Лунный мотылёк
Эдвер Тиссел — новый консул Объединенных Планет на Сирене. Местное общество кастовое, оно подчинено множеству негласных правил. Все свободные граждане, включая инопланетян, должны носить подобающие их статусу-«стракху» маски, общаться только в стихах и под аккомпанимент особых музыкальных инструментов. Маска Лунной Моли, которую вынужден носить новичок, означает, что ее носитель — ничто, пустое место.
Тем временем, на планету прибывает убийца, прекрасно знающий местные обычаи. Он убивает одного из инопланетян, скрывается под его маской, и начинает охоту на консула.
Как чужаку Эдверу с его нулевым стракхом спастись и разоблачить убийцу?
* * *
Ковчег был безупречен. Даже по самым строгим сиренийским стандартам он казался совершенным произведением искусства. Обшивка мягкого черного дерева скрывала швы, платиновые заклепки были утоплены внутрь и плоско отшлифованы. Массивный, широкий, устойчивый, как сам берег, ковчег, однако, не обнаруживал ни тяжеловесности, ни небрежности линий. Нос выпячивался, словно лебединая грудь, высоко поднятый форштевень, изгибаясь вперед, поддерживал железный фонарь. Двери были вырезаны из пестрых пластинок черно-зеленого дерева, многочисленные окошки застеклены квадратиками слюды — розовыми, голубыми, бледно-зелеными, лиловыми. Нос служил для подсобных помещений и комнат рабов, а в средней части ковчега размещались две спальни, столовая и гостиная, выходящая на наблюдательный мостик на корме.
Таков был Дом; однако владение им не вызвало в Эдвере Тисселе приятной гордости собственника. Ковчег обветшал. Ворс на коврах поистерся, резные перегородки покрылись узором из трещин, железный фонарь проржавел и обвис. Семь десятков лет назад первый хозяин ковчега воспел славу его строителю, да и сам удостоился не меньших почестей; передача Дома во владение — а она означала несравненно больше, нежели обычная сделка — повышала престиж обоих. Те времена давно миновали. Теперь при взгляде на ковчег не возникало и мысли о престиже. Эдвер Тиссель прекрасно понимал это, но ничего не мог поделать — этот ковчег был лучшим из того, на что он был вправе рассчитывать. Он жил на Сирене всего три месяца.
Тиссель сидел на задней палубе и упражнялся в игре на ганге — небольшом, с ладонь, инструменте, похожем на цитру. В ста ярдах от него, омываемая прибоем, белела полоса пляжа; за ней стеной поднимались джунгли, и надо всем этим, на фоне безоблачного, как всегда, неба — черные силуэты скал. Мирэль мерцала над головой, подернутая белой дымкой — казалось, лучи пробиваются сквозь невидимую паутину; поверхность океана светилась ровным перламутровым сиянием. Этот пейзаж стал для Тисселя таким же привычным — правда, не таким утомительным — как ганга, над которой он корпел уже два часа, разучивая новые аккорды, чередуя гармонические последовательности… Отложив гангу, он принялся за зачинко — маленькую шкатулку, усеянную клавишами, на которой играли правой рукой. При нажатии клавиш воздух прорывался сквозь клапаны, расположенные внутри, и инструмент звучал, подобно гармонике-концертино. Тиссель бегло и почти без ошибок проиграл десяток гамм. Из шести инструментов, которые он упорно осваивал, зачинко был самым послушным (не считая, конечно, химеркина — шумной, лязгающей трещотки из дерева и камня, предназначенной исключительно с рабами).
Тиссель поупражнялся еще минут десять, отложил зачинко, размял затекшие пальцы. Здесь, на Сирене, все его свободное время поглощали инструменты: химеркин, ганга, зачинко, кив, страпан, гомопард. Он разучивал гаммы в девятнадцати тональностях и четырех ладах, бесчисленные аккорды, интервалы, о каких и слыхом не слыхали на Внутренних Планетах. Все эти трели, арпеджио, легато; вибрато и назализации; пощелкивания и присвистывания; приглушение и удлинение обертонов… Тиссель занимался этим с мрачным упорством обреченного. Он давно уже забыл, что когда-то видел в музыке источник наслаждения… Глядя на инструменты, Тиссель с трудом подавил внезапное желание швырнуть все шесть в безмятежные воды Титаника…
Он встал и, пройдя гостиную и столовую, вдоль коридора, минуя камбуз, вышел на переднюю палубу. Склонясь над поручнем, он глядел на подводный загон, где Тоби и Рекс, рабы запрягали гужевую рыбу для обычной — раз в неделю — поездки в Фан, на восемь миль к северу. Младшая рыба, игривая и капризная, то и дело ускользала, ныряя. Ее блестящая черная морда мелькнула над водой, и Тиссель внезапно ощутил приступ тошноты: рыба была без маски!
Тиссель нервно рассмеялся, ощупывая свою собственную маску — Лунного Мотылька. Что уж говорить — на Сирене он акклиматизировался, раз обнаженная рыбья морда привела его в ужас!
Наконец рыбу запрягли. Тоби и Рекс вскарабкались на борт. Красные тела их блестели; черные полотняные маски прилипли к лицам. Не обращая внимания на Тисселя, они подняли якорь. Рыба взвилась на дыбы, упряжь туго натянулась, и ковчег двинулся на север.
Вернувшись на корму, Тиссель принялся за страпан. То была круглая коробка восьми дюймов в диаметре. От центра расходились сорок шесть струн, на периферии они крепились к колокольчикам или звякающим перегородкам. При пощипывании струн, колокольчики и перегородки звенели; при переборе инструмент издавал переливчатые трели. Под умелой рукой острый, пряный диссонанс приятно щекотал слух; новичок же мог извлечь из страпана лишь невнятный сумбур. С этим инструментом у Тисселя были самые сложные отношения, и всю дорогу он прилежно упражнялся.
Наконец ковчег достиг берегов плавучего берега Фана. Рыбу распрягли, ковчег пришвартовали. Зеваки сгрудились на пристани, громогласно, по сиренийскому обычаю, обсуждая Дом, его хозяина и рабов. Тиссель, до сих пор не привыкший к столь пристальному вниманию, почувствовал себя неуютно. Особенно смущали его маски, их каменная непроницаемость. Неловко поправляя своего Лунного Мотылька, Тиссель выбрался выбрался на пристань.
Какой-то раб приподнялся с корточек и, притронувшись костяшками пальцев к черной ткани на лбу, запел вопросительно, в три четверти тона:
— Уж не скрывает ли сей Лунный Мотылек, что предо мною, Сээра Эдвеля Тисселя лик?
Тиссель ударил по химеркину, что висел у него на поясе и пропел:
— Я — Сээр Эдвель Тиссель.
— Обременен почетным порученьем, — затянул раб, — я ждал три дня, с заката до рассвета, шагам Ночных внимая в страхе, но — свершилось! Сээр Тиссель предо мною.
Тиссель извлек из химеркина нетерпеливый щелчок:
— Что за порученье, и какова его природа?
— Несу посланье я. Оно для вас.
Тиссель протянул левую руку, правой играя на химеркине:
— Дай мне письмо!
— Сей же момент, о Сээр Тиссель.
На пакете выделялась суровая надпись:
СРОЧНО! ВРУЧИТЬ БЕЗ ПРОМЕДЛЕНИЯ!
Тиссель вскрыл конверт. Письмо было подписано Кастелем Кромартином, Председателем совета Межпланетной Политики. Текст, после формального приветствия, гласил:
ЧРЕЗВЫЧАЙНО СРОЧНО ВЫПОЛНИТЬ НИЖЕСЛЕДУЮЩИЕ ПРЕДПИСАНИЯ! НА БОРТУ «КАРИНЫ КРУЗЕЙРО» НАХОДИТСЯ ИЗВЕСТНЫЙ ПРЕСТУПНИК ХАКСО ЭНГМАРК. ПОРТ НАЗНАЧЕНИЯ — ФАН. ДАТА ПРИБЫТИЯ — 10 ЯНВАРЯ У. В. НЕОБХОДИМО, ИСПОЛЬЗУЯ СООТВЕТСТВУЮЩИЕ ПОЛНОМОЧИЯ, ВСТРЕТИТЬ КОРАБЛЬ, ОСУЩЕСТВИТЬ ЗАДЕРЖАНИЕ И ЗАКЛЮЧЕНИЕ ПОД СТРАЖУ. ВЫШЕУКАЗАННЫЕ ИНСТРУКЦИИ ДОЛЖНЫ БЫТЬ УСПЕШНО ПРИВЕДЕНЫ В ИСПОЛНЕНИЕ. ПРОВАЛ КАТЕГОРИЧЕСКИ НЕДОПУСТИМ. ВНИМАНИЕ! ХАКСО ЭНГМАРК ЧРЕЗВЫЧАЙНО ОПАСЕН! В СЛУЧАЕ МАЛЕЙШЕЙ ПОПЫТКИ СОПРОТИВЛЕНИЯ — УНИЧТОЖИТЬ БЕЗ КОЛЕБАНИЙ!
Тиссель в смятении вглядывался в строки. Вступая в должность Представителя Консульства в Фане, он не предполагал ничего подобного. Он не чувствовал ни малейшего желания — не говоря уже о способностях — общаться с опасными преступниками. Ситуация небезнадежна: Эстебан Ролвер, директор космопорта, без сомнения поможет ему. Возможно, даже снарядит отряд рабов.
Тиссель снова, уже спокойнее, пробежал глазами письмо. 10 января, по Универсальному Времени… Он сверился с календарем соотношений. Сегодня… четвертый день Сезона Горького Нектара… Палец его, скользящий по колонке цифр заме. Десятое января. С е г о д н я.
Слух его привлек отдаленный гул. Во мгле вырисовывались туманные контуры — лихтер возвращался от «Карины Крузейро».
Тиссель еще раз перечитал послание и поднял голову, провожая взглядом лихтер. Там, на борту — Хаксо Энгмарк. Через пять минут он ступит на землю Сирены. Таможенные формальности задержат его еще минут на двадцать. Космодром лежал в полутора милях от Фена и соединялся с ним запутанной холмистой тропой.
Тиссель обернулся к рабу:
— Когда пришло письмо?
Раб непонимающе вытянул голову. Тиссель повторил вопрос, подпевая клацанью химеркина:
— Послание сие: его вручить ты удостоен чести был когда?
— О, много дней провел я у причала, — снова завел раб, — и вот за бденье я вознагражден: узрел я Сээра Тисселя…
Тиссель круто развернулся и в ярости зашагал вверх по пристани. Бестолковые, безмозглые сиренийцы! Почему было не доставить письмо к нему на ковчег? Осталось двадцать пять минут — теперь уже двадцать две…
На эспланаде Тиссель остановился и огляделся по сторонам в надежде не чудо. Вдруг какой-нибудь аэротранспорт перебросит его в космопорт, где они с Ролвером успеют задержать Хаксо Энгмарка. Или… или, еще лучше, вдруг придет другое послание, отменяющее первое! Хоть что-нибудь, что угодно…
Но чуда не случилось. Никаких посланий и никаких аэромобилей — их никогда и не бывало на Сирене…
Поперек эспланады возвышался уродливый ряд сооружений из железа и камня — защита от Ночных. В одном из этих зданий была конюшня. Неподалеку Тиссель увидел человека в ослепительной жемчужно-серебрянной маске верхом на ящероподобной сиренийской кляче.
Тиссель ринулся к конюшне. Еще не все потеряно; если повезет, можно перехватить Хаксо Энгмарка!
Перед входом конюх озабоченно исследовал свой табун, отгонял насекомых, наводил лоск на запылившиеся чешуйки. Все пять животных были в превосходной форме, ростом по плечо среднему человеку. Массивные ноги, крупные туловища, тяжелые клинообразные головы. С клыков, по обычаю специально удлиненных и загнутых вверх, свисали золотые кольца. Чешуя была украшена ромбовидным узором, у всех разным: багряный с зеленью, оранжево-черный, красно-голубой, розовый с коричневым, серебристо-желтый.
Добежав до конюха, Тиссель остановился, перевел дух и потянулся к киву — но заколебался. Можно ли считать эту встречу случайной? Тогда зачинко? Но как изложить его просьбу сухим, казенным тоном? Лучше уж кив. Он взял первый аккорд — и обнаружил, что по ошибке заиграл на ганге.
Тиссель виновато — под маской — улыбнулся: да уж, близкими друзьями их с конюхом никак не назовешь. Ладно! Некогда перебирать инструменты. Будем надеяться, что этот конюх флегматик.
Тиссель взял второй аккорд и, играя настолько убедительно, насколько позволяли ему волнение, одышка и неискусность, пропел:
— Сээр Конюх, я безмерно нуждаюсь в резвом скакуне. Позвольте его из вашего стада избрать.
На конюхе была непонятная Тисселю маска: сложное сооружение из блестящей коричневой ткани с серыми кожаными складками; высоко на лбу располагались два больших ало-зеленых шара. Конюх долго, не отрывая взгляда смотрел на Тисселя. Затем он медленно, явно подчеркивая свой выбор, прикоснулся к стимику, умело извлек из него ряд великолепных трелей (Тиссель не сумел уловить их смысл) и пропел:
— Сээр Лунный Мотылек, боюсь, мои лошадки не подойдут такой персоне знатной!
Тиссель, по-прежнему играя не ганге, с горячностью возразил:
— Они как раз подходят; я спешу и с благодарностью приму любую.
Играя все быстрее и громче, конюх запел:
— Сээр Лунный Мотылек! Грязны и тощи кони. Мне лестно, что до них вы снизошли. Я недостоин столь высокой чести. И к тому же, — тут раздался ледяной звон кродача, — никак я не припомню: что за приятель и соратник старый бренчит на ганге столь бесцеремонно?
Намек ясен — животное он не получит. Тиссель развернулся и со всех ног бросился к космопорту. За спиной слышалось клацанье химеркина. Звал ли конюх своих рабов или потешался над Тисселем — выяснять было недосуг.
Прежний Представитель Консульства Внутренних Планет на Сирене был убит в Зундаре. В маске Молодца из Таверны он осмелился приставать к девице, украшенной лентами Экваториальных Отношений. Этот промах стоил ему головы, которую отрубили Красный Демиург, Солнечный дух и Волшебный Шершень. Эдвера Тисселя, недавно окончившего Институт, назначили его преемником и дали три дня на подготовку. По натуре рассудительный и осторожный, Тиссель воспринял новое назначение как вызов. С помощью гипноза он выучил сиренийский язык и нашел его довольно легким. Затем он принялся за Журнал Всеобщей Антропологии, где прочел следующее:
Население прибрежных районов Титаника отличается крайним индивидуализмом — возможно, потому, что, из-за весьма благоприятных условий жизни коллективная деятельность не приносит никакой выгоды. В языке тех мест, соответственно, отражено настроение индивидуума, его эмоциональное отношение к ситуации. Фактическая информация воспринимается как нечто вторичное. Более того, на этом языке не говорят, а поют, причем под аккомпанемент маленьких инструментов. В результате бывает очень сложно выяснить что-либо у жителя Фана или закрытого города Зундара. Вместо фактов вас начнут потчевать изысканными ариями и поразительно виртуозной игрой на том или ином из музыкальных инструментов. Таким образом, приезжий, дабы избежать всеобщего и полного презрения, должен научиться выражать свои мысли на местный манер.
Тиссель сделал пометку в записной книжке: «Раздобыть маленький музыкальный инструмент и инструкцию к нему» — и продолжал читать:
Климат на Сирене мягкий, и пищи повсюду и в любое время вдоволь, даже с избытком. Поэтому всю нерастраченную национальную энергию и массу свободного времени, население посвящает усложнению. Все здесь усложнено самым причудливым образом: Сложное искусство местных мастеров (пример тому — изысканные резные панели, какими украшены плавучие дома-ковчеги); сложная символика, выражаемая в масках, которые носят все жители; сложный полумузыкальный язык, восхитительно передающий тончайшие оттенки чувств и настроений; и, наконец, надо всем этим — фантастическая сложность межличностных отношений. «Престиж», «лицо», «мана», «репутация», «слава» — на сиренийском языке эти понятия объединены словом «хорра». У каждого — своя лишь ему присущая хорра. Если, к примеру, человеку необходимо жилище, то лишь хоррой определяется, станет ли он хозяином роскошного плавучего дворца, изукрашенного драгоценными камнями, алебастровыми фонарями, переливчатым фаянсом и резным деревом, либо ему снисходительно укажут на жалкую заброшенную лачугу на плоту. На Сирене нет никаких средств расчета; единственная твердая валюта тех мест — хорра.
Тиссель потер подбородок и принялся читать дальше:
Маски носятся всегда и везде, в соответствии с философией, гласящей, что человек не должен быть принуждаем иметь наружность, навязанную ему внешними факторами против его воли; сто он свободен в выборе внешности, наиболее созвучной его собственной хорре. В цивилизованных районах Сирены — а точнее, на побережье Титаника — человек в буквальном смысле слова никогда не открывает лица; оно — его главная тайна. Сиренийцы не знают азартных игр; с их чувством собственного достоинства было бы катастрофой получить какие-либо выгоды с помощью средств иных, чем хорра. Слово «удача» не переводится на сиренийский язык.
Тиссель снова сделал пометку: «Достать маску. Музей? Театр?» Он дочитать статью, поспешно закончил сборы и на следующий же день на борту «Роберта Астрогарда» отбыл на Сирену.
Сиренийский космопорт ровным топазовым диском выделялся на фоне гор — черных, пурпурных, зеленых. Лихтер опустился, и Эдвер Тиссель впервые вступил на землю Сирены. Встречавший его Эстебан Ролвер, местный агент Космических Путей, всплеснул руками и отскочил назад.
— Маска! — Сипло вскрикнул он. — Где ваша маска?!
— Вот она, — Тиссель был смущен и растерян. — Я не знал наверняка…
— Наденьте, — сказал Ролвер, отворачиваясь. Его собственная маска являла собой замысловатое изделие из тускло-зеленых чешуек и дерева, покрытого блестящей голубой эмалью. На щеках торчали черные перья, а с подбородка свисал черно-белый помпон. Все это вместе взятое создавало создавало ощущение хитрой и язвительной личности.
Тиссель прилаживал маску к лицу, соображая, уместно ли в такой ситуации подшутить; или лучше хранить достоинство, как подобает человеку его положения?
— Надели? — Спросил через плечо Ролвер.
Тиссель ответил утвердительно, и Ролвер обернулся. Маска скрывала выражение его лица, но пальцы невольно потянулись к клавишному инструменту, висевшему на бедре. В мелодии слились ужас, потрясение и упрек.
— Нельзя вам носить эту маску! — Пропел он. — Да где вы ее взяли?
— Это копия маски из Полиполисского музея, — оцепенело проговорил Тиссель. — Копия верна, я уверен.
— Верна, верна, — закивал головой Ролвер. Маска его словно стала еще язвительней. — Безусловно верна. Этот вариант известен под именем Победителя Морских Драконов. Его могут носить во время торжеств особы огромного престижа: правители, герои, выдающиеся мастера, великие музыканты…
— Но я не знал…
Ролвер вяло махнул рукой в знак понимания.
— Всему свой черед. Многое вы узнаете по ходу дела. Обратите-ка внимание на мою сегодняшнюю маску. Это Птица-Крачка. Такие штуки носят люди самого мизерного престижа — скажем, вы или я, или любой другой иномирянин.
— Странно, — сказал Тиссель. Они шагали через посадочную полосу к приземистому бетонному блокгаузу. — Я-то думал, каждый носит такую маску, какая ему нравится.
— Конечно, — подтвердил Ролвер. — Любую, какая нравится — если сумеешь сделать так, что она к тебе пристанет. К примеру эта Птица-Крачка. Я ношу ее, дабы подчеркнуть, что я ничего из себя не представляю. Я не притязаю на мудрость, свирепость, разносторонность, музыкальную одаренность, жестокость и дюжину прочих Сиренийских добродетелей.
— Просто из интереса: что произойдет, если я пройду в этой маске по улицам Зундара?
Ролвер расхохотался. Маска приглушала его смех.
— Если вы вздумаете прогуливаться по пристаням Зундара — улиц здесь нет — то не пройдет и часа, как вас убьют. И при этом неважно, в какой вы будете маске. Так случилось с Бенко, вашим предшественником. Он не знал как себя вести. Никто из нас, иномирян этого не знает. В Фане нас еще терпят — до тех пор, пока мы знаем свое место и не высовываемся. Но попробуйте, как сегодня, щегольнуть здесь своими регалиями. К вам тотчас подступит какой-нибудь Огненный Змей или Грозный Гоблин — я имею в виду маски, вы понимаете, — и заиграет на кродаче, и если вы не сумеете пресечь его дерзкую выходку с помощью дьявольских звуков скарания, то он загремит химеркином — это наш инструмент для разговоров с рабами, — что будет выражением крайнего презрения. Или он ударит в дуэльный гонг и тут же нападет на вас.
— Я и не догадывался, что здешние жители так вспыльчивы, — пробормотал Тиссель, подавленный.
Ролвер пожал плечами и открыл тяжелую стальную дверь в свою контору.
— Везде свои порядки. На Народной площади в Полиполисе тоже можно навлечь на себя народный гнев кое-какими выходками.
— Да, вы правы, — сказал Тиссель. Войдя в контору, он огляделся по сторонам. — К чему все эти меры предосторожности? Сталь, бетон…
— Защита от дикарей, — сказал Ролвер. — Они по ночам спускаются с гор, хватают что плохо лежит и убивают всякого, кто попадется им на пути.
Ролвер подошел к стенному шкафу и вынул маску.
— Вот, возьмите. Это Лунный Мотылек, с ним вы не должны попасть в беду.
Тиссель без особой охоты принялся разглядывать маску. Она была сшита из мышиного цвета меха; по краям отверстия для рта торчали пучки шерсти, на лбу — пара усиков, похожих на перья. У висков болтались белые завязки, а под глазами нависали ряды красных складок, производя впечатление одновременно скорбное и комическое.
— Эта маска предполагает какой-то престиж? — Спросил Тиссель.
— Ни малейшего.
— Но ведь я Председатель Консульства, — возразил Тиссель. — Я представляю Внутренние Планеты, сто миллиардов человек…
— Если Внутренние Планеты хотят, чтобы их представитель носил маску Победителя Морских Драконов, пуская присылают сюда Победителя Морских Драконов.
— Понимаю, — пробормотал Тиссель. — Ну, что ж, если надо…
Ролвер тактично отвел глаза. Тиссель снял Победителя Морских Драконов и приладил к лицу скромного Лунного Мотылька.
— Надеюсь, в ваших магазинах я найду что-нибудь более подходящее, — сказал Тиссель. — Мне говорили, что человек просто заходит в магазин и выбирает что хочет. Это верно?
Ролвер повернулся и критически осмотрел Тисселя. — Эта маска — по крайней мере, на первое время — подходит вам как нельзя лучше. И имейте в виду: не берите в магазинах ни единой вещички, пока не узнаете ее хорровую ценность. Владелец магазина теряет в престиже, если персона с низкой хоррой позволяет себе вольности с его лучшими работами.
Тиссель возмущенно тряхнул головой.
— Но мне ничего этого не объяснили! Я конечно знал о масках, и что мастера безмерно честны и усердны; но весь этот престиж — хорра, или как там ее…
— Не волнуйтесь, — сказал Ролвер. — Пройдет год-другой и вы начнете понимать что к чему. Я надеюсь, вы владеете языком?
— Да, разумеется.
— И на каких инструментах вы играете?
— Ну… я так понял, что можно играть на любом маленьком инструменте или просто петь.
— Крайне неверно. Только рабы поют без аккомпанемента. Советую вам как можно быстрее освоить следующие инструменты. Химеркин для рабов. Гангу для разговоров с близкими приятелями или же с теми, кто немного ниже вас по хорре. Кив для вежливых бесед при случайных встречах. Зачинко для более официальных контактов, страпан и кродач для тех, кто ниже вас по престижу… ну, в вашем случае — если захотите указать кому-то его место. Гомопард или двойной камантил — для церемоний, — Он секунду подумал. — Очень полезны еще кребарин — водяная лютня, и слобо, но с ними можно повременить. Сначала — эти, основные. Они обеспечат вам элементарный уровень общения.
— Вы не преувеличиваете? — Осмелился предположить Тиссель. — И… не шутите?
Ролвер мрачно рассмеялся.
— Отнюдь нет. Теперь, в первую очередь, вам необходим ковчег. А затем — рабы.
Ролвер повел Тисселя к пристаням Фана — полтора часа пути с космодрома — по чудесной тропе в тени огромных деревьев. Ветви их гнулись под тяжестью фруктов, хлебных плодов, стручков с сахарным соком.
— На данный момент, — говорил Ролвер, — здесь, в Фане всего четверо иномирян, включая вас. Я отведу вас к Велибусу, это наш коммерческий агент. Подозреваю, что у него найдется старый ковчег, который он мог бы вам одолжить.
Корнелий Велибус жил в Фане уже пятнадцать лет, и повысил свою хорру настолько, что с уверенностью носил маску Южного Ветра. Она представляла собой голубой диск, инкрустированный лазуритом и окруженный мерцающим ореолом из змеиной шкуры. Велибус оказался более приветливым и сердечным, нежели Ролвер. Он не только дал Тисселю ковчег, но и снабдил его десятком музыкальных инструментов и парой рабов в придачу.
Пораженный такой щедростью, Тиссель заикнулся было о цене, но Велибус выразительным жестом прервал его:
— Дорогой мой, вы на Сирене. Такие пустяки здесь ничего не стоят.
— Но ковчег…
Велибус испустил короткий изысканный пассаж на киве.
— Буду откровенен с вами. Сээр Тиссель. Дом постарел и обветшал. Я не могу в нем жить; мой статус пострадает. — Изящная мелодия сопровождала его речь. — Но вас пока что не тревожит статус. Все что вам нужно — кров, уют, покой — и защита от Ночных.
— Ночных?
— Это каннибалы которые бродят по берегу после заката.
— Ах, да. Сээр Ролвер говорил мне.
— О, жуткие твари. Не будем о них. — Кив Велибуса издал пронзительную трель. — Теперь что касается рабов. — Он задумчиво постучал пальцем по лбу лазурной маски. — Думаю, Рекс и Тоби будут вам служить на совесть.
Он легонько пристукнул по химеркину и крикнул:
— А в а н с э к с т р о б у!
Вошла рабыня в одеянии из множества полос розовой материи, туго обхватывающий ее тело. Черную маску украшали перламутровые блестки.
— Ф а с к у э ц Р е к с э Т о б и.
Появились Рекс и Тоби в свободных масках и желтом кожаных куртках. Велибус, звучно бряцая химеркином, объявил что у них новый хозяин. Рабы пали ниц и хрипло пропели обет верности Тисселю. У того вырвался нервный смешок. Он попытался сконструировать фразу на Сиренийском языке:
— Идите на ковчег, уберите в нем, принесите на борт еду.
Тоби и Рекс, не мигая, тупо глядели на него сквозь прорези в масках. Велибус повторил слова Тисселя под грохот химеркина. Рабы с поклоном удалились. Тиссель в рассеянности принялся рассматривать инструменты.
— Не представляю, как я смогу научиться всему этому.
Велибус обернулся к Ролверу.
— А что Керсхол? Он не согласится дать Сээру Тисселю несколько вводных уроков?
— Думаю, вполне.
— Кто это — Керсхол? — Спросил Тиссель.
— Третий из нашей эмигрантской группки, — объяснил Велибус, — антрополог. Вы читали его «Зундар великолепный?» А «Ритуалы Сирены?» «Безликий народ?» Нет? Жаль. Прекрасные работы. У Керсхола высокий престиж; по-моему, он даже наведывается в Зундар. Он носит Пещерную Сову, а иногда Звездного Скитальца и даже Мудрого Арбитра!
— В последнее время он пристрастился к Змею Экватора, — заметил Ролвер. — С золотыми клыками.
— В самом деле? — Восхитился Велибус. — Что ж, он этого заслуживает. Чудесный человек! — и Велибус задумчиво пробежал пальцами по клавишам зачинко.
…Прошло три месяца. Под опекой Мэтью Керсхола Тиссель прилежно осваивал химеркин, гангу, страпан, кив, гомопард и зачинко. Двойной камантил, кродач, слобо и другие инструменты могут подождать, сказал Керсхол, пока Тиссель обучится игре не шести основных. Керсхол одолжил Тисселю записи особо характерных Сиренийских диалогов в разных настроениях и под различный аккомпанемент, чтобы тот знакомился с популярными музыкальными обычаями и совершенствовался в тонкостях интонаций и различных ритмов — перекрестных, сложных, скрытых. Нет прекраснее науки, чем Сиренийская музыка утверждал Керсхол, и Тиссель погрузился в неисчерпаемые глубины нового предмета. Четвертьтоновая настройка инструментов позволяла использовать двадцать четыре тональности, которые в сочетании с пятью основными ладами давали сто двадцать звукорядов. Керсхол, однако, советовал Тисселю для начала брать каждый инструмент в его основной тональности и всего на двух ладах.
Поскольку никаких неотложных дел, кроме еженедельных визитов к Мэтью Керсхолу, у Тисселя в Фане не было, он увел свой ковчег на восемь миль к югу и пришвартовал его под скалистым мысом. Если бы не беспрестанные музыкальные занятия, жизнь его можно было бы назвать идиллической и безмятежной. Море было тихо и прозрачно, как хрусталь; берег лежал совсем рядом, окаймленный серебристой изумрудно-зеленой и пурпурной лесной листвою. Тоби и Рекс занимали две комнатушки в носовой части ковчега, Тиссель обитал на корме. Время от времени он тешил себя мыслью о третьем рабе — точнее о юной рабыне, которая внесла бы аромат свежести и очарования в его повседневный уклад. Но Керсхол отговорил Тисселя от этой затеи, боясь как бы не угас его музыкальный пыл. Тиссель нехотя согласился и всецело посвятил себя шести инструментам.
Дни летели быстро. Ослепительный блеск закатов и рассветов, белые облачка и бирюзовая гладь моря, ночное небо, на котором ярко горели все двадцать девять звезд созвездия СИ-1-715 — все это радовало Тисселя и не могло ему наскучить. Поездки в Фан приятно разнообразили жизнь: пока Тоби и Рекс добывали еду, Тисселя потчевали советами и наставлениями в роскошном ковчеге Мэтью Керсхола. И вот теперь, спустя три месяца — послание, которое камня на камне не оставляет от привычного уклада: на Сирену явился Хаксо Энгмарк, преступник, безжалостный и коварный убийца! «…Заключение под стражу… привести в исполнение… провал недопустим… чрезвычайно опасен… уничтожить без колебаний…»
Умение бегать быстро не входило в число главных достоинств Тисселя. Уже через полсотни ярдов он, запыхавшись, перешел на шаг. Тиссель шел по низким холмам, покрытым белым бамбуком и черным папоротником; через поляны, желтые от травяных орехов; через сады и дикие виноградники. Прошло двадцать минут; двадцать пять… Тиссель понял, что опоздал, и ощутил неприятный холодок в животе. Хаксо Энгмарк уже приземлился и теперь, должно быть, движется в Фан этой же дорогой, навстречу ему… Но по пути Тисселю встретились лишь мальчик в шуточно-свирепой маске Хмельного Островитянина да две девушки — Красная Иволга и Зеленый Дятел; четвертым стал мужчина под маской Лесного Гоблина. Поравнявшись с ним Тиссель резко остановился. Что, если это Энгмарк?
Тиссель решил прибегнуть к хитрости. Он резко подошел к человеку и, глядя прямо в отвратительную маску, сказал на языке Внутренних Планет:
— Энгмарк! Ты арестован!
Лесной Гоблин непонимающе взглянул на него и пошел дальше. Тиссель преградил ему дорогу. Он потянулся было к ганге, но, вспомнив реакцию конюха, взял аккорд на зачинко.
— Вы следуете из космопорта, — пропел Тиссель. — Что видели вы там?
Лесной Гоблин протрубил в сигнальный рожок. Так на Сирене задирали врагов на поле битвы, сзывали животных, а порою даже бранились, грубо и непристойно.
— Куда я следую и что я вижу, касается меня лишь одного. Посторонись, иначе растопчу!
Лесной Гоблин двинулся вперед, словно намереваясь осуществить свою угрозу. Тиссель, едва успев отскочить в сторону, смотрел на его удаляющуюся спину. Энгмарк? Вряд ли. Так владеть рожком…
Придя в космопорт, Тиссель направился прямиком в контору Ролвера. Тяжелая дверь была полуоткрыта. На пороге показался человек в маске из тусклых зеленых чешуек, слюдяных пластинок, выкрашенного голубой эмалью дерева и черных перьев. Птица-Крачка.
— Сээр Ролвер, — взволнованно выпалил Тиссель, — кто сошел с «Карины Крузейро?»
Ролвер посмотрел на него долгим взглядом.
— Почему вы спрашиваете?
— Почему я спрашиваю! — Вспылил Тиссель. — Вы же видели космограмму, которую прислал мне Кастель Кромартин!
— Ах, да, — сказал Ролвер. — Да, конечно.
— Мне ее вручили полчаса назад! — Пожаловался Тиссель. — Я тут же кинулся… Где Энгмарк?
— Я полагаю, в Фане, — сказал Ролвер.
Тиссель негромко выругался.
— Почему вы не остановили его, не задержали — каким угодно способом?
Ролвер пожал плечами.
— У меня не было ни права, ни желания, ни возможности это сделать.
Тиссель подавил раздражение и сказал нарочито спокойным голосом:
— По пути сюда я встретил человека в ужасной маске — красная борода, глаза как плошки…
— Лесной Гоблин, — отозвался Ролвер. — Энгмарк привез эту маску с собой.
— Но он протрубил в сигнальный рожок, — возразил Тиссель. — Как мог Энгмарк…
— Энгмарк прекрасно знает местные обычаи. Он пять лет прожил в Фане.
— Но Кромартин ничего не сообщил мне об этом!
— Это всем известно, — снова пожал плечами Ролвер. — Энгмарк был коммерческим агентом до Велибуса.
— И они знакомы?
— Естественно, — хмыкнул Ролвер. — Но не вздумайте подозревать беднягу Велибуса в чем-нибудь страшнее фокусов со счетами. Уверяю вас, он не содержит приюта для убийц.
— Кстати, об убийцах, — сказал Тиссель, — вы не одолжите мне какое-нибудь оружие?
— Вы собирались взять Энгмарка голыми руками?
— Выбора не было. Когда Кромартин отдает приказ, он ожидает исполнения. И потом, здесь вы и ваши рабы.
— Не рассчитывайте на мою помощь! — Отрезал Ролвер. — Я ношу Птицу-Крачку и не претендую на героизм. Но я могу одолжить вам пистолет. Правда, я давно им не пользовался и не могу ручаться за его качества.
— Все же это лучше, чем ничего, — вздохнул Тиссель.
Ролвер зашел в контору и через секунду вынес пистолет.
— Что вы собираетесь делать?
— Попробую найти Энгмарка в Фане, — устало ответил Тиссель. — Или, может быть, он направился в Зундар?
— Энгмарк сможет выжить в Зундаре, — поразмыслив, сказал Ролвер. — Но сперва он должен восстановить свои музыкальные умения. Думаю, он на несколько дней задержится в Фане.
— Но как мне найти его? Где искать?
— Этого я не знаю. Лучше бы вам не искать его вовсе. Энгмарк — опасный тип.
Тиссель вернулся в Фан прежней дорогой. Там, где тропа сворачивала вниз, к эспланаде, стояло толстостенное глинобитное здание с дверями из прочного черного дерева и окнами, закрытыми железными ставнями. То была контора Корнелия Велибуса, Коммерческого агента, Экспортера и Импортера. Сам коммерческий агент в скромной маске Вальдемара сидел на отделанной изразцами веранде. Он был погружен в раздумья и, казалось не замечал Лунного Мотылька — по крайней мере, не пытался приветствовать его.
Тиссель приблизился к крыльцу.
— Доброе утро, Сээр Велибус.
Велибус рассеяно кивнул и, пощипывая струны кродача, пробормотал:
— Доброе утро…
Тиссель замер, пораженный. Кродач — не самый подходящий инструмент для беседы с приятелем-иномирянином, даже если тот носит всего лишь Лунного Мотылька.
Он проговорил холодно:
— Позвольте спросить, как давно вы тут сидите?
Велибус ненадолго задумался и ответил, на сей раз под аккомпанемент более приветливого кребарина:
— Минут пятнадцать или двадцать. Но почему вы спрашиваете?
В ушах Тисселя все стоял пронзительный звон кродача.
— Я хотел узнать: не заметили вы Лесного Гоблина?
Велибус кивнул:
— Он прошел вниз по эспланаде и, по-моему, свернул вон в тот магазин масок.
Тиссель присвистнул. Естественно. Таким и должен быть первый шаг Энгмарка.
— Теперь мне его не узнать, — пробормотал он.
— А кто этот Лесной Гоблин? — Спросил Велибус, скорей из вежливости, чем из любопытства.
— Известный преступник Хаксо Энгмарк, — Тиссель не видел причин скрывать правду.
— Хаксо Энгмарк! — Ахнул Велибус и подался вперед в своем кресле. — Вы уверены, что он здесь?
— Больше чем уверен.
Велибус потер дрожащие руки.
— Плохая новость. Хуже и не придумать. Энгмарк — отъявленный негодяй.
— Вы его хорошо знали?
— Его все знали. — Теперь Велибус аккомпанировал себе на киве. — Он занимал этот пост до меня. Я прибыл сюда как инспектор и выяснил, что он пускал на ветер четыре тысячи в месяцу. Не думаю, чтобы он был благодарен мне за это. — Велибус нервно взглянул на эспланаду. — Надеюсь, вы его схватите.
— Сделаю все, что в моих силах. Так говорите, он зашел в магазины масок?
— Я в этом уверен.
Тиссель бегом спустился вниз. Не оборачиваясь, он услышал, как захлопнулась тяжелая дверь.
Он остановился у магазина масок и помедлил перед входом, делая вид, что любуется витриной: сотни миниатюрных масок, выполненных из редких пород дерева и минералов, украшенных изумрудами, тончайшим паутинным шелком, крылышками ос, окаменевшей рыбной чешуей… В магазине был лишь сам Мастер-Масочник — сухой узловатый человечек в желтых одеждах и в маске Универсального Эксперта. Скромная на вид, она была изготовлена из более чем двух тысяч кусочков дерева, искусно соединенных между собой.
Тиссель прикинул, что говорить и на чем играть, и вошел в магазин. Масочник, увидев перед собой всего лишь Лунного Мотылька и отметив про себя его робость, не стал отрываться от работы.
Тиссель заиграл на страпане, самом легком из инструментов. Это был не самый удачный выбор — страпан предполагал снисходительность. Чтобы нейтрализовать этот оттенок, Тиссель запел ласковым, почти умильным голосом, энергично встряхивая страпан всякий раз когда брал неверную ноту:
— Что может быть интереснее беседы с чужеземцем? Его манеры странны нам и будят любопытство. Не минуло и двадцати минут с тех пор, как незнакомец вошел в сей дивный магазин, в надежде обменять Лесного Гоблина, того, что страшен и уныл, на нечто из творений сих, что услаждают взор…
Масочник покосился на Тиссель и, не проронив ни слова, заиграл на инструменте, какого Тиссель никогда прежде не видел: то был эластичный мешочек, зажатый в кулаке; меж пальцев проходили три короткие трубки. Когда масочник сжимал кулак, воздух просачивался через отверстия в трубках и инструмент издавал звук, подобный пению гобоя. Тисселю, чей слух еще только постигал тонкости сиренийских мелодий, инструмент показался невероятно сложным, масочник — виртуозом, а сама музыка — полной тайного смысла, но холодной и безучастной.
Тиссель снова попытался завести беседу, старательно бренча на страпане:
— Вдали от дома голос земляка подобен влаге для увядшей розы. И если кто в порыве состраданья ускорил встречу двух иномирян — сколь велико его благодеянье!
Масочник небрежно прикоснулся к своему страпану. Раздался легкий серебристый звон. Пальцы мастера двигались с немыслимой скоростью. Он сухо пропел:
— Художник дорожит минутой вдохновенья; к чему досужие беседы с тем, чей престиж заметно невысок?
Тиссель попытался было ответить, но масочник разразился потоком еще более сложных аккордов, и запел голосом, не предвещавшим ничего хорошего:
— Сюда вошедший явно взял впервые изысканный и сложный инструмент, поскольку музыкант он никудышный. Пытается воспеть тоску по дому и жажду встреч с подобными себе. Под Лунным Мотыльком сокрыта хорра, такая необъятная, что можно глумиться над художником ему! Но утонченный, плодотворный мастер на инструменте вежливом играет; он остается глух и нем к насмешкам и ждет, пока наскучит чужеземцу бездарная и глупая забава и удалится он из магазина.
Тиссель переключился на кив:
— Достопочтенный, благородный мастер совсем не понял смысла слов моих…
Его прервало пронзительное стаккато на страпане:
— Похоже, этот дерзкий чужеземец теперь готов подвергнуть осмеянию художника способности и ум!
Тиссель яростно ударил по струнам страпана:
— Ища укрытия от жары несносной, забрел я в неприглядную лавчонку. Ремесленник, хотя и не бездарный, смущенный сложностью своих орудий, так ревностно стремится стать умельцем, что вовсе о приличиях забывает: он с посетителем беседовать не хочет! Знать не желает, с чем к нему пришли!
Мастер аккуратно отложил резец, встал и вышел за ширму. Спустя мгновение он вернулся в маске из железа и золота, верх которой скрывался под искусственными языками пламени. В одной руке масочник держал скараний, в другой — ятаган. Исполнив блестящую импровизацию из страшных, грозных звуков, он пропел:
— Художник, как бы ни был он велик, свою способен увеличить хорру, убив морское чудище, Ночного, аль чужака назойливого. Случай такой как раз представился, но мастер десять секунд помедлит с нападением, раз на нахале — Лунный Мотылек.
Он взмахнул ятаганом. Тиссель в отчаянии схватился за страпан:
— Лесной Гоблин был здесь? Он ушел в новой маске?
— Пять секунд минуло, — угрожающе пропел масочник.
Тиссель в бешенстве хлопнул дверью, пересек площадь и, растерянно озираясь, остановился на эспланаде. Сотни мужчин и женщин неспешно фланировали по пристаням либо торчали на палубах своих ковчегов. На каждом была маска, подчеркивающая его престиж, настроение и прочие тонкости. Отовсюду доносился щебет музыкальных инструментов.
Лесной Гоблин исчез. Хаксо Энгмарк свободно разгуливает по Фану. Приказ Кастеля Кромартина не выполнен. Полный провал.
Тиссель услыхал сзади вежливые звуки кива.
— Сээр Лунный Мотылек в раздумья погружен?
Обернувшись, Тиссель увидел Пещерную Сову — мрачный черно-серый покров, символизирующий эрудицию и приверженность к абстрактным идеям. Тиссель узнал эту маску: Мэтью Керсхол был в ней неделю назад, в их предыдущую встречу.
— Доброе утро, Сээр Керсхол.
— Ну, как идут занятия? Вы освоили ту гамму, до-диез-плюс на гомопарде? Помнится, вам никак не давались обратные интервалы?
— Я работал над ними, — мрачно ответил Тиссель, — но, скорей всего напрасно, ибо скоро меня отзовут в Полиполис.
— Что? Что стряслось?
Тиссель рассказал. Керсхол печально кивнул:
— Я помню Хаксо Энгмарка. Неприятная личность, но музыкант великолепный. И изумительная беглость пальцев… — Он задумчиво потеребил бородку Пещерной Совы. — И каковы ваши планы?
— Никаких. — Тиссель проиграл грустный пассаж на киве. — Не представляю, как он выглядит, что за маски он будет носить. Как его найти?
Керсхол снова подергал бородку.
— В прежние времена он предпочитал серию Обитателей преисподней. Но вкусы меняются…
— Вот именно! Он сейчас может пройти в двух шагах от меня — я его не узнаю. — Тиссель раздраженно оглянулся на магазин масок. — Никто не хочет мне помочь. По-моему им просто наплевать, что по их пристаням бродит убийца!
— Совершенно верно, — согласился Керсхол. — Здешние нравы отличаются от наших.
— Сиренийцы вообще безнравственны! — Заявил Тиссель. — Я уверен, они даже утопающему не протянут руки!
— Действительно, они не любят вмешиваться, — подтвердил Керсхол. — Они настаивают на независимости личности и индивидуальной ответственности каждого.
— Это, конечно, очень интересно, — сказал Тиссель, — но ни на йоту не приближает меня к Энгмарку.
Керсхол пристально и серьезно посмотрел на него.
— Ну а нашли вы Энгмарка — что станете делать?
— Выполнять приказания моего начальства.
— Энгмарк — очень опасный человек, — задумчиво проговорил Керсхол. — И у него есть ряд явных преимуществ перед вами.
— Я учел это. Однако моя обязанность — отправить его в Полиполис. Но пока у меня нет даже отдаленного представления, как его разыскать.
— Чужака не скроет маска. Рано или поздно его раскусят — по крайней мере, сиренийцы. Здесь, в Фане, нас всего лишь четверо: Ролвер, Велибус вы и я. Если еще один иномирянин попытается обосноваться в Фане, слухи об этом разлетятся с неимоверной скоростью.
— А если он отправится в Зундар?
Керсхол пожал плечами.
— Вряд ли он посмеет. Хотя с другой стороны… — Он внезапно запнулся, заметив, что Тиссель уже не слушает его, и проследил за его взглядом.
Человек в маске Лесного Гоблина важно шествовал по эспланаде, приближаясь к ним. Керсхол схватил Тисселя за руку, пытаясь остановить, но тот уже преградил путь Лесному Гоблину и, угрожая пистолетом, крикнул:
— Хаксо Энгмарк! Не двигайся, или я стреляю! Ты арестован!
— Вы уверены, что это Энгмарк? — Встревожено шепнул Керсхол.
— Сейчас выясним, — отмахнулся Тиссель. — Энгмарк, кругом, руки вверх!
Лесной Гоблин замер от неожиданности и удивления; затем, словно очнувшись, взял вопросительное арпеджио на зачинко и пропел:
— О Лунный Мотылек, что досаждаешь мне?
Внезапно зазвучала ласковая, умиротворяющая мелодия — Керсхол заиграл на слобо:
— Послушайте, о Сээр Лесной Гоблин! Боюсь что вышло недоразумение! Сээр Лунный Мотылек пытается найти иномирянина в такой же маске.
— Иномирянин — я?! — Лесной Гоблин в гневе перешел на стимик. — Пускай докажет это он, иначе безумца ждет возмездие мое!
Керсхол заметил, что вокруг них собирается толпа. Он вновь попытался уладить конфликт с помощью очаровательной мелодийки:
— Уверен я, что Сээр Лунный Мо…
Лесной Гоблин прервал его грозной фанфарой скарания:
— Пусть он предъявит свои доказательства иль приготовится к смерти бесславной!
— Отлично, — сказал Тиссель, — я докажу.
Он шагнул вперед и ухватился за маску Лесного Гоблина:
— Я взгляну в его лицо, и мы увидим, кто он есть!
Лесной Гоблин отпрянул, ошеломленный. Толпа ахнула; наперебой зазвенели, забренчали разные инструменты.
Лесной Гоблин заложил руку за спину и рывком дернул за шнур дуэльного гонга; свободной же рукой он выхватил ятаган.
Керсхол вновь подступил к Лесному Гоблину, взволновано играя на слобо. Музыкальный ропот в толпе становился все более зловещим. Тиссель в смятении попятился. Керсхол, рассыпаясь в извинениях и уговорах, резко бросил через плечо:
— Бегите, или вас убьют! Скорее!
Тиссель замешкался. Лесной Гоблин с досадой оттолкнул Керсхола.
— Бегите! — завопил тот. — Запритесь в конторе Велибуса!
Тиссель пустился бежать. Лесной Гоблин погнался было за ним, но, пробежав всего несколько метров, остановился и затопал ему вслед ногами, издевательски трубя в рожок. Толпа вторила ему презрительным щелканьем химеркинов.
Видя что погоня утихла, Тиссель не стал прятаться в конторе Экспорта и Импорта. Он свернул в сторону и осторожно, с оглядкой пробрался к пристани, где был пришвартован его ковчег.
Он поднялся на борт. Уже смеркалось; Тоби и Рекс сидели на корточках на передней палубе и разбирали принесенные продукты. Тиссель увидел тростниковые корзины с фруктами и хлебом, кувшины из голубого стекла, полные масла, вина и пряного нектара, трех поросят в плетеной клетке. Рабы щелкали орешки, плюя скорлупу куда попало. Тоби процедил что-то сквозь зубы, Рекс проглотил ухмылку.
Тиссель сердито щелкнул химеркином и пропел:
— Уведите дом от берега — сегодня мы не ночуем в Фане.
В каюте, в одиночестве, он снял маску и уставился в зеркало на почти незнакомое лицо; затем перевел взгляд на Лунного Мотылька.
Отвратительный серый мех, издевательские завязочки. Вот уж достойный облик для Представителя Консульства Внутренних Планет! Если, конечно, он еще занимает свой пост — ведь Кромартин, должно быть, уже знает, что Энгмарк благополучно скрылся!
Тиссель опустился на стул и устремил взгляд в пространство. Сегодня он потерпел целый ряд поражений; но еще не все потеряно! Завтра он пойдет к Мэтью Керсхолу и они вместе подумают, как лучше вычислить Энгмарка. Ведь Керсхол сказал, что иномирянину не укрыться среди сиренийцев; рано или поздно Энгмарк обнаружит себя. И еще… и еще завтра он сменит маску. В новой не будет и намека на роскошь или тщеславие — лишь необходимый минимум достоинства и самоуважения.
Тут кто-то из рабов постучал в дверь, и Тиссель поспешно водрузил на голову ненавистного Лунного Мотылька.
На рассвете рабы пришвартовали дом в той части пристани, что отводилась иномирянам. Ни Ролвер, ни Велибус, ни Керсхол еще не прибыли, и Тиссель ждал в нетерпении. Через час появился ковчег Велибуса. Не желая говорить с ним, Тиссель укрылся в каюте.
Несколькими минутами позже причалил ковчег Ролвера. Через окно Тиссель видел, как Ролвер, во всегдашней своей Птице-Крачке, вышел на пристань. Там к нему приблизился человек в желтой маске Песчаного Тигра и, под аккомпанемент гомопарда вручил Ролверу какое-то послание.
Ролвер казался удивленным и растерянным. После минутного замешательства он тоже заиграл на гомопарде и пропел что-то, указывая на ковчег Тисселя. Затем он поклонился и пошел своей дорогой.
Песчаный Тигр с достоинством прошествовал к дому Тисселя и постучался. Тиссель вышел из каюты, но, следуя сиренийскому этикету, не пригласил нежданного гостя на борт, а лишь сыграл вопросительную фразу на зачинко.
Песчаный Тигр запел под гомопард:
— Прекрасней нет рассвета, чем над Фаном; Мирэль встает и озаряет небо сияньем янтаря и изумруда, и утренняя дымка, извиваясь, сгорает в пламенеющей заре. Тот, кто поет, мечтает насладится великолепием Фанского рассвета, но труп иномирянина в волнах пейзажа нарушает безмятежность.
Зачинко Тисселя, казалось, само выразило потрясение. Песчаный тигр с достоинством пропел:
— Тот, кто поет, себе не знает равных в спокойствии и твердости рассудка; он вовсе не желает быть смущаем гримасами мятущегося духа. Пока беседуем мы с вами столь учтиво, к корме ковчега вашего рабы привязывают труп, дабы могли вы над телом те обряды совершить, какие приняты в иных мирах. Тот, кто поет, вам желает доброго утра — и уходит прочь.
Тиссель бросился на корму. Внизу, на воде, он увидел мертвеца, полуголого и без маски. В штанах задержался воздух, и потому тело держалось на плаву.
Тиссель долго вглядывался в мертвое лицо, которое показалось ему вялым и бесцветным — должно быть, потому, что он отвык от лиц. Человек был среднего сложения и веса, лет на вид сорока пяти-пятидесяти, с блекло-коричневыми волосами. Лицо его распухло от воды. Определить, от чего он умер, было невозможно.
Это Хаксо Энгмарк, подумал Тиссель. Кто-же еще? Мэтью Керсхол? А почему бы нет, спросил он себя и почувствовал, как на лбу, под маской, проступает пот. Ролвер и Велибус уже высадились и приступили к делам. А Керсхол? Тиссель оглядел бухту и увидел, что ковчег Керсхола швартуется у причала. Сам Мэтью Керсхол, в маске Пещерной Совы, выбрался на берег. Он прошел мимо дома Тисселя, не подняв глаз — должно быть, увлекся очередной абстрактной идеей.
Тиссель обернулся к телу. Энгмарк? Вне всяких сомнений. Ведь трое остальных уже на берегу, все в обычных для них масках. Значит, Энгмарк. Но не слишком ли просто? Керсхол сказал, что иномирянина в Фане невозможно не обнаружить. Значит, для Энгмарка единственный способ избежать разоблачения — это… Но нет! Нужно выбросить эту мысль из головы. Покойник — Энгмарк, это очевидно. И все-же…
Тиссель вызвал рабов и велел им найти контейнер для переправки тела на кладбище. Рабы не выразили ни малейшей охоты выполнять приказание, и Тисселю пришлось подкрепить его неумелым, но властным грохотом химеркина.
Тиссель прошел по пристани, свернул к эспланаде, миновал контору Корнелия Велибуса и по знакомой красивой тропе отправился в космопорт.
Придя, он выяснил, что Ролвера еще нет на месте. Старший раб — его статус подтверждался желтой розой на черном полотне маски — спросил, чем он может быть полезен. Тиссель сказал, что хочет отправить донесение в Полиполис. Это очень просто, отозвался раб. Если Тиссель напишет текст разборчиво, печатными буквами, послание тотчас же будет отправлено.
Тиссель написал:
НАЙДЕН ТРУП ИНОМИРЯНИНА. ВОЗМОЖНО, ЭНГМАРК. 48 ЛЕТ. ТЕЛОСЛОЖЕНИЕ СРЕДНЕЕ. ШАТЕН. ОСОБЫХ ПРИМЕТ НЕТ. ЖДУ ПОДТВЕРЖДЕНИЯ И/ИЛИ ДАЛЬНЕЙШИХ УКАЗАНИЙ.
Он написал адрес — Кастелю Кромартину, Полиполис — и вручил послание старшему рабу. Через несколько минут до него донесся гул транскосмической почты.
Прошел час. Ролвер не объявлялся. Тиссель в нетерпении мерил шагами площадку перед входом в здание космопорта. Никто не знал, сколько придется ждать ответа: транскосмическая связь отличалась непредсказуемостью. Иной раз космограммы проходили за долю секунды, иногда часами бродили неизвестно где, а несколько раз даже — тому были свидетели — приходили раньше, чем были отправлены.
Еще через полчаса появился Ролвер в свое Птице-Крачке. Одновременно Тиссель услышал шорох — приближался ответ!
Ролвер удивленно взглянул на Тисселя:
— Что привело вас сюда в такую рань?
— Труп, который вы отправили мне утром. Я связался с начальством по этому поводу.
Ролвер поднял голову и прислушался.
— Кажется, вам уже ответили. Пойду, прослежу.
— К чему утруждать себя? Ваш раб отлично справится сам.
— Это моя работа, — заявил Ролвер. — Я отвечаю за точность отправки и получения корреспонденции.
— Я пойду с вами, — сказал Тиссель. — Мне давно хотелось увидеть, как работает ваше оборудование.
— Боюсь, это невозможно. Правила запрещают посторонним находиться в рабочем помещении. Я сам принесу вам ответ.
Тиссель попытался возразить, но Ролвер, не слушая его, прошел в комнату космосвязи.
Спустя пять минут он вернулся, неся в руке небольшой желтый конверт.
— Не слишком хорошие новости, — объявил он нарочито сочувственным голосом.
Тиссель молча вскрыл конверт. Текст гласил:
ПОКОЙНЫЙ НЕ ЭНГМАРК. ЭНГМАРК БРЮНЕТ. ПОЧЕМУ НЕ ЗАДЕРЖАЛИ ПРИ ПОСАДКЕ. НЕПРОСТИТЕЛЬНЫЙ ПРОМАХ. КРАЙНЕ НЕУДОВЛЕТВОРИТЕЛЬНО. ВЕРНУТЬСЯ ПОЛИПОЛИС ПРИ ПЕРВОЙ ВОЗМОЖНОСТИ. КАСТЕЛЬ КРОМАРТИН.
Тиссель сунул письмо в карман.
— Между прочем, могу я узнать какого цвета ваши волосы?
Ролвер прикоснулся к киву; раздалась короткая удивленная трель.
— Я блондин. А почему вы спросили?
— Так, из любопытства.
— О, понимаю. — Снова мелодичный звон кива. — Дорогой мой, до чего вы подозрительны! Смотрите!
Ролвер повернулся спиной и раздвинул края маски на затылке. Тиссель увидел светлые пряди.
— Убедились? — Съязвил Ролвер.
— О, да, безусловно. Кстати, вы не могли бы одолжить мне другую маску. Надоел этот Лунный Мотылек.
— Боюсь, что нет. Но вы можете просто зайти в магазин масок и выбрать.
— Да, конечно, — отозвался Тиссель.
По дороге в Фан Тиссель остановился перед конторой Велибуса и, поколебавшись, заглянул внутрь. На Коммерческом Агенте была ослепительная маска из призм зеленого стекла и серебряных бусин — Тиссель никогда прежде ее не видел.
Велибус приветствовал его под аккомпанемент кива:
— Доброе утро, Сээр Лунный Мотылек.
— Я не отниму у вас много времени, — сказал Тиссель, — у меня только один вопрос; личного свойства. Какого цвета ваши волосы?
Велибус, помешкав долю секунды, повернулся спиной к гостю и приподнял край маски, открыв взгляду Тисселя тяжелые черные локоны.
— Такой ответ удовлетворит вас?
— Вполне, — ответил Тиссель.
Он пересек эспланаду и, выйдя на пристань, направился к дому Керсхола. Тот приветствовал его без особой радости и вялым жестом пригласил подняться на палубу.
— Я вот что хотел спросить, — сказал Тиссель. — Какого цвета у вас волосы?
— Те немногие, что остались — черные, — печально усмехнулся Керсхол. — А что?
— Так, любопытствую.
— Да полно, полно, — произнес Керсхол с несвойственным ему прямодушием. — Я же вижу, что дело не чисто.
Тиссель внезапно ощутил потребность в совете.
— Тут вот какая ситуация, — начал он. — Сегодня утром в порту нашли мертвого иномирянина. У него были коричневые волосы. Я не вполне уверен, но вероятность… сейчас скажу… два к одному, что Энгмарк — брюнет.
— Как вы пришли к такому выводу? — спросил Керсхол, пощипывая бородку Пещерной Совы.
— Информация прошла через руки Ролвера. Ролвер — блондин. Если Энгмарк принял вид Ролвера, то он, естественно, исказил сведения, поступившие ко мне утром. И вы, и Велибус признаете, что у вас черные волосы.
— Гм, — промолвил Керсхол. — Насколько я могу судить за ходом ваших мыслей, вы считаете, что Хаксо Энгмарк убил Ролвера, Велибуса или меня и теперь играет роль своей жертвы. Так?
Тиссель удивленно посмотрел на Керсхола.
— Но ведь вы сами говорили, что иномирянин не может обосноваться на жительство на Фане не выдав себя! Разве вы забыли?
— Нет, я все помню. Итак, Ролвер передал вам информацию о том, что Энгмарк брюнет, и продемонстрировал свои светлые волосы.
— Да. вы можете это подтвердить? Я имею в виду прежнего Ролвера.
— Нет, — грустно сказал Керсхол. — Я никогда не видел их без масок — ни Ролвера, ни Велибуса.
— Если Ролвер — не Энгмарк, — задумался Тиссель, — и если Энгмарк действительно брюнет, то вы с Велибусом автоматически подпадаете под подозрение.
— Очень интересно, — сказал Керсхол и испытующе взглянул на Тисселя. — Но в таком случае вы тоже можете быть Энгмарком. Какого цвета ваши волосы?
— Коричневого, — коротко бросил Тиссель и приподнял мех Лунного Мотылька на затылке.
— А если вы обманули меня, изменив текст космограммы? — Настаивал Керсхол.
— Нет, — сказал Тиссель устало. — Спросите у Ролвера.
Керсхол покачал головой.
— Ни к чему. Я вам верю. Но есть еще одно — голоса. Вы ведь много раз говорили с нами до и после появления Энгмарка. Разве это не подсказка?
— Я сейчас в таком состоянии, что все слышу не так, как прежде. К тому же, маски приглушают и искажают голоса.
Керсхол подергал бородку.
— Я не вижу немедленного решения этой проблемы. Впрочем, — усмехнулся он, — так ли уж оно необходимо? До прибытия Энгмарка здесь были Ролвер, Велибус, Керсхол и Тиссель. Сейчас — говоря о практических целях — мы по-прежнему имеем Ролвера, Велибуса, керсхола и Тисселя. Кто сказал, что новый член этой четверки хуже прежнего?
— Мысль интересная. Но так уж вышло, что я лично заинтересован в опознании Энгмарка. Моя карьера висит на волоске.
— Ясно, — пробормотал Керсхол. — Что ж, намечается поединок между вами и Энгмарком.
— Вы не поможете мне?
— Разве что косвенно. Я, видите ли, уже отравлен сиренийским индивидуализмом. Думаю, Ролвер и Велибус ответят вам точно так же, — Керсхол вздохнул. — Мы слишком долго здесь живем.
Тиссель не отвечал, погрузившись в раздумья. Керсхол тактично выждал минуту и затем спросил:
— У вас еще есть ко мне вопросы?
— Нет, — сказал Тиссель. — Но я хочу просить вас об одолжении.
— Буду рад если сумею помочь вам, — предупредительно отвечал Керсхол.
— Дайте мне — или одолжите на неделю-другую — одного из своих рабов.
Керсхол в нерешительности прикоснулся к ганге:
— Я не хотел бы расставаться со своими рабами; они знают меня и мои привычки.
— Как только я схвачу Энгмарка, ваш раб вернется к вам.
— Ладно, — Керсхол требовательно щелкнул химеркином. Тут же появился раб.
— Энтони, — пропел Керсхол, — ты пойдешь с Сээром Тисселем и будешь служить ему некоторое время.
Раб с неохотой поклонился.
Тиссель повел Энтони на свой ковчег и учинил ему долгий и обстоятельный допрос. Некоторые из ответов заносил в какую-то таблицу. Затем Тиссель строго приказал Энтони молчать об их разговоре, поручил его Тоби и Рексу и велел всем троим отвести дом от берега и никого не пускать на борт до его, Тисселя, возвращения.
Прибежав — в который раз! — в космопорт, Тиссель застал Ролвера за едой. На обед была копченая рыба с пряностями, тертая кора салатного дерева и большая чаша местной смородины. Ролвер отстучал приказ на химеркине, и раб сервировал место для Тисселя.
— Ну, как продвигается расследование? — С набитым ртом поинтересовался Ролвер.
— Пока хвастаться нечем. Но ведь я могу рассчитывать на вашу помощь?
Ролвер коротко всхохотнул:
— Если вам помогут мои наилучшие пожелания.
— Нет, у меня конкретная просьба. Я хотел бы попросить у вас раба. На время.
Ролвер оторвался от еды.
— Это еще зачем?
— Пока не могу сказать. Но, поверьте, не от нечего делать.
Без особой любезности Ролвер вызвал раба и приказал ему отправляться к Тисселю.
На обратном пути Тиссель зашел в контору Экспорта-Импорта. Велибус поднял взгляд от счетов.
— Доброе утро Сээр Тиссель.
Тиссель сразу взял быка за рога:
— Сээр Велибус, вы не могли бы одолжить на несколько дней раба?
Велибус на секунду задумался, затем пожал плечами:
— Почему бы и нет?
Явился раб, вызванный треском химеркина.
— Такой вас устроит? Или вы предпочитаете девицу? — Велибус обидно ухмыльнулся.
— Этот вполне подойдет. Я верну его вам через несколько дней.
— О, не спешите, — великодушно махнул рукой Велибус и углубился в работу.
Тиссель вернулся на ковчег, где допросил по отдельности двух новых рабов и опять пометил что-то в своей таблице.
На Титаник мягко опустились сумерки. Тоби и Рекс взялись за весла, ковчег отчалил от пристани, заскользил по шелковой глади океана. Тиссель, сидя на палубе, вслушивался в отдаленный гул голосов, перезвон инструментов. Ковчеги покачивались на воде, там и сям трепетали медовой желтизны огоньки, вспыхивая порою арбузной алостью. Берег потемнел и стал неразличим; скоро с гор спустятся Ночные, станут рыться в отбросах, жадно вглядываться в воду…
Через девять дней «Бонавентура» по расписанию прибудет на Сирену; Тисселю приказано вернуться в Полиполис. Девять дней — не так уж много, подумал Тиссель, но их вполне может хватить.
Прошло два дня, и три, и четыре, и пять. Каждый день Тиссель выходил на берег и как минимум один раз навещал Ролвера, Велибуса и Керсхола.
Они по-разному реагировали на его визиты. Ролвер — раздраженно и насмешливо, Велибус — предупредительно, Керсхол — учтиво и мягко, но подчеркнуто держась на расстоянии.
Тиссель одинаково ровно воспринимал угрюмую язвительность Ролвера, вежливость Велибуса и отстраненность Керсхола. И ежедневно, возвращаясь к себе, он делал пометки в таблице.
Прошел шестой день, за ним седьмой и восьмой, и Ролвер с грубой прямотой поинтересовался, не собирается ли Тиссель бронировать место на «Бонавентуре».
— Да, закажите один билет.
— Назад, в мир лиц! — Содрогнулся Ролвер. — Лица! Бледные, пучеглазые! Эти рыхлые рты, носы, как шишки. Плоские, дряблые лица! Я бы не вынес этого теперь, когда вдоволь пожил здесь. Вам повезло, что вы еще не стали настоящим сиренийцем.
— Но я не собираюсь назад.
— Вы же хотите заказать место?
— Да. Для Хаксо Энгмарка. Это он вернется в Полиполис, в отсеке для заключенных.
— Вот как, — сказал Ролвер. — Вы вычислили его.
— Конечно. А вы разве нет?
Ролвер пожал плечами.
— Насколько я могу судить, он либо Велибус, либо Керсхол. Но для меня это не имеет никакого значения до тех пор, пока он носит маску и справляется со своими обязанностями.
— А для меня имеет, и огромное, — сказал Тиссель. — Во сколько завтра отправляется лихтер?
— Ровно в одиннадцать двадцать. Так что скажите Энгмарку, чтобы не опаздывал.
— Он будет вовремя, — сказал Тиссель.
Посетив, как обычно, Велибуса и Керсхола, Тиссель вернулся домой и сделал в таблице три заключительные отметки.
Вот они, доказательства, ясные и убедительные. Не совсем бесспорные, нет — но достаточные для того, чтобы сделать решающий шаг. Тиссель проверил пистолет. Завтра решиться все. У него нет права на ошибку.
Рассвет выдался перламутрово-белым, словно внутренности раковины; Мирэль поднималась сквозь утренний туман. Тоби и Рекс сели на весла, и дом поплыл к пристани. Ковчеги остальных иномирян сонно скользили по морской зыби.
Тиссель пристально вглядывался в тот из них, чьего хозяина Хаксо Энгмарк убил и бросил в море. Этот ковчег двигался к берегу. Сам Энгмарк стоял на передней палубе в маске, которой Тиссель никогда раньше не видел: алые перья, черное стекло, веер зеленых волос. Тиссель не мог не восхититься его самообладанием.
Энгмарк ушел с палубы. Его ковчег приблизился к причалу; рабы пришвартовали его и спустили сходни. Тиссель, пряча пистолет в складках одежды, помчался по пристани, взлетел по трапу к Энгмарку и распахнул двери гостиной. Человек за столом удивленно поднял голову в красно-черно-зеленой маске.
— Энгмарк, только не вздумайте… — Начал было Тиссель, но вдруг ощутил сзади сильный толчок и упал навзничь. Чья-то опытная рука обшарила его одежду и вытащила пистолет. Послышался треск химеркина и голос:
— Свяжи руки этому дураку. — Человек встал из-за стола, снял алую с зеленым и черным маску — под ней оказалось черное покрывало раба. Тиссель вывернул голову. Над ним возвышался Хаксо Энгмарк в маске Укротителя Драконов — черный металл, нос как лезвие ножа, впалые веки, три гребня на макушке. Голос под бесстрастной маской звучал ликующе:
— Вот как легко ты попался.
— Да уж, — сказал Тиссель. Раб туго связал ему руки и, по щелчку химеркина, удалился.
— Встань, — приказал Энгмарк. — Сядь на этот стул.
— Чего мы ждем? — Спросил Тиссель.
— Двое наших парней еще не причалили. А им незачем знать, что я собираюсь сделать.
— Что же?
— Всему свое время, — сказал Энгмарк. — У нас в запасе около часа.
Тиссель пошевелил руками. Путы оказались крепкими.
Энгмарк удобно устроился в кресле.
— Как ты вышел на меня? — Спросил он. — Теперь-то я могу полюбопытствовать? Ну ладно, ладно, не молчи! Ты проиграл, зачем же делать себе хуже?
Тиссель пожал плечами.
— Я исходил из того принципа, что маска может скрыть лицо, но не личность.
— Ага, — сказал Энгмарк. — Интересно. Дальше.
— Я одолжил у каждого из вас по рабу и подробнейшим образом расспросил их о том, какие маски носили их хозяева в течении месяца до твоего появления. Затем на основе их ответов я построил график. Ролвер восемьдесят процентов времени носил Птицу-Крачку, распределяя остальные двадцать между Отрешенным Мыслителем и Черным Путником. Велибус увлекался героями Кан-Даханского цикла. Большую часть времени — шесть дней из восьми — на нем были Халекун, Принц Неустрашимый и Морской Гордец, а в остальные два дня — Южный Ветер или Веселый Попутчик. Керсхол, самый консервативный из всех, предпочитал Пещерную Сову, Звездного Скитальца и еще две-три маски, порядок смены которых был непредсказуем.
Как я уже сказал, я почерпнул эту информацию из самого надежного источника — от рабов. Следующим моим шагом стало наблюдение за вами тремя. Я каждый день отмечал в сравнительной таблице, какие на вас маски. Ролвер шесть раз надевал Птицу — Крачку и дважды Черного Путника. Керсхол — пять раз пещерную Сову, один раз — Звездного Скитальца, один раз — Песочные Часы и один раз — Идеал Совершенства. На Велибусе дважды была Изумрудная гора, трижды — Тройной Феникс, один раз — Принц Неустрашимый и еще два раза — Священная Акула.
Энгмарк задумчиво кивнул.
— Я понял свою ошибку. Я надевал маски Велибуса, но на собственный вкус — и засветился. Но только перед тобой! — Он встал и подошел к окну. — Керсхол и Ролвер уже у причала. Сейчас они займутся своими делами, и им будет не до нас. Впрочем, будь они даже и свободны, все равно не вмешались бы. Эти ребята стали хорошими сиренийцами.
Тиссель молча ждал. Прошло десять минут. Внезапно Энгмарк поднялся и взял с полки нож.
— Встань, — приказал он.
Тиссель медленно выпрямился, и Энгмарк, подойдя сбоку, одним ударом перерезал завязки и сорвал с него Лунного Мотылька. Тиссель ахнул. Лицо его стало голым и беззащитным.
Энгмарк отвернулся, снял свою маску и надел Лунного Мотылька. Он ударил по химеркину. Два раба застыли на пороге, в ужасе глядя на Тисселя. Энгмарк отбил бодрую дробь на химеркине и пропел:
— Отведите его на пристань.
— Энгмарк! — Завопил Тиссель. — Я без маски!
Рабы схватили Тисселя и, не обращая внимания на его отчаянные попытки вырваться, стащили с палубы и поволокли к пристани.
Энгмарк набросил петлю на шею Тисселя.
— Теперь ты — Хаксо Энгмарк, а я — Эдвер Тиссель. Велибус мертв, и ты скоро сдохнешь. Справиться с твоей работой — пара пустяков. Стану играть, как Ночной, и петь, как скрипучие ворота. Буду носить Лунного Мотылька пока не рассыпется в прах, а потом возьму новую маску. В Полиполис уйдет донесение о смерти Хаксо Энгмарка. Все будет шито-крыто.
Тиссель, казалось, не слышал его.
— Ты не можешь этого сделать, — шептал он. — Моя маска… Мое лицо…
По пристани шла полная женщина в розово-голубой цветочной маске. Увидев Тисселя, она издала пронзительный вопль и упала ниц.
— Ну, пошли, — довольно сказал Энгмарк и потащил Тисселя за веревку к эспланаде. Прохожий в маске Пиратского Капитана замер как вкопанный.
Пальцы Энгмарка пробежали по клавишам зачинко:
— Глядите все! Перед вами Хаксо Энгмарк, отъявленный преступник и злодей, чье имя неустанно проклинают во всех Иных Мирах; и вот теперь он схвачен и умрет бесславной смертью. Глядите ж — Хаксо Энгмарк перед вами!
Они вышли на эспланаду. Тиссель спотыкался, слезы катились по щекам, перед глазами все плыло. Голос Энгмарка победно гремел:
— Так вот он, Хаксо Энгмарк! Смотрите же на казнь и веселитесь!
— Я не Энгмарк, — бормотал Тиссель, — я Эдвер Тиссель, это он Энгмарк…
Но никто его не слушал; отовсюду доносились крики ужаса и отвращения.
— Отдай мне мою маску! — Взмолился Тиссель. — Дай хоть покрывало раба!
— В бесчестье жил он, и умрет с позором! Глядите все, как жалок он без маски! — Ликовал Энгмарк.
Внезапно перед Энгмарком возник Лесной Гоблин.
— Мы снова встретились, о Лунный Мотылек.
— Друг Гоблин, отойди и не мешай мне — обязан я преступника казнить! В бесчестье жил он и умрет с позором!
Вокруг них уже собралась толпа. Все маски, казалось Тисселю, светились недобрым, лихорадочным возбуждением.
Лесной Гоблин вдруг резко выдернул веревку из руки Энгмарка. Толпа угрожающе взревела. Раздались крики: «Не надо дуэли! Смерть чудовищу!»
На голову Тисселю набросили кусок ткани. Он ждал удара меча, но вместо этого почувствовал, что руки его освобождены от пут. Он поспешно спрятал лицо, поглядывая сквозь складки материи.
Четверо мужчин крепко держали Хаксо Энгмарка. Лесной Гоблин играл на скарании:
— Назад тому неделю, негодяй, меня лишить ты попытался маски! Теперь ты надругаешься над ним!
— Но он — преступник! — Воскликнул Энгмарк.
— И каковы же его преступления? — Пропел Лесной Гоблин.
— О, убивал он и предавал он, грабил, пытал и вымогал он, в рабство детей продавал он, ко дну он пускал корабли…
— Что нам за дело до твоих религиозных взглядов? — Прервал Лесной Гоблин. — Мы видим преступления твои!
Тут к ним подступил конюх и пронзительно запел:
— Недавно, девять дней назад, сей наглый Лунный Мотылек отборнейшего скакуна хотел забрать!
Сквозь толпу протиснулся человек в маске Универсального Эксперта и запел:
— Я — мастер-масочник; узнал я чужака! Он в магазин являлся опорочить и посрамить талант мой! Смерть ему!
— Смерть чудовищу! — раздалось со всех сторон.
Кольцо вокруг Хаксо Энгмарка сомкнулось, засвистели мечи — и все было кончено.
Тиссель смотрел, не в силах пошевелиться. Лесной Гоблин сурово обратился к нему, играя на стимике:
— Тебя жалеем мы, но презираем! Мужчине не пристало унижаться!
Тиссель глубоко вздохнул и потянул на зачинко:
— Не стоит так злословить, милый друг. Чтоб истинную смелость оценить, скажи, что хуже: умереть в бою или пройти по городу без маски?
— Конечно, я не вынес бы позора! — Пропел Лесной Гоблин. — Я предпочел бы в битве умереть!
— Передо мною встал подобный выбор, но руки были связаны. Сражаться? Я мог погибнуть, — или же я мог подвергнуться великому позору и победить опасного врага. Ну, у кого из вас достанет хорры, чтоб совершить такое? Кто герой?
— Я ничего от роду не боялся! — Воскликнул Лесной Гоблин. — Лишь страшной смерти в лапах у Ночных…
— Тогда ответь!
Лесной Гоблин отступил на шаг — и вдруг заиграл на двойном камантиле:
— Коль ты не лжешь — ты истинный герой!
Конюх пропел, негромко играя на гомопарде:
— Никто здесь не отважится на то, что сделал этот человек без маски!
По толпе прокатился гул одобрения.
Мастер-масочник подбежал к Тисселю, подобострастно играя на гомопарде:
— О, Лорд Герой, нижайше прошу вас зайти в мой магазин неподалеку. Смените эти жалкие лохмотья на чудо-маску, что достойна вас!
— Молю вас, не спешите, Лорд Герой, — вмешался другой масочник. — Творения мои великолепны. Сравните, прежде чем принять решенье.
К Тисселю пробрался человек в маске Небесно-Синей Птицы, почтительно склонился и запел:
— Я только что закончил строить дом. Семнадцать лет упорного труда вложил я в возведение ковчега. Порадуйте меня: примите в дар сей чудный и изысканный дворец. Там, на борту, приказов ваших ждут проворные смышленые рабы и нежные лукавые рабыни. Покрыты палубы мягчайшими коврами, а в трюмах вдоволь доброго вина.
— Благодарю, — пропел Тиссель. Пальцы его энергично и уверенно пробежали по клавишам зачинко. — Я с удовольствием приму подарок ваш. Но прежде — маска.
Гомопард масочника издал вопросительную трель:
— О, не отвергнет ли почтенный Лорд Герой лик Победителя Морских Драконов как недостойный доблести своей?
— Ну почему же, — ответил Тиссель, — он вполне сгодится. Немедленно пойдем его примерим!
