первая, самая неумёхистая, состоящая из двоих весян, метала тупые стрелы в пуки соломы, привязанные к столбам с дистанции примерно тридцати метров. Более продвинутые – еще двое весян и трое варяжских дренгов: Ануд, Вузлеб и Егри – выполняли более сложное упражнение: пытались с тех же тридцати метров попасть в болтающийся на веревке щит. А чтобы им было веселее, к щиту привязали еще одну веревку, за которую азартно дергал пацанчик лет семи. Третья группа развлекалась еще интереснее. На уложенную набок метровой примерно толщины колоду уложили сверху бревнышко длиной метра четыре. На его концах балансировали Вихорек и рыжий варяжонок Тулб, а посередине, на самом козырном месте, стояла Заря. Их цель располагалась тоже не слишком далеко, и ею, к моему некоторому удивлению, выступал не кто иной, как Кёль Длинный. В левой руке у него был щит, коим он ловко отбивал стрелы, от которых не успевал уклониться, а правую руку свей время от времени запускал в висящую на плечевом ремне сумку. В сумке лежали камни, которые Кёль с отменной меткостью швырял в стрелков. Казалось бы, что такое камень против стрелы, пусть даже и тупой? А вот! У меня на глазах камень Кёля угодил в налобник Тулбова шлема, и варяжонок, потеряв равновесие, слетел с бревна… Конец которого тут же взлетел вверх, а противоположный, соответственно, треснулся оземь. Стрела, посланная Вихорьком, ушла в небо, сам он подпрыгнул… И следующий камень треснул его в живот. Подкольчужник смягчил удар, но приземлился Вихорек уже не на ноги, а на бок.
Не сплоховала только Заря. Она не только сумела удержаться на бревне, но и влепила стрелу в пах Кёлю. И очень хорошо, что уязвимое место двухметрового свея закрывал подол толстой кожаной куртки, вдобавок усиленной железными пластинками.
Впрочем, будь это не учебный огрызок, а настоящая боевая стрела, о постельных развлечениях свею пришлось бы забыть навсегда.
– Хорошо, девушка, очень хорошо! – отметил попадание Бури. – Виги, ты уснул? Может, тебе попонку подстелить?
Мой названый сын с сипением втянул воздух, рывком вскочил на ноги…
И еще один камень едва не воткнулся ему в солнечное сплетение: свей не дремал. Правда, на сей раз Вихорек отреагировал как положено хускарлу: перехватил камень правой рукой и… уронил на землю. Отвечать ему было можно только стрелами и только с бревна. Следующий булыжник должен был достаться Заре, но Кёль заметил меня и не рискнул. Переориентировался опять на Вихорька, который без труда уклонился и вспрыгнул на бревно чуть раньше Тулба Огонька. Тому, чтобы оказаться на своем конце бревна, требовалось взлететь метра на два, если не больше, так что он сунул лук в чехол, подпрыгнул, уцепился за бревно двумя руками… Бревно немедленно «поехало» вниз, Кёль замахнулся… Но поразить такую удобную цель не успел. Тупая стрела Вихорька ударила его в плечо.
Грозный рык Бури совпал с возвращением Тулба на шаткую опору…
И позорным падением Вихорька, которому в бедро прилетел уже не камень, а стрела. Стрелу, тоже учебную, тупую, послал сенсей…
– Тебе что было сказано? – рявкнул Бури, возвышаясь над оплошавшим учеником. – Бить только в бронь! Встань, чего опять разлегся?
Вихорек встал. Не слишком ловко, потому что пораженная нога категорически отказывалась слушаться. Бури попал как раз в нужную точку. Вряд ли случайно.
– Пошел-пошел! Пошевеливайся!
Мой сын, красный, как свекольный суп, заковылял к бревну, опираясь на древко лука, как на клюку. Я заметил, что у всех троих луки тоже были, скажем так, учебные. Палки с тетивой.
– Кёль, ты как? – по-нурмански крикнул Бури.
Свей помахал «раненой» рукой и снова полез в сумку. Но бросить камень не успел: вынужден был уворачиваться и отбиваться от стрел, которыми его осыпала Заря… Пока в ее колчане не кончился боезапас. Однако с десяток стрел она отправила меньше чем за полминуты. Неплохая скорострельность.
– Тулб! Прикрывай! – крикнула она, спрыгивая с бревна и бросаясь к бочонку с запасной амуницией…
Ну, Бури, молодец! Не только меткость и скорость, не только акробатическая стрельба (иначе и не назовешь), но и слаженность оттачивается. Нет слов.
– Бури, ты мне нужен!
Кивок. Знак Заре: подойди.
Не подошла, подбежала. Правда, не к наставнику, а ко мне. Прыгнула с разбега на шею. Тяжеленькая. И такая… Ну просто нестерпимое желание ухватить и уволочь куда-нибудь в укромное местечко. Эх, нелегко быть ярлом!
– Видел? Видел, как я могу! Бури, скажи, что я молодец!
– Неплохо, – сдержанно похвалил мой стрелок-наставник. – Для женщины.
– Да ну…
Обиделась.
– Ты лучше всех! – Поцеловав, опускаю на землю. – И я очень рад, что ты женщина! Заберу ненадолго твоего наставника?
– Зачем?
– Пусть и меня немного поучит.
– А когда ты меня будешь учить? – напомнила Заря.
– Скоро. Бури, пойдем.
– Заря, ты старшая, – командует Бури напоследок, и девушка расцветает улыбкой.
– Что хотел? – спрашивает он, когда мы отходим достаточно далеко, чтобы нас не видели ни с пирса, ни с тренировочных площадок.
– Ты точно не можешь научить меня стрелять? – уточняю я на всякий случай.
Бури отрицательно качает головой:
– Так, как я – нет.
– Почему?
Мышцы у меня вроде развиты правильно. И из лука я стрелял еще в прошлой жизни. Более того, наблюдая за тем, как идет обучение того же Вихорька, я не вижу каких-то особенных трудностей. При должной практике.
– Сейчас поймешь, – говорит Бури, извлекая из ножен короткий меч и жестом предлагая мне извлечь Вдоводел.
Клинки соприкасаются. Я без труда контролирую меч Бури. По классу он существенно мне уступает. Я могу в любой момент перевести его оружие в любое удобное для меня положение и атаковать из любой позиции. Могу выбить его меч, причем так, что тот улетит в нужном мне направлении.
Бури тоже это знает. Но мне все равно любопытно, что он хочет показать.
– Ты владеешь моим оружием, – говорит Бури.
Так и есть. И что?
– Меч в моей руке, но владеешь им ты, – уточняет Бури, видя, что я с первого раза не въехал.
Ну да. Мне было четырнадцать, когда я впервые почувствовал кончик шпаги как продолжение собственной руки. Даже не руки – пальца. Причем очень чуткого пальца. Так что никакого откровения в словах Бури для меня нет.
– Ты понял, – говорит Бури, убирая меч в ножны.
Я следую его примеру.
– Открой врата, – предлагает Бури. – Открой врата и остановись. А потом выйди.
Я берусь за рукоять…
– Не трогай! – запрещает Бури. – У тебя был никудышный учитель, – бурчит он. – Ему ешачий навоз собирать, а не учить такого, как ты.
Ешак, это надо думать – ишак. Слово «ишак» мне знакомо. Оттуда. Здесь я его раньше не слышал. Оно азербайджанское вроде.
– Давай, чего ты ждешь? – командует Бури. И словно нехотя добавляет: – …Ярл.
Я представляю, будто в моей руке шест, и начинаю движение…
Белый Волк сидит и смотрит на меня, наклонив лобастую голову. Просто сидит. Ну да, никого убивать не надо. И меня тоже никто не собирается разбирать на органы. Я просто танцую. Это классно! Это…
Тупая стрела бьет мне в ногу. Легкий тычок. Неопасный. Однако мы с Волком разворачиваемся к стрелку.
Это не враг. И он больше не стреляет. Стоит, подняв руки. В левой – лук. Правая – открытая ладонь, в центре которой что-то пульсирует. И вокруг стрелка тоже, но еле-еле. Это не тот огонь, каким пылают берсерки. Не свет, а так… подсветка.
Мысли свободно льются сквозь меня. Они не мои и похожи на бегущие светло-зеленые строчки. Только это не строчки, не буквы из слов, а сгустки образов.
Он скучный, этот стрелок. Похож на межевой столб, вроде тех, которыми на Сёлунде помечают границы владений.
Столб… Я вдруг вспоминаю и человека, и его просьбу. Остановиться.
Совсем не хочется. Двигаться – хорошо. Чудесно. Волшебно…
И все-таки я останавливаюсь.
Интереснейшее ощущение. Кажется, что мир вокруг мерцает. Словно картинка, которая каждую секунду гаснет и загорается снова. Только картинка объемная и, более того, наполняющая сразу все органы чувств: слух, обоняние, вкус… Я могу пить этот воздух. Я могу вдыхать разлитую вокруг радость… Я много чего могу. Я смотрю на воду и различаю десятки, если не сотни оттенков. Я чую смешанный с маслом запах железа, который идет от моей кольчуги, и знаю, что ее металл пахнет иначе, чем клинок Вдоводела. Чтобы убедиться в этом, мне не надо подносить меч к носу. Я просто знаю это и все. Если мое внимание падает на мотылька, мне не надо ловить его, чтобы рассмотреть. Мне не надо к нему подходить. По трепету крыльев я знаю, когда он взлетит, могу предугадать, куда он полетит и когда сядет. И я знаю, почему это происходит. Я могу танцевать, меняя и прогибая мир под себя. А могу пребывать внутри него. В покое. И тогда мы дышим в такт и проникаем друг в друга. Вот, значит, он какой – мир моего Волка, если никуда не надо спешить. Мне кажется, что-то похожее я ощущал, опускаясь в зимнюю воду и замирая. Короткие мгновения, когда ты неподвижен, не дышишь, не мерзнешь. Невесомость и нереальность того, что там, за сверкающей пленкой водной поверхности.
Через мое сознание скользят воспоминания-образы, воспоминания-прикосновения к тому, что я испытываю сейчас. И они тоже меняются, потому что теперь я знаю, где их настоящая родина.
Волк улыбается. Он рад. Мы с ним теперь ближе.
Сколько это длилось, я не могу сказать, но точно дольше, чем обычно. А может, и нет. Время – очень относительная вещь.
Все закончилось, когда Бури пустил стрелу. Не в меня. Он стрелял через воду, вдаль, и я видел, как стрела ушла с тетивы, видел синеватый след ее траектории, причем не только там, где она пролетела, но и там, куда она летит. И знал, куда она попадет, раньше, чем ее острие воткнулось в центр соснового ствола двумя метрами выше земли.
Я не провожал ее взглядом. Я видел все одновременно: выстрел, полет, попадание. Мне даже показалось, что я услышал звук удара, хотя это было невозможно. Дистанция была никак не меньше двухсот метров.
Стрела пронзила сосновую кору, и я вернулся в обычный мир. Я понял, что хотел показать мне Бури, и я должен был сказать ему об этом.
