Глава 38

В детстве, слушая бабушку, которая могла цитировать стихи часами, я чаще всего требовал повторить одно стихотворение, начинавшееся со строк: «Кто говорит, мир в пламени исчезнет, а кто — во льду». Как звали автора, бабушка не помнила — ей казалось, это мог быть древний поэт по имени Фрост; но даже в юном возрасте я сознавал, что суть стихотворения вовсе не в противоборстве огня и льда. Тем не менее картина гибели мира в огне или во льду сохранилась в моей памяти; она была такой же запоминающейся, как ритм стихотворения.

Моему миру, похоже, было суждено погибнуть во льду.

Под ледяной стеной царил мрак, а чтобы описать холод, у меня нет подходящих слов. Мне случалось гореть — однажды на барже, которая шла вверх по Кэнсу, взорвалась газовая плита, в результате чего я получил болезненные ожоги груди и рук; поэтому я знал, как опаляет пламя. Так вот, холод казался огнем, медленно, но верно выжигавшим плоть.

Течение вскоре развернуло меня головой назад и повлекло куда-то по темному ледяному колодцу. Я закрывал руками лицо, чтобы уберечься от порезов; веревка, другой конец которой удерживал оставшийся на плоту А.Беттик, в известной мере тормозила мое продвижение. Колени бились о неровный потолок пещеры… Короче, Рауля Эндимиона словно волокли по камням.

Перед тем как прыгнуть в реку, я надел носки, чтобы не порезать ступни, однако толку от них было мало; а белье ничуть не защищало от холода. На шее у меня болтался передатчик, на плече висел водонепроницаемый мешок с взрывчаткой, детонаторами, бикфордовым шнуром и двумя сигнальными ракетами, которые я положил в последний момент. На голове наушники, к запястью прикреплен фонарь с лазером… Узкий луч скользил по черной воде, отражался от ледяных стен. После полета сквозь гиперионский лабиринт этим фонарем я почти не пользовался (у других луч был шире, да и разряжались они медленнее), но теперь прихватил его по простой причине: с помощью лазера я выжгу во льду углубления, в которые помещу взрывчатку.

Если, конечно, раньше не прикажу долго жить.

Откровенно говоря, моя безумная затея имела едва ли не научное обоснование. Как-то новобранцев перебросили в учебный лагерь сил самообороны на Медвежьей Лапе Урсы. Рядом находилось Ледяное Море, лед в котором на протяжении короткого арктического лета таял и снова замерзал чуть ли не каждый день. Каждый из нас ежеминутно рисковал провалиться в воду. Поэтому нам настойчиво внушали, что даже подо льдом существует тонкая прослойка воздуха, отделяющая ледяную крышу от поверхности воды. Чтобы спастись, требовалось добраться до этой прослойки, выставить из воды хотя бы нос (если не получается высунуть голову целиком) и плыть, пока не обнаружится прорубь или подтаявший участок, который можно пробить рукой или ножом.

Такова была теория. Практика засвидетельствовала один-единственный случай применения этого способа. Спасательной партии, в состав которой включили и меня, приказали отыскать водителя, который, отойдя на пару метров от своего четырехтонного «скарабея», провалился под лед и больше не показывался. Наткнулся на него именно я. Бедняга, тело которого находилось метрах в шестистах от транспортера, пытался действовать по правилам — его нос был прижат ко льду (но разинутый рот, белое как снег лицо и остекленевшие глаза убеждали, что исполнение оказалось, мягко выражаясь, неудачным).

Я постарался отогнать малоприятные воспоминания и дернул за веревку, подавая А.Беттику условный сигнал: мол, пора остановиться, а потом рванулся вверх, надеясь отыскать воздух.

Мне повезло, толщина воздушной прослойки между потолком пещеры и водой составляла несколько сантиметров. Я некоторое время жадно хватал ртом студеный, обжигавший легкие воздух, затем осветил фонарем трещины в потолке, повел лучом вдоль туннеля.

— Со мной все в порядке, — пробормотал я в микрофон. — Просто решил передохнуть. Далеко я продвинулся?

— Метров на восемь, — ответил А.Беттик.

— Хреново. — Судя по всему, завал тянется метров на двадцать, если не больше. — Ладно, первый заряд поставлю здесь.

Как ни странно, пальцы рук еще не до конца утратили гибкость. Я включил на полную мощность лазер и выжег углубление в стенке одной из трещин. Придал пластиковой взрывчатке нужную форму, расположил ее соответствующим образом в углублении… Направление взрыва будет в точности таким, каким я пожелаю (если, разумеется, все сделать правильно). Поэтому я приготовил взрывчатку заблаговременно, прикинув, что взрыв следует направить вверх и назад, а сейчас лишь зафиксировал форму. По тому же принципу, по которому плазменный заряд прожигает стальную плиту, взрывчатка разорвет на куски ледяную стену у меня за спиной. Любопытно будет понаблюдать, как посыплются в реку осколки… Между прочим, мы шли на определенный риск: если атмосферные генераторы, которые использовали для терраформирования планеты, не успели выработать достаточно углекислоты и азота, произойдет такой взрыв… Ведь кругом чистый кислород.

Поскольку я точно знал, что мне нужно, на установку заряда ушло не более сорока пяти секунд. Не обращая внимания на бившую меня дрожь, я установил детонаторы на срабатывание по радиосигналу и только тогда пробормотал в микрофон:

— Отпускай.

Меня снова повлекло по ледяному туннелю, то затягивая все ниже, то прижимая к изрезанному трещинами потолку. В такие моменты я глотал воздух, приказывал А.Беттику натянуть веревку и принимался устанавливать заряды, теряя остатки тепла.

Протяженность завала составляла около сорока метров. Удачно — будь он толще, нам не помогла бы никакая взрывчатка. Я установил заряды в трещинах и в углублении, которое выжег в потолке пещеры. К тому времени мои пальцы окончательно онемели (словно я напялил плотные ледяные перчатки); тем не менее я установил последний заряд. А ведь мы с А.Беттиком собирались рубить лед топором. Интересно, хватило бы нас на несколько десятков метров?

Вынырнув в очередной раз, я наконец почувствовал приток свежего воздуха. Поначалу решил, что это все та же пещера, но, посветив фонарем вокруг, увидел, что здесь гораздо просторнее. Связался со своими спутниками; мы решили не взрывать заряды, если выяснится, что вторая пещера заканчивается тупиком. Я посветил на воду. Река расширялась метров до тридцати и круто сворачивала, скрываясь из виду. По крайней мере никаких преграждающих путь ледяных стен; впрочем, выходов на поверхность тоже не заметно.

Мне хотелось проверить, что там за поворотом, но не хватило бы, во-первых, веревки, а во-вторых, тепла: я попросту не сумею вернуться обратно живым.

— Вытаскивайте, — прохрипел я.

Следующие две минуты я буквально болтался на веревке, словно кукла, пока андроид тащил меня против чудовищного течения, время от времени останавливаясь и давая мне возможность глотнуть воздуха.

Если бы мы с А.Беттиком поменялись местами — или если бы мне нужно было вытянуть девочку, — у меня бы ничего не вышло. Я знал, что андроид силен, но до супермена ему далеко; однако, вытаскивая из-под ледяной стены Рауля Эндимиона, он выказал поразительную силу. Могу только догадываться, откуда он ее черпал и каким образом с такой скоростью вытащил меня обратно. Я старался помогать — отталкивался руками от стен, дрыгал ногами, будто пытаясь плыть.

Вынырнув, я увидел гало вокруг фонарей и фигуры своих спутников. Сил, чтобы взобраться на плот, не было и в помине. А.Беттик подхватил меня под мышки и втянул на палубу. Энея помогла андроиду перетащить едва живого приятеля на корму. Признаюсь, в тот миг мне почему-то вспомнилась католическая церковь в городке Латмос, на севере пустошей. Мы приходили в город за съестными припасами и снаряжением, а иногда, любопытства ради, заглядывали в церковь, на южной стене которой была такая фреска: Иисуса снимают с креста, один из апостолов поддерживает его под руки, а Дева Мария обнимает искалеченные ноги сына.

— Ты себе льстишь, — услышал я вдруг. Почему-то мысль эта была озвучена голосом Энеи.

На корме, на покрытой инеем палатке, лежало термоодеяло, под ним находились циновка и два спальника, а рядом светился нагревательный куб. А.Беттик снял с меня белье, вещмешок и фонарь с передатчиком, накинул мне на плечи одеяло, застегнул спальник и открыл медпакет. «Липучки» биомонитора присосались к моему телу на груди, на внутренней поверхности бедра, на запястье и на виске. Андроид сверился с показаниями монитора, а затем, как мы и планировали, ввел мне ампулу адренонитроталина.

«Ты наверняка устал», — хотелось мне сказать, но язык и голосовые связки пока категорически отказывались подчиняться. Я замерз настолько, что даже перестал дрожать. Сознание тускнело, оставалась лишь некая тонюсенькая ниточка, цеплявшаяся за свет фонарей; впрочем, и та грозила вот-вот порваться.

А.Беттик наклонился ко мне:

— Месье Эндимион, вы установили заряды?

Я кое-как исхитрился кивнуть. Мне почудилось, будто я управляю движениями неуклюжей марионетки.

Энея, опустившись на колени, сказала андроиду:

— Я послежу за ним. А ты займись делом.

А.Беттик оттолкнул плот от стены и, налегая на шест, повел его вверх по течению. Невероятно! Откуда у него столько сил?

Сквозь треугольное отверстие в пологе палатки я видел отблески фонарей и сверкающий ледяной потолок пещеры. Мимо медленно проплывали сталактиты и клубы пара; впечатление было такое, словно я гляжу в дырочку на девятый круг Дантова Ада.

Энея не сводила взгляда с монитора.

— Рауль, Рауль… — прошептала девочка.

Термоодеяло удерживало тепло, которое исходило от моего тела; правда, мне казалось, что никакого тепла нет и в помине. Тело промерзло до костей, чувства притупились настолько, что я практически ничего не ощущал. А еще — меня клонило в сон.

— Не спи, слышишь?! — воскликнула Энея, тряся меня за плечи.

«Попробую». Я знал, что лгу. Мне невыносимо хотелось спать.

— А.Беттик! — позвала девочка.

Я смутно осознавал происходящее. Кажется, андроид подошел, посмотрел на монитор и заговорил с Энеей. Их слова превратились в неразборчивое жужжание, утратили всякий смысл.

Внезапно, на миг возвратившись из своего далека, я сообразил, что рядом со мной находится чье-то теплое тело. А.Беттик вновь взялся за шест, а Энея заползла ко мне в спальник. Поначалу я не чувствовал ничего, кроме дыхания девочки на своем лице, кроме ее острых локтей и коленок.

«Нет! Не надо! — мысленно заявил я. — Ты не должна… Это мне поручили оберегать тебя…» Сонливость не позволила произнести хотя бы одно слово вслух.

Не помню, обняла ли она меня. Скорее всего я походил на обледенелое бревно или сталактит вроде тех, которые видел сквозь треугольное отверстие в стенке палатки: нижняя часть сверкает в свете фонарей, верхняя теряется во мраке и клубах пара.

Мало-помалу онемение начало проходить. На тех участках, где Энее удалось меня отогреть, тело словно кололи иголками. Я хотел было попросить, чтобы она отодвинулась и не мешала спать…

Некоторое время спустя — то ли пятнадцать минут, то ли два часа — в палатку вновь забрался А.Беттик. Я уже настолько пришел в себя, что догадался: андроид выполнил наш план — «закрепил» плот выше по течению с помощью шестов и рулевого весла в качестве распорок. Мы надеялись, что, когда взорвутся заряды, арка нуль-портала защитит нас от ледяных осколков.

«Взрывай», — мысленно проговорил я. Однако андроид поступил совершенно неожиданным образом. Разделся до белья и рубашки и забрался к нам в спальник.

Может быть, со стороны происходящее выглядело комично — и вы улыбаетесь, читая эти строки, — но никогда в жизни я не был настолько тронут. Даже рискованная «спасательная операция» на Безбрежном Море не вызвала у меня таких чувств… Мои друзья делились со мной теплом своих тел. Энея лежала слева, А.Беттик справа, съежившись от холода: ему достался лишь кусочек термоодеяла. Я сознавал, что через несколько минут заплачу от боли, которая придет, когда восстановится циркуляция крови, когда даст о себе знать обмороженная плоть, но в тот миг плакал от счастья. Девочка и андроид дарили мне живительное тепло.

Я плачу и сейчас, рассказывая об этом.

Не знаю, сколько мы так лежали. Я никогда не спрашивал, а они никогда не заговаривали сами. Наверно, не меньше часа. А мне тогда казалось, будто прошла целая вечность, наполненная теплом, болью и всепоглощающей радостью.

Постепенно я начал дрожать. Дрожь становилась все сильнее, как если бы со мной случился приступ эпилепсии. Друзья держали меня, не выпускали из теплых объятий. По-моему, Энея тоже плакала (правда, я впоследствии не стал уточнять, а она предпочитала помалкивать).

Наконец, когда боль слегка утихла, А.Беттик выбрался из-под одеяла, сверился с показаниями медпакета и заговорил с девочкой на языке, который я вновь был в состоянии понимать:

— Все огоньки зеленые. Серьезных обморожений не отмечено, внутренние органы не пострадали.

Вскоре после этого Энея выскользнула наружу и заставила меня сесть, подложив мне под спину и под голову два вещмешка. Поставила кипятиться воду, приготовила чай, поднесла к моим губам кружку с дымящейся жидкостью. (Я уже мог двигать руками и даже шевелить пальцами, однако движения еще доставляли нестерпимую боль.)

— Месье Эндимион, — сказал А.Беттик, присаживаясь на корточки рядом с палаткой, — я готов взорвать заряды. — Я кивнул. — Берегитесь осколков, сэр, — прибавил он.

Я снова кивнул. Мы уже обсуждали возможные последствия взрыва. Вибрация, возникшая вследствие взрывной волны, может обрушить в реку весь ледник. В таком случае плот окажется погребен на дне… Впрочем, как говорится, овчинка стоила выделки. Я поглядел на заиндевевший полог палатки и улыбнулся: какая надежная у нас защита! Потом кивнул в третий раз, как бы поторапливая андроида.

Раздался глухой рокот — я ожидал, что звук будет громче; его заглушил грохот, с каким начали падать в реку сталактиты и куски ледяной стены. Вода вскипела. На мгновение мне показалось, что волна подхватит нас и подбросит вверх, к самому потолку, где плот расплющит в лепешку. Мы как могли уворачивались от брызг и цеплялись за разъезжающиеся под ногами бревна словно потерпевшие крушение на спасательном плоту.

Наконец река успокоилась, рокот стих. Наши распорки не выдержали, плот вынесло из безопасной гавани и повлекло к ледяной стене.

Точнее, к тому месту, где когда-то возвышалась стена.

Заряды сработали, в точности как мы предполагали: во льду образовался узкий туннель с неровными стенами. Посветив фонарем, мы убедились, что он выводит в просторную пещеру, до которой я добрался вплавь. Энея радостно завопила. А.Беттик похлопал меня по спине. Мне стыдно в этом признаваться, но я снова заплакал.

Быстро выяснилось, что трудности еще не кончились. А.Беттику то и дело приходилось отпихивать шестом глыбы, которые несло течением, и лавировать между уцелевшими ледяными колоннами, а то и браться за топор.

Примерно через полчаса я встал, проковылял на нос и жестом показал андроиду, что теперь моя очередь размахивать топором.

— Вы уверены, месье Эндимион?

— Разу… меется… — выдавил я, усилием воли заставляя шевелиться язык.

Вскоре я согрелся настолько, что совсем перестал дрожать. В тех местах, где остались синяки и царапины, кожу изрядно саднило, но я решил потерпеть.

В конце концов мы пробились через все преграды и оказались на чистой воде. Поаплодировав друг другу, мы уселись возле нагревательного куба и принялись оглядываться по сторонам.

Пещера во многом напоминала ту, из которой мы только что выбрались: ледяные стены, сталактиты, готовые в любой момент свалиться на голову, бурлящая черная вода…

— Может, мы доберемся до портала, — мечтательно проговорила Энея. Пар изо рта девочки повис в воздухе этаким символом надежды.

Когда плот обогнул выступ, за который сворачивала река, мы встали. А.Беттик взял шест, я схватился за обломок весла, и вдвоем мы принялись отталкиваться от стены, в опасной близости от которой очутился плот. Но вот наше суденышко вернулось на середину реки и начало набирать скорость.

— Ой… — произнесла Энея, стоявшая на носу плота. Тон у девочки был такой, что мы сразу все поняли.

Метрах в шестидесяти впереди река сужалась и исчезала под ледяной стеной.

Использовать для разведки мой комлог предложила Энея.

— У него есть видеопередатчик, — сказала девочка.

— А где мы возьмем монитор? — поинтересовался я. — И потом, он же не может передавать изображение на корабль…

— Ну и что? Зато он сможет рассказать нам о том, что увидит.

— Понятно. — До меня наконец-то дошло. — А достаточно ли он умен, чтобы без помощи бортового компьютера сообразить, что именно видит?

— Может, спросим у него самого? — заметил А.Беттик, вынимая браслет из моего вещмешка.

Мы включили комлог и задали ему этот вопрос. Комлог все тем же памятным тоном, какого обычно придерживался в разговоре компьютер корабля, заверил, что способен обрабатывать визуальные данные и что его ничуть не затруднит передать нам результаты анализа. Правда, прибавил комлог, он не умеет плавать, зато полностью водонепроницаем.

Энея отсекла лазером конец одного бревна, с помощью гвоздей и шарнирных болтов закрепила на нем комлог, потом вбила крюк для веревки, которую завязала для верности двойным узлом.

— Жаль, что мы раньше про него не вспомнили, — сказал я.

Энея улыбнулась. С заиндевевшего козырька ее шапки свисали сосульки.

— Думаю, ему пришлось бы повозиться со взрывчаткой.

Я понял по ее голосу, что девочка смертельно устала.

— Удачи, — проговорил я, когда Энея опустила деревяшку на воду. Комлогу хватило такта промолчать. Почти мгновенно его затянуло под лед.

Мы перенесли нагревательный куб на нос плота и уселись вокруг. А.Беттик травил веревку. Я повернул до упора ручку громкости на приемнике. Никто из нас не проронил ни слова.

— Десять метров, — сообщил сухой, механический голос. — Трещины в потолке не шире шести сантиметров. Ледяное поле продолжается.

— Двадцать метров. Лед.

— Пятьдесят метров. Лед.

— Семьдесят пять метров. Конца не видно.

— Сто метров. Лед. — «Привязь» комлога оказалась слишком короткой. Пришлось использовать последний моток веревки.

— Сто пятьдесят метров. Лед.

— Сто восемьдесят метров. Лед.

— Двести метров. Лед.

Веревка закончилась, надежда иссякла. Я начал вытягивать комлог. Несмотря на то что мои руки отогрелись и пришли, если можно так выразиться, в рабочее состояние, я с громадным трудом тащил почти невесомый браслет — настолько сильным было течение, настолько отяжелела обледеневшая веревка. Оставалось лишь снова восхититься силой А.Беттика, сумевшего вытянуть меня из-под первой ледяной стены.

Веревка промерзла до такой степени, что не желала сворачиваться. А комлог, когда он очутился на борту, пришлось буквально вырубать изо льда.

— Хотя на холоде мои батареи разряжаются гораздо быстрее, а лед на объективе мешает обзору, — чирикнул комлог, — я готов продолжить исследования.

— Спасибо, не надо, — вежливо ответил А.Беттик. Андроид выключил прибор и протянул его мне. Металл обжигал кожу даже сквозь рукавицы. Я не столько опустил, сколько уронил браслет в мешок.

— Взрывчатки не хватит и на пятьдесят метров, — сказал я. Мой голос ничуть не дрожал. Я вдруг понял, что мое странное спокойствие объясняется очень просто: нам только что вынесли смертный приговор, исполнение которого мы не можем предотвратить.

Теперь я понимаю, что была и другая причина. Этакий оазис покоя в пустыне боли и отчаяния… Я разумею тепло. То тепло, которым поделились со мной друзья, которое я принял с благодарностью и едва ли не с благоговением.

Сакральное причащение дружескому теплу. При свете фонарей мы обсуждали самые невероятные пути к спасению — например, пробить туннель выстрелами из плазменной винтовки, — отвергали их один за другим и тут же предлагали новые. И все это время я ощущал, как от моих друзей исходит тепло, придающее уверенность в собственных силах, внушающее спокойствие, прогоняющее чувство безнадежности. Впоследствии, когда наступили тяжелые времена, память о разделенном тепле жизни помогала мне совладать со страхом и обрести надежду — помогает даже теперь, когда я пишу эти строки и вот-вот вдохну исподволь проникший в мою тюремную камеру цианид.

Мы решили отвести плот назад. Быть может, в рукотворном туннеле обнаружится какая-нибудь достаточно широкая трещина… Затея казалась нелепой и не внушала оптимизма, однако сдаваться раньше времени никому из нас не хотелось.

Трещина шириной приблизительно в метр находилась сразу за выступом, у которого река делала поворот. Мы не заметили ее потому, что были слишком заняты — отталкивались шестами от стен, стремясь как можно скорее выбраться на середину потока. Впрочем, без фонаря мы бы не нашли ее и сейчас: луч отразился от стены и упал как раз на трещину. Здравый смысл подсказывал, что рассчитывать особенно не на что — по всей вероятности, она, как и все прочие, закончится тупиком. Однако надежда на спасение оказалась сильнее логики здравого смысла.

От поверхности воды до трещины было около двух метров. Подведя плот поближе, мы убедились, что трещина то ли и впрямь заканчивается тупиком, то ли сворачивает в сторону. Снова вмешался здравый смысл, и снова мы не обратили на него ни малейшего внимания.

Энея налегла на шест, удерживая плот на месте. А.Беттик подсадил меня. Я вонзил в лед молоток и подтянулся; отчаяние придало мне сил. Встав на четвереньки в трещине, я перевел дыхание, поднялся и помахал рукой своим спутникам. Они остались ждать, а я двинулся дальше.

Туннель резко свернул вправо и пошел вверх. Я посветил фонарем. Луч отразился от преграждавшей путь стены. Выходит, все-таки тупик… Нет, погоди. Я кое-как протиснулся в узкое отверстие. Свет фонаря дробился в бесчисленных ледяных гранях. Какое-то время спустя пришлось лечь на живот и ползти. Башмаки скребли по льду. Мне вспомнился безлюдный магазин в Новом Иерусалиме, где я «приобрел» эти башмаки — оставив взамен на прилавке больничные шлепанцы и пригоршню гиперионских банкнот. Интересно, а не было ли там «кошек»? Какая разница? Не возвращаться же за ними, в самом деле…

Коридор вновь повернул, на сей раз влево. За поворотом метров двадцать он шел прямо, а затем снова забирал вверх и сворачивал. Я пополз обратно, задыхаясь от усталости и волнения. В ледяных стенах, как в зеркале, отражалась моя возбужденная физиономия.

Энея с А.Беттиком не теряли времени даром: как только я скрылся в трещине, они принялись собирать вещи. Я обнаружил, что девочка уже наверху, а андроид передает ей с плота необходимое снаряжение. Попутно продолжалось обсуждение, что стоит брать, а что — нет. Я тоже принял в нем живейшее участие. Необходимым казалось буквально все — спальники, термоодеяло, палатка, нагревательный куб, провизия, инерционный компас, оружие, фонари… К сожалению, из-за того, что все вещи покрылись толстым слоем инея, чтобы упаковать их, требовалось больше места, чем обычно.

В конце концов, вдосталь намахавшись руками, мы решили оставить большинство вещей на плоту. Поспорили еще минуту-другую, потом отобрали самое необходимое и то, что влезало в мешки. Я сунул в кобуру пистолет и запихнул в мешок сложенную пополам плазменную винтовку. А.Беттик согласился взять дробовик; запасные обоймы он упаковал в свой и так уже битком набитый мешок. По счастью, вся одежда была на нас, поэтому мы сумели взять всю провизию. Передатчик и приемник распределили между собой девочка и андроид, я нацепил на запястье обледенелый комлог. Мало ли что, вдруг мы разбредемся в разные стороны…

Меня беспокоило то, что плот может унести течением (мы уже убедились, что шесты и обломок весла — не слишком надежный крепеж). А.Беттик выжег в ледяной стене сквозное отверстие и пропустил через него веревку, концы которой закрепил на корме и на носу плота.

Прежде чем тронуться в путь, я бросил прощальный взгляд на наш верный плот. Почему-то мне казалось, что больше мы его не увидим. Окутанный клубами пара, он представлял собой жалкое зрелище: сломанное весло, обрубок мачты с фонарем, стесанные по бокам ледяными гранями бревна, нос слегка погружен в воду, повсюду иней… Я кивнул, как бы говоря плоту «до свидания», повернулся и повел своих друзей по коридору в толще льда. Мешок вскоре пришлось перевесить на грудь, чтобы не цеплялся за потолок и не затруднял движение.

Я боялся, что в нескольких метрах от того места, до которого я добрался, коридор закончится тупиком. Но прошло полчаса — мы то шли, то ползли, то скользили под уклон, — а он и не думал заканчиваться. Несмотря на то что нам было жарко, мы ни на секунду не забывали о стуже. Рано или поздно придется остановиться, расстелить циновки и спальные мешки… Если уснем, то наверняка не проснемся. Ладно, поглядим.

Я передал друзьям по плитке шоколада, очистил ото льда одну из фляжек, включив свой лазер, и сказал:

— Осталось немного.

— До чего? — спросила Энея. — До поверхности еще далеко. Или ты думаешь, что…

— Нас наверняка ожидает что-то интересное. — Пар, вырвавшийся у меня изо рта, осел ледяной коркой на воротнике и на подбородке. С бровей свисали сосульки.

— Интересное, — с сомнением в голосе повторила девочка. Я понял, что она имела в виду. До сих пор весь «интерес» заключался в том, что нас беспрерывно пытались прикончить.

Около часа спустя мы включили куб, которым надлежало пользоваться с осторожностью, чтобы он не растопил под собой лед и не провалился неизвестно куда, и подогрели еду. Я взял в руки инерционный компас, решив уточнить, как далеко мы ушли и насколько высоко забрались. Внезапно А.Беттик произнес:

— Тихо!

Мы затаили дыхание.

— Что такое? — прошептала Энея. — Я ничего не слышу.

Просто удивительно, что, несмотря на все одежды, на шарфы и шапки, мы слышали друг друга, разговаривая нормальными голосами и даже шепотом.

А.Беттик нахмурился и поднес палец к губам, призывая к тишине, а потом проговорил:

— Шаги. Они приближаются к нам.

Глава 39

Центр дознаний Священной Римской канцелярии находился не в самом Ватикане, а в массивной старинной крепости, называвшейся замок Святого Ангела. Первоначально то была гробница императора Адриана; ее воздвигли в 135 году нашей эры, а в 271 году подвели к ней Стену Аврелия. Замок стал самой грозной римской крепостью. Когда Церковь покидала Старую Землю, незадолго до того как планета провалилась в черную дыру, это здание было эвакуировано наряду с базиликой Святого Петра и некоторыми другими. Славу замок приобрел в Чумной Год, 587-й от Рождества Христова, когда Папе Григорию Великому, который возглавлял крестный ход, призванный умолить Господа покончить с чумой, явился у гробницы Адриана архангел Михаил. Впоследствии замок Святого Ангела укрывал пап от разъяренной толпы, в его подземельях и пыточных камерах томились столь известные враги Церкви, как Бенвенуто Челлини. За без малого три тысячи лет своего существования замок не смогли уничтожить ни орды варваров, ни ядерные бомбы. Он возвышался серым холмом посреди единственного свободного участка земли в окружении шоссе и различного рода сооружений, являясь как бы ступицей колеса, спицы которого составляли Ватикан, штаб-квартира Ордена и космопорт.

Капитан отец де Сойя появился в замке за двадцать минут до назначенного срока и получил пропуск, позволявший свободно передвигаться по душным, лишенным окон коридорам и помещениям. Фрески, украшавшие когда-то стены, давным-давно поблекли, на изысканную мебель и изящные балконы, возведенные в средние века, всем, похоже, было наплевать. Замок Святого Ангела вновь превратился в крепость. Де Сойя знал, что от замка к Ватикану, как было на Старой Земле, тянется подземный ход с укрепленными сводами и что за минувшие двести лет священная канцелярия постаралась наполнить арсеналы замка современным оружием и постоянно совершенствовала систему обороны, чтобы Папе было где укрыться, если на Пасем нападут враги.

Путешествие по коридорам заняло двадцать минут. Чуть ли не на каждом шагу де Сойю останавливали охранники, требовавшие предъявить документы. Охраняли замок не швейцарские гвардейцы в их ярких, праздничных нарядах, а облаченные в черные с серебром мундиры сотрудники службы безопасности священной канцелярии.

Камера для допросов производила гораздо менее угнетающее впечатление, нежели лестницы с коридорами: две из трех каменных стен скрывали светившиеся желтым панели, сверкали люм-шары, получавшие энергию от солнечной батареи на крыше замка; обстановку комнаты составляли стол и шесть стульев, отличавшихся друг от друга только тем, что один стоял перед столом, а остальные — за ним; кроме того, у стены возвышался офисный комплекс со множеством клавиатур, мониторов и нейрошунтов, а рядом примостился буфет с кофейником и посудой.

Минуту спустя появились инквизиторы. Кардиналы, один из которых был иезуитом, второй доминиканцем, а трое принадлежали к Легионерам Христа, представились и поочередно протянули руки. Офицерский мундир де Сойи с высоким воротником являл собой разительный контраст алым сутанам с черной каймой вдоль воротника. Кто-то поинтересовался, как здоровье де Сойи, как он себя чувствует после воскрешения, кто-то предложил кофе, от которого капитан не отказался. Потом все заняли свои места.

По традиции, унаследованной от инквизиции былых времен, допрос священника вели на латыни. Говорил только один из пяти инквизиторов. Вопросы были вежливыми и задавались в третьем лице. По окончании допроса подследственному вручили протоколы — на латыни и на сетевом английском.

ИНКВИЗИТОР: Может ли капитан отец де Сойя сообщить, что успешно выполнил порученное ему задание — найти и переправить на Пасем девочку по имени Энея?

ДЕ СОЙЯ: Мне удалось установить контакт с девочкой, но задержать ее я не сумел.

ИНКВИЗИТОР: Пусть капитан объяснит, что он имеет в виду под словом «контакт».

ДЕ СОЙЯ: Я дважды перехватывал корабль, на котором девочка покинула Гиперион. Первый раз это случилось в системе Парвати, второй — у Возрождения-Вектор.

ИНКВИЗИТОР: Сведения об этих неудачных попытках задержать девочку содержатся в представленных документах. Уверен ли капитан, что девочка успела бы наложить на себя руки до того, как специально обученные швейцарские гвардейцы проникли бы на корабль?

ДЕ СОЙЯ: В то время я был уверен. Мне показалось, что риск неоправданно велик.

ИНКВИЗИТОР: Хотелось бы узнать у капитана, согласился ли с его действиями старший по званию швейцарский гвардеец на борту, а именно сержант Грегориус?

ДЕ СОЙЯ: После того как попытка закончилась неудачей, я не спрашивал мнения сержанта Грегориуса. В ходе операции он выразил несогласие с моим приказом.

ИНКВИЗИТОР: Известно ли капитану мнение двух других солдат, находившихся на борту?

ДЕ СОЙЯ: Они все настаивали на продолжении операции, к которой долго готовились. Но я посчитал, что мы не можем рисковать.

ИНКВИЗИТОР: Возможно, капитан не перехватил вражеский корабль до того, как тот вошел в атмосферу планеты Возрождение-Вектор, руководствуясь схожими мотивами?

ДЕ СОЙЯ: Нет. Девочка заявила, что корабль идет на посадку. Я решил, что это ни в коей мере не может помешать осуществлению нашего плана.

ИНКВИЗИТОР: Тем не менее, когда вышеупомянутый корабль приблизился к старинному нуль-порталу, капитан приказал открыть по нему огонь. Правильно?

ДЕ СОЙЯ: Да.

ИНКВИЗИТОР: Разве подобный приказ не ставил под угрозу жизнь девочки?

ДЕ СОЙЯ: Я отдавал себе отчет в том, чем рискую. Но когда я понял, что корабль девочки направляется к порталу, мне стало ясно, что, если ничего не предпринять, мы ее упустим.

ИНКВИЗИТОР: Знал ли капитан, что нуль-портал, бездействовавший почти три столетия, неожиданно заработает?

ДЕ СОЙЯ: Нет. Это было озарение. Наитие.

ИНКВИЗИТОР: По-видимому, у капитана привычка ставить под угрозу выполнение ответственного задания, одобренного, кстати сказать, Его Святейшеством, из-за, как он выражается, наития?

ДЕ СОЙЯ: Дело в том, что мне еще не доводилось выполнять ответственные задания, одобренные Его Святейшеством. Когда я командовал отрядом боевых кораблей, мне приходилось принимать решения, которые вряд ли показались бы обоснованными постороннему человеку, не обладающему моим опытом и знаниями.

ИНКВИЗИТОР: Капитан хочет сказать, что обладает опытом и знаниями, необходимыми для того, чтобы предвидеть, что портал на Возрождении-Вектор заработает через двести семьдесят четыре года после Падения, уничтожившего Великую Сеть?

ДЕ СОЙЯ: Нет. Это было… наитие.

ИНКВИЗИТОР: Сознает ли капитан, каких расходов потребовала операция у планеты Возрождение-Вектор?

ДЕ СОЙЯ: Я знаю, что расходы были значительными.

ИНКВИЗИТОР: Сознает ли капитан, что некоторые корабли были отозваны с выполнения боевых заданий? Что они направлялись к так называемой Великой Стене, где флот Ордена отражает набеги Бродяг?

ДЕ СОЙЯ: Да, я сознаю, что эти корабли были отозваны по моему настоянию.

ИНКВИЗИТОР: На планете Безбрежное Море капитан счел необходимым арестовать нескольких офицеров Ордена.

ДЕ СОЙЯ: Да.

ИНКВИЗИТОР: А также применить «сыворотку правды» и другие запрещенные к широкому применению наркотические средства к этим офицерам, не поинтересовавшись мнением представителей Ордена и Церкви на планете Безбрежное Море.

ДЕ СОЙЯ: Да.

ИНКВИЗИТОР: Уверен ли капитан, что папский диск, наделивший его особыми полномочиями для поисков девочки, позволяет ему также арестовывать офицеров Ордена и допрашивать их без согласия местных властей и в нарушение установленной законом процедуры?

ДЕ СОЙЯ: Да. Я убежден, что папский диск дает… давал мне полномочия на принятие решений, которые я сочту необходимыми для осуществления своей миссии.

ИНКВИЗИТОР: Пусть капитан объяснит, каким образом арест офицеров Ордена мог помочь в задержании девочки по имени Энея.

ДЕ СОЙЯ: Их следовало допросить, чтобы выяснить правду о событиях, сопровождавших возможное появление девочки на планете Безбрежное Море. В ходе расследования стало ясно, что управляющий платформой, на которой разворачивались события, обманывает старшего по званию и скрывает факты, относящиеся к одному из спутников девочки, а также поддерживает преступную связь с местными браконьерами. По завершении расследования я передал виновных из числа офицеров Ордена командованию гарнизона, как предписывается уставом караульной службы.

ИНКВИЗИТОР: Считает ли капитан, что его действия в отношении епископа Меландриано оправданы с точки зрения… расследования?

ДЕ СОЙЯ: Несмотря на то что я не раз объяснял ему, насколько важно провести расследование в сжатые сроки, епископ Меландриано всячески препятствовал моим действиям на станции триста двадцать шесть в Срединном Течении. Сначала он пытался вредить на расстоянии, невзирая на прямой приказ высшего духовного лица планеты, архиепископа Джейн Келли.

ИНКВИЗИТОР: Капитан утверждает, что архиепископ Келли сама предложила свою помощь в… гм… устранении епископа Меландриано?

ДЕ СОЙЯ: Нет. Мне пришлось ее попросить.

ИНКВИЗИТОР: Возможно, капитан принудил архиепископа Келли к сотрудничеству, сославшись на полномочия, которые предоставлял ему папский диск?

ДЕ СОЙЯ: Да.

ИНКВИЗИТОР: Может ли капитан рассказать, что произошло на станции триста двадцать шесть после того, как туда прибыл епископ Меландриано?

ДЕ СОЙЯ: Он был в ярости. Приказал солдатам, которые охраняли арестованных…

ИНКВИЗИТОР: Под «арестованными» капитан имеет в виду бывшего управляющего и других офицеров?

ДЕ СОЙЯ: Да.

ИНКВИЗИТОР: Капитан может продолжать.

ДЕ СОЙЯ: Епископ Меландриано приказал освободить из-под стражи капитана Поула и всех остальных. Когда я отменил его приказ, он заявил, что папский диск не дает мне на самом деле никаких прав. Я арестовал епископа, через несколько дней, когда утих шторм, отправил в иезуитский монастырь, расположенный на платформе в шестистах километрах от южного полюса планеты. К тому времени, когда он наконец отбыл, расследование было завершено.

ИНКВИЗИТОР: И что же оно показало?

ДЕ СОЙЯ: В частности, выяснилось, что епископ Меландриано получал крупные суммы наличными от местных браконьеров. Кроме того, епископ был осведомлен о преступной деятельности управляющего платформой и даже руководил его действиями.

ИНКВИЗИТОР: Слышал ли эти обвинения в свой адрес епископ Меландриано?

ДЕ СОЙЯ: Нет.

ИНКВИЗИТОР: Сообщил ли капитан о результатах расследования архиепископу Келли?

ДЕ СОЙЯ: Нет.

ИНКВИЗИТОР: Связался ли капитан с командованием гарнизона?

ДЕ СОЙЯ: Нет.

ИНКВИЗИТОР: Может ли капитан объяснить, почему он пренебрег требованиями устава караульной службы, а также правилами Церкви и Общества Иисуса?

ДЕ СОЙЯ: Меня не интересовало, замешан епископ в преступных махинациях или его водят за нос. Капитана Поула и других офицеров я передал начальнику гарнизона, зная, что расследование в полном соответствии с уставом будет честным и надолго не затянется. А в случае с епископом… Если бы я подал жалобу в гражданский суд или в церковный, то застрял бы на Безбрежном Море на несколько недель, если не месяцев. Такой роскоши я себе позволить не мог. Перехватить девочку было гораздо важнее, чем засудить епископа Меландриано.

ИНКВИЗИТОР: Капитан отдает себе отчет в серьезности обвинений, которые выдвигает против епископа римской католической церкви?

ДЕ СОЙЯ: Отдаю.

ИНКВИЗИТОР: Что заставило капитана отказаться от намеченного плана поисков и направить авизо «Рафаил» к захваченной Бродягами планете Хеврон?

ДЕ СОЙЯ: Наитие.

ИНКВИЗИТОР: Пусть капитан объяснит подробнее.

ДЕ СОЙЯ: Я не знал, куда портал на Возрождении-Вектор отправил девочку. Логика подсказывала, что они наверняка бросят корабль и воспользуются другим транспортным средством — возможно, ковром-самолетом, а скорее всего лодкой или плотом. Сведения, полученные как до инцидента на Безбрежном Море, так и в ходе расследования, указывали на контакты девочки с Бродягами.

ИНКВИЗИТОР: Подробнее, пожалуйста.

ДЕ СОЙЯ: Во-первых, корабль. Частный космический корабль, построенный во времена Гегемонии, один из немногих частных звездолетов, когда-либо сходивших со стапелей. Между тем этот корабль очень похож на тот, которым владел перед Падением некий Консул. Впоследствии его обессмертили в эпической поэме под названием «Песни», принадлежащей перу поэта Мартина Силена, принимавшего участие в последнем паломничестве на Гиперион. В «Песнях» Консул признается в том, что предал Гегемонию и шпионил в пользу Бродяг.

ИНКВИЗИТОР: Капитан может продолжать.

ДЕ СОЙЯ: Имелись и другие доказательства. Я отправил сержанта Грегориуса на Гиперион с приказом найти личные данные человека, который сопровождает девочку. У нас были образцы крови, мышечной ткани и ДНК… Этот человек оказался Раулем Эндимионом, уроженцем планеты Гиперион, когда-то служившим в гиперионских силах самообороны. Слово «Эндимион» имеет отношение к произведениям… э-э… отца девочки — гнусного кибрида Китса. Мы снова возвращаемся к «Песням»…

ИНКВИЗИТОР: Пусть капитан продолжает.

ДЕ СОЙЯ: И еще одно. Летательный аппарат, на котором Рауль Эндимион, впоследствии, возможно, убитый, бежал с платформы…

ИНКВИЗИТОР: Капитан сказал «возможно»? Все свидетели, находившиеся в тот момент на верхней палубе платформы, утверждают, что подозреваемый был застрелен и упал в море.

ДЕ СОЙЯ: Еще раньше в море упал лейтенант Белиус, кровь которого, как ни странно, обнаружилась на ковре-самолете. Ковер буквально пропитан кровью, но лишь малая толика ее принадлежит Раулю Эндимиону. Я считаю, что либо Эндимион попытался спасти лейтенанта Белиуса, либо тот каким-то образом застал его врасплох; между ними началась борьба, Рауль Эндимион был ранен и упал в море до того, как часовые открыли огонь. Мне кажется, они убили лейтенанта Белиуса.

ИНКВИЗИТОР: Располагает ли капитан, за исключением образцов крови и мышечной ткани, какими-либо доказательствами того, что Рауль Эндимион мог убить лейтенанта Белиуса?

ДЕ СОЙЯ: Нет.

ИНКВИЗИТОР: Капитан может продолжать.

ДЕ СОЙЯ: С вашего разрешения я вернусь к ковру-самолету. Экспертиза показала, что по возрасту ковер вполне может оказаться тем самым, которым пользовались на планете Мауи-Обетованная Мерри Аспик и Сири. Тем самым вновь обнаруживается связь с последним паломничеством на Гиперион и «Песнями» Силена.

ИНКВИЗИТОР: Капитан может продолжать.

ДЕ СОЙЯ: Это все. Я предполагал, что в пространстве Хеврона нам ничто не угрожает. Бродяги нередко бросают захваченные планеты. По всей видимости, на сей раз наитие меня подвело. Мало того, оно стоило жизни стрелку Реттигу, чего мне искренне жаль.

ИНКВИЗИТОР: Итак, капитан убежден, что успешное завершение расследования, на которое затрачено столько сил и средств и которое причинило столько неудобств епископу Меландриано, связано с поэмой под названием «Песни», а через нее, вероятно, с Бродягами?

ДЕ СОЙЯ: В общем… да.

ИНКВИЗИТОР: А известно ли капитану, что поэма «Песни» более полутора столетий назад включена в индекс запрещенных книг?

ДЕ СОЙЯ: Известно.

ИНКВИЗИТОР: Капитан признает, что читал ее?

ДЕ СОЙЯ: Признаю.

ИНКВИЗИТОР: Помнит ли капитан о том, какое наказание ожидает члена Общества Иисуса, сознательно прочитавшего запрещенную книгу?

ДЕ СОЙЯ: Изгнание из Общества.

ИНКВИЗИТОР: А помнит ли капитан, какова самая суровая кара из налагаемых в соответствии с Каноном Мира и Справедливости на тех священников, которые сознательно читают запрещенные книги?

ДЕ СОЙЯ: Отлучение.

ИНКВИЗИТОР: Капитан может идти. Он должен оставаться в отведенном ему помещении до тех пор, пока его не вызовут на следующее заседание. Брат во Христе, храни верность нашей святой католической апостольской римской церкви, во славу которой все наши деяния. Будь верен Иисусу.

ДЕ СОЙЯ: Благодарю вас, достопочтенные святые отцы. Буду ожидать вашего решения.

Глава 40

В обществе чичатуков мы провели на Седьмой Дракона три недели. Отдыхали, набирались сил, бродили по ледяным туннелям, учились чужому языку, навещали отца Главка в его замурованном городе, охотились на арктических призраков и уносили от них ноги, а затем отправились на поиски портала. Этот поход обернулся катастрофой…

Но я забегаю вперед. Ничуть не удивительно: ведь с каждой секундой вероятность того, что я вот-вот вдохну цианид, неуклонно возрастает. Ну и ладно, мой рассказ оборвется там, где меня настигнет смерть, но не раньше, а рассказывать я буду по порядку, последовательно и обстоятельно.

Первая встреча с чичатуками едва не закончилась трагедией. Мы притушили фонари и съежились во мраке. Я взял на изготовку плазменную винтовку. Вдалеке мелькнул огонек, потом из-за поворота показались странные фигуры. Я посветил фонарем, и моим глазам предстало ужасное зрелище: к нам приближались чудовища — тела покрыты густым белым мехом, на лапах черные когти, каждый длиной с мою руку; острые белые зубы, налитые кровью глаза… Они двигались в облаке пара. Я приложил к плечу винтовку и установил переключатель на стрельбу очередями.

— Не стреляй! — воскликнула Энея. — Это люди!

Голос девочки остановил не только меня. Чичатуки, заметив нас, извлекли из-под складок белого меха длинные копья с костяными наконечниками. Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что лишь вмешательство Энеи позволило избежать кровопролития.

Я различил под меховыми капюшонами бледные лица — широкоскулые, морщинистые, но вполне человеческие — и опустил фонарь, чтобы свет не бил чичатукам в глаза.

Крепыши, привычные к силе тяжести в 1,7g, чичатуки выглядели еще более внушительно в своих одеждах из шкур арктических призраков. Мы скоро узнали, что каждый из них носит переднюю часть шкуры животного вместе с головой: черные когти призраков закрывают руки, а морда с зубами опускается на лицо подобием забрала. Нам также сообщили, что глазные хрусталики призраков — даже лишенные тех зрительных нервов, что позволяют чудовищам видеть в полной темноте, — чичатуки используют в качестве примитивных очков ночного видения. Практически все, чем располагали чичатуки, доставалось им от призраков: костяные копья, кнуты из кишок и сухожилий, бурдюки из внутренних органов, спальники, одежды, матрацы, костяная жаровня в форме митры, чаша с воронкой — в ней плавили лед… При первой встрече мы, естественно, не догадывались, что тела чичатуков выглядят столь крупными из-за спрятанных под одеждой бурдюков: таким способом они согревали жидкость, не давая той замерзнуть.

Минуты полторы мы молча таращились друг на друга, затем Энея сделала шаг вперед, а ей навстречу шагнул чичатук, которого, как выяснилось впоследствии, звали Кучиат. Он заговорил первым. Мы ничего не поняли. Его речь напоминала стук, с каким падают на твердую поверхность сосульки.

— Прошу прощения, но я ничего не понимаю, — сказала Энея.

Она повернулась к нам. Мы с А.Беттиком переглянулись.

— Узнаешь язык? — спросил я. Сетевой английский был для меня настолько привычным, что, услышав незнакомую речь, я испытал нечто вроде шока. Если верить охотникам, прилетавшим на Гиперион с других планет, даже через три столетия после Падения большинство людей говорили именно на сетевом…

— Нет, — ответил А.Беттик. — Месье Эндимион, вы не хотите использовать комлог?

Я кивнул, сунул руку в мешок и достал браслет. Чичатуки настороженно наблюдали за моими действиями, переговариваясь между собой и не выпуская из рук оружия. Впрочем, когда я поднес браслет к глазам, они слегка расслабились.

— Ожидаю ваших распоряжений, — сообщил обледенелый комлог.

— Слушай, — сказал я, когда Кучиат заговорил снова. — Можешь перевести? — Между тем чичатук произнес, судя по тону, весьма решительную тираду. — Ну?

— Этот язык или диалект мне незнаком, — отозвался комлог. — Зато я знаю несколько языков Старой Земли, включая досетевой английский, немецкий, французский, голландский, японский…

— Хватит, — перебил я. Чичатуки глазели на бормочущий браслет, однако во взглядах из-под зубастых морд не было суеверного страха — только любопытство.

— Предлагаю не выключать меня в течение нескольких недель — или месяцев, если понадобится, — продолжал комлог. — Я проанализирую данный язык и создам базу данных, на основе которой сконструирую минимальный словарь. Кроме того…

— Большое спасибо. — Я выключил прибор.

Энея сделала еще один шаг навстречу Кучиату и постаралась объяснить жестами, что мы замерзли и устали. Потом показала, что мы хотим есть, изобразила, как накрывается одеялом и засыпает.

Кучиат что-то пробурчал и принялся совещаться со своими спутниками. В ледяном туннеле чичатуков было семеро; впоследствии мы узнали, что число членов того или иного отряда обязательно должно быть простым. Переговорив с каждым из своих людей в отдельности, Кучиат бросил нам какую-то фразу, повернулся спиной и сделал знак следовать за ним.

Дрожа от холода, сгибаясь под непривычной силой тяжести, напрягая зрение, чтобы разглядеть хоть что-нибудь в тускло освещенном факелами туннеле (фонари мы выключили, чтобы не сажать батареи), мы направились за Кучиатом. По дороге я то и дело сверялся с нашим инерционным компасом.

Чичатуки оказались людьми щедрыми. Каждый из нас получил шкуру призрака в качестве одежды, а кроме этого — шкуры, чтобы укрываться во время сна, похлебку, воду и полное доверие. Мы узнали, что между собой чичатуки не враждуют. Им даже не приходило в голову, что один человек может убить другого. Они единственные из обитателей Седьмой Дракона пережили Падение, опустошительную чуму и нашествие призраков. Что касается последних, тут наблюдалась любопытная зависимость: существование чичатуков зависело от призраков, а призраки питались исключительно чичатуками. Впрочем, больше питаться все равно было нечем: иные формы жизни исчезли после Падения, а чичатуки выжили — ведь они обитали на Седьмой Дракона едва ли не тысячу лет.

Первые дни мы отсыпались, отъедались и пытались понять друг друга. У чичатуков не было постоянных поселений: они обычно разбивали лагерь, на несколько часов засыпали, потом собирали вещи и вновь отправлялись в путь по лабиринту туннелей. Растапливая лед — пищу они почему-то ели сырой, хотя огнем пользоваться умели, — чичатуки подвешивали жаровню к потолку туннеля, чтобы не оставлять промоину в полу.

В племени — клане или, если хотите, шайке — насчитывалось двадцать три человека; поначалу было трудно понять, есть ли среди них женщины. Казалось, чичатуки носят меховые одежды не снимая, лишь приподнимают, чтобы не запачкать, когда справляют естественные потребности. Но на третьей стоянке мы убедились, что женщины есть — одна из них, по имени Чатчиа, занималась любовью с Кучиатом.

Мало-помалу, следуя за чичатуками по сумрачным ледяным туннелям, мы начали различать их в лицо и запоминать имена. Кучиат, несмотря на зычный голос, был человеком добродушным; когда он улыбался, его лицо словно светилось в полумраке. Чиаку, помощник вождя, был самым высоким в отряде и носил шкуру с засохшим пятном крови (нам сказали, что это знак отличия). Недоверчивый Айчакут норовил держаться от нас подальше, но я частенько ловил на себе его взгляд. Если бы той группой, с которой мы столкнулись в туннеле, командовал он, стычки, по-моему, избежать не удалось бы при всем желании.

Кучту был кем-то вроде знахаря; когда все спали, он бродил по туннелям, бормоча заклинания и прижимая ко льду ладони. Наверно, отгонял злых духов. Энея, правда, с кривой усмешкой заметила, что он, вполне возможно, пытается сделать то, что не получилось у нас — найти выход из ледяного лабиринта.

Чичтику явно гордился тем, что ему выпала честь носить жаровню с угольями. Эти уголья представляли собой загадку: они тлели на протяжении нескольких недель. В чем тут дело, мы узнали, только когда встретились с отцом Главком.

Детей в отряде не было. Определить же возраст тех чичатуков, с которыми мы познакомились достаточно близко, представлялось затруднительным. Кучиат был явно старше большинства соплеменников — его лицо покрывала густая сетка морщин, начинавшихся от переносицы; однако, с кем бы мы ни заговаривали, никто не сумел ответить, сколько ему лет. Впрочем, в Энее с первого взгляда определили подростка и обращались с ней соответственно. Как мы заметили, женщины чичатуков ни в чем не уступали мужчинам — как и те, охотились и охраняли лагерь. Так вот, нам с А.Беттиком доверили почетную обязанность стоять на часах, а девочке не стали даже предлагать. Тем не менее чичатукам нравилось общаться с Энеей: обе стороны в разговоре употребляли самые простые слова, а в основном объяснялись жестами из разряда тех, которые помогали людям еще в эпоху палеолита.

На третий день Энея добилась определенных успехов: ей удалось объяснить чичатукам, что мы хотим вернуться туда, где оставили плот. Поначалу они никак не могли понять, однако жесты девочки и слова, которым она успела научиться, в конце концов принесли результат. Энея изобразила плывущий по реке плот, арку нуль-портала (чичатуки возбужденно залопотали), ледяную стену, показала, как мы забираемся в трещину и встречаем своих новых друзей…

Сообразив, что от них требуется, чичатуки быстро собрались, и мы тронулись в пути. Все шагали за мной, а я ориентировался по компасу, который вел меня сквозь ледяной лабиринт, то вверх, то вниз, то вправо, то влево.

Если бы не хронометры, мы бы наверняка потеряли счет времени. Этому способствовала окружающая обстановка: царящий в туннелях мрак, который едва рассеивают факелы, мерцание ледяных стен, дыхание стужи, короткие периоды сна и бесконечный путь по переплетению туннелей — и так изо дня в день. Согласно хронометрам, мы вернулись к реке на третий день после того, как покинули плот, уже ближе к вечеру.

Плот представлял собой жалкое зрелище: весь покрытый льдом, от носа до верхушки сломанной мачты, с каменным очагом посредине. Чичатуки пришли в восторг, такими возбужденными мы их не видели со времени первой встречи. По ремням, вырезанным, естественно, из шкуры призрака, Кучиат и два или три его соплеменника спустились на плот и самым тщательным образом осмотрели наше суденышко, начиная с очага и заканчивая нейлоновым шнуром на бревнах. Я вдруг понял, чем объясняется их возбуждение: для людей, которые изготавливали все предметы обихода из костей и мышц хищного животного, плот представлял собой настоящее сокровище.

Возможно, другие на их месте попытались бы прикончить нас или бросить в лабиринте туннелей, а потом вернуться за плотом. Но чичатуки были благородными людьми. Они считали друзьями всех, кроме своих заклятых врагов — арктических призраков. Кстати сказать, в ту пору живых призраков мы еще не видели, представляли себе животных только по невероятно теплым шкурам и не догадывались, что вскоре нам предстоит познакомиться с ними поближе.

Энея изобразила жестами, как мы плывем по течению, указала на ледяную стену, а затем дала понять, что нам нужно добраться до следующей арки.

Чичатуки загомонили, перебивая друг друга, словно стараясь что-то нам растолковать. Слова чужого языка лично мне буквально царапали барабанные перепонки. Убедившись, что мы их не понимаем, они принялись обсуждать нечто между собой. Наконец Кучиат сделал шаг вперед и произнес, обращаясь к нам троим, короткую фразу. Мы разобрали слово «главк», которое слышали и раньше (оно сразу показалось каким-то неестественным для чичатуков), а затем Кучиат ткнул рукой вверх. Очевидно, он звал нас на поверхность. Мы обрадованно закивали.

Следом за чичатуками, сгибаясь под тяжестью мешков и бременем гравитации, поскальзываясь на льду, мы, сами того не подозревая, двинулись к погребенному во льдах городу, где жил священник.

Глава 41

Из-под своего рода домашнего ареста капитана де Сойю освободила вовсе не священная канцелярия, как ожидал отец Федерико, а лично монсеньор Лукас Одди, помощник премьер-министра Ватикана, его преосвященства Симона Августино, кардинала Лурдзамийского.

Прогулка по городу и Ватиканским Садам настолько взволновала капитана, что он с трудом сдерживал слезы. Бледно-голубое небо Пасема, щебетание птиц, перезвон колоколов — все казалось невыразимо прекрасным. Монсеньор Одди пересказывал ватиканские сплетни и рассуждал о всяких пустяках; к тому моменту, когда они достигли той части садов, где над цветочными клумбами вились пчелы, голова де Сойи уже шла кругом, а в ушах звенело.

Де Сойя поглядел на своего высокого спутника, который продолжал идти не сбавляя шага. Чудилось, что Одди не идет, а скользит по земле — столь бесшумно он передвигался. В уголках глаз монсеньора виднелись морщинки (должно быть, Одди часто смеялся), нос как будто вынюхивал свежие сплетни и шутки, слегка вытянутое лицо напоминало лисью морду. Де Сойе доводилось слушать остроты по поводу Одди и кардинала Лурдзамийского. Один был высок и смешлив, другой — толст и хитер; если бы не власть, которой они обладали, то, стоя рядом, эти люди наверняка производили бы комичное впечатление.

К удивлению капитана, Одди провел его через сад и вошел в один из лифтов, которые доставляли пассажиров на Лоджии дворца. Швейцарские гвардейцы, облаченные в старинные мундиры в красно-сине-оранжевую полоску, встали по стойке «смирно».

— Если вы помните, Его Святейшество после первого воскрешения занял эти покои потому, что они когда-то принадлежали Папе Юлию Второму, — проговорил монсеньор Одди, плавно поводя рукой.

Де Сойя кивнул. Папа Юлий Второй, знаменитый воин, поручил Микеланджело расписать потолок Сикстинской капеллы. Нынешний Папа, во всех своих воплощениях, с Юлия Четвертого до Юлия Четырнадцатого, правил едва ли не в двадцать семь раз дольше своего предшественника, восседавшего на Святом Престоле с 1503 по 1513 год от Рождества Христова… Сердце стучало все сильнее. Неужели ему предстоит встреча с Папой? Не может быть! Де Сойя внешне оставался спокойным, однако ладони капитана взмокли от пота, а дыхание стало неровным.

— Мы направляемся в секретариат, — с улыбкой заметил Одди, — но, если хотите, можем заглянуть в папские покои. Его Святейшество председательствует на Галактическом Синоде во дворце Нервы.

Де Сойя снова кивнул. Его взгляд упал на картину Рафаэля, которая виднелась сквозь приоткрытую дверь. Капитану вспомнилось, что Папа Юлий Второй, которому надоели фрески работы таких мастеров, как Пьетро делла Франческа и Андреа дель Кастаньо, осенью 1508 года распорядился привезти из Урбино двадцатишестилетнего гения Рафаэля Санти, более известного под именем Рафаэль. В одной из комнат, мимо которых они проходили, де Сойя заметил «Афинскую школу», великолепную фреску, которая символизировала торжество религиозной истины над торжеством истины философской и научной.

— О-o… — Монсеньор Одди остановился, давая де Сойе возможность насладиться зрелищем. — Нравится? Узнаете Платона?

— Конечно, — ответил капитан.

— А вам известно, с кого писал Рафаэль?

— Нет, — признался де Сойя.

— С Леонардо да Винчи. — На губах Одди промелькнула усмешка. — А вон Гераклит. Знаете, кто это на самом деле?

Капитан покачал головой. Ему вдруг вспомнилась родная планета и крохотная часовня, в которой вечно гулял ветер, заметая песком подножие простенькой статуи Богоматери.

— Микеланджело. А Евклида — видите? Рафаэль писал с Браманте. Давайте подойдем поближе. — Де Сойя осторожно ступил на роскошный ковер. Фрески, статуи, золоченые рамы, высокие окна внезапно поплыли у него перед глазами. — На воротнике Браманте кое-что написано. Вот, взгляните. Можете прочесть?

— R-U-S-M, — прочитал по буквам де Сойя.

— То-то и оно. — Одди хихикнул. — Raphael Urbinus Sua Manu. Ну-ка, сын мой, переведи, порадуй старика. Если не ошибаюсь, у тебя на этой неделе была возможность восстановить познания в латыни.

— Рафаэль из Урбино, — пробормотал де Сойя себе под нос, — собственной рукой.

— Правильно. Что ж, пора идти. Пожалуй, воспользуемся лифтом Его Святейшества. Негоже заставлять секретариат ждать.

Апартаменты Борджа занимали почти весь нижний этаж здания. Одди провел капитана через маленькую капеллу Николая Пятого, и де Сойе подумалось, что он никогда в жизни не видел ничего прекраснее. Стены часовни украшали фрески работы фра Анджелико, выполненные в 1447–1449 годах от Рождества Христова и представлявшие собой квинтэссенцию простодушия и невинности.

Помещения за капеллой выглядели мрачными и зловещими, что невольно наводило на мысли о неблаговидных поступках пап из рода Борджа. Но в Четвертом покое, кабинете Папы Александра, отдававшего много времени науке и мирским искусствам, де Сойя не мог не восхититься многоцветьем красок, изысканными золотыми инкрустациями и пышной лепниной. Фрески и статуи Пятого покоя изображали события из жизни святых, однако в них ощущалась неестественность, некая стилизация, напомнившая де Сойе египетское искусство Старой Земли. В Шестом покое, который, по словам монсеньора Одди, служил трапезной, фрески были настолько яркими и жизненными, что у капитана перехватило дыхание.

Одди остановился у фрески, изображавшей Воскресение, и указал двумя пальцами на фигуру на заднем плане. Несмотря на века, прошедшие с тех пор, как была написана картина, и на выцветшие краски, эта фигура внушала благоговение.

— Александр Шестой. Второй Папа из рода Борджа. — Пальцы монсеньора скользнули к двум мужчинам, которые стояли в толпе, но, судя по выражению лиц и падавшему на них свету, изображали святых. — Чезаре Борджа, незаконнорожденный сын Александра. Рядом его брат, которого он убил. В Пятом покое имеется портрет Лукреции, дочери Александра. Ее написали под видом святой девственницы Екатерины Александрийской.

Де Сойя вскинул голову к потолку, который, как и в других помещениях, украшала эмблема рода Борджа — белый бык с короной над рогами.

— Это работа безумца Пинтуриккьо. Его настоящее имя — Бернардино ди Бетто. Вполне возможно, он служил силам тьмы. — Выйдя из комнаты, Одди оглянулся. — Но в гениальности ему не откажешь. Пойдем, сын мой. Нас ждут.

Кардинал Лурдзамийский восседал за длинным столом в Шестом покое — Зала-дель-Понтифичи, так называемой «Папской зале». Он и не подумал встать, когда де Сойя вошел в комнату, лишь слегка изменил позу. Капитан опустился на колени и поцеловал кольцо на пальце кардинала.

Симон Августино погладил де Сойю по голове и махнул рукой, как бы отметая формальности.

— Присаживайся, сын мой. Уверяю тебя, этот стул гораздо удобнее кресла, которое подобрали мне мои помощники.

Де Сойя почти забыл, какой звучный у кардинала голос: казалось, он исходил не столько из груди Августино, сколько из самой земли. Кардинал напоминал облаченную в шелка и атлас гору, которую венчала крупная голова с тяжелым подбородком и тонкими губами. Из-под алой скуфьи, прикрывавшей почти голый череп, пронзительно смотрели крошечные глазки.

— Федерико, — продолжал кардинал, — я очень рад, что ты выжил, пройдя через столько смертей. Вид у тебя усталый, но и только.

— Спасибо, ваше высокопреосвященство, — поблагодарил де Сойя. Монсеньор Одди уселся слева от капитана, чуть поодаль от кардинальского стола.

— Насколько мне известно, вчера тебя допрашивала священная инквизиция? — Взгляд кардинала словно проникал в самое сердце.

— Да, ваше высокопреосвященство.

— Надеюсь, до пыток не дошло? Никаких тисков, «железных дев» или «испанских сапог»? На дыбу тебя не вздергивали? — Кардинал хмыкнул. Этот звук отдался эхом у него в груди.

— Нет, ваше высокопреосвященство. — Де Сойя выдавил улыбку.

— Хорошо. — Кольцо на пальце кардинала сверкнуло в луче солнца. Августино подался вперед. — Когда Его Святейшество вернул священной канцелярии прежнее название, — он усмехнулся, — некоторые атеисты решили, что возвращаются времена террора и страха. Но Церковь знала, что делает. Священная канцелярия может только советовать, Федерико, а единственная кара, которую она вправе предложить, — отлучение.

— Это ужасная кара, ваше высокопреосвященство, — проговорил де Сойя, проведя языком по губам.

— Верно, — согласился кардинал, голос которого внезапно сделался суровым. — Но тебе она не грозит. Дознание завершилось, твоя репутация ничуть не пострадала. В протоколе, который священная канцелярия направит Его Святейшеству, с тебя снимут все обвинения — за исключением, скажем так, невнимательности к чувствам некоего епископа, имеющего покровителей среди членов Курии.

Де Сойя стиснул кулаки.

— Ваше высокопреосвященство, епископ Меландриано — вор.

Кардинал перевел взгляд на монсеньора Одди, затем вновь устремил его на капитана.

— Знаю, Федерико. Нам об этом известно достаточно давно. Не беспокойся, доброму епископу не скрыться в океане от справедливого возмездия. Могу тебя уверить, что к нему священная канцелярия снисходительной не будет. — Августино откинулся на спинку кресла. — Но к делу, сын мой. Готов ли ты вернуться выполнить до конца свое задание?

— Так точно, ваше высокопреосвященство. — Де Сойя сам изумился своим словам. Еще несколько секунд назад он радовался тому, что покончил с проваленной миссией.

Кардинал кивнул. Его взгляд сделался пронзительнее прежнего.

— Замечательно. Насколько я понимаю, один из твоих солдат погиб?

— Это был несчастный случай.

— Ужасно, — кардинал покачал головой. — Просто ужасно.

— Стрелок Реттиг, — прибавил де Сойя, которому почудилось, что следует упомянуть имя подчиненного. — Он был хорошим солдатом.

Глаза кардинала блеснули, словно на них выступили слезы.

— Мы позаботимся о его родителях и сестре. Тебе известно, сын мой, что брат стрелка, генерал Реттиг, командует гарнизоном на Брешии?

— Нет, ваше высокопреосвященство.

— Невосполнимая потеря. — Кардинал вздохнул. Пухлая рука опустилась на столешницу. Де Сойе внезапно показалось, что рука существует как бы сама по себе, отдельно от тела. Этакая бесхребетная морская тварь… — Федерико, у нас есть достойная замена стрелку Реттигу. Но сначала мы должны кое-что уточнить. Ты знаешь, почему тебе поручили найти и задержать девочку?

Де Сойя выпрямился.

— Ваше высокопреосвященство объяснили, что девочка — дочь кибрида. Что она представляет собой угрозу Церкви. Что ее, может быть, подослали ИскИны Техно-Центра.

— Верно, Федерико. Но мы не объяснили, почему она представляет угрозу. Кстати, не только Ордену и Церкви, но и всему человечеству. Сын мой, если ты берешься довести свою миссию до конца, тебе необходимо это знать.

С улицы донеслись два звука, приглушенные расстоянием и толстыми стенами. На Яникульском холме выстрелила пушка, и одновременно часы на базилике Святого Петра начали отбивать полдень.

Кардинал вынул из складок сутаны старинные часы, удовлетворенно кивнул и спрятал механизм обратно.

Де Сойя молча ждал.

Глава 42

На то, чтобы добраться до погребенного во льдах города, ушел почти целый день. Мы три раза устраивали привал. В целом дорога наверняка не отложилась бы в памяти (путь пролегал все по тем же сумрачным ледяным туннелям), если бы на отряд не напал арктический призрак, утащивший одного из чичатуков.

Как всегда бывает, все произошло буквально в одно мгновение. Мы с андроидом и Энеей замыкали цепочку людей, бредущих по туннелю. Внезапно раздался грохот, в разные стороны полетели осколки льда, промелькнуло нечто огромное — и фигура в меховых одеждах за два человека до Энеи исчезла без следа.

Я замер как вкопанный, сжимая в руках плазменную винтовку, которую забыл снять с предохранителя. Чичатуки завопили, несколько охотников ринулись в наклонный туннель, возникший в ледяной стене.

Когда я наконец опомнился и подбежал к Энее, девочка осматривала при свете фонаря туннель, уводивший вниз почти под прямым углом. По туннелю спускались два чичатука, отчаянно тормозивших ногами и ножами, которые они пытались воткнуть в стены колодца. Я хотел было прыгнуть следом, но Кучиат схватил меня за плечо и крикнул:

— Ктчей! Ку тчета чи!

Я уже приобрел кое-какой словарный запас, а потому понял, что меня не пускают. Пришлось подчиниться. Метрах в двадцати внизу колодец заканчивался — вернее, становился горизонтальным. Сперва мне показалось, что дело в красном свете фонаря, но присмотревшись, я сообразил, что стены колодца все в крови.

Чичатуки продолжали вопить, даже когда охотники, бросившиеся в погоню, вернулись ни с чем. Призрака они не видели, а от пропавшего соплеменника осталась только кровь на стенах колодца, разодранная парка да мизинец с правой руки. Кучту, которого мы считали знахарем, опустился на колени, поцеловал палец и провел костяным ножом по своей руке. На палец упало несколько капель крови. Кучту осторожно, почти благоговейно положил его в свой заплечный мешок. Вопли мгновенно прекратились. Чиаку, охотник в шкуре с кровавым пятном (теперь крови на ней стало больше, поскольку он был одним из тех, кто прыгнул в колодец), повернулся к нам и произнес длинную фразу. Остальные опустили копья, закинули за плечи мешки и двинулись дальше.

Я продолжал оглядываться до тех пор, пока проделанное призраком отверстие не скрылось в крадущемся за нами по пятам непроглядном мраке. Особого беспокойства не было: я знал, что призраки обитают на поверхности, а под лед спускаются лишь для того, чтобы поохотиться. Но мне стало ясно, что толща льда под ногами не в состоянии защитить нас от призраков. Я вдруг обнаружил, что стараюсь идти на цыпочках, словно рассчитывая таким образом заблаговременно обнаружить ловушку. А на Седьмой Дракона, доложу я вам, идти на цыпочках не так-то просто.

— Мадемуазель Энея, — произнес А.Беттик, — я не понял, о чем говорил месье Чиаку. Кажется, что-то насчет чисел?

Лица Энеи под зубами призрака было не разглядеть. Нам уже рассказали, что все шкуры, из которых делают одежду, сняты с призраков-детенышей. Мне вспомнилась промелькнувшая в туннеле лапа толщиной с мое туловище и черные когти длиной с мою руку. Насколько, должно быть, огромны взрослые особи! Я снял винтовку с предохранителя, продолжая по мере возможности шагать на цыпочках. Порой, чтобы не утратить мужества, лучше ничего не знать об опасности.

— По-моему, он говорил, что в отряде не то количество людей, — ответила Энея. — До того как все произошло, нас было двадцать шесть. Хорошее число, все в порядке… А теперь нужно что-то предпринять… иначе нам несдобровать.

Насколько я понимаю, все решилось очень просто — Чиаку то ли отправили на разведку, то ли он по собственной воле отделился от основной группы. Своего рода компромисс: в отряде осталось двадцать пять человек. С нечетным числом чичатуки еще могли на какое-то время примириться; но что они будут делать, когда мы расстанемся с ними в городе? Двадцать пять минус три равно двадцать два, а это опять-таки число нехорошее…

Впрочем, когда мы добрались до города, всякие мысли о плохих и хороших числах вылетели у меня из головы.

Сначала мы заметили свет. За те несколько дней, которые мы провели в туннелях, наши глаза настолько привыкли к красноватому мерцанию чучкитука, то бишь жаровни с углями, что даже луч фонаря казался невыносимо ярким. А свет, исходивший от погребенного во льдах города, буквально ослеплял.

Потом мы увидели здание — должно быть, из сталепласта; в нем было этажей семьдесят, окна выходили когда-то на чудесную долину, а в километре к югу текла река. Ледяной туннель вывел нас к отверстию в стене где-то на уровне пятьдесят восьмого этажа: мне бросилось в глаза, что ледник ухитрился местами проникнуть внутрь здания.

Несмотря на Падение и прочие напасти, здание устояло — возможно, его верхушка возвышалась над ледяной поверхностью — и до сих пор сверкало огнями.

Чичатуки остановились, прикрывая глаза от света, и громко завопили. Эти вопли сильно отличались от тех, какими они оглашали в знак скорби ледяной туннель. Сейчас чичатуки кого-то звали. Я огляделся по сторонам: в свете развешанных буквально повсюду ламп сквозь слой прозрачного льда проступал остов некогда прекрасного здания.

Отец Главк вышел из своего «кабинета» и направился к нам. На нем была длинная черная сутана, на груди висело распятие; мне вдруг вспомнилось, что точно так же одевались иезуиты из монастыря в окрестностях Порт-Романтика. Пожилой, с бородой, как у патриарха, священник был слеп — его мутно-белые глаза ровным счетом ничего не видели; но меня поразило другое — когда Кучиат окликнул старика, лицо Главка сделалось живым, словно он вышел из транса: белоснежные брови поползли вверх, отчего на высоком лбу пролегли морщины, а тонкие потрескавшиеся губы разошлись в улыбке. Как ни странно это звучит, но в отце Главке все было… гармонично, что ли. Ему шли и слепота, и пышная седая борода, и морщинистая старческая кожа, и потрескавшиеся губы.

Признаться, я испытывал некоторые сомнения насчет «главка», о котором упоминали чичатуки, — опасался в первую очередь, что он как-то связан с Орденом. По логике вещей, когда я увидел перед собой священника, мне следовало схватить в охапку Энею с А.Беттиком и, как говорится, сделать дяде ручкой. Но ничего подобного у меня не было даже в мыслях. Отец Главк не имел ни малейшего отношения к Ордену. Он был сам по себе, что не замедлило выясниться буквально в первые минуты нашего знакомства.

Прежде чем кто-либо из нас троих успел раскрыть рот, старик, похоже, ощутил наше присутствие. Потолковал о чем-то с Кучиатом и Чичтику, внезапно повернулся к нам и выставил перед собой ладонь, словно пытаясь уловить исходящее от наших тел тепло. Потом пересек ледяную пещеру, подошел ко мне, положил на мое плечо худую руку и громко и отчетливо произнес:

— Се человек!

Чтобы прийти к пониманию, мне потребовались годы. А в тот миг я решил, что священник не только слеп, но и безумен.

Чичатуки отправились куда-то по своим важным делам (видимо, улаживать проблему с численностью отряда), пообещав вернуться через несколько дней, которые нам предстояло провести в обществе отца Главка. Энее удалось объяснить на прощание, что мы хотим разобрать плот и оттащить его ко второму порталу. Наблюдая за пантомимой, которую разыгрывали мы с девочкой, чичатуки кивали и повторяли слово «чиа», выражавшее согласие. Если я правильно понял их ответ, до второго портала придется добираться поверху, через местность, где кишмя кишат арктические призраки, и дорога займет не один день. Чичатукам явно не терпелось уйти, поэтому мы отложили выяснение подробностей до тех пор, пока они не вернутся, восстановив «пошатнувшееся равновесие» — то бишь отыскав нового члена отряда или избавившись еще от троих. Признаться, последний вариант наводил на мрачные мысли.

Священник поболтал с охотниками, очевидно, пожелал им счастливого пути, а потом долго стоял у входа в ледяной туннель, прислушиваясь к чему-то, что слышал только он.

Он вновь провел рукой по нашим лицам. Таким способом лично мне знакомиться еще не доводилось. Прикоснувшись к лицу девочки, Главк неожиданно произнес:

— Ребенок. Вот уж не думал, что когда-нибудь снова увижу ребенка.

Я не понял, что он имел в виду.

— А разве у чичатуков нет детей? Они же люди, значит, у них должны быть дети.

До того как приступить к «процедуре знакомства», отец Главк провел нас в сравнительно теплое помещение в недрах небоскреба. Стены были увешаны лампами и жаровнями, вдоль стен стояла мебель, имелся даже старинный проигрыватель компакт-дисков, а книжные полки ломились от книг. Интересно, зачем слепцу книги?

— У чичатуков есть дети, — подтвердил священник, — но так далеко на север их не берут.

— Почему?

— Из-за призраков, которые кишмя кишат к северу от границы окультуренных земель.

— Я думал, призраки их не пугают.

Старик кивнул и погладил свою окладистую бороду, скрывавшую воротник его аккуратно заштопанной, порядком изношенной сутаны.

— Мои друзья чичатуки охотятся только на детенышей. Шкуры и кости взрослых особей не годятся, у них иной метаболизм. — Я промолчал, хотя не уловил смысла фразы. — А дети чичатуков для призраков — любимое лакомство. Вот почему всех так удивляет, что с вами ребенок.

— А где находятся дети ваших друзей? — спросила Энея.

— В сотнях километров к югу отсюда. Их охраняют и воспитывают. Толщина льда в тех краях составляет всего тридцать — сорок метров, а воздух почти пригоден для дыхания.

— И что, призраки там не появляются? — уточнил я.

— Да, для них на юге слишком тепло.

— Тогда почему бы всем чичатукам не переселиться на юг… — Я замолчал, сообразив, что от холода и высокой силы тяжести стал глупее обычного.

— Вот именно, — откликнулся отец Главк. — Существование чичатуков целиком и полностью зависит от призраков. Охотники, вроде нашего общего приятеля Кучиата, рискуют головой, чтобы добыть пропитание, шкуры и кости. Но пока они отсутствуют, дети могут умереть с голода… Детей у чичатуков немного, поэтому они всемерно заботятся о малышах. Знаете, как они говорят про детей? «Утчай тук айчит чакуткучит».

— Священнее, чем тепло, правильно? — с запинкой перевела Энея.

— Молодец, — похвалил священник. — Но я совсем заболтался. Позвольте показать вам ваши комнаты, которые постоянно подтапливаю для гостей. Впрочем, вы мои первые гости за пятьдесят лет, если не считать чичатуков. А пока вы будете располагаться, я подогрею ужин.

Глава 43

Объясняя капитану де Сойе истинный смысл его миссии, кардинал Лурдзамийский неожиданно откинулся на спинку кресла, обвел пухлой рукой помещение и спросил:

— Тебе нравится эта комната, Федерико?

Де Сойя, ожидавший услышать нечто жизненно важное, только моргнул, потом огляделся по сторонам. Залу отличало то же изысканное великолепие, какое было свойственно всем помещениям в покоях Борджа. Впрочем, по сравнению с другими комнатами краски здесь были ярче, а узоры затейливее; кроме того, фрески и гобелены изображали события современной истории: вот Папа Юлий Шестой получает крестоформ из рук ангела Господня, вот сам Господь — похожий на того, каким он изображен на потолке Сикстинской капеллы, — воскрешает Папу Юлия, вот архангел с пламенеющим мечом изгоняет гнусного антипапу Тейяра Первого. Прочие фрески прославляли деяния Церкви и Ордена в первое столетие после возрождения христианства.

— Потолок рухнул в 1500 году, — сообщил кардинал, — едва не погребя под собой Папу Александра. Тогда погибли многие произведения искусства. После смерти Юлия Второго Лев Десятый восстановил комнату, но не сумел вернуть ей прежний вид. Сто тридцать стандартных лет назад Его Святейшество распорядился отреставрировать помещение заново. Обрати внимание на центральную фреску. Это работа Халамана Гхены с Возрождения-Вектор. Гобелен с эмблемой Ордена выполнен Широку. А руководили реставрацией лучшие пасемские мастера, включая Питера Бейнса Корт-Билгрута.

Де Сойя вежливо кивнул, хотя и не понимал, какое все это имеет отношение к предмету разговора. Быть может, кардинал, как то случается со многими наделенными властью людьми, привык отвлекаться от темы, благо помощники наверняка не рискуют его поправлять?

Словно догадавшись, о чем думает капитан, Августино хмыкнул и положил руки на обтянутую кожей столешницу.

— Как по-твоему, Федерико, верно ли, что Церковь и Орден принесли человечеству мир и процветание, каких еще не было на свете?

Де Сойя призадумался. Насчет «каких еще не было» он сомневался. Что касается мира… Капитану до сих пор снились горящие орбитальные леса и обезображенные планеты.

— Я согласен, что Церковь при поддержке Ордена улучшила положение людей на большинстве бывших миров Сети, ваше высокопреосвященство. И никто не станет отрицать, что крестоформ — дар Божий.

— Святые угодники! — воскликнул кардинал. — Да ты дипломат, Федерико! — Он потер кожу над верхней губой. — Ты абсолютно прав. У каждой эпохи свои недостатки. Мы сражаемся с Бродягами, ведем борьбу с неверием и стремимся приобщить к вере в нашего Господа и Спасителя всех без исключения. Но, как ты видишь, — Августино вновь повел рукой, — нас окружает Ренессанс. Под ватиканскими сводами витает дух раннего Ренессанса, подарившего человечеству капеллу Николая Пятого и другие шедевры, которые ты видел по дороге сюда. Знай, Федерико: идет духовное возрождение. — Де Сойя молча ждал. — Но эта… тварь может все уничтожить. — Голос кардинала снова сделался суровым. — Как я уже говорил тебе год назад, мы разыскиваем не девочку, а смертоносный вирус. И теперь нам известно, откуда он взялся.

Де Сойя слушал. Августино неожиданно сбавил голос до шепота:

— Его Святейшеству было видение. Тебе известно, Федерико, что Господь часто посылает сны нашему Святому Отцу?

— До меня доходили слухи, ваше высокопреосвященство, — ответил де Сойя, которого никогда не привлекала магическая — точнее, мистическая — составляющая Церкви.

Кардинал махнул рукой, словно отметая все и всяческие слухи.

— Его Святейшество проводил в постах и молитвах долгие годы, и в награду за рвение Господь даровал ему откровение. Именно через откровение мы узнали о том, когда и как девочка появится на Гиперионе. Ведь Его Святейшество не ошибся, верно? — Де Сойя почтительно наклонил голову. — В другом откровении было явлено, что поиски девочки следует поручить тебе, Федерико. Твоя судьба неразрывно связана со спасением не только Церкви, но и всего человечества. — Капитан уставился на Августино, широко раскрыв глаза. — А ныне, — продолжал тот, — Господь открыл, какая нам угрожает опасность.

Кардинал встал, жестом усадил обратно вскочивших было де Сойю и монсеньора Одди и принялся расхаживать по комнате. Де Сойя наблюдал за переливами алого шелка в свете ламп, из-за которого щеки кардинала то и дело поблескивали, а глаза потемнели.

— ИскИны Техно-Центра предприняли попытку раз и навсегда покончить с людьми. Нам снова угрожает то механическое зло, которое уничтожило Старую Землю, долго паразитировало на сознании людей благодаря Сети и спровоцировало атаку Бродяг перед Падением. Отпрыск кибрида, эта Энея — его инструмент. Вот почему ее пропустил нуль-портал, вот почему демон Шрайк убил тысячи человек, а вскоре убьет миллионы, если не миллиарды… Если не остановить суккуба, человечество вновь попадет под власть машин.

Де Сойя отметил про себя, что ничего нового пока не услышал.

— Его Святейшеству стало известно, Федерико, что эта девочка — агент не только Техно-Центра, но и Машинного Разума.

Капитан понял, что хотел сказать Августино. Во время допроса в здании священной канцелярии он на какой-то миг почти утратил самообладание, представив, какая кара ожидает человека, посмевшего признаться, что читал запрещенные «Песни». Но и в этой поэме упоминалось о том, что часть элементов Техно-Центра на протяжении столетий создавала Высший Разум — кибернетическое божество, которое должно было подчинить себе вселенную. Как в «Песнях», так и в официальной истории Церкви рассказывалось о растянувшейся на тысячелетия битве между лживым божеством и Господом Иисусом Христом. Кибрида Китса — точнее, кибридов, ведь пришлось создать копию после того, как группа ИскИнов уничтожила первую модель в мегасфере, — автор «Песней» ошибочно считал мессией «человеческого ВР» (до чего же гнусна эта тейяровская идея об эволюции человека в божество!). В поэме утверждалось, что побудительной причиной подобной эволюции является сострадание. Церковь же заявляла, что залог спасения — в исполнении Божьей воли.

— Его Святейшеству стало известно, где находятся это мерзкое отродье и те, кто ее сопровождает, — продолжал кардинал.

— Где, ваше высокопреосвященство? — Де Сойя сел прямо.

— На планете Седьмая Дракона, — пророкотал Августино. — У Его Святейшества нет на сей счет ни малейших сомнений. Кроме того, теперь он знает, что произойдет, если девочку не остановить. — Кардинал вышел из-за стола и приблизился к капитану. Де Сойя вскинул голову. — Девчонка ищет сообщников, которые помогли бы ей уничтожить Орден и попрать власть Церкви. До сих пор она была смертоносным вирусом в пустынной местности, потенциальной угрозой, которой временно можно пренебречь. Но если ее не перехватить, она обретет Силу Зла.

Кардинал стоял вполоборота, за его плечом виднелась фреска, на которой корчились человеческие тела.

— Одновременно откроются все порталы, из которых выступят миллионы Шрайков. Бродяги получат оружие Техно-Центра и передовые технологии. Они и так уже произвольно изменяют свои тела, продают души дьяволу за способность жить в космосе, питаться солнечным светом, как растения… С помощью Техно-Центра они добьются невиданного доселе могущества, мерзейшей мощи, против которой будет бессильна даже Церковь. Погибнут миллиарды людей, десятки миллиардов лишатся сердец и душ. Бродяги проложат себе путь огнем и мечом, подобно вандалам и визиготам, уничтожат Пасем, Ватикан и все остальное. Человеческая жизнь и уважение к личности, которое проповедует Церковь, для них ничто. — Де Сойя молча внимал. — Но этого не должно случиться! Его Святейшество каждый день молит Господа не допустить подобной несправедливости. Федерико, грядут тяжелые времена — для Ордена, для Церкви, для всего человечества. Святой Отец провидит то, что может случиться, и требует от князей Церкви бороться со Злом во исполнение священных обетов. — Кардинал наклонился к де Сойе. — Федерико, я открою тебе тайну. Сейчас ты узнаешь то, относительно чего миллиарды верующих будут пребывать в неведении еще не один месяц. На Галактическом Синоде Его Святейшество объявил крестовый поход.

— Крестовый поход? — переспросил де Сойя. Слова кардинала подействовали даже на невозмутимого монсеньора Одди, который тихонько кашлянул.

— Крестовый поход против Бродяг, — громыхнул Августино. — На протяжении веков мы только оборонялись, возводили Великую Стену, чтобы защитить христианский мир от вражеской агрессии, но с этого самого дня, по воле Божьей, Орден и Церковь переходят в наступление.

— Что это значит? — Де Сойя знал, что битва на ничейной территории между Великой Стеной и владениями Бродяг идет достаточно давно — корабли нападают и отступают, эскадры перегруппировываются и снова бросаются в бой. Но ведь существует фактор запаздывания; по бортовому времени с Пасема до конца Великой Стены лететь около двух лет, а по объективному — свыше двадцати.

Координировать действия практически невозможно, поэтому крупных операций и не бывает…

Кардинал криво усмехнулся:

— Пока мы с тобой беседуем, каждая планета на территории Ордена и Протектората получила предписание построить звездолет. По звездолету от планеты.

— Разве у нас мало звездолетов?

— На этих кораблях установят такие же двигатели, как те, что стоят на твоем «Рафаиле». Но мы строим не авизо, а тяжелые крейсеры, самые мощные и смертоносные корабли в нашем рукаве галактики. Они смогут совершать прыжки в любую точку пространства, а времени на прыжок будут тратить меньше, чем требуется «челноку», чтобы спуститься с орбиты на поверхность. Экипаж каждого из кораблей, названного в честь планеты, на которой его построили, будет состоять из офицеров Ордена, готовых умереть и воскреснуть ради спасения веры. Один такой звездолет сможет уничтожить целый Рой.

Де Сойя кивнул:

— Значит, вот как Его Святейшество намерен справиться с угрозой, которую представляет девочка? Я правильно понял, ваше высокопреосвященство?

Кардинал уселся в кресло с таким видом, словно устал ходить.

— Не совсем, Федерико, не совсем. Новые корабли начнут строить не сегодня и не завтра. А мерзкий суккуб продолжает распространять заразу. В настоящий момент все зависит от тебя и твоей команды.

— Команды? — переспросил де Сойя. — А в нее входят сержант Грегориус и капрал Ки?

— Разумеется, — проговорил кардинал.

— Ваше высокопреосвященство упоминали о замене стрелку Реттигу… — У де Сойи мелькнула шальная мысль: а что, если к нему приставят кардинала священной инквизиции? По спине поползли мурашки.

Кардинал разжал пальцы, как бы открывая шкатулку с драгоценностями.

— У тебя будет новый член экипажа.

— Офицер Ордена? — спросил капитан. Может, у него потребуют передать новичку папский диск?

Августино покачал головой. Массивный подбородок кардинала двигался словно по собственной воле.

— Нет, Федерико. Обыкновенный солдат, правда, специально обученный. Из таких будет состоять возрожденное Христово Воинство. — Де Сойя никак не мог понять, к чему клонит собеседник. Похоже, Церкви не дают покоя эксперименты Бродяг с нанотехнологией. Но если так, это попахивает кощунством… Кардинал вновь будто угадал, о чем думает капитан. — Не беспокойся, Федерико. Это человек, христианин, просто прошедший новый специальный курс тренировок.

— Обыкновенный солдат… — повторил озадаченный де Сойя.

— Воин, — поправил кардинал. — Первый из участников объявленного сегодня Его Святейшеством крестового похода.

Де Сойя потер подбородок:

— Надеюсь, он будет подчиняться только мне, как Ки с Грегориусом?

— Конечно, конечно… — Кардинал откинулся на спинку кресла и сложил руки на выступавшем из-под сутаны животе. — Единственно что… Его Святейшество по совету священной канцелярии вручил ей диск, чтобы она могла принимать самостоятельные решения, необходимые для выполнения задания.

— Это женщина? — удивился де Сойя. Если папские диски будут у него и у загадочного «воина», точнее, воительницы, кто же из них станет главным? За все годы службы капитан ни разу не оказывался в столь нелепом положении. Уж лучше бы сразу разжаловали, подумалось ему.

Кардинал Лурдзамийский подался вперед и негромко произнес:

— Федерико, Его Святейшество по-прежнему целиком и полностью полагается на твои знания и опыт. Однако Господь открыл Святому Отцу ужасную необходимость, от которой он, зная твои убеждения, желает тебя избавить.

— Ужасная необходимость? — Де Сойе показалось, он догадывается, что скрывается за этой формулировкой.

На лице кардинала играли тени.

— Этот выродок, этот суккуб ни в коем случае не должен ускользнуть. Исцелив Тело Христово, мы сделаем первый шаг к всеобщему благополучию.

Перед тем как открыть рот, де Сойя досчитал до десяти.

— Значит, я найду девочку, а ваш… воин ее убьет?

— Да, — ответил Августино.

Никто из присутствовавших не сомневался в том, что де Сойя согласится на подобные условия. Христиане вообще и офицеры флота, а также священники-иезуиты в частности никогда не отказывались от обязанностей, которые возлагали на них Святой Отец и Матерь-Церковь.

— Когда я увижу нового члена экипажа? — справился капитан.

— «Рафаил» сегодня же отправится к Седьмой Дракона, — сообщил монсеньор Одди. — Новый член экипажа уже на борту.

— Могу я узнать, как ее зовут и какое у нее звание? — Де Сойя повернулся к монсеньору Одди, но ответил ему Августино:

— Звания у нее пока нет. Со временем она станет офицером одного из Крестовых Легионов. Пока вам следует обращаться к ней по имени. А зовут ее Немез. Радаманта Немез.

Кардинал искоса поглядел на Одди. Тот поднялся, давая понять, что аудиенция подошла к концу. Де Сойя торопливо последовал примеру монсеньора.

Августино поднял руку, благословляя. Де Сойя наклонил голову.

— Да пребудет с тобою наш Господь и Спаситель, Иисус Христос, да убережет Он тебя от опасности и дарует победу. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.

— Аминь, — пробормотал монсеньор Лукас Одди.

— Аминь, — произнес де Сойя.

Глава 44

Как выяснилось, вокруг находились и другие здания, вмерзшие в ледяной покров Седьмой Дракона. Этакие остатки былой роскоши, гигантские насекомые в сверкающем янтаре…

Отец Главк оказался человеком добродушным и веселым. Его сослали на Седьмую Дракона за принадлежность к одному из последних тейярдианских орденов. Когда Папа Юлий Шестой издал буллу, в которой объявил философские воззрения антипапы кощунственными, орден распустили, а его членов кого отлучили от Церкви, а кого отправили в глухие уголки с глаз долой. Впрочем, отец Главк отнюдь не считал, что провел пятьдесят семь лет в изгнании, — он полагал, что исполняет свое предназначение.

Чичатуки не выказывали особого интереса к религии, да и священник, как он сам признался, не слишком стремился обратить их в христианство. Отец Главк восторгался мужеством и благородством чичатуков и преклонялся перед их культурой, которую они сумели сохранить в столь неблагоприятных условиях. До того как ослеп — это была снежная слепота, нечто вроде одновременного воздействия холода, вакуума и радиации, — он частенько путешествовал вместе с чичатуками.

— Раньше их было больше, — сказал священник. Мы сидели в его ярко освещенном кабинете. — Что поделаешь, времена меняются… Там, где прежде обитали десятки тысяч, теперь с трудом выживают несколько сотен.

В первые дни Энея с А.Беттиком, как правило, беседовали со стариком, а я бродил по городу.

Помню свой первый выход. Я спустился во мрак туннеля, прихватив с собой плазменную винтовку и лампу. Отец Главк объяснил, что свет отпугивает арктических призраков. Этажей через двадцать я нашел ход, который вывел меня к другим зданиям. Во льду были вырезаны своеобразные вывески — «СКЛАД», «СУД», «ЦЕНТР СВЯЗИ», «КОНСУЛЬСТВО ГЕГЕМОНИИ», «ОТЕЛЬ» и так далее; эти надписи когда-то нанес световым пером отец Главк. Заглянув в несколько зданий, я убедился, что священник, несмотря на слепоту, время от времени покидает свой кабинет и наведывается в город. В третьем по счету здании я обнаружил склад, в котором хранились топливные таблетки. Отец Главк использовал их для освещения и обогрева своего жилища, а также выменивал на них продовольствие.

— Призраки обеспечивают чичатуков всем, кроме горючих материалов, — заметил он однажды. — А таблетки дают свет и немного тепла. И потом, нам нравится торговаться. Мясо и шкуры в обмен на свет, тепло и стариковскую болтовню. Пожалуй, они начали общаться из-за того, что мой отряд состоит из самого прекрасного числа — единицы! На первых порах я скрывал от них, где беру таблетки, но теперь уверен, что Кучиат и все остальные никогда меня не ограбят. Даже ради своих детей.

Откровенно говоря, смотреть в городе было толком не на что. Света, который отбрасывала лампа, на то, чтобы разогнать тьму, не хватало. Если у меня и теплилась в глубине души надежда отыскать некое подручное средство, которое облегчило бы нам дорогу ко второму порталу (быть может, самоходную горелку или что-нибудь еще в том же духе), она быстро иссякла. Не считая обиталища отца Главка, где наличествовали мебель и книги, свет и тепло, пища и разговоры, в городе было холодно и страшно, как в девятом круге Ада.

На третий или четвертый день нашего пребывания в городе я присоединился к своим друзьям, сидевшим в кабинете священника. Прислушиваясь к разговору, я разглядывал книжные полки. Каких только книг там не было — философские и теологические трактаты, астрономические и этнологические тексты, новоантропологические штудии, приключенческие романы, детективы, пособия по плотницкому ремеслу, тома по медицине и зоологии…

— Потеряв тридцать лет назад зрение, — сообщил отец Главк в тот день, когда с гордостью показал нам свою библиотеку, — я больше всего огорчился тому, что утратил возможность перечитывать свои любимые книги. Я как Просперо, только отрекшийся вынужденно. Вы не представляете, скольких трудов мне стоило перетащить сюда три тысячи томов из помещения, расположенного на пятьдесят этажей ниже.

Пока я рыскал по городу, А.Беттик листал книгу за книгой, а Энея читала старику вслух. Однажды, зайдя в кабинет без стука, я увидел на глазах отца Главка слезы…

Разговор шел о религии. Отец Главк рассказывал о Тейяре — о древнем иезуите, а вовсе не об антипапе, которого сверг Юлий Шестой.

— В Первую мировую он был медбратом. Никто бы не осудил Тейяра, если бы он держался подальше от передовой, но он сам выбрал иную стезю. Его награждали за мужество орденами и медалями, в том числе орденом Почетного Легиона.

А.Беттик вежливо кашлянул.

— Прошу прощения, святой отец. Если я не ошибаюсь, Первая мировая — это конфликт, разгоревшийся на Старой Земле еще до Хиджры?

Священник улыбнулся.

— Совершенно верно, мой друг. Начало двадцатого века, страшная война. Она настолько поразила Тейяра своей жестокостью, что он до конца жизни испытывал ненависть к войне как таковой. — Отец Главк сидел в кресле-качалке; в грубом подобии очага светились топливные таблетки, освещавшие и обогревавшие помещение. Впервые за то время, что мы провели на Седьмой Дракона, было по-настоящему тепло. — По образованию Тейяр был геологом и палеонтологом. В тридцатых годах того же столетия, будучи в Китае — так называлось одно из государств Старой Земли, — он выдвинул теорию эволюции как незавершенного, но целенаправленного процесса. Тейяр рассматривал вселенную как стремление Господа объединить в некоем разумном существе Христа Эволюции, Индивидуума и Универсум. Каждая новая ступень эволюции была для Тейяра де Шардена символом надежды, он радовался даже, когда открыли расщепление ядра; космогенез (это его словечко) выдвигал человечество в центр вселенной, ноогенез представлял собой непрерывную эволюцию человеческого сознания, а гоминизация и сверхгоминизация являлись этапами на пути превращения homo sapiens в истинного человека.

— Простите, святой отец, — проговорил я. В уголке сознания промелькнула мысль: «Насколько не соответствует эта беседа об абстрактных понятиях окружающей обстановке — погребенному во льдах городу, лютой стуже и шныряющим во мраке убийцам-призракам». — Мне всегда казалось, что Тейяр был еретиком и утверждал, что человек однажды эволюционирует в Бога.

Священник покачал головой:

— Сын мой, при жизни Тейяра никто и никогда не обвинял в ереси. В 1962 году, правда, священная канцелярия — нынешняя от нее изрядно отличается, уверяю тебя, — выпустила монитум…

— Что выпустила? — переспросила Энея, сидевшая на ковре перед очагом.

— Монитум, предупреждение. Тем, кто изучает работы Тейяра, рекомендовали относиться к его идеям критически. И потом, Тейяр вовсе не говорил, что человек когда-либо станет Богом. Он считал, что разумная вселенная является составной частью процесса эволюции к так называемой «точке Омега», когда все мироздание, и люди в том числе, станут едины с Божеством.

— Как вы думаете, включил бы он в мироздание Техно-Центр? — Энея обняла руками колени.

Священник перестал раскачиваться и погладил бороду.

— Ученые последователи Тейяра бились над этим вопросом на протяжении столетий. Я не ученый, однако мне кажется, что в своем энтузиазме он вспомнил бы обо всех.

— Но ведь ИскИны произошли от машин, — сказал А.Беттик. — А их представление о Высшем Разуме, насколько я понимаю, сильно отличается от христианского. Бог Техно-Центра — холодный, равнодушный, способный учесть все варианты, но предсказуемый…

Отец Главк кивнул:

— ИскИны думают, сын мой. Их предки были сконструированы на основе ДНК…

— Чтобы вычислять, — вставил я. Бр-р! Не хватало еще, чтобы выяснилось, что у ИскИнов есть души!

— Сын мой, а чем занимались наши ДНК на протяжении первых сотен миллионов лет существования жизни? Питались? Убивали? Размножались? Или ты полагаешь, что даже столь далекие предки человека неизмеримо выше древних ИскИнов, созданных на основе кремниевых соединений и ДНК? Тейяр сказал бы, что Господь создал разум для того, чтобы вселенная осознала себя и постигла Его волю.

— Техно-Центр использовал людей как сырье для своего проекта, а потом собирался уничтожить человечество.

— Но ведь не уничтожил, правда?

— Это не его заслуга.

— Человечество развивается — а оно, безусловно, развивается, — потому, что не может не развиваться, и его заслуги в этом тоже нет. Эволюция приводит к появлению человека, а человек долго и мучительно обретает человечность…

— Сострадание, — проговорила Энея.

Отец Главк повернулся к девочке:

— Правильно, милая. Но люди ни в коей мере не являются единственным воплощением человечности. Наши вычислительные машины, как только начали осознавать себя, стали частью того же процесса. Они могут сопротивляться, могут противодействовать, преследуя собственные цели. Однако вселенная продолжает ткать узор, который объединяет всех.

— У вас выходит, что вселенная похожа на машину, — заметил я. — Запрограммированная, неотвратимая, неумолимая — раз включили, и не остановить…

Старик вновь покачал головой:

— Вовсе нет, сын мой… Вселенная далеко не машина и она вовсе не неумолима. Пришествие Христа научило нас тому, что на свете нет ничего неотвратимого. Исход всегда сомнителен. Выбрать свет или тьму, решает сам человек, точнее, разумное существо.

— Но Тейяр считал, что в конечном итоге сострадание и человечность победят? — спросила Энея.

Отец Главк указал на стеллаж за спиной девочки.

— Там должна быть книга… На третьей полке… С голубой закладкой, которую я оставил лет тридцать тому назад. Нашла?

— «Заметки, записные книжки и письма Тейяра де Шардена», — прочла Энея. — Эта?

— Она самая. Открой, пожалуйста, на закладке. Я там кое-что подчеркнул. Это едва ли не последнее, что видели мои глаза…

— Письмо, датированное декабрем 1919 года?

— Верно. Читай.

Энея поднесла книгу поближе к свету.

— «Обратите внимание: я не определяю абсолютную ценность творений человеческих рук. По моему убеждению, они исчезнут и появятся в новой форме, о которой мы пока даже не догадываемся. С другой стороны, эти предметы обладают преходящей ценностью — они суть необходимые стадии процесса, которые мы (люди в целом) должны миновать в ходе своего преображения. Я восхищаюсь не формой, а функцией, каковая заключается в том, чтобы неким таинственным образом создавать сначала богоподобное, а затем, по милости Господней, и божественное».

Наступила тишина, которую нарушало только шипение пламени да негромкое поскрипывание и постанывание льда. Наконец отец Главк произнес:

— Вот что сделало Тейяра еретиком в глазах нынешнего Папы. А мой грех состоял в том, что я поверил в идеи Тейяра. И вот кара за грехи. — Он обвел рукой помещение. Нам сказать было нечего. Неожиданно отец Главк рассмеялся и положил руки на колени. — Но моя матушка говорила, что, когда в доме есть еда и можно посидеть с друзьями, не страшна никакая кара. Месье Беттик! Я обращаюсь к вам так, потому что буква «А» в вашем имени отделяет вас от людей, а это в корне неверно. Итак, месье Беттик…

— Слушаю, сэр.

— Окажите услугу старику, сходите на кухню и поищите кофе. А я тем временем приготовлю суп и подогрею хлеб. Месье Эндимион?

— Да, святой отец?

— Вас не затруднит спуститься в винный погреб и принести лучшее из вин, какое сможете найти?

Я улыбнулся:

— На сколько этажей мне придется спуститься, святой отец? Надеюсь, не на пятьдесят?

Священник усмехнулся:

— Сын мой, я имею привычку выпивать всякий раз, когда сажусь за стол. Если бы погреб располагался так низко, я был бы в гораздо лучшей форме. Нет, поскольку я стар и ленив, то храню вино всего лишь этажом ниже. Рядом с лестницей.

— Ясно.

— Я накрою стол, — вызвалась Энея. — Чур, завтра вечером моя очередь готовить.

И каждый из нас занялся своим делом.

Глава 45

«Рафаил» совершил прыжок к Седьмой Дракона. Капитана де Сойю и прочих путешествовавших на борту «архангела» ввели в заблуждение: двигатель авизо вовсе не являлся модификацией двигателя Хоукинга, изобретенного еще до Хиджры и позволявшего кораблю лететь быстрее света. На самом деле двигатель «Рафаила» был в известной мере фикцией: когда звездолет разгонялся до скорости, необходимой для квантового прыжка, компьютер как бы подключался к некоей системе, известной под названием Связующей Пропасти. Импульс от находившегося неизвестно где источника энергии поступал на устройство, которое искажало подпространство, видоизменяя пространственно-временной континуум. Люди этого не выдерживали и умирали в муках — клетки лопались, кости расплющивались, синапсы отказывали, внутренние органы превращались в кашицу… Впрочем, что происходит в точности, не знал никто — все воспоминания о последних секундах жизни перед прыжком при воскрешении стирались из памяти.

«Рафаил» начал торможение, приближаясь к Седьмой Дракона на ядерном двигателе с ускорением в двести «g». Тела капитана де Сойи, сержанта Грегориуса и капрала Ки вновь превратились в кашицу, поскольку корабль экономил энергию и не включал внутреннее силовое поле. Но четвертый член экипажа, Радаманта Немез, откинула крышку реаниматора и огляделась по сторонам. Ее тело слегка сплющилось под воздействием чудовищного ускорения, однако Радаманта была жива. Система жизнеобеспечения, как того требовала заложенная в бортовой компьютер программа, бездействовала — кислород не подавался, давление было значительно ниже нормы, температура составляла минус тридцать по Цельсию. Чтобы выжить в подобных условиях, обыкновенному человеку требовался космический скафандр, но Радаманта, похоже, не обращала на мелочи никакого внимания. Она лежала в своем красном комбинезоне и поглядывала на мониторы, изредка обращаясь через нейрошунт к компьютеру.

Шесть часов спустя включилось внутреннее силовое поле и начался процесс воскрешения. Система жизнеобеспечения по-прежнему не работала, однако Радаманта, игнорируя такой пустяк, как двести «g», встала, расправила плечи и направилась в соседнее помещение, где вызвала на монитор карту Седьмой Дракона и быстро обнаружила русло реки Тетис. Приказала компьютеру включить видео, провела пальцами по возникшим перед ней ледяным складкам, застругам и глубоким трещинам. Пометила здание, макушка которого торчала из ледника километрах в тридцати от реки.

Через одиннадцать часов после начала торможения «Рафаил» вышел на орбиту Седьмой Дракона. Теперь система жизнеобеспечения работала с полной нагрузкой, но Радаманте Немез было, по-видимому, все равно. Перед тем как покинуть корабль, она проверила мониторы реаниматоров. До того как де Сойя и остальные придут в себя, оставалось не меньше двух дней.

Немез заняла пилотское кресло в кабине посадочного модуля, подключилась к системе управления, скомандовала: «Отделение» и направила модуль в атмосферу планеты, двигаясь вдоль терминатора и не пользуясь никакими приборами. Через восемнадцать минут модуль совершил посадку в двухстах метрах от обледенелой макушки небоскреба.

Ледник искрился в солнечном свете. На темном небе не было ни единой звезды. На полюсах планеты продолжали функционировать громадные термосистемы, перемещавшие по поверхности воздушные массы со скоростью около четырехсот километров в час. Радаманта Немез распахнула люк, и не подумав надеть один из находившихся в шлюзе скафандров. Не дожидаясь, пока модуль выдвинет трап, она спрыгнула на лед и, несмотря на силу тяжести в 1,7g, приземлилась на ноги. В ступни вонзились ледяные иглы.

Немез включила защитный режим, видоизменивший кожный покров на глубину ноль целых восемь десятых миллиметра. Стороннему наблюдателю показалось бы, что невысокая, плотно сбитая женщина с черными волосами и бездонными черными глазами превратилась вдруг в сверкающую, переливающуюся, как ртуть, статую. В следующую секунду статуя устремилась к небоскребу со скоростью тридцать километров в час, остановилась, не найдя входа, и ударом кулака пробила сталепластовую панель. Протиснулась внутрь, подошла к шахте лифта, раздвинула двери. Обледенелый колодец был пуст — лифт давным-давно рухнул вниз.

Радаманта Немез прыгнула в колодец и со все возрастающей скоростью полетела во мрак. На одном из этажей мелькнул свет. Она ухватилась за стальной поручень, и падение прекратилось, невзирая на то, что скорость в тот момент достигла уже ста пятидесяти метров в секунду.

Немез выбралась из шахты, огляделась по сторонам, отметила про себя мебель, лампы и книги. На кухне ей встретился старик. Услышав шаги, он поднял голову.

— Рауль? Энея?

— Правильно. — Радаманта Немез двумя пальцами сдавила горло старика и подняла его над полом. — Где девочка, которую зовут Энея? Где они все?

Как ни странно, слепой старик даже не вскрикнул. Уставившись невидящим взором в потолок, он процедил сквозь зубы:

— Не знаю.

Немез кивнула и уронила старика на пол. Уселась на него верхом, приставила к глазу указательный палец. В мозг слепца проник микрощуп, который тут же «подключился» к нужному участку коры.

— Ну, святой отец, — проговорила Радаманта, — начнем снова. Где девочка? Кто ее сопровождает? Куда они пошли?

По волоконно-оптическому каналу начала поступать информация — мало-помалу затухающие всплески энергии.

Назад: Глава 34

Дальше: Глава 46

KinogoBlue

Постоянно донимаетесь с проблемы, то что стоит присмотреть увлекательное у ближайшее досуг? С источнике бесплатного также новых кинофильмов Киного Запретная Зона 3D (2015) смотреть онлайн бесплатно Вы можете скоропостижно обнаружить подходящий вариант киноленты распространенного жанра касательно содействия панели навигации, фильтрации или области поисковой системы. KINOGO все определил взамен посетителей также сделали подбор сериалов более лучше, по главной стороне зрители сможете оценить недавно новые сезон, известные многосерийное кино и предельно высокие кино, в случае в период если захотите посмотреть трейлеры актуальных кино данного года, тогда кликайте у вкладку «Уже скоро у большом экране» и смотрите достаточно ближайшие кино по сеансах кино. Короткое определение темы, сделанный показатель со стороны любителей кино плюс свободные рассуждения подсказывают Вам подготовить кино, который подойдет вовсе не лишь посетителю, еще возможно всем близким. Заходите затем включайте качественные сериалы непременно сегодня!

greenpescom

Большое число людей умеют делать приятные рекомендации у виде денег, благодаря этому всемирный букмекер Мальбет не стоит у сторонке затем рекомендует специально для совершенно первых игроков уникальное стимул по виде бонусных средств в десяти тысяч четыреста купюр виртуальных денег во время указания пароля. Просмотреть промокод вполне нетрудно благодаря указанному интернет-ресурсу промокод на мелбет, каков по очереди преподносит руководство одержания и использования действующего числа текущего года, который предоставляет выполнимость 100% одержать начисление в размере десяти тысяч четыреста рублей при создания аккаунта, деньги Вы сможет поставить на футбол или другой спорт с высоким коэффициентом. Здесь на указанном сайте пользователи сумеют просмотреть комбинацию под получения вознагражения на актив у онлайн казино Мальбет либо специально для ставок на события. Актуальный код функционирует собственно к концу текущего периода, пользователи сумеют указать код для себя либо поделиться со своими друзьями к тому же коллегами, какие также имеют возможность использовать его во время создания аккаунта.

spbdosukru

путаны озерки