Глава 15
Еще в детстве, глядя, как поднимается дым над кострами в кругу фургонов, как появляются на темнеющем лазурном небе холодные, равнодушные звезды, размышляя о том, что меня ждет в будущем, я остро ощутил иронию судьбы. Сколько происходило событий, на первый взгляд незначительных, а то и нелепых, важности которых я попросту не сознавал! Постигнув это в детстве, я в дальнейшем сталкивался с иронией судьбы практически беспрестанно.
На Энею я наткнулся по чистой случайности. Поначалу фигур было две, та, что пониже, молотила кулаками по груди высокой; но когда я подлетел поближе, девочка оказалась в полном одиночестве.
Мы молча уставились друг на друга. Лицо девочки выражало потрясение и ярость, глаза красные, прищуренные — то ли чтобы в них не лез песок, то ли по какой другой причине; кулачки сжаты, свитер так и норовит улететь вместе с рубашкой; темно-русые волосы (позже я разглядел, что у Энеи несколько светлых прядей) растрепались, на щеках разводы слез; тапочки на резиновой подошве — ну и обувь для путешественницы во времени! — на плече висит рюкзачок… Я, должно быть, производил впечатление безумца: коренастый, мускулистый, не слишком толковый на вид детина двадцати семи лет, лежащий плашмя на ковре-самолете; лицо скрыто очками и платком, грязные волосы стоят дыбом, одежда вся в песке…
Глаза Энеи изумленно расширились. Я не сразу понял, что ее взгляд устремлен не на меня, а на ковер.
— Залезай! — крикнул я. Мимо, стреляя на бегу, проскочили фигуры в боевых скафандрах.
Энея не обратила на меня ни малейшего внимания. Она резко обернулась, будто разыскивая существо, на которое недавно нападала. Я заметил, что руки девочки покрыты кровоточащими порезами.
— Будь ты проклят! — воскликнула она со слезами в голосе. — Будь ты проклят!
Таковы были первые слова, услышанные мною от мессии.
— Залезай! — повторил я и сделал движение, словно собираясь спрыгнуть и схватить ее.
Девочка повернулась, пристально поглядела на меня и произнесла (как ни странно, вой ветра не заглушил ее слов):
— Снимите платок.
Я подчинился. В рот тут же набился песок.
Похоже, моя физиономия показалась Энее заслуживающей доверия. Девочка забралась на дрожащий, словно от возбуждения, ковер, уселась у меня за спиной; нас разделяли только рюкзаки. Я снова повязал платок и крикнул:
— Держись!
Она ухватилась за край ковра.
Я отдернул рукав и бросил взгляд на хронометр. До появления звездолета над Башней Хроноса оставалось меньше двух минут. За это время, тем паче в таких условиях, мне даже не найти входа в Третью Пещерную Гробницу. Внезапно из-за дюны вывалился бронированный «скарабей», чуть не раздавивший нас всмятку; хорошо, что он круто свернул влево и принялся палить по невидимой цели.
Я прикоснулся к золотым нитям. Ковер устремился ввысь, набирая скорость. Я то и дело сверялся с компасом. Пока не выберемся из долины, будем лететь строго на север — не хватало еще в довершение всего врезаться в стену ущелья!
Под нами промелькнуло громадное каменное крыло. «Сфинкс!» — крикнул я и тут же устыдился собственной глупости. Кому я объясняю — человеку, который только что появился из этой самой гробницы!
Прикинув, что мы должны были подняться на несколько сотен метров, я вновь прикоснулся к нитям, задавая автопилоту направление. Нас обняло силовое поле, сквозь которое все же проникали песчинки. «На такой высоте мы ни во что не вре…» Я не договорил. Из клубов пыли неожиданно вынырнул огромный скиммер. Не знаю, как мне удалось среагировать, но я успел. Ковер спикировал вниз, мы удержались на нем только благодаря силовому экрану. Скиммер пронесся мимо на расстоянии не больше метра. Попав в воздушный поток из турбины скиммера, ковер под нами заходил ходуном.
— Елки-палки, — проговорила Энея. — Вот это да!
Неужели все мессии изъясняются подобным образом?
Я выровнял ковер и поглядел вниз, пытаясь различить хоть какой-нибудь ориентир. Зря мы забрались так высоко — ковер наверняка засекли все окрестные тактические датчики, детекторы, радары и системы наведения. Интересно, почему в нас не стреляют? Может, никак не разберутся в суматохе? Я посмотрел на Энею, которая старалась спрятать лицо от ветра за моим вещмешком.
— С тобой все в порядке?
Она кивнула. Мне показалось, что девочка плачет. Впрочем, я мог и ошибиться.
— Меня зовут Рауль Эндимион.
— Эндимион, — повторила девочка. Нет, она не плакала, глаза у нее были красные, но сухие.
— А ты — Энея… — Внезапно я понял, что не знаю, что сказать. Сверился с компасом, подкорректировал курс. Оставалось надеяться, что мы и впрямь ни во что не врежемся. А вдруг сейчас над головой возникнет плазменный выхлоп? Увы, мои ожидания не оправдались.
— Вас прислал дядя Мартин, — сказала девочка. То был не вопрос, а констатация факта.
— Совершенно верно. Мы летим… э-э… У Башни Хроноса нас должен ждать звездолет, но мы слегка опаздываем…
Метрах в тридцати справа вспыхнула молния. Мы оба инстинктивно моргнули и прижались к ковру. Я до сих пор не знаю, что это было — то ли действительно полыхнула молния, то ли по нам кто-то выстрелил. В сотый раз за бесконечный день я проклял того, кто не позаботился оборудовать ковер навигационными приборами: ни тебе альтиметра, ни спидометра… Судя по тому, как ревел снаружи силового экрана ветер, мы летели с весьма приличной скоростью, но точнее определить было нельзя. Этот полет напоминал мои приключения в подземном лабиринте, но там я мог хотя бы положиться на автопилот. Что ж, даже если у нас на хвосте вся Швейцарская Гвардия, скоро придется притормозить: впереди Уздечка с ее высоченными скалами. На скорости около трехсот километров в час мы достигнем гор и Башни Хроноса за шесть минут. Я вновь поглядел на хронометр. С момента взлета прошло четыре с половиной минуты. Если верить карте, пустыня резко обрывалась у гор. Ладно, еще минута, и…
Все произошло одновременно.
Мы вырвались из когтей песчаной бури. Она не то чтобы сошла на нет, мы просто вылетели из нее, словно выбрались из-под одеяла. Я увидел, что ковер движется вниз — или земля поднимается ему навстречу — и мы вот-вот врежемся в валун.
Энея вскрикнула. Я вцепился обеими руками в золотые нити. Сила тяжести придавила нас к ковру, но мы все-таки перелетели через валун. И тут же метрах в двадцати прямо перед нами возникла скальная стена. Тормозить было некогда.
Мне было известно, что устройство Шолохова позволяет ковру подниматься и опускаться строго вертикально и что силовой экран не дает пассажирам упасть (какая забота! Ну да, он ведь сконструировал ковер для своей ненаглядной племянницы).
Настало время проверить это на практике.
Энея обхватила меня руками за талию. Ковер пошел вверх под углом девяносто градусов. Для маневра у нас было всего-навсего двадцать метров; когда ковер наконец выровнялся, от стены его отделяло несколько сантиметров. Я подался вперед всем телом и задрал край ковра, постаравшись не задеть левитационные нити. Энея крепче прижалась ко мне. Пока мы не перевалили через гребень, я не оглядывался — не хватало еще обнаружить, что я страдаю не только клаустро-, но и агорафобией.
Мы взмыли над гребнем — как ни странно, там виднелись каменные лестницы и террасы с горгульями, — и я выровнял ковер.
На балконах и террасах на восточном фасаде Башни Хроноса размещались посты наблюдения, детекторы и зенитные установки швейцарских гвардейцев. Вершина Башни маячила в сотне метров над нами, над нашими головами нависали каменные балконы, заполненные солдатами в боевых скафандрах.
Все до единого были мертвы. Живые в таких позах не лежат. Казалось, Башню забросали плазменными гранатами. Но боевые скафандры выдерживают и не такое, почему же их разнесло буквально вдребезги?
— Не смотри, — проговорил я, замедляя движение ковра. Мое предупреждение запоздало: Энея не сводила глаз с Башни.
— Будь ты проклят! — вырвалось у нее.
— Кто? — спросил я. Ответа не последовало. В следующий миг нам открылся сад у южного фасада Башни. Догорающие «скарабеи», рухнувший скиммер, бесчисленные мертвые тела, словно игрушки, разбросанные капризным ребенком… У затейливой изгороди догорала лучевая установка, способная уничтожить звездолет на орбите.
В шестидесяти метрах над центральным фонтаном завис в воздухе корабль Консула. Его окутывали клубы пара. Я увидел А.Беттика, который махал нам из открытого люка.
Андроиду пришлось отпрыгнуть в сторону, иначе мы бы точно врезались в него. Ковер запрыгал по коридору.
— Сматываемся! — рявкнул я. Как выяснилось, команды не требовалось — то ли обо всем позаботился А.Беттик, то ли корабль и не нуждался в приказах. Ускорение прижало нас к полу; сработали компенсаторы, окутав наши тела силовыми коконами. Взревел реактивный двигатель; со свистом рассекая атмосферу, звездолет Консула устремился прочь от Гипериона и впервые за два столетия снова вышел в космос.
Глава 16
— Долго я был без сознания? — Капитан де Сойя схватил молодого врача за лацкан кителя.
— Э-э… Минут тридцать — сорок, сэр, — пролепетал врач, тщетно пытаясь высвободиться.
— Где я? — Теперь де Сойя чувствовал боль — вполне терпимую, но пронизывающую все тело.
— На «Святом Фоме», сэр.
— А, транспортник… — У капитана кружилась голова. Он поглядел на свою ногу. Турникет сняли. Нога держалась непонятно на чем — кость раздроблена, мышцы порваны… Должно быть, Грегориус сделал ему инъекцию обезболивающего — не настолько сильного, чтобы полностью снять боль, но обладающего наркотическим действием. — Черт!
— Боюсь, хирурги настроены ампутировать. Правда, придется немножко подождать, сэр. Сейчас мы оказываем помощь тем, кому она нужнее всего…
— Не пойдет. — Де Сойя наконец заметил, что держит врача за китель, и разжал пальцы.
— Простите, сэр?
— Никаких ампутаций, пока я не переговорю с капитаном этого корабля.
— Сэр… Святой отец… Если вы умрете…
— Сынок, мне умирать не впервой. — Де Сойя справился с приступом головокружения. — Меня сюда доставил мой сержант?
— Так точно, сэр.
— Он еще здесь?
— Да, сэр. Ему накладывают повязки…
— Пускай немедленно явится ко мне.
— Святой отец, ваши раны…
— Лейтенант? — уточнил де Сойя, поглядев на нашивки медика.
— Так точно, сэр.
— Ты видел папский диск? — Очнувшись, капитан перво-наперво не преминул убедиться, что платиновый диск по-прежнему висит у него на шее.
— Так точно, сэр. Вот почему мы хотели…
— Если не хочешь, чтобы тебя казнили… раз и навсегда… заткнись и пришли сюда моего сержанта.
Даже без боевого скафандра Грегориус казался великаном. Де Сойя окинул взглядом многочисленные повязки и понял, что сержант, вынося его с поля боя, рисковал своей жизнью. Учтем, но сейчас главное не это.
— Сержант!
Грегориус вытянулся по стойке «смирно».
— Приведи ко мне капитана корабля. Поторопись, иначе я снова потеряю сознание.
Капитан «Святого Фомы», средних лет лузианин, был невысок ростом, но крепко сбит, как все уроженцы Лузуса. Сверкающую лысину дополняла аккуратно подстриженная борода с проседью.
— Отец де Сойя, капитан Лемприер. Честно говоря, сэр, у меня очень много дел. Хирурги уверяют, что не спускают с вас глаз. Чем я могу помочь?
— Расскажите, что произошло. — С капитаном Лемприером де Сойя был знаком заочно: они несколько раз выходили на связь друг с другом. Говорил Лемприер уважительным тоном. — Сержант! — окликнул де Сойя, заметив, что Грегориус собирается выйти из каюты. — Останьтесь. Итак, я слушаю, капитан.
Лемприер откашлялся.
— Генерал Барнс-Эйвне погибла. Насколько можно судить, приблизительно половина швейцарских гвардейцев, находившихся в Долине Гробниц Времени, мертва. На поверхности планеты разворачиваются передвижные операционные, где оказывают помощь раненым. Мертвецов же помещают в реаниматоры, воскрешения им придется подождать, пока мы не прибудем на Возрождение-Вектор.
— Возрождение-Вектор? — переспросил де Сойя. Ему чудилось, будто он не лежит на кровати, а плавает в воздухе. Он и впрямь плавал — насколько позволяли ремни, придерживавшие его тело в лежачем положении. — Что у вас творится, капитан? Где гравитация?
— Силовой экран поврежден в сражении, сэр. — Лемприер криво усмехнулся. — А на Возрождение-Вектор мы направляемся потому, что там находится наша база. У нас приказ — по завершении операции вернуться туда.
Де Сойя засмеялся, но, услышав собственный полубезумный смех, умолк.
— Кто сказал, что операция завершена, капитан? И о каком сражении речь?
Лемприер бросил взгляд на сержанта Грегориуса. Тот смотрел прямо перед собой.
— Сэр, пострадала также десятая часть кораблей поддержки и прикрытия.
— Десятая часть? — Боль накатила волной, вызвав у де Сойи прилив раздражения. — То есть один из каждых десяти? Иными словами, потери составляют десять процентов?
— Если бы так, сэр, — вздохнул Лемприер. — Свыше шестидесяти. Погиб капитан «Бонавентуры» Рамирес и все его офицеры. Мой первый помощник тоже мертв. А на «Святом Антонии» недосчитались половины экипажа.
— Что с кораблями? — Де Сойя понимал, что через минуту-другую вновь потеряет сознание — а может, и жизнь.
— На «Бонавентуре» произошел взрыв. Уничтожена по крайней мере половина помещений на корме. Двигатель уцелел…
Де Сойя прикрыл глаза. Он прекрасно представлял себе, что такое взрыв на космическом корабле — хуже может быть, только если взорвется двигатель Хоукинга. Впрочем, это означает быструю и безболезненную смерть; а когда в корпусе зияют дыры — как в его собственной ноге, — смерть оказывается медленной и мучительной.
— А «Святой Антоний»?
— Поврежден, но может передвигаться самостоятельно. Капитан Сати жив…
— Где девчонка? — перебил де Сойя, перед глазами которого поплыли черные пятна.
— Девчонка? — переспросил Лемприер. Сержант Грегориус сказал ему что-то, чего де Сойя не разобрал. В ушах звенело все сильнее. — Ах да. Объект номер один. Судя по всему, она находится на борту звездолета, который взлетел с планеты и готовится сейчас к переходу…
— Звездолет! — Усилием воли де Сойя сумел сохранить сознание. — Откуда, черт побери, он взялся?
— С Гипериона, сэр, — произнес Грегориус, не сводя взгляда с переборки. — Когда начался… гм… ПП, этот корабль занял позицию у Башни Хроноса, забрал девочку и того, с кем она прилетела…
— На чем? — перебил де Сойя.
— На чем-то вроде одноместного ТМП. Наши умники никак не могут разобраться, почему эта штука летает, если электромагнитные двигатели на Гиперионе не действуют. В общем, пока шла бойня, корабль забрал девчонку и теперь разгоняется до спин-скорости.
— Бойня. — Де Сойя заметил, что у него течет слюна, вытер подбородок тыльной стороной ладони, стараясь не смотреть на искалеченную ногу. — Кто устроил эту бойню, сержант? С кем мы сражались?
— Трудно сказать, сэр, — ответил вместо Грегориуса Лемприер. — Как в прежние времена… во времена Гегемонии… когда из нуль-порталов вываливались морские пехотинцы в полном вооружении… В мгновение ока появились тысячи закованных в броню существ. Сражение продолжалось не дольше пяти минут. А потом эти твари исчезли.
Де Сойя покачал головой, чтобы отогнать подступающую тьму и расслышать хоть что-нибудь сквозь звон в ушах. Слова Лемприера казались лишенными какого бы то ни было смысла.
— Тысячи? Куда они могли исчезнуть?
Грегориус шагнул вперед:
— Не тысячи, сэр. Всего один. Это был Шрайк.
— Невозможно… — начал Лемприер.
— Это был Шрайк, — повторил чернокожий гигант, не обратив внимания на Лемприера. — Он уничтожил большинство швейцарских гвардейцев и половину экспедиционного корпуса Ордена на Экве, сбил все истребители, вывел из строя оба факельщика, прикончил экипаж звездолета «три К», оставил свою визитную карточку и благополучно смылся. И все за полминуты. Остальное доделали мы сами.
— Ерунда! — воскликнул Лемприер. Он разволновался настолько, что его лысина побагровела. — Бред сивой кобылы! Ересь! Тот, кто сегодня…
— Заткнитесь. — Де Сойе чудилось, будто перед ним открывается длинный, уводящий в неведомые глубины туннель. Следует торопиться, скоро он не сможет произнести ни слова. — Капитан Лемприер, именем Папы Римского, которого я представляю, приказываю вам связаться с капитаном Сати и передать ему следующее: пускай он примет на борт уцелевших членов экипажа «Бонавентуры» и отправляется в погоню за вражеским звездолетом… Ему надлежит засечь координаты перехода и последовать за…
— Святой отец, — не выдержал Лемприер.
— Я еще не кончил! — В ушах де Сойи грохотал водопад, он уже не видел ничего, кроме темных пятен. — Сати должен преследовать звездолет. Это приказ Его Святейшества. Он должен захватить девчонку и доставить ее на Пасем. Грегориус?
— Здесь, сэр.
— Не позволяйте хирургам прикасаться ко мне. Мой авизо цел?
— «Рафаил»? Так точно, сэр. Во время боя на нем никого не было, поэтому Шрайк его не тронул.
— А где мой пилот?.. Хироши?
— Погиб, сэр.
— Вот что, сержант… — Де Сойя с трудом различал голос Грегориуса. — Разыщите катер с пилотом и доставьте меня и своих людей…
— Их осталось только двое, сэр.
— Не перебивайте. Доставьте всех на борт «Рафаила». Корабль знает, что делать. Скажите компьютеру, что мы отправляемся в погоню за девочкой… что надо следовать за «Святым Антонием». И еще, сержант… Вы крещеные, все трое?
— Так точно, сэр.
— Тогда готовьтесь умереть и воскреснуть…
— А как же ваша нога, сэр? — Голос капитана Лемприера доносился издалека. Чудилось, будто его искажает допплеровский эффект.
— Когда воскресну, с ней все будет в порядке, — пробормотал де Сойя. Ему хотелось закрыть глаза и помолиться. Впрочем, он и так ничего не видел — вокруг царил непроглядный мрак. Собрав последние силы, не понимая, говорит ли вслух или про себя, де Сойя произнес:
— Живо, сержант! Бегом!
Глава 17
Признаться, я думал, что столько лет спустя мне будет сложно представить Энею ребенком. Боялся, что в памяти, переполненной воспоминаниями о более поздних событиях — блики света на женском теле среди ветвей орбитального леса, наша первая близость в невесомости, прогулки по висячим дорожкам Цыань-кун Су, под розовыми утесами Хуа Шань, — что в памяти не найдется места для того, что было раньше. Однако мои опасения оказались напрасными. И хотя я страшусь, что не успею рассказать обо всем по порядку, что в любую секунду послышится шипение ядовитого газа, но пропускать ничего не собираюсь. Пускай все идет как идет. Точку в моей истории поставит судьба.
Следом за А.Беттиком мы поднялись в каюту с роялем. Несмотря на громадное ускорение, силовой экран поддерживал постоянную силу тяжести. Я был вне себя от восторга — должно быть, в кровь попало слишком много адреналина. Девочка, похоже, все еще нервничала.
— Я хочу видеть, где мы находимся, — сказала она. — Ну пожалуйста.
Корабль подчинился. Стена за проекционной нишей стала прозрачной и превратилась в окно. Очертания Эквы уменьшались на глазах, лошадиную голову уже закрывали красные пылевые облака. На севере дугой выгибался горизонт. Минуту спустя Гиперион стал шаром: в разрывах облаков виднелись два из трех континентов, ослепительно сверкало Великое Море, архипелаг Девяти Хвостов окружали зеленые отмели. И вот сине-красно-белая сфера осталась позади. Да, мы удирали во все лопатки.
— Где факельщики? — справился я у андроида. — Почему нас не преследуют и до сих пор не уничтожили?
— Мы перехватываем их переговоры, — ответил А.Беттик. — У них хватает забот и без нас.
— Не понимаю. — Я принялся расхаживать по каюте, не находя себе места от возбуждения. — Эта стычка… Кто ее…
— Шрайк, — произнесла Энея, в первый раз посмотрев мне в глаза. — Мы с мамой надеялись, что этого не случится, но… Мне очень жаль. Очень-очень.
Сообразив, что девочка, наверно, не расслышала за воем ветра, как я представлялся, я уселся на подлокотник кушетки и сказал:
— По-моему, мы толком не успели познакомиться. Рауль Эндимион.
Глаза девочки заблестели. Мордашка у нее была симпатичная, несмотря на грязь на щеках и на носу.
— Я помню. Эндимион… Как в поэме.
— В какой поэме? Моя фамилия происходит от названия древнего города.
— Мой отец написал поэму под названием «Эндимион». — Энея улыбнулась. — Какой молодец дядя Мартин. Найти героя с такой фамилией!
Услышав слово «герой», я поморщился. Откровенно говоря, меня отнюдь не прельщала роль героя этой аферы.
— Энея, — проговорила девочка, протягивая руку. — Ну да, вы же знаете. — Какая холодная у нее ладошка.
— Старый поэт говорил, что ты несколько раз меняла имя.
— И снова поменяю, честное слово. — Она протянула руку андроиду. — Энея. Заплутавшая во времени.
А.Беттик низко поклонился, пожал руку девочки и представился.
— К вашим услугам, мадемуазель Брон.
— Просто Энея, — поправила девочка, покачав головой. — Мадемуазель Брон звали мою маму. — И прибавила, заметив выражение моего лица: — Вы о ней слышали?
— Кто же не слышал о Ламии Брон? — пробормотал я, почему-то покраснев. — Она вошла в легенду вместе с остальными паломниками. Существует эпическая поэма, точнее, грандиозное устное предание…
— О Боже! — Энея расхохоталась. — Так дядюшка Мартин закончил свои ублюдочные «Песни»?
Эти слова меня просто шокировали. Наверно, возмущение отразилось на моем лице. Да, в покер мне ни за что не выиграть…
— Простите, пожалуйста. Кажется, вирши старого сатира стали чем-то вроде бесценного достояния Гипериона. Он еще жив, мой дядя Мартин?
— Да, мадемуазель… Энея, — отозвался А.Беттик. — Я имел честь ухаживать за ним на протяжении ста с лишним лет.
— Вы, наверное, святой, месье Беттик. — Девочка состроила гримаску.
— А.Беттик, — поправил андроид. — Нет, я не святой. Просто мы с вашим дядей давно знакомы; к тому же я большой поклонник его таланта.
— Когда мы летали из Джектауна в Град Поэтов на встречу с дядей Мартином, мне попадались андроиды, но вас среди них не было. Говорите, больше ста лет? А какой сейчас год? — Я ответил. — Понятно. — Энея погрузилась в молчание, глядя на искорку, в которую успел превратиться Гиперион.
— Так ты действительно из прошлого? — Вопрос был, конечно, глупее не придумаешь, но в тот день с моими умственными способностями явно что-то случилось.
— Разве дядя Мартин вам не объяснил?
— Объяснил. Ты бежишь от Ордена, верно?
— От Ордена? — переспросила девочка. Она подняла голову, и я увидел у нее на глазах слезы. — А что это такое? — Я моргнул. Мне и в голову не приходило, что кто-то может не знать, что такое Орден. — Выходит, всем заправляет Церковь?
— Можно сказать и так. — Не вдаваясь в подробности, я растолковал, какое место в нашей жизни занимает Церковь.
— Ясно. Мы предполагали, что нечто подобное может произойти. Значит, сны начинают сбываться…
— Какие сны?
— Не обращайте внимания. — Девочка встала, огляделась по сторонам, подошла к роялю и взяла несколько аккордов. — Мы на звездолете Консула.
— Совершенно верно, — откликнулся компьютер. — Я не очень хорошо помню своего прежнего пассажира, но его звали Консулом. А вы были с ним знакомы?
— Нет. — Энея улыбнулась. — С ним была знакома моя мама. Она подарила ему вот это. — Девочка показала на лежавший у трапа присыпанный песком ковер-самолет. — Консул тогда покинул Гиперион, ушел в Сеть и при мне не возвращался.
— Он не вернулся до сих пор, — сообщил корабль. — Моя память повреждена, однако я почему-то уверен, что Консул погиб. — Механический голос сделался деловым. — При выходе из атмосферы у нас запросили позывные, но больше не вызывали. Погони не обнаружено. В течение десяти минут мы выйдем из гравитационного колодца Гипериона. Жду указаний по переходу в спин-режим.
Я посмотрел на девочку:
— Летим к Бродягам? Старый поэт сказал, что ты хочешь отправиться к ним.
— Я передумала. Корабль, назови ближайшую населенную планету.
— Парвати. Расстояние одна целая двадцать восемь сотых парсека. Шесть с половиной дней по корабельному времени, три месяца объективного.
— Кажется, Парвати входила в Сеть? — поинтересовался я.
— Вряд ли, — ответил А.Беттик. — По крайней мере в последние годы перед Падением — точно нет.
— А какая из ближайших к Парвати планет раньше входила в Сеть? — продолжала расспрашивать Энея.
— Возрождение-Вектор, — сообщил компьютер. — Еще десять дней полета по корабельному времени и пять месяцев объективного.
Я нахмурился:
— Не знаю, не знаю… Охотники, которых я сопровождал, обычно прилетали как раз оттуда. Там хозяйничает Орден. Наверняка полным-полно кораблей и солдат.
— Зато это ближайшая планета Сети, — возразила Энея. — Нуль-порталы на ней были?
— Были, — подтвердили в унисон компьютер и А.Беттик.
— Проложи курс к Возрождению-Вектор через систему Парвати, — велела Энея.
— Будет на день корабельного и на две недели объективного времени быстрее, если мы прыгнем сразу к Возрождению-Вектор, — заметил корабль.
— Знаю, — отозвалась Энея. — Но я хочу побывать в системе Парвати. — Должно быть, она прочла в моих глазах вопрос, а потому пояснила: — За нами наверняка вышлют погоню. С какой стати выдавать нашу настоящую цель?
— Пока за нами никто не гонится, — сказал А.Беттик.
— Вот именно, пока. Через несколько часов все изменится, и они не отстанут от меня до конца моих дней. — Энея повернулась к проекционной нише, словно рассчитывая увидеть там «лицо» корабля. — Пожалуйста, выполняй.
На голоэкране поплыли звезды.
— Двадцать семь минут до точки перехода в систему Парвати, — доложил компьютер. — Погони не обнаружено. Факельный звездолет «Святой Антоний» и транспортный корабль начинают движение.
— А что со вторым факельщиком? Как его… — Я напряг память. — Да, с «Бонавентурой»?
— Радиосигналы и данные детекторов свидетельствуют, что корпус звездолета «Святой Бонавентура» утратил герметичность. Корабль посылает аварийный вызов.
— Господи Боже, — прошептал я. — Что стряслось? Неужели напали Бродяги?
Девочка покачала головой и отошла от «Стейнвея».
— Это был Шрайк. Отец предупреждал… — Она не докончила фразы.
— Шрайк? — переспросил андроид. — Насколько мне известно из легенд и старинных записей, существо по имени Шрайк никогда не покидало Гиперион. Его встречали только в радиусе нескольких сотен километров от Гробниц Времени.
Энея уселась на подушки. Чувствовалось, что она смертельно устала.
— Ну да. Боюсь, сегодня он забрался гораздо дальше. Если отец прав, это только цветочки.
— Шрайк не появлялся без малого триста лет, — проговорил я.
Девочка отрешенно кивнула.
— Знаю. С тех самых пор, как Гробницы открылись перед Падением. — Она взглянула на андроида. — До чего же я голодная! И грязная.
— Я помогу кораблю приготовить обед, — сказал А.Беттик. — Душевые расположены наверху и внизу, на гибернационном уровне. Наверху, кроме того, имеется ванна.
— Тогда я пошла наверх. Думаю, до прыжка как раз успею. Увидимся минут через двадцать. — Поравнявшись со мной, Энея остановилась и взяла меня за руку. — Наверно, я кажусь вам неблагодарной. Большое спасибо, что спасли меня и что позволили втянуть себя в события, которые закончатся неизвестно чем и когда.
— Не стоит благодарности, — пробормотал я.
Девочка усмехнулась:
— Вам тоже не мешает принять душ. Однажды мы сделаем это вместе, а пока вам лучше спуститься вниз.
Я разинул рот, а она вприпрыжку побежала к трапу.
Глава 18
Капитан де Сойя пришел в себя на борту авизо «Рафаил» — ему позволили дать кораблю название. Это имя капитан выбрал не случайно: архангел Рафаил соединял разлучившихся влюбленных.
До этого воскресать де Сойе доводилось дважды, но оба раза при воскрешении присутствовал священник, который давал пригубить кагора, а затем подносил апельсиновый сок. Потом за дело брались техники, которые беседовали с ним, объясняли что к чему и не уходили до тех пор, пока он не начинал мыслить здраво.
На сей раз не было ни священника, ни техников — только выпуклые, вызывающие клаустрофобию стенки реаниматора. Мигали индикаторы, на мониторах возникали ряды символов, в которых де Сойя пока не мог разобраться. Ему повезло, что он вообще в состоянии думать. Капитан сел, осторожно свесил ноги.
«Ноги. У меня их снова две».
Никакой одежды на капитане, естественно, не было. Розовая кожа, мокрая от загадочного раствора, что плескался в реаниматоре, поблескивала в свете ламп. Де Сойя ощупал ногу, грудь, живот. Ни намека на оставленные демоном раны! А на ноге не сохранилось даже царапины.
— Рафаил!
— Слушаю, святой отец, — ответил ангельский, то бишь начисто лишенный половых признаков голос, который благотворно действовал на де Сойю, успокаивая нервы.
— Где мы находимся?
— В системе Парвати.
— Что с остальными? — Де Сойе смутно припомнился сержант Грегориус и два других члена экипажа. Однако капитан совершенно не помнил, как они попали на борт.
— Пробуждаются, святой отец.
— Сколько прошло времени?
— Немногим меньше четырех дней с того момента, как вы прибыли на корабль, святой отец. Прыжок состоялся через час после того, как вас поместили в реаниматор. Согласно вашим распоряжениям, переданным через сержанта Грегориуса, мы подошли к Парвати на расстояние в десять астроединиц.
Де Сойя кивнул. Даже это движение причинило адскую боль, которая пронзила каждую клеточку тела. Но то была приятная боль, совсем не похожая на боль от ран.
— Ты связывался с губернатором Парвати?
— Нет, святой отец.
— Хорошо. — В свое время Парвати являлась планетой на задворках Гегемонии; таковой она оставалась и по сей день, теперь уже на задворках территории, подвластной Ордену. Межпланетных кораблей, грузовых или военных, в этой системе не было. На Парвати стоял немногочисленный гарнизон, располагавший несколькими катерами.
Если девчонка и впрямь направляется сюда, кроме «Рафаила», ловить ее будет некому. — Есть какие-нибудь сведения о противнике?
— Неопознанный корабль перешел в гиперпространство на два часа восемнадцать минут раньше нас. Координаты точки перехода подтверждают, что место назначения корабля — система Парвати. Расчетное время в пути — приблизительно два месяца три недели два дня семнадцать часов.
— Благодарю, — сказал де Сойя. — Когда остальные очнутся, передай, что я жду их в кают-компании.
— Слушаюсь, святой отец.
«Матерь Божья, что я буду делать без малого три месяца на этой вшивой планетенке?»
Наверно, у него случилось помутнение рассудка. Ну конечно — ранения, мучительная боль, лекарства… Ближайшая система, подконтрольная Ордену, — Возрождение-Вектор, десять дней полета от Парвати (то есть пять месяцев объективного времени); получается, туда он попадет через два с половиной месяца после того, как корабль с девчонкой на борту окажется в системе Парвати. Нет, рассудок у него, может, и помутился — да и сейчас не совсем в порядке, — но решение он принял верное.
«Можно прыгнуть на Пасем. Обратиться за советом к Генеральному Штабу, даже к самому Папе. В конце концов, просто отдохнуть два с лишним месяца, а потом прыгнуть обратно».
Де Сойя покачал головой и вновь поморщился от боли. У него приказ — захватить девочку и доставить на Пасем. Если он вернется без нее, то как бы распишется в неудаче. Наверно, за Энеей пошлют кого-то другого. Хотя… Капитан Марджет Ву ясно дала понять, что «Рафаил» уникален — единственный на сегодняшний день шестиместный авизо класса «архангел»; вполне возможно, что за минувшие месяцы был построен второй такой корабль, но возвращаться все равно нет смысла. А если «Рафаил» по-прежнему остается единственным «архангелом», рассчитывать можно разве что на пополнение экипажа.
«Смерть и воскрешение не являются развлечением». Это правило внушали де Сойе с детских лет. Из того, что существует таинство воскрешения, которое доступно всем истинно верующим, вовсе не следует, что к нему можно прибегать, подчиняясь прихоти.
«Поговорю с Грегориусом и остальными, тогда и решу, как быть. Составим план, потом воспользуемся криогенной фугой. Подумаешь, пара месяцев. За кораблем с девчонкой гонится «Святой Антоний». Здесь она окажется меж двух огней, и мы без труда захватим звездолет».
Что ж, на первый взгляд вполне логично. Однако на ум де Сойе неожиданно пришла шальная мысль: «Без труда… То же самое ты думал перед отлетом на Гиперион».
Капитан со стоном выбрался из реаниматора и отправился на поиски душа, горячего кофе и какой-нибудь одежды.
Глава 19
Впервые столкнувшись с двигателем Хоукинга несколько лет назад, я до сих пор слабо представлял, как он устроен. Тот факт, что принцип действия этого двигателя возник по чистой случайности в больном мозгу человека, жившего в двадцатом веке христианской эры, внушал мне известные опасения, которые, впрочем, не шли ни в какое сравнение со страхом, почерпнутым из опыта.
Мы встретились в библиотеке, то бишь в штурманской, как уточнил компьютер, за несколько минут до перехода в состояние С-плюс. Я переоделся в костюм, извлеченный из вещмешка. Мои волосы, как и волосы Энеи, были влажными после душа. Девочка разыскала в гардеробе Консула купальный халат, который, как, вероятно, и все прочие вещи, был ей изрядно велик. В этом халате она выглядела даже моложе своих двенадцати лет.
— Наверно, пора ложиться в фугу, — сказал я.
— Зачем? — удивилась Энея. — Разве вам не любопытно?
Я нахмурился. Все охотники и военные инструкторы, с которыми я разговаривал, утверждали, что состояние С-плюс следует пережидать в криогенной фуге. Именно таким образом люди испокон веку путешествовали в космосе. Двигатель Хоукинга оказывал какое-то воздействие на тело и душу. Лично я опасался галлюцинаций, кошмаров наяву и непереносимой боли, о чем и поведал своим спутникам.
— Мама и дядя Мартин говорили, что в состоянии С-плюс нет ничего страшного, — заметила девочка. — Просто к нему нужно привыкнуть, а потом начинаешь получать удовольствие.
— Кроме того, наш корабль был модифицирован Бродягами, — прибавил А.Беттик. Мы с Энеей сидели за низеньким стеклянным столиком посреди библиотеки, андроид же стоял чуть в стороне. Я обращался с ним как с равным, а он упорно игнорировал мои попытки и продолжал корчить из себя слугу. Ну и шиш с ним, в конце концов пускай валяет дурака, если ему так хочется.
— В самом деле, — подтвердил компьютер. — Бродяги, в частности, перенастроили внутреннее силовое поле, благодаря чему воздействие состояния С-плюс на человека значительно уменьшилось.
— Каковы же все-таки побочные эффекты? — осведомился я, не желая, с одной стороны, демонстрировать всю глубину своего невежества, а с другой — страдать без необходимости.
Андроид переглянулся с девочкой, затем повернулся ко мне:
— Признаться, я всегда проводил полет в фуге. Вернее, в трюме, куда андроидов запихивали, как мороженые туши.
Мы с Энеей посмотрели друг на друга, избегая встречаться взглядом с А.Беттиком.
Корабль издал звук, удивительно похожий на человеческий кашель.
— Основываясь на своих наблюдениях за людьми — разумеется, на них нельзя полагаться, поскольку…
— Поскольку у тебя нелады с памятью, — в унисон проговорили мы с девочкой, снова переглянулись и засмеялись.
— Извини, Корабль, — сказала Энея. — Продолжай.
— Я собирался сказать, что, по моим наблюдениям, при переходе в состояние С-плюс у людей отмечается расстройство зрения, они становятся мрачными и погружаются в скуку. Полагаю, криогенную фугу изобрели с целью скоротать время в долгих перелетах, а затем, обнаружив, насколько это удобно, стали использовать повсеместно.
— Скажи прямо, Бродяги… гм… устранили побочные эффекты?
— Почти все, — ответил компьютер, — за исключением скуки. Последняя является чисто человеческим феноменом, лекарства от которого, по-моему, не существует. — Наступила тишина, затем компьютер объявил: — До перехода две минуты десять секунд. Все системы работают нормально. Погони не обнаружено, хотя «Святой Антоний» следит за нами при помощи детекторов дальнего действия.
Энея встала:
— Пошли посмотрим, как произойдет переход.
— Откуда? Из проекционной ниши?
— Нет, — откликнулась девочка. — Снаружи.
На корабле, о чем я и не подозревал, имелся балкон. На него можно было выйти в любой момент — даже когда звездолет разгонялся до спин-скорости, готовясь к переходу в состояние С-плюс. Я ни о чем подобном не догадывался, а если бы мне сказали, ни за что бы не поверил, что такое возможно.
— Выдвини, пожалуйста, балкон, — попросила Энея. Корабль подчинился, и мы через сводчатый проход вышли в космос. Конечно, это был не открытый космос; даже мне, пастуху, провинциалу, было известно, что в открытом космосе у нас лопнули бы барабанные перепонки и глаза и мгновенно выкипела бы кровь. Но впечатление было полным — если не считать того, что в открытом космосе не бывает роялей.
— Это не опасно? — спросил я, прислоняясь к поручню. Гиперион превратился в крохотную искорку, его солнце сверкало по правому борту, а за кораблем тянулся плазменный хвост километров десяти длиной. Казалось, мы балансируем на высокой колонне голубого камня. Зрелище было не для тех, кто страдает боязнью высоты или агорафобией. Кстати, до того момента я и не предполагал, что подвержен обоим заболеваниям.
— Если откажет силовое поле, мы погибнем в долю секунды, — сказал А.Беттик. — А какая разница, где погибать, внутри или снаружи?
— А радиация? — не сдавался я.
— Экран отражает вредные космические лучи и затемняет свет ближайших звезд, чтобы пассажиры не ослепли. В остальном он проницаем для любого излучения.
— Понятно. — Я инстинктивно попятился.
— Тридцать секунд до перехода, — сообщил компьютер. Даже с балкона казалось, что он вещает откуда-то из центра каюты.
Энея уселась за рояль и начала играть. Мелодия была незнакомой, но явно классической… Пожалуй, века из двадцать шестого.
Я ожидал, что корабль предупредит нас о переходе — ну, станет отсчитывать последние секунды или предпримет что-нибудь еще в том же духе, — однако мои ожидания не оправдались. Внезапно включился двигатель Хоукинга, послышался гул, палуба под ногами задрожала, голова пошла кругом — мне почудилось, будто меня вывернули наизнанку, безболезненно и безжалостно; а затем ощущение исчезло столь же неожиданно, как и возникло.
Космос тоже исчез. Я имею в виду картину, которую лицезрел секундой ранее — яркое солнце Гипериона, крошечная планета, окруженный светящимся ореолом корпус корабля, редкие звезды, которые можно было разглядеть сквозь ореол, колонна голубого пламени. Все пропало, а появилось… Трудно подобрать слова.
Звездолет никуда не делся, он по-прежнему находился «над» и «под» нами. Балкон, на котором мы стояли, сохранил свою материальность. А вот свет куда-то подевался. Понимаю, что говорю глупости, ведь отраженный свет должен был присутствовать, но мне тогда показалось, что я отчасти утратил зрение, что мои глаза улавливают только форму и объем, но никак не свет.
Вселенная съежилась до небольшой голубой сферы перед носом корабля и красной сферы за кормой. Я достаточно разбирался в физике, чтобы предположить наличие допплеровского эффекта; но это был обман зрения, поскольку до перехода в состояние С-плюс мы даже не приблизились к скорости света, а очутившись в пространстве Хоукинга, намного ее превзошли. Тем не менее голубая и красная сферы, в которых, если присмотреться, можно было различить звезды, у меня на глазах как бы отодвинулись, уменьшились в размерах. Между ними простерлось… ничто. Я разумею вовсе не сколь угодно непроглядную темноту. Вообразите бездонную пучину, пустоту, в которой попросту нечего видеть. Головокружение миновало, зато подкатила тошнота, скрутившая мое тело не менее жестоко, чем сам переход несколько секунд назад.
— Боже мой, — выдавил я, цепляясь за поручень, и крепко зажмурился. Не помогло. Пучина отказывалась пропадать. В тот миг я понял, почему люди предпочитают путешествовать в криогенной фуге.
Невероятно! Немыслимо! Энея продолжала играть. Чистые, прозрачные аккорды возникали словно сами по себе.
А.Беттик, я чувствовал, стоял у арки, обратив голубое лицо к пучине. Нет, не голубое… Цвета отсутствовали, больше не было ни голубого, ни серого, ни белого с черным. Быть может, так видят мир слепые от рождения? Если да, я им не завидую.
— Компенсирую, — произнес компьютер. Его голос был таким же прозрачным, как аккорды, которые брала Энея.
Внезапно пучина поглотила сама себя, зрение возвратилось, голубая и красная сферы заняли свои места на носу и на корме. Несколько секунд спустя голубая переместилась вдоль корпуса, словно пончик вдоль ручки, и вдруг ослепительно вспыхнула. Из нее буквально брызнули разноцветные геометрические фигуры. Впрочем, это словосочетание не передает всей изысканности сформировавшегося узора. Там, где была пустота, пульсировали, извивались, разрастались наипричудливейшие объекты. Витки закручивались самым невероятным образом, порождая диковинные формы кроваво-красного и кобальтового оттенков. Желтые эллипсы превращались в пульсирующие цветки. Мимо проносились лиловые и фиолетовые спирали, нечто вроде ДНК вселенной. Я слышал голоса этих цветов и фигур, напоминавшие далекий гром или рокот прибоя.
Сообразив, что стою разинув рот, я повернулся к Энее с андроидом. Они словно купались в море красок. Девочка по-прежнему что-то наигрывала; она смотрела на меня, а ее пальцы скользили по клавиатуре.
— Может, пойдем внутрь? — предложил я. Моя фраза словно разделилась на отдельные слова, которые повисли в воздухе, будто сосульки на ветке.
— Великолепное зрелище, — проговорил А.Беттик. Скрестив на груди руки, андроид разглядывал буйство форм и красок вокруг корабля. Его кожа вновь поголубела.
Энея перестала играть. Почувствовав, быть может, что мне действительно плохо, она встала, взяла меня за руку и отвела в каюту. Балкон втянулся внутрь, каюта приобрела нормальный вид. Только теперь я смог вздохнуть.
— У нас в запасе шесть дней, — сказала девочка. Мы сидели в проекционной нише, где подушки были мягче всего. Обед, после которого А.Беттик подал холодный фруктовый сок, остался позади. Мои руки слегка дрожали.
— Шесть дней девять часов двадцать семь минут, — уточнил компьютер.
— Корабль, — заметила Энея, — будь добр, помолчи. Тебя, кажется, никто не спрашивал.
— Хорошо, мадемуазель Энея.
— Шесть дней, — повторила девочка. — Нужно приготовиться.
— К чему? — Я пригубил сок.
— Думаю, нас будут ждать. Поэтому надо прикинуть, как нам пройти через систему Парвати и без помех добраться до Возрождения-Вектор.
Я окинул девочку взглядом. Усталое лицо, растрепанные, мокрые после душа волосы… Наслушавшись «Песней», в которых столько говорилось о Той-Кто-Учит, я ожидал увидеть нечто иное — юную мессию в тоге, вундеркинда, изрекающего исполненные глубочайшего смысла фразы. Энея же была обычной девочкой — если не считать выражения глаз: она словно позаимствовала свой взор у Мартина Силена.
— Как нас могут опередить? Мультилинии давным-давно не работают. Поэтому факельщик, который идет за нами, не может послать предупреждение. Не то что в твое время…
Энея покачала головой.
— Мультилинии уничтожили еще до моего рождения. Ведь мама забеременела до Падения. — Девочка повернулась к А.Беттику. Андроид стоял у стены и потягивал сок. — Извини, что я тебя не помню. Мне казалось, я познакомилась со всеми андроидами в Граде Поэтов.
— Неудивительно, что вы меня не помните, мадемуазель Энея. — А.Беттик наклонил голову. — Я покинул Град Поэтов задолго до того, как ваша мать отправилась в паломничество. Мы с моими… родичами работали на реке Хулай и в Травяном море. После Падения мы… ушли с работы и… потеряли друг друга из виду.
— Понятно. После Падения началось сущее безумие. К западу от Уздечки андроидам лучше было не появляться.
— Нет, серьезно, — сказал я, — почему кто-то должен нас поджидать? Мы раньше ушли в гиперпространство, значит, они появятся у Парвати через пару часов после нашего прибытия, верно?
— Верно, — согласилась Энея, — но мне почему-то кажется, что нас будут ждать. Поэтому надо составить план действий. Нашему кораблику придется играть в догонялки с боевым звездолетом.
Мы принялись выдвигать идеи, но в голову не приходило ничего путного; даже компьютер, когда его спросили, не сумел что-либо предложить. Во время беседы я наблюдал за девочкой, отмечая про себя, как загибаются кверху уголки ее губ, когда она думает, как перерезает лоб морщинка, когда она говорит о чем-то важном, какой нежный у нее голос… Пожалуй, я начал понимать, почему Мартин Силен требовал уберечь Энею от неприятностей.
— Странно, что поэт не попрощался с нами, — заметил я. — Неужели ему не хотелось поговорить с тобой?
— Дядюшка Мартин никогда не общался со мной по радио или по тривидению. — Энея пригладила пятерней волосы. — Мы договорились встретиться, когда я вернусь.
— Договорились? — повторил я. — Выходит, вы двое все предусмотрели, все спланировали заранее? И бегство, и ковер-самолет…
— Наметки плана набросали мы с мамой. — Энея улыбнулась. — А когда мама умерла, я обратилась за советом к дяде Мартину. Он проводил меня этим утром до дверей Сфинкса…
— Этим утром? — ошарашенно переспросил я. В тот же миг до меня дошло.
— День выдался долгий, — грустно сказала девочка. — Утром я сделала несколько шагов и переместилась во времени на половину того срока, какой люди провели на Гиперионе. Все мои знакомые, кроме дяди Мартина, наверняка мертвы.
— Не обязательно, — возразил я. — Власть Ордена установилась вскоре после того, как ты исчезла, поэтому многие из твоих знакомых могли принять крест. Если так, они живы до сих пор.
— Принять крест. — Девочка вздрогнула. — Родственников у меня нет, была только мама… А что касается знакомых, моих и маминых, сомневаюсь, чтобы они… приняли крест.
Мы молча смотрели друг на друга. Я вдруг осознал, насколько экзотическое передо мной создание: большинство событий, которые составляли для меня историю Гипериона, в то мгновение, когда девочка переступила порог Сфинкса, еще не произошло.
— Как я уже сказала, — продолжала Энея, — мы с мамой всего-навсего прикинули что и как. Ковер-самолет, к примеру, в наши расчеты не входил — мы не знали, вернется ли вовремя корабль Консула. Правда, мы предполагали воспользоваться лабиринтом, если Долина Гробниц Времени окажется недоступной. И надеялись, что я улечу с Гипериона на корабле Консула.
— Расскажи мне о своем времени, — попросил я.
Энея вновь покачала головой:
— Не сейчас. Мое время для тебя — история и легенды, но ты хоть что-то о нем знаешь. А вот я ничего не знаю о настоящем. Поэтому рассказывать тебе. Какое оно, настоящее? Из чего сделано? И что в нем принадлежит мне?
Это явно была какая-то цитата из неизвестного мне произведения. Я начал рассказывать об Ордене — о грандиозном соборе в Сент-Джозефе и…
— Сент-Джозеф? — перебила девочка. — Это где?
— Столица Гипериона. В твое время ее называли Китсом. А также Джектауном.
— А-а… — протянула Энея, откидываясь на подушки со стаканом сока в руке. — Значит, сменили языческое название. Думаю, отец бы не возражал.
Она уже во второй раз упомянула своего отца — должно быть, речь шла о кибриде Джона Китса. Но я решил повременить с вопросами личного свойства.
— Да, когда двести лет назад Гиперион перешел под власть Ордена, многие города и местности получили новые названия. Хотели даже переименовать планету, но почему-то не вышло. На самом деле Гиперионом управляет генерал-губернатор, которого, естественно, назначает Орден… — Я достаточно подробно описал нынешнее политическое устройство, достижения в области технологии и культуры, поведал об изменениях в языке, перечислил все то, что слышал, видел и читал о наиболее развитых мирах Ордена, в том числе и о чудесах Пасема.
— Похоже, многое осталось прежним, — заметила девочка, когда я остановился перевести дух. — Наука застряла, да? Никак не поднимется до того уровня, какой был при Гегемонии.
— Ты права, — согласился я. — Вина за это отчасти лежит на Ордене. Церковь запретила создание и применение разумных машин — ИскИнов, как их называли в твое время; основной упор делается не на развитие науки, а на человека как такового, на его воспитание.
Энея кивнула:
— Все равно, уж за два с половиной столетия можно было придумать что-нибудь этакое… Мне кажется, я попала в Темные Века…
Я усмехнулся, поняв, что обиделся за Орден, за общество, членом которого не стал по своей воле.
— Все не так страшно. Вспомни, Орден победил смерть. Благодаря этому открытию стало возможным регулировать численность населения. Большинство «воскрешенцев» полагают, что пришли в мир надолго — по крайней мере на несколько сотен лет, а если повезет, то и на тысячу. Они не торопятся что-либо менять, поскольку спешить им некуда.
— Значит, крестоформ пользуется популярностью? — Энея пристально поглядела на меня.
— Да.
— А почему ты не… принял крест?
В очередной раз за последние дни я растерялся настолько, что не смог поначалу найти слов, и пожал плечами.
— Наверно, из упрямства, — наконец проговорил я. — К тому же большинство людей обращаются в христианство уже в зрелом возрасте. Молодые не торопятся, ведь они собираются жить вечно.
— Ты тоже? — Взгляд девочки буквально пронизывал насквозь.
Мне захотелось вновь пожать плечами, но я удержался и только махнул рукой.
— Не знаю. — Рассказать, что ли, о своей казни и о встрече с Мартином Силеном? Нет, погожу. — Не знаю.
А.Беттик шагнул на середину ниши:
— Вы не откажетесь от мороженого на десерт? В холодильниках корабля хранится несколько сортов. Какой вы предпочитаете?
Я решил объяснить ему раз и навсегда, что он не слуга, и принялся подбирать формулировку, но едва раскрыл рот, как Энея воскликнула:
— Шоколадное!
А.Беттик с улыбкой кивнул и повернулся ко мне:
— Месье Эндимион?
День и вправду выдался долгим: путешествие на ковре-самолете по лабиринту, песчаная буря, бойня — устроенная, по словам Энеи, Шрайком, — первое в жизни расставание с планетой…
— Шоколадное, — заявил я. — Только шоколадное.
Глава 20
Из четырех человек, которые составляли отделение сержанта Грегориуса, уцелели двое — капрал Бассин Ки и стрелок Аранвал Гаспа К.Т.Реттиг. Первый был невысок ростом и отличался ловкостью и сообразительностью; второй был чуть ниже Грегориуса, однако рядом с сержантом по причине крайней худобы казался просто карликом. Он родился в Кольце Ламберта, и в нем с первого взгляда можно было узнать обитателя астероида — хилый костяк, радиационные ожоги от космических лучей, независимая манера держаться. Как стало известно де Сойе, впервые на настоящую планету с нормальной силой тяжести Реттиг ступил в возрасте двадцати трех лет. РНК-терапия и армейская муштра закалили стрелка, и теперь он мог сражаться где угодно. Как правило, А.Г.К.Т.Реттиг хранил молчание, внимательно слушал, беспрекословно подчинялся и — как показало сражение на Гиперионе — умел выживать.
Если Реттиг большую часть времени помалкивал, то Ки болтал не переставая. Несмотря на то что после воскрешения мысли обычно путаются, он сразу начал задавать капитану вопросы и отпускать замечания, свидетельствовавшие об остром уме.
Воскрешение потрясло всех четверых. Де Сойя постарался объяснить, что постепенно к этому привыкаешь, однако его предало собственное тело, которое отказывалось подчиняться. В отсутствие доброжелательных техников и священников, готовых помочь советом и лекарствами, каждый справлялся с ощущениями как мог. Разговор, который состоялся в первый же день после воскрешения, частенько прерывался, когда на кого-либо накатывала дурнота. Надо отдать должное Грегориусу — сержант держался лучше всех.
На третий день пребывания в системе Парвати все собрались в крохотной каютке «Рафаила», чтобы обсудить план действий.
— Корабль, которого мы ожидаем, появится в системе через два месяца и три недели, — сообщил капитан. — До расчетной точки выхода меньше тысячи километров. Мы должны перехватить его и забрать девочку.
Никто из гвардейцев не стал уточнять зачем. Они просто приняли слова де Сойи к сведению. Если капитан разрешит, можно будет спросить; а нет — они, если понадобится, умрут, выполняя загадочный приказ.
— Мы не знаем, кто еще на борту, кроме девчонки, верно? — уже в который раз уточнил капрал Ки (в первые дни после воскрешения память подводила каждого заново родившегося).
— Верно, — ответил де Сойя.
— Какое вооружение несет корабль, нам тоже неизвестно, — продолжал Ки, словно сверяясь со списком.
— Верно.
— Мы не можем сказать наверняка, куда он направляется.
— Верно.
— Вполне может быть, — заключил капрал, — что в системе Парвати находится другой корабль, которому назначено рандеву… Или девчонка собирается встретиться с кем-то на планете.
Де Сойя утвердительно кивнул:
— На «Рафаиле» нет радаров, какие имелись на том факельщике, которым я раньше командовал. Тем не менее мы прочесываем пространство между Парвати и облаком Оорта. Если в системе появится второй корабль, мы его сразу заметим.
— Чей он может быть? — спросил Грегориус. — Бродяг?
Де Сойя развел руками:
— Что толку в пустых домыслах? Девочка представляет собой угрозу самому существованию Ордена, так что, если Бродягам стало о ней известно, они и впрямь могут попытаться захватить ее. Но в таком случае им придется сначала одолеть нас.
Ки провел ладонью по лицу.
— До сих пор не верится, что мы можем, если захотим, через день оказаться дома. — «Домом» капрала Ки была республика Джамну на Денебе III. — Или отправиться за помощью. — Ки снова запамятовал: ближайшим к «Рафаилу» кораблем Ордена был «Святой Антоний», который, если его капитан подчинился приказу де Сойи, преследовал по пятам звездолет девчонки.
— Я связался с начальником гарнизона на Парвати, — сообщил де Сойя. — Компьютер не ошибся, у них в наличии только орбитальный челнок и пара катеров. Я приказал ему вывести все корабли на орбиту, объявить на планете боевую тревогу и ожидать дальнейших распоряжений. Если девочка проскользнет у нас под носом и высадится на Парвати, ее тут же схватят.
— А что собой представляет эта Парвати? — Раскатистый бас Грегориуса, как всегда, заставил де Сойю обернуться к сержанту.
— Вскоре после Хиджры ее заселили индусы-реформисты, — принялся рассказывать капитан, почерпнувший все сведения из бортового компьютера. — Сплошная пустыня, в атмосфере избыток углекислого газа, все попытки терраформирования завершились неудачей. Поэтому людям пришлось подстраиваться под местные условия. Население никогда не было особенно многочисленным, перед Падением на Парвати было несколько десятков миллионов, а сейчас — около пятисот тысяч. Большинство проживает в мегаполисе Ганди.
— Христиане? — спросил Ки. Это было не праздное любопытство: де Сойя уже успел убедиться, что капрал не задает пустых вопросов.
— Христианство приняли несколько тысяч человек, в основном преуспевающие бизнесмены, которые прекрасно понимают, сколь выгодно для них сотрудничество с Орденом. Лет пятьдесят назад они сумели убедить правительство — нечто вроде переизбираемой олигархии — в необходимости иметь на планете воинский гарнизон. Парвати расположена поблизости от Окраины, поэтому у ее обитателей есть все основания опасаться Бродяг.
— А что, если девочку обнаружат местные жители?
— Такое вряд ли возможно, — отозвался де Сойя. — Девяносто девять процентов поверхности планеты — пустыня, заселена только территория вокруг Ганди, в окрестностях которого, кстати, находятся бокситовые копи. Но орбитальный патруль непременно засечет девчонку.
— Если мы не перехватим ее раньше, — произнес Грегориус.
— Обязательно перехватим. — Капитан вывел на монитор составленную им карту. — План таков. Мы спим до часа «Т» минус три дня. Не беспокойтесь, фуга не вызывает таких последствий, как воскрешение. Итак, в час «Т» минус три дня раздастся сигнал тревоги, мы просыпаемся и полчаса приводим себя в порядок. «Рафаил» перемещается вот сюда. — Де Сойя указал на точку, расстояние до которой по карте равнялось приблизительно двум третям окружности орбиты. — Нам известна скорость, с какой вражеский звездолет ушел в гиперпространство, следовательно, мы можем рассчитать и скорость выхода. Допустим, ускорение не изменится… Значит, ноль-ноль-три… — На мониторе появились расчеты и координаты. — Предположительно, они выйдут из гиперпространства здесь. — Де Сойя ткнул в красную точку в десяти астроединицах от Парвати. В тот же миг к точке протянулась пунктирная линия — траектория движения «Рафаила». — А здесь мы их перехватим, едва они окажутся в системе.
— Выходит, будем жать на всю катушку… — проговорил сержант Грегориус. — Ни хрена себе! Прошу прощения, святой отец.
— Ничего, сын мой, — улыбнулся де Сойя. — Да, нам придется нелегко, особенно если они начнут тормозить… Зато относительные скорости обоих кораблей будут практически нулевыми.
— Как близко мы окажемся? — спросил Ки. Его черные волосы поблескивали в свете ламп.
— Когда они выйдут из гиперпространства, до вражеского звездолета будет километров шестьсот. Через три минуты мы приблизимся настолько, что вы, капрал, сможете кинуть в них чем-нибудь увесистым.
Капрал Ки нахмурился:
— А если они в нас чем-нибудь кинут?
— Все может быть, — откликнулся де Сойя. — Однако я уверен, что силовые поля защитят «Рафаил» от любого их оружия.
— А если нет? — пробормотал стрелок Реттиг.
Капитан, почти забывший о присутствии Реттига, повернулся к нему.
— Случиться может всякое. Однако у нас есть одно преимущество — скорость. У них будет очень мало времени, чтобы выстрелить.
— Чем мы можем ответить? — поинтересовался Грегориус.
— Мы же вместе проверяли вооружение «Рафаила»! — Помолчав, де Сойя продолжил: — Если нам попадется звездолет Бродяг, мы можем его поджарить, запечь или испепелить. Или просто уничтожить экипаж, сохранив сам корабль в неприкосновенности. — На «Рафаиле» имелись нейродеструкторы, дальность действия которых составляла свыше пятисот километров. — Но воспользуемся всем этим только в крайнем случае.
— А что, если пострадает девочка? — справился Ки.
— Этого не должно произойти ни при каких обстоятельствах. — Де Сойя вздохнул и прибавил: — Вам придется взять звездолет штурмом.
Грегориус оскалил в усмешке крупные ослепительно белые зубы.
— Значит, мы недаром захватили со «Святого Фомы» боевые скафандры. Но нам не мешает потренироваться.
— Трех дней хватит?
— Я бы предпочел неделю, сэр. — С лица Грегориуса не сходила усмешка.
— Хорошо. Мы проснемся за неделю до времени «Т». Вот схематическое изображение вражеского корабля.
— Я думал, это… неопознанный корабль, — пробормотал Ки.
Появившийся на мониторе звездолет — тонкий, как игла, со стабилизаторами на корме — напоминал детский рисунок или карикатуру.
— Мы не знаем ни класса, ни пункта приписки, — объяснил де Сойя. — Однако со «Святого Антония» нам успели передать картинку. Это явно не Бродяги.
— Не Бродяги, не Орден. На грузовик не похож, на спин-звездолет и на факельщик тоже… — проговорил Ки. — Что это за корыто?
Теперь монитор показывал корабль в разрезе.
— Частный звездолет времен Гегемонии, — сказал де Сойя. — Их существовало всего-навсего штук тридцать. Этому лет четыреста, если не больше.
Капрал Ки тихонько присвистнул. Сержант Грегориус потер подбородок. Судя по всему, возраст корабля произвел впечатление даже на внешне невозмутимого Реттига.
— Я и не знал, что существовали частные спин-звездолеты, — произнес капрал.
— Гегемония награждала таким образом важных шишек, — отозвался де Сойя. — Свой звездолет был у премьер-министра Гладстон, у генерала Горация Гленнон-Хайта…
— Генерала никто не награждал, — со смешком заметил Ки. Печально известный Гленнон-Хайт был в свое время самым грозным противником Гегемонии — этакий Ганнибал с Окраины, сражавшийся с Римом Великой Сети.
— Верно, — согласился де Сойя. — Генерал украл звездолет у губернатора Седьмой Дракона. Как бы то ни было, компьютер утверждает, что все частные корабли были еще до Падения переоборудованы под боевые либо уничтожены. Похоже, он ошибается.
— И не в первый раз, — пробурчал Грегориус. — На картинке не заметно орудий?
— Нет. Частные звездолеты не несли вооружения. Техники «Святого Бонавентуры» — перед тем как их прикончил Шрайк — не засекли ничего подозрительного. Правда, за столько лет этот корабль многажды могли модифицировать. Но даже если на нем установлено новейшее оружие Бродяг, «Рафаил» все равно сможет приблизиться почти вплотную, и они уже не сумеют выстрелить. Просто не успеют.
— Рукопашная, — пробормотал сержант, не сводя глаз со схемы. — Нас будут ждать у шлюза, а мы пробьем пару дырок… тут и вот тут…
— Нельзя! — испуганно воскликнул де Сойя. — Девочка…
Грегориус оскалил зубы.
— Не беспокойтесь, сэр. Я прихватил с «Фомы» несколько ловушек. Чтобы установить их на корпус, потребуется меньше минуты. — Сержант увеличил изображение. — Если воспользоваться фантопликатором, чтобы все это смоделировать… Нужна еще неделя. — Чернокожий гигант повернулся к де Сойе. — Сэр, у меня такое ощущение, что фуга нам не светит.
Капрал Ки постучал пальцем по губе.
— У меня вопрос, сэр. — Де Сойя молча ждал продолжения. — Девочка не должна пострадать ни в коем случае. Как насчет остальных?
Де Сойя вздохнул. Он знал, что рано или поздно услышит этот вопрос.
— Лично я предпочел бы, чтобы жертв не было вообще.
— Ясно, сэр. — Глаза Ки блеснули. — А если нам попытаются помешать?
Капитан выключил монитор. В каютке пахло маслом, потом и озоном.
— Мне приказано обеспечить безопасность девочки, — медленно произнес он. — О других не было сказано ни слова. Если кто-то… или что-то на борту звездолета попытается вам воспрепятствовать, разрешаю применить оружие. Спасая свою жизнь, вы можете стрелять первыми.
— Короче, прикончить всех, кроме девчонки, — подытожил Грегориус, — а уж Бог пускай разбирается.
Де Сойя терпеть не мог эту присказку, бытовавшую в армии с незапамятных времен.
— С головы девочки не должно упасть ни единого волоска. Остальное меня не касается.
— А если у нее окажется всего один спутник? — проговорил Реттиг. Трое мужчин повернулись к стрелку. — Шрайк, — закончил он.
В каютке установилась тишина, которую нарушали только шепот вентиляторов да гудение приборов и двигателей малой тяги.
— Если там Шрайк… — Капитан де Сойя сделал паузу.
— Если там наш приятель Шрайк, — вставил сержант Грегориус, — мы его приятно удивим. Этот шипастый сукин сын у нас попляшет! Прошу прощения, святой отец.
— Сын мой, как духовное лицо, — откликнулся де Сойя, — я вновь должен предупредить, что браниться значит грешить. А как ваш командир, сержант, приказываю приготовить побольше сюрпризов для шипастого сукина сына.
Обсуждение продолжалось до самого ужина.
Глава 21
Вы не замечали, что чаще всего в памяти остается именно первая неделя путешествия, каким бы продолжительным оно ни было? Быть может, потом притупляется восприятие, утрачивается очарование новизны, происходит привыкание… Во всяком случае, для меня ощущения первого дня или впечатления от первого знакомства с попутчиками всегда определяли атмосферу, в которой проходило путешествие. А в этом конкретном случае они определили всю мою жизнь.
Первый день нашего замечательного путешествия мы отсыпались. Энея устала до полусмерти и я тоже — иначе не проспал бы шестнадцать часов подряд. Не могу поручиться за А.Беттика — понятия не имею, чем тот занимался (я только теперь узнал, что андроиды спят, но времени на коматозное состояние, называемое сном, им требуется гораздо меньше, нежели людям); знаю лишь, что он спустился в машинное отделение и повесил там гамак. Я собирался уступить девочке «спальню хозяина», по соседству с которой она принимала душ, но Энея рассудила иначе — забралась в саркофаг на гибернационном уровне. Что ж… Я нежился на широкой кровати посреди просторной каюты и даже какое-то время спустя преодолел агорафобию: по моему желанию переборка сделалась прозрачной и сквозь нее вновь стали видны разноцветные геометрические фигуры. Правда, их пульсация почему-то действовала мне на нервы, так что вскоре я велел компьютеру затемнить переборку.
Местом встречи у нас были библиотека и палуба, на которой находилась проекционная ниша. Кухня — А.Беттик называл ее камбузом — располагалась как раз на этой палубе; ели мы обычно за столиком в нише или за круглым столом в «штурманской». Не стану скрывать: едва проснувшись и наскоро позавтракав (компьютер сообщил, что на Гиперионе полдень, но с какой стати нам теперь ориентироваться на гиперионское время?), я направился в библиотеку. На полу лежал ковер, полированные стены из древесины тикового и вишневого дерева поблескивали в свете ламп. Книги были весьма почтенного возраста, отпечатанные во времена Гегемонии и даже раньше. Я с удивлением обнаружил экземпляр эпической поэмы «Умирающая Земля», принадлежащей перу Мартина Силена; кроме того, в библиотеке нашлись тома классиков, которых я читал в детстве и частенько перечитывал на болотах и на реке.
А.Беттик, который присоединился к моим разысканиям, снял с полки книжку в зеленом переплете.
— Это может быть интересно. — Книжка называлась так: «Путеводитель по Великой Сети, с подробным описанием Гранд-Конкурса и реки Тетис».
— Здорово! — Дрожащими руками я взял у андроида книгу и открыл на первой странице. Должно быть, мои руки дрожали по той простой причине, что Великая Сеть, эта старинная сказка, внезапно стала для меня реальностью.
— Во времена, когда печатались эти книги, — проговорил андроид, — каждому человеку была доступна любая информация.
Я кивнул. В детстве, слушая бабушку, я частенько старался представить себе мир, в котором люди носили импланты и могли по желанию подключаться к базам данных. Разумеется, даже тогда на Гиперионе не было никакой инфосферы — он ведь никогда не входил в Сеть; однако жизнь большинства подданных Гегемонии походила, вероятно, на бесконечную фантопликацию. Неудивительно, что великое множество людей в ту пору не умело читать. Всеобщая грамотность стала одной из основных целей Ордена и Церкви после того, как им удалось отчасти объединить бывшие миры Гегемонии.
Я набрал пять-шесть книг и уселся за стол, чтобы проглядеть содержание. А.Беттик пошел куда-то вниз.
Энея тоже пожаловала в библиотеку, принесла мне и себе по яблоку и немедленно схватила «Умирающую Землю».
— В Джектауне не нашлось ни единого экземпляра, а дядюшка Мартин, когда я к нему приезжала, заявил, что мне сначала надо подрасти. По его собственным словам, ничего более приличного он не сочинил — если не считать «Песней».
— О чем эта книга? — спросил я, не отрываясь от романа Делмора Деланда.
— О последних днях Старой Земли. О счастливом детстве Мартина Силена, о том, как ему было хорошо в родовой усадьбе в Североамериканском Заповеднике.
Я отложил роман.
— Как по-твоему, что случилось со Старой Землей?
— Кажется, все считали, что после Большой Ошибки восьмого года ее поглотила черная дыра. — Девочка перестала жевать.
Я кивнул:
— Большинство по-прежнему в это верит, хотя в «Песнях» сказано, что Старую Землю похитил Техно-Центр.
— Ну да, ее переправили то ли в скопление Геркулеса, то ли к Магеллановым Облакам. Мама узнала об этом, когда вместе с отцом расследовала его убийство.
Я подался вперед:
— Ты не против, если мы поговорим о твоем отце?
— Ничуть. — Энея усмехнулась. — Честно говоря, меня никогда не тревожило, что я полукровка, дочь лузианки и клонированного кибрида… Хотя, наверно, должно было бы тревожить.
— На лузианку ты не тянешь. — Обитатели Лузуса, планеты с большой силой тяжести, отличались невысоким ростом и огромной силой; вдобавок у большинства были бледные лица и темные волосы. Что касается Энеи, с ростом у нее все было в порядке, темно-русые волосы перемежались светлыми прядями, а точеной фигурке позавидовали бы многие сверстницы девочки. Только блестящие карие глаза напоминали Ламию Брон, какой она предстала мне со страниц поэмы Мартина Силена.
Энея звонко рассмеялась:
— Я пошла в отца. Джон Китс был невысоким, худым и светловолосым.
Помолчав, я произнес:
— Ты сказала, что разговаривала с отцом…
— Да. — Энея искоса поглядела на меня. — Тебе известно, что Техно-Центр еще до моего рождения уничтожил его тело. А ты знаешь, что мама несколько месяцев носила личность отца в петле Шрюна у себя за ухом?
Я кивнул. Об этом упоминалось в «Песнях».
— Я помню, как мы разговаривали. — Девочка передернула плечами.
— Но ведь ты тогда…
— Не родилась, — докончила Энея. — Правильно. О чем бестелесная личность поэта могла разговаривать с зародышем? Тем не менее мы часто общались. Он поддерживал связь с Техно-Центром и показал мне… Это сложно объяснить, Рауль.
— Понятно. — Я оглядел библиотеку. — Между прочим, в «Песнях» говорится, что после того, как личность твоего отца покинула петлю Шрюна, она некоторое время находилась в компьютере этого корабля.
— Я знаю. — Энея вновь усмехнулась. — Вчера, перед тем как заснуть, я потолковала с кораблем. Мой отец вправду был здесь, когда Консул отправился узнавать, что стряслось с Сетью. Но теперь его тут нет. Корабль не помнит, что с ним случилось — он то ли исчез после смерти Консула, то ли что еще…
— Честно говоря, — я замялся, выбирая выражения помягче, — если Техно-Центра больше нет, то кибридов, наверно, не существует и подавно.
— А кто сказал, что Техно-Центра больше нет?
Я разинул от изумления рот:
— Мейна Гладстон уничтожила перед гибелью нуль-порталы, инфосферы, мультилинии — то бишь пространство, в котором обретался Техно-Центр! Даже «Песни» этого не отрицают!
— Ну да, — с улыбкой согласилась девочка. — Они взорвали космические порталы, а все прочие просто перестали действовать. Инфосферы исчезли. Но с чего вы взяли, что Техно-Центр погиб? Если смахнуть две-три паутинки, разве паук погибнет?
Я невольно оглянулся:
— По-твоему, Техно-Центр существует до сих пор? И его обитатели по-прежнему злоумышляют против нас?
— Насчет второго не знаю, а Техно-Центр существует точно.
— Откуда тебе известно?
— Во-первых, — Энея загнула палец, — личность моего отца продолжала существовать после Падения. А ведь она возникла на основе созданного Центром ИскИна. Следовательно, с Центром ничего не случилось, он всего лишь куда-то переместился.
Я призадумался. Кибриды, как и андроиды, были для меня существами мифическими. С тем же успехом мы могли бы сейчас обсуждать особенности телосложения лепреконов.
— Во-вторых, — девочка загнула следующий палец, — я сама разговаривала с Центром.
— До того как родилась? — пробормотал я.
— Ага. А еще — когда жила с мамой в Джектауне. И когда мама умерла. — Энея встала. — И сегодня утром. — Я уставился на нее широко раскрытыми глазами. — Я проголодалась, Рауль. Не хотите узнать, что нам приготовили на обед?
Вскоре мы установили распорядок дня, приняв светлое время суток на Гиперионе за период бодрствования, а темное — за ночь, когда следует спать. Я начал понимать, почему Гегемония сохранила в качестве стандарта земные сутки протяженностью в двадцать четыре часа (помнится, где-то я вычитал, что на девяноста процентах миров Сети — похожих на Землю или терраформированных — продолжительность дня отличалась от земной не более чем на три часа).
Энея продолжала выдвигать балкон и играть на рояле под «открытым небом»; порой я присоединялся к ней и проводил на балконе несколько минут, но все же предпочитал закрытые помещения. Никто из нас не жаловался на побочные эффекты состояния С-плюс, хотя все их ощущали — внезапные смены настроения, чувство, что за тобой кто-то наблюдает, и весьма странные сны. Мне, к примеру, не раз доводилось просыпаться с бешено колотящимся сердцем и пересохшим горлом на влажных от пота простынях. Но даже если меня во сне посещали жуткие кошмары, проснувшись, я ничего не мог вспомнить. А спутников спрашивать не решался. А.Беттик никогда не упоминал о своих снах (понятия не имею, видят ли андроиды сны); Энея же, хоть и помнила сновидения, явно не желала их обсуждать.
На второй день, когда мы собрались в библиотеке, девочка предложила «испробовать» космический полет. Я не понял, что она разумела, — ведь мы и так летели (вдобавок перед моим мысленным взором возникли геометрические фигуры из пространства Хоукинга). Услышав мои доводы, Энея засмеялась и попросила корабль убрать внутреннее силовое поле. Мгновенно наступила невесомость.
Мальчишкой я мечтал когда-нибудь оказаться в условиях нулевой гравитации. В армии, плескаясь в соленом Южном Море, я закрывал глаза и представлял, будто нахожусь в космосе.
Мои фантазии не имели ничего общего с действительностью.
Невесомость, особенно если она появляется внезапно, приводит в ужас. Если в двух словах, кажется, что стремительно куда-то падаешь.
Я ухватился за стул, однако он падал вместе со мной. Впечатление было такое, словно мы провели два дня в вагоне канатной дороги через Уздечку и вдруг канат оборвался. Мой вестибулярный аппарат тщетно пытался сохранить равновесие и установить, где верх, а где низ.
А.Беттик оттолкнулся то ли от пола, то ли от потолка и спокойно поинтересовался:
— Что-нибудь случилось?
— Нет, — со смехом ответила Энея. — Мы просто решили испробовать космос.
А.Беттик кивнул и нырнул головой вперед в колодец, по которому шел трап. Девочка тоже подплыла к трапу.
— Видите? — проговорила она. — В невесомости этот коридор превращается в вертикальную шахту. Как на старых спин-звездолетах.
— Это не опасно? — выдавил я, отпуская спинку стула и хватаясь за книжную полку. Тут мне бросилось в глаза, что вдоль полки тянется эластичный шнур, который удерживает на месте книги. Все незакрепленные предметы — книга, которую я оставил на столе, стулья, свитер, дольки недоеденного апельсина — плавали в воздухе.
— Ничуть, — отозвалась Энея. — Правда, в следующий раз надо будет все сначала закрепить.
— А разве поле… не…
С моей точки зрения, Энея плавала вниз головой, что изрядно меня раздражало вдобавок ко всем прочим неприятностям.
— Поле защищает пассажиров звездолета во время ускорения в реальном пространстве, — объяснила девочка, зависнув над колодцем. — Но в гиперпространстве ускорений не бывает, поэтому… Эй! — Она оттолкнулась от металлического стержня, который проходил через весь колодец, и бесстрашно устремилась вниз.
— Господи Боже, — прошептал я. Стоило мне отпустить полку, как я тут же отлетел к противоположной переборке, однако с грехом пополам сумел добраться до колодца и последовал за Энеей.
Мы забавлялись целый час: играли в невесомости в салки и прятки (между прочим, когда гравитация отсутствует, спрятаться можно буквально где угодно), гоняли, как футбольный мяч, пластиковый шлем из корабельного запаса, даже боролись (что оказалось гораздо труднее, чем можно было предположить). Когда я попытался схватить девочку, мы оба закувыркались в воздухе и врезались в конечном итоге в стену — а может, пол или потолок — одного из саркофагов на гибернационном уровне.
Под конец, когда мы уже подустали и вспотели (я обнаружил, что пот скапливается и образует нечто вроде завесы, которая висит у тебя перед носом, пока ты не передвинешься или она не попадет в струю воздуха из вентиляционного отверстия), Энея велела кораблю выдвинуть балкон. Я было вскрикнул от страха, но компьютер напомнил мне, что наружное силовое поле никуда не делось. Мы проплыли над прикрученным к полу «Стейнвеем», миновали поручни и очутились «на ничейной полосе», в пространстве между корпусом корабля и наружным полем. Звездолет предстал перед нами во всей своей красе, окруженный диковинными геометрическими фигурами, охваченный холодным сиянием пространства Хоукинга, которое складывалось и сжималось вокруг нас с частотой несколько миллиардов раз в секунду.
Потом мы возвратились (нам пришлось нелегко, поскольку отталкиваться было не от чего), предупредили по интеркому А.Беттика, чтобы он приготовился, и приказали кораблю восстановить внутреннее силовое поле. Признаться, я, подобно Энее, не смог удержаться от смеха, когда наши свитера, сандвичи, стулья и книги рухнули на ковер, залитый водой, что выплеснулась из стакана.
В тот же день, вернее, уже вечером (корабль притушил лампы, чтобы создать иллюзию темноты), я в одних носках, без ботинок, спустился в кают-компанию — перекусить перед сном — и услышал странные звуки.
— Энея! — тихонько окликнул я. Тишина. Я подошел к трапу, посмотрел вниз и улыбнулся, припомнив наши кульбиты. — Энея! — Ответа по-прежнему не было. Пожалев, что у меня нет фонаря, я начал спускаться.
Помещение освещали мониторы над саркофагами. Странные звуки доносились из того саркофага, который выбрала себе Энея. Девочка сидела ко мне спиной, завернувшись в одеяло, из-под которого торчал воротник рубашки Консула, приспособленной под ночнушку. Я опустился на колени рядом с саркофагом.
— Энея?
Девочка плакала, безуспешно стараясь справиться со слезами.
Я прикоснулся к ее плечу. Она повернулась. Глаза покраснели, припухли, щеки мокрые…
— Что стряслось, малышка? — прошептал я. Машинное отделение, где спал в своем гамаке А.Беттик, находилось на две палубы ниже, но благодаря колодцу с трапом слышимость на корабле была превосходной.
Понемногу девочка успокоилась.
— Извините, — выдавила она.
— Ничего. Что стряслось?
— Расскажу, если вы дадите мне платок.
Я пошарил в карманах халата, который когда-то принадлежал Консулу, но ничего не обнаружил. Полез в свой — и наткнулся на салфетку, в которую был завернут недоеденный сандвич. Я протянул салфетку Энее.
— Спасибо. — Девочка высморкалась. — Хорошо, что мы не в невесомости. А то повсюду бы плавали мои сопли.
Я усмехнулся:
— Что не так?
— Все. — Она сдавленно хихикнула. Я не сразу сообразил, что это за звук. — Мне страшно. Будущее, которое я знаю, пугает меня до смерти. Не имею ни малейшего представления, как мы проскочим мимо тех, кто будет нас ждать у Парвати… Я хочу домой, но никогда туда не вернусь. Все, кого я знала, кроме дяди Мартина, давным-давно умерли. А сильнее всего я скучаю по маме.
Я погладил девочку по голове. Ее мать, Ламия Брон, умерла за двести с лишним лет до сегодняшнего дня. Кости этой женщины уже успели обратиться в прах. А для Энеи Ламия Брон скончалась две недели назад.
— Все будет в порядке, — прошептал я, стискивая плечо Энеи.
Девочка кивнула и взяла меня за руку. Ее крохотная, мокрая от слез ладошка целиком уместилась в моей.
— Не хочешь заморить червячка? Как насчет пирожков из челмы с молоком?
— Спасибо, Рауль. Но я лучше лягу. — Энея пожала мою руку, перед тем как отпустить, и я внезапно осознал: Та-Кто-Учит, мессия или кем там суждено стать дочери Ламии Брон — обыкновенный ребенок, который играет днем и плачет по ночам.
Поднявшись по трапу, я оглянулся. Энея отвернулась к стенке, выбившаяся из-под одеяла прядь волос посверкивала в тусклом свете ламп.
— Спокойной ночи, милая, — прошептал я, зная, что она меня не слышит. — Все будет в порядке.
Глава 22
«Рафаил» стремительно приближался к вражескому звездолету, который только что вышел из гиперпространства. Сержант Грегориус и его гвардейцы стояли в открытом люке авизо. Облаченные в боевые скафандры, увешанные оружием — лучевыми пистолетами и винтовками, они занимали все свободное пространство. Солнце Парвати золотило визоры шлемов.
— Он у меня на прицеле, — раздался в наушниках голос капитана де Сойи. — Расстояние сто метров. Продолжаю сближение.
Теперь и гвардейцы увидели похожий на иглу корабль. Оба звездолета, надежно защищенные силовыми полями, обменивались залпами лучевых орудий. Визор Грегориуса сделался матовым, посветлел и вновь потемнел, оберегая глаза сержанта от ярких вспышек.
— Подходим к «мертвой зоне». Вперед!
Грегориус махнул рукой, и все трое одновременно сорвались с места. Из ранцевых двигателей вырвалось голубое пламя.
— Уничтожаю поле! — воскликнул де Сойя.
Соприкосновение защитных полей привело к их кратковременной аннигиляции, и этих секунд Грегориусу, Ки и Реттигу вполне хватило, чтобы преодолеть оставшееся расстояние.
— Ки, — произнес сержант. Капрал включил ранцевый двигатель и направился к носу вражеского звездолета. — Реттиг. — Стрелок двинулся на корму. Грегориус не стал гасить скорость, в последнее мгновение перекувырнулся, врубил двигатель — и уперся подошвами башмаков в корпус корабля. Сработали магниты. Сержант расставил ноги пошире, потом опустился на одно колено.
— На месте, — доложил Ки.
— На месте, — повторил секунду спустя Реттиг.
Грегориус снял обернутый вокруг пояса шнур и уложил его на корпусе звездолета. Теперь сержант находился внутри кольца диаметром чуть больше полутора метров.
— Начинаю отсчет, — сказал он в микрофон. — Три… два… один… Время!
Сержант прикоснулся к контроллеру у себя на запястье и невольно моргнул, когда над ним вдруг возник полог из полимерной ткани толщиной в считанные микроны. Десять секунд спустя он оказался в прозрачном мешке — этакий бронированный сперматозоид внутри громадного презерватива.
— Готово, — доложили Ки и Реттиг.
— Заряды. — Сержант прилепил к корпусу мину и вновь приложил палец к контроллеру. — Отсчет. — Корабль медленно вращался, включая то главный, то вспомогательные двигатели, однако силовое поле «Рафаила» вцепилось в него мертвой хваткой. — Пять… четыре… три… два… один… Взрыв!
Грохота, разумеется, не было, зато вспышка получилась на славу. В корпусе возникла дыра около метра в диаметре. Прозрачный мешок начал раздуваться, когда в него хлынул воздух вперемешку с пылью. То же самое происходило и у Ки, мешок которого был виден сержанту с того места, где он стоял. В наушниках засвистел ветер, потом все стихло. Датчики скафандра показывали, что в мешке теперь не вакуум, а кислород с водородом.
— Внутрь! — рявкнул Грегориус, срывая с плеча плазменную винтовку.
Невесомость застала сержанта врасплох — он весь подобрался, приготовившись упасть на палубу. Впрочем, ему потребовалось от силы пять секунд, чтобы приноровиться к обстановке.
Похоже на кают-компанию. Подушки, древний видеоэкран, книжные полки с настоящими книгами…
Из центрального колодца показалась человеческая фигура.
— Стоять! — крикнул сержант в микрофон. Его голос, усиленный коммом скафандра, раскатился по каюте. Фигура, сжимавшая что-то в руке, и не подумала подчиниться.
Грегориус выстрелил с бедра. Плазменный заряд проделал в теле человека дыру диаметром в добрый десяток сантиметров. Во все стороны брызнули кровь и потроха. Часть попала на скафандр сержанта, запачкала визор. Человек выронил предмет, который сжимал в руке, и Грегориус увидел, что это книга. Черт! Он убил безоружного. Теперь с него снимут очки.
— Наверху никого, — доложил Ки. — Спускаюсь.
— В машинном отделении девочки нет. Какой-то тип попытался удрать, пришлось его пристрелить. Иду выше.
— Скорее всего она у воздушного шлюза, — проговорил сержант. — Осторожнее, ребята. — Свет погас. Автоматически включились два фонаря — на шлеме скафандра и на прицеле плазменной винтовки. В лучах фонарей клубилась пыль, проплывали шарики крови и незакрепленные предметы.
Грегориус остановился у трапа. Снизу кто-то поднимался. Сержант наклонил голову, чтобы лучше видеть.
Это была не девочка. Луч фонаря высветил гигантскую фигуру с множеством рук и шипов и с горящими глазами. Решение следовало принимать немедленно: если он выпустит плазменный заряд, то, промахнувшись по фигуре, может попасть в девочку, а если промедлит… К сержанту протянулись когтистые лапы.
Перед тем как перебраться с корабля на корабль, Грегориус прикрепил к винтовке нейродеструктор. Сержант оттолкнулся от палубы, прицелился и нажал на курок.
Утыканная шипами фигура проплыла мимо: четыре руки безвольно повисли вдоль тела, алые глаза медленно тускнеют. «Надо же! — подумал Грегориус. — Сработало. Выходит, у этой штуки есть синапсы». Заметив краем глаза какое-то движение, сержант вскинул винтовку. Это оказался капрал Ки. Вдвоем они нырнули в колодец.
«Если кто-нибудь сейчас включит поле, — подумалось сержанту, — нам крышка. Надо учесть».
— Поймал, — сообщил Реттиг. — Она пряталась в одном из саркофагов.
Грегориус и Ки миновали главную палубу и очутились на гибернационном уровне. Фигура в боевом скафандре прижимала к себе ребенка. Темно-русые волосы со светлыми прядями, темные глаза; маленькие кулачки колотят по броне Реттига…
— Она, — сказал сержант и включил передатчик. — Сэр, задание выполнено. Девочка у нас. На этот раз двое людей и Шрайк.
— Принято, — откликнулся де Сойя. — Две минуты пятнадцать секунд. Впечатляет, сержант. Возвращайтесь.
Грегориус кивнул, бросил последний взгляд на девочку, которая уже перестала вырываться, и нажал на кнопку на передней панели скафандра.
* * *
Моргнув, сержант приподнялся и увидел своих товарищей: те лежали рядом, их скафандры были подключены к фантопликатору. Грегориус понял, что де Сойя для полноты ощущений и впрямь отключил внутреннее силовое поле «Рафаила». Сержант снял шлем, вытер мокрое от пота лицо и принялся помогать Ки, который стягивал скафандр.
С де Сойей они встретились в каютке. Разумеется, эта встреча могла состояться и в виртуальной реальности тактического тренажера, однако все предпочитали обсуждать тренировки вживую.
— Все прошло гладко, — заметил де Сойя, когда они уселись за стол.
— Чересчур гладко, — пробурчал сержант. — Не думаю, что Шрайка можно завалить «жезлом смерти». И с тем парнем на палубе я облажался… У него в руке была книжка.
— Вы поступили правильно, сержант. В таких случаях лучше не рисковать.
— Значит, двое безоружных? — подал голос Ки. — Честно говоря, сомнительно. Все равно что та дюжина головорезов с пушками на третьей тренировке. По-моему, нам нужно отрабатывать сценарий с Бродягами, причем на максимальном уровне сложности.
— Не знаю, не знаю, — протянул Реттиг. — Все повернулись к нему. — Девчонка до сих пор не получила ни царапины…
— Разве? — удивился Ки. — А пятая тренировка?
— Ну да, мы ее случайно взорвали вместе с кораблем. Но вряд ли такое произойдет на самом деле… Я лично не слышал, чтобы на кораблях стоимостью в сотни миллионов марок устанавливали механизмы самоуничтожения. Чушь собачья.
Ки, Грегориус и де Сойя переглянулись между собой и пожали плечами.
— Идея действительно не блестящая, — сказал капитан, — но я запрограммировал фантопликатор на перебор всех возможных…
— Ясно, сэр, — перебил Реттиг. Его голос таил в себе угрозу, как нож в руках бандита. — Но если дело дойдет до перестрелки, у девчонки гораздо больше шансов угодить под пулю, чем выходит по программе, вот и все.
Это была самая длинная тирада за все время пребывания Реттига на борту «Рафаила».
— Правильно, — проговорил де Сойя. — На следующей тренировке я это исправлю.
Грегориус покачал головой:
— Сэр, я бы советовал забыть про фантопликатор и заняться физическими упражнениями. — Он поднял руку с хронометром (мышцы еще не отошли от скафандра, поэтому все движения были несколько замедленными). — У нас осталось всего восемь часов.
— Согласен, — поддержал Ки. — Я предпочитаю тренироваться снаружи.
— Угу, — буркнул Реттиг.
— Хорошо, — сказал де Сойя. — Но сперва поедим. Двойные рационы. Между прочим, за последнюю неделю каждый из вас потерял по двадцать фунтов.
Грегориус подался вперед:
— Сэр, можно взглянуть на карту?
Пальцы де Сойи пробежали по клавиатуре. На мониторе высветилась эллиптическая траектория, выводящая «Рафаил» к точке выхода вражеского звездолета из гиперпространства. Эта точка мерцала красным.
— Проведем еще одну тренировку, уже без фантопликатора, потом пару часов поспим, проверим оборудование и будем ждать. — Капитан взглянул на свой хронометр, хотя монитор показывал и корабельное время, и расчетное время перехвата. — Если не случится ничего непредвиденного, девочка окажется у нас через семь часов сорок минут. И мы сразу отправимся на Пасем.
— Сэр, — проговорил Грегориус.
— Да, сержант?
— Прошу прощения, сэр, но в этой долбаной вселенной, которую состряпал Господь Бог, обязательно случается что-нибудь непредвиденное.