Часть II ИЗГНАННИК - ИЗБРАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ. IV том - Александр Дюма - RutLib.com

Назад: XIX

Дальше: III

Часть II
ИЗГНАННИК

I

Ранним утром ясного августовского дня Робин Гуд в прекрасном настроении, напевая, прогуливался в полном одиночестве по узкой тропинке в Шервудском лесу.

Вдруг чей-то сильный голос, своенравные звуки которого свидетельствовали о том, что его обладатель совершен но не в ладах с музыкой, принялся распевать любовную балладу.

— Клянусь Пречистой Девой! — прошептал молодой человек, внимательно прислушиваясь к голосу незнакомца. — Это мне кажется очень странным. Слова, которые этот человек пропел, сочинил я сам, причем еще в детстве, и никому никогда их не пел.

Рассуждая таким образом, Робин Гуд спрятался за деревом и стал ждать, когда путник пройдет мимо него.

Тот не замедлил появиться. Поравнявшись с дубом, за которым сидел Робин Гуд, он стал всматриваться в чащу леса.

— О! — произнес незнакомец, увидев сквозь заросли великолепное стадо оленей. — Вот и мои старые знакомые; посмотрим, не потерял ли я зоркость и меткость. Клянусь святым Павлом! Не могу отказать себе в удовольствии подстрелить вон того крепкого молодца, который идет так медленно и важно.

Произнеся это, незнакомец вынул из колчана стрелу, наложил на лук, прицелился и смертельно ранил оленя.

— Отлично! — раздался насмешливый голос. — Прекрасный выстрел!

Удивленный незнакомец резко обернулся.

— Вы находите, сударь? — спросил он, оглядывая Робин Гуда с головы до ног.

— Да, вы меткий стрелок.

— Да неужели? — презрительно переспросил незнакомец.

— Безусловно, и особенно для человека, не привыкшего стрелять в оленей.

— А вы откуда знаете, что для меня это непривычное занятие?

— Да по нашей манере держать лук. Бьюсь об заклад на что угодно, сэр чужестранец, что уложить человека на поле боя вам легче, чем оленя и чаще.

— Точно замечено, — смеясь, воскликнул незнакомец. — А позволено ли мне будет узнать имя человека столь проницательного, что он с первого взгляда замечает разницу между тем, как стреляет солдат и как стреляет лесник?

— Мое имя ничего вам не даст для обсуждения вопроса, который нас занимает, сэр чужестранец, но я назову вам свою должность. Я один из главных лесничих этого леса и не намерен позволять здесь кому бы то ни было испытывать меткость, стреляя в беззащитных оленей.

— Меня ваши намерения мало беспокоят, красавец-лесник, — дерзко ответил незнакомец, — и только попробуйте помешать мне стрелять в кого мне вздумается: и ланей буду убивать, и оленей, и вообще кого захочу.

— Не будь я против, вам легко было бы это сделать, поскольку вы прекрасный стрелок, — ответил Робин. — А потому я хочу вам сделать одно предложение. Послушайте: я главарь отряда отчаянных ребят, сметливых и умелых во всем, что касается их ремесла. Вы кажетесь мне славным малым, и, если у вас храброе сердце, а нрав спокойный и уживчивый, я счастлив буду принять вас в наш отряд. Если вы вступите к нам, вам позволено будет здесь охотиться, а если вы не захотите к нам присоединиться, я прошу вас уйти из леса.

— Поистине, господин лесничий, уж очень самоуверенно вы говорите. Ну что ж, теперь послушайте меня. Если вы быстренько не уберетесь отсюда, я без долгих слов преподам вам урок, который научит вас думать о том, что вы говорите, а состоять этот урок, мой птенчик, будет в нескольких умело нанесенных ударах палкой.

— Ты меня побьешь?! — презрительно воскликнул Робин Гуд.

— Да, я.

— Мой милый, — сказал Робин, — не вводи меня в гнев, ибо тебе сильно не поздоровится; если ты немедленно не подчинишься моему приказу и не уйдешь из лесу, то я тебя сначала крепко проучу, а потом мы посмотрим, выдержит ли сук какого-нибудь дерева повыше вес твоего тела.

Незнакомец засмеялся:

— Побить меня, а потом повесить? Любопытно было бы, да вряд ли выйдет. Ну, давай, приступай, я жду.

— Я не утруждаю себя лично дракой на палках со всеми встречными хвастунами, милый друг, — ответил Робин, — у меня достаточно людей, чтобы сделать это за меня. Сейчас я их позову, и ты будешь разбираться с ними.

Робин Гуд поднес рог к губам и хотел затрубить изо всех сил, но тут незнакомец мгновенно наложил стрелу на лук и с яростью крикнул:

— Стойте или я убью нас!

Робин опустил рог, схватил свой лук и, необычайно проворно подскочив к незнакомцу, закричал:

— Безумец! Ты что, не видишь, с кем решил состязаться? Да прежде чем ты бы спустил стрелу, моя уже была бы в тебе, и смерть, которой ты мне грозил, сразила бы тебя. Будь благоразумен, ведь мы незнакомы, и у нас нет серьезных причин считать друг друга врагами. Лук — кровавое оружие; положи стрелу в колчан, и уж если ты желаешь сразиться на палках, пусть будет палка: я принимаю вызов.

— Хорошо, пусть будет палка, — согласился незнакомец, — и пусть тот, кто заденет голову другого, не только станет победителем, но и будет волен распоряжаться судьбой противника.

— Согласен, — ответил Робин, — но ты учел, к каким последствиям приведет твое предложение? Если я заставлю тебя просить пощады, то буду иметь право заставить тебя присоединиться к нам.

— Да.

— Прекрасно, и пусть победит сильнейший.

— Аминь! — отозвался незнакомец.

И началось состязание в ловкости. Противники щедро наносили удары, и вскоре незнакомец был весь в синяках, хотя сам не смог задеть Робина ни разу. Задыхаясь, вне себя от злости, бедный малый бросил палку.

— Стойте, — сказал он, — я падаю от усталости.

— Признаете себя побежденным? — спросил Робин.

— Нет, но признаю, что вы сильнее меня; вы привыкли драться на палках, и это дает вам слишком большое преимущество, надо по возможности уравнять шансы. Вы мечом владеете?

— Да, — ответил Робин.

— Так не угодно ли вам продолжить биться этим оружием?

— Конечно.

Они вынули мечи из ножен. Оба прекрасные бойцы, они сражались минут пятнадцать, но ни одному не удалось ранить другого.

— Стойте! — вдруг крикнул Робин.

— Устали? — спросил незнакомец, победно улыбаясь.

— Да, — искренне ответил Робин, — а кроме того, я нахожу, что поединок на мечах — штука малоприятная, палка куда лучше: удары ею чувствительны, но менее опасны; меч же вещь жестокая и грубая. И хоть я действительно устал, — добавил Робин, вглядываясь в лицо противника, наполовину скрытое надвинутой на глаза шапкой, — я запросил передышку не только поэтому. С тех пор как я тебя увидел, меня преследуют воспоминания детства, и во взгляде твоих больших голубых глаз мне чудится что-то знакомое. Твой голос напоминает мне голос одного моего друга, и сердце мое невольно потянулось к тебе; скажи мне свое имя: если ты тот, кого я люблю и жду как самого дорогого друга, тысячу раз благословен будь твой приход; но даже если ты чужестранец, я все равно тебе рад. Я буду любить тебя и ради тебя самого и ради вызванных тобою дорогих мне воспоминаний.

— Вы говорите со мной с подкупающей добротой, господин лесник, — ответил незнакомец, — но, к великому моему сожалению, я не могу выполнить вашу учтивую просьбу. Я человек не вольный и имя свое должен держать в тайне, которую из осторожности не могу открыть.

— Вам нечего меня бояться, — ответил Робин, — я и сам из тех, кого люди называют изгнанниками. Да и не способен я предать человека, доверившегося мне, и презираю тех, кто по низости души своей выдает тайну, пусть даже случайно ставшую ему известной. Так вы назовете мне свое имя?

Чужестранец, казалось, все еще колебался.

— Я буду вам другом, — с искренним видом заключил Робин.

— Согласен, — ответил незнакомец. — Меня зовут Уильям Гэмвелл.

Робин вскрикнул.

— Уилл! Уилл! Милый Красный Уилл!

— Да.

— А я, я — Робин Гуд!

— Робин! — закричал молодой человек, и они упали друг другу в объятия. — Ах, какое счастье!

Молодые люди поцеловались, а потом радостно и с трогательным удивлением стали рассматривать друг друга.

— А я еще угрожал тебе! — восклицал Уилл.

— А я и вовсе тебя не узнал! — добавлял Робин.

— А я хотел тебя убить! — улыбался Уилл.

— А я тебя побил! — со смехом продолжал Робин.

— Ба! Да я и забыл уже… Расскажи мне скорее о… Мод.

— Мод чувствует себя прекрасно.

— А она…

— Она по-прежнему очаровательна и любит тебя, Уилл, только тебя и любит; она бережет для тебя свое сердце и отдаст тебе руку. Славная девушка так тосковала из-за разлуки с тобой; ты много выстрадал, бедный мой Уилл, но если ты все еще любишь добрую и красивую Мод, ты будешь счастлив.

— Люблю ли я ее! Как ты можешь меня такое спрашивать, Робин? Да, я люблю ее, и да благословит ее Бог за то, что она меня еще не забыла! Я ни на минуту не переставал думать о ней, ее милый образ всегда был в моем сердце и придавал мне мужество и на поле битвы, и в темнице королевской тюрьмы. Она была для меня, милый Робин, моей мечтой, моей надеждой, моим будущим. Благодаря ей я сумел перенести самые жестокие лишения и самые ужасные тяготы. Бог вложил в мое сердце неистребимую веру в будущее; я был уверен, что снова увижу Мод, стану ее мужем и проведу с ней все годы, что мне еще предстоит жить.

— Ваши надежды близки к исполнению, дорогой Уилл, — сказал Робин.

— Да, я надеюсь, или, лучше сказать, питаю сладостную уверенность в этом. Чтобы доказать тебе, друг Робин, как много я думал о своей дорогой девочке, я поведаю тебе сон, который видел в Нормандии; я и сейчас его помню во всех подробностях, хотя прошел уже целый месяц. Я был в тюрьме, руки у меня были связаны, и на мне были тяжелые цепи, а Мод стояла в нескольких шагах от меня, бледная как смерть и вся в крови. Бедная девушка умоляюще протягивала ко мне руки, и ее посиневшие губы шептали какие-то жалобные слова; смысла их я уловить не мог, но понимал, что она ужасно страдает и зовет меня на помощь. Я уже сказал тебе, что на мне были оковы; я стал кататься по земле и от бессилия грызть железные цепи на руках — одним словом, прилагал нечеловеческие усилия, чтобы добраться до Мод. Вдруг сковавшие меня цепи распались, я вскочил на ноги, подбежал к Мод и, прижав ее окровавленное тело к своей груди, покрыл пламенными поцелуями ее мертвенно-бледные щеки, и мало-помалу кровь, остановившаяся было, заструилась в ее жилах — сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее. Губы Мод порозовели, она открыла прекрасные черные глаза и взглянула на меня так нежно и признательно, что взгляд ее проник до глубины моей души; сердце у меня затрепетало, и из пылающей груди вырвался глухой стон. Я и страдал, и в то же время был бесконечно счастлив. Тут я проснулся и соскочил с постели с твердым решением вернуться в Англию. Я хотел увидеть Мод, которая, должно быть, страдала и нуждалась в моей помощи. Тут же, немедля, я подошел к своему капитану; этот человек когда-то служил управляющим у моего отца, и я полагал, что могу рассчитывать на серьезную поддержку с его стороны. Я сказал ему, что хочу вернуться в Англию, но умолчал о причинах, потому что мое беспокойство могло вызвать у него только смех. Он довольно резко отказался дать мне отпуск, но неудача не остановила меня: мной овладело неодолимое желание увидеть Мод. Я стал умолять его, человека, которому раньше приказывал, и заклинал его выполнить мою просьбу. Вы станете жалеть меня, Робин, — добавил, краснея, Уилл, — но это не имеет значения: я хочу рассказать вам все. Я встал перед ним на колени, но он только усмехнулся, увидев мою слабость, и пнул меня ногой так, что я упал навзничь. Тогда, Робин, я поднялся; меч был при мне, я вырвал его из ножен и, ни минуты не раздумывая и не колеблясь, убил негодяя. С тех пор меня разыскивают, и я не знаю, потеряли ли они мой след. Надеюсь, что так. Вот почему, дорогой Робин, приняв вас за чужака, я отказался назвать вам свое имя; да будет благословенно Небо, приведшее меня к вам. Но поговорим о Мод: она по-прежнему живет в усадьбе Гэмвеллов?

— В усадьбе Гэмвеллов, дорогой Уилл? — переспросил Робин. — Так вы не знаете, что произошло?

— Ничего не знаю. А что случилось? Вы меня пугаете!

— Успокойтесь; вашу семью постигло несчастье, но удалось кое-что исправить, а время и покорность судьбе стерли все следы горестного события: и замок Гэмвеллов, и деревня разрушены.

— Разрушены! — воскликнул Уилл. — Пресвятая Богоматерь! А матушка, Робин, а мой дорогой отец, а мои бедные сестры?

— Успокойтесь, все чувствуют себя хорошо; ваша семья живет в Барнсдейле. Попозже я расскажу вам об этих роковых событиях во всех подробностях, а сегодня вам достаточно знать, что сделали это жестокое дело норманны и оно дорого им обошлось. Две трети отряда, посланного королем Генрихом, мы убили.

— Королем Генрихом? — переспросил Уильям. И с сомнением добавил: — Вы ведь сказали, Робин, что вы главный лесничий этого леса, и, естественно, жалованье вам платит король?

— Не совсем так, белокурый мой братец, — смеясь, возразил молодой человек. — За мои труды мне платят норманны, точнее сказать богатые норманны, потому что с бедных я ничего не беру. Я действительно охраняю этот лес, но для себя и своих веселых братьев. Одним словом, Уильям, я сеньор Шервудского леса и готов отстаивать и защищать свои права и привилегии перед кем бы то ни было.

— Я не понимаю вас, Робин, — удивленно промолвил Уильям.

— Я объяснюсь яснее.

И, произнеся эти слова, Робин поднес рог к губам и трижды громко протрубил в него. И едва пронеслись над лесом эти резкие звуки, как из чащи и с поляны, слева от Уильяма и справа от него, появилась сотня человек: все они были одеты в нарядные зеленые куртки, и этот цвет очень шел к их мужественным лицам. Все они были вооружены луками, щитами и короткими мечами. Они молча стояли, окружив своего главаря. Уильям широко раскрыл глаза и с изумлением смотрел на Робина. Некоторое время Робин наслаждался удивлением и восхищением, которое вызвали у его двоюродного брата почтение, выказываемое ему прибежавшими на звук рога людьми, а потом, положив свою сильную руку на плечо Уильяма, сказал со смехом:

— Ребята, вот человек, который, сражаясь со мной на мечах, заставил меня просить пощады.

— Он?! — воскликнули разбойники, с любопытством глядя на Уильяма.

— Да, он победил меня, и я горжусь этим, ибо у него твердая рука и храброе сердце.

Маленький Джон, видимо, меньше был восхищен силой Уильяма, чем Робин. Он вышел на середину круга и сказал молодому человеку:

— Незнакомец, уж если ты самого доблестного Робин Гуда вынудил просить пощады, ты должен обладать редкостной силой, но да не будет сказано, что ты имел честь победить главаря веселых лесных братьев, а его заместитель не побил тебя немножко. Я весьма силен в драке на палках, хочешь помериться со мной силами? Если тебе удастся заставить меня крикнуть «Хватит!», я провозглашаю тебя самым сильным в нашем краю.

— Дорогой Маленький Джон, ставлю колчан со стрелами против тисового лука, что этот храбрый парень и на этот раз победит.

— Согласен на двойную ставку, хозяин, — сказал Джон, — и если незнакомец выиграет, то его можно будет назвать не только лучшим в веселой Англии фехтовальщиком, но и лучшим здесь бойцом на палках.

Услышав, как Робин Гуд называет Маленьким Джоном большого загорелого мужчину, стоявшего перед ним, Уилл почувствовал, что сердце его сжимается, но он и виду не подал. Он придал своему лицу грозное выражение, до бровей надвинул шляпу и, ответив улыбкой на знаки, которые ему делал Робин, с достоинством поклонился противнику, взял палку наизготовку и стал ждать нападения.

Но в ту минуту, когда противник был готов уже броситься на него, Уилл воскликнул:

— Как, Маленький Джон, вы хотите драться с Красным Уиллом, с вашим милым Уильямом, как вы обычно его называли?

— Боже мой! — воскликнул Маленький Джон, опуская палку. — Этот голос! Эти глаза!..

Он сделал несколько шагов, пошатнулся и оперся на плечо Робина.

— Ну да, это мой голос, братец Джон, — закричал Уилл и, сняв шляпу, бросил ее на траву, — посмотрите же на меня!

Длинные шелковистые рыжие локоны упали ему на плечи, и Маленький Джон в немом восторге устремил свой взгляд на смеющееся лицо Уилла, а потом бросился к своему двоюродному брату, обнял его и произнес с невыразимой нежностью:

— Добро пожаловать в веселую Англию, Уилл, дорогой Уилл, добро пожаловать в родительский дом, которому ты своим приездом вернул радость, счастье и покой. Завтра в Барнсдейле будет праздник, завтра его обитатели смогут обнять того, кого уже и не надеялись увидеть. Да будет благословен тот час, когда Небо вернуло тебя нам, любимый Уилл, я так счастлив… счастлив… видеть тебя. Если ты видишь слезы у меня на глазах, Уилл, то не подумай, что у меня слишком мягкое сердце; нет, Уилл, я не плачу, нет, я счастлив, я очень счастлив.

Бедный Джон не мог больше говорить; руки его, обнимавшие Уилла, вздрагивали, и он молча плакал.

Уилл был очень взволнован. Робин ненадолго оставил их одних, и двоюродные братья так и стояли обнявшись.

Когда они немного оправились от волнения, Маленький Джон как можно короче рассказал Уиллу о страшном несчастье, заставившем семью покинуть поместье Гэмвелл. Когда он окончил рассказ, Робин и Джон показали тайные убежища, которые веселые братья построили для себя в лесу, и Уилл попросил, чтобы его приняли в отряд в звании заместителя главаря, что ставило его в один ранг с Маленьким Джоном.

На следующее утро Уилл заявил, что хочет отправиться в Барнсдейл. Желание это было вполне естественным, и Робин тотчас же вознамерился сопровождать его вместе с Маленьким Джоном. Братья Уилла ушли в Барнсдейл еще два дня назад: там готовились отпраздновать день рождения сэра Гая. А возвращение Уилла должно было сделать этот праздник еще радостнее.

Сделав нужные распоряжения своим людям, Робин Гуд с двумя друзьями направились в Мансфилд, где они собирались взять лошадей. Шли они весело. Робин чистым и звучным голосом распевал спои самые лучшие баллады, а Уилл, обезумев от радости, прыгал рядом с ним и невпопад повторял припевы песен. Иногда и Маленький Джон что-нибудь фальшиво подхватывал, и тогда Уилл оглушительно смеялся, а Робин вместе с ним. Если бы какой-нибудь посторонний увидел их в это время, он бы несомненно решил, что это после обильной трапезы у щедрого хозяина возвращаются друзья, потому что, воистину, опьянение радостью может напоминать опьянение вином.

Они уже были недалеко от Мансфилда, когда их шумное веселье оборвалось мгновенно и сразу. Из лесу вышли трое в одежде лесников и с решительным видом загородили путникам дорогу.

Робин Гуд и его друзья остановились; Робин внимательно оглядел незнакомцев и спросил повелительным тоном:

— Кто вы и что вы здесь делаете?

— Я хотел о том же спросить вас, — ответил один из лесников, крепкий широкоплечий малый, вооруженный палкой и кривой сарацинской саблей и по виду вполне способный дать отпор кому угодно.

— Да неужели? — спросил Робин. — Ну, что же, я счастлив, что избавил вас от труда задавать мне вопросы, потому что если бы вы себе позволили такую дерзость, то я, по всей вероятности, так вам ответил, что вы бы до конца жизни в ней раскаивались.

— Уж очень ты гордо говоришь, парень, — насмешливо сказал лесник.

— Но не так гордо, как если бы вы все же имели неосторожность задать мне вопрос: я не отвечаю, я спрашиваю. Итак, я вас последний раз спрашиваю: кто вы и что вы здесь делаете? Вот уж, воистину, глядя на ваш надменный вид, можно решить, что Шервудский лес — ваша собственность.

— Слава Богу, парень, язык у тебя хорошо подвешен. Итак, ты милостиво обещаешь мне взбучку, если я задам тебе тот же вопрос. Прекрасно! Теперь, веселый незнакомец, я, чтобы научить тебя вежливости, тебе отвечу. А потом покажу тебе, как я расправляюсь с дураками и наглецами.

— Идет, — весело ответил Робин, — быстренько назови мне свое имя и звание, а потом, если сможешь, поколоти меня, я согласен.

— Я лесничий в этой части леса и под моей охраной вся земля от Мансфилда до перекрестка больших дорог, который находится в семи милях отсюда. А эти люди — мои помощники. Я на службе у короля Генриха и по его приказу оберегаю оленей от разбойников вроде вас. Все понятно?

— Безусловно; но если вы здешний лесничий, то я и мои друзья кто такие? До сих пор я полагал, что я один имею право на этот титул. Правда, я его ношу не милостью короля Генриха, а по своей собственной воле, но здесь она кое-что значит, потому что называется правом сильного.

— Так ты смотритель Шервудского леса? — презрительно переспросил незнакомец. — Ты шутишь! Плут ты, и больше никто!

— Дорогой друг, — живо прервал его Робин, — это ты пытаешься обмануть меня, говоря о своем положении: ты не лесничий, хотя и пытаешься присвоить себе это звание. Я знаю человека, который занимает эту должность.

— А-а! — смеясь, воскликнул лесник. — И ты можешь назвать его имя?

— Конечно. Его зовут Джон Кекл, это толстый мельник из Мансфилда.

— А я его сын, и зовут меня Мач.

— Ты Мач? Я тебе не верю.

— Он говорит правду, — вмешался в разговор Маленький Джон, — я его знаю в лицо. Мне говорили, что он хорошо владеет палкой.

— Тебе не солгали, лесник, и если ты меня знаешь, то я тебя тоже знаю. У тебя фигура и лицо, которые невозможно забыть.

— Так ты знаешь мое имя?

— Знаю, мастер Джон.

— А я Робин Гуд, лесник Мач.

— Я догадался, приятель, и счастлив встретить тебя. Тому, кто тебя задержит, обещана большая награда. Я от природы честолюбив, награда и вправду велика и очень мне пригодится. И раз уж сегодня у меня есть надежда схватить тебя, я упускать ее не хочу.

— И ты прав, поставщик виселицы, — презрительно ответил Робин. — Ну что же, снимай куртку — меч наголо! Я готов.

— Стойте! — воскликнул Маленький Джон. — Мач лучше владеет палкой, чем мечом, давайте будем биться трое на трое. Я беру Мача на себя, а Робин и ты, Уильям, поделите двух других, так что все будет справедливо.

— Согласен, — ответил Мач, — да не скажут люди, что Мач, сын мельника из Мансфилда, бежал от Робин Гуда и его веселых братьев.

— Прекрасный ответ! — воскликнул Робин Гуд. — Ну что же, Маленький Джон, берите на себя Мача, раз вы выбираете его себе в противники, а я возьму вот этого крепкого парня. Ты доволен тем, что будешь биться со мной? — спросил Робин парня, которого случай выбрал его противником.

— Чрезвычайно доволен, храбрый изгнанник.

— Тогда начнем, и пусть пресвятая Божья Матерь дарует победу тем, кто достоин ее помощи!

— Аминь! — отозвался Маленький Джон. — Божья Матерь слабого в час беды не покидает.

— Она никого не покидает, — сказал Мач.

— Никого, — отозвался Робин и перекрестился. Когда все приготовления к битве были окончены, Маленький Джон прокричал во весь голос:

— Начинаем!

— Начинаем, — повторили Уилл и Робин.

Одна старая баллада, донесшая до нас память об этой битве, рассказывает о ней в таких словах:

То было знойным летом в час утренней зари,
На тропке в Шервудском лесу сошлись богатыри.
И был там славный Робин Гуд, и был там Красный Уилл,
И Маленький был с ними Джон. Никто не отступил
Перед противником своим. Смелы, крепки, ловки,
Они не получили ран, лишь только синяки.

— Маленький Джон, — попросив пощады и задыхаясь, сказал Мач, — я и раньше знал, что ты ловок и смел, и хотел потягаться с тобой. Теперь желание мое исполнено; ты меня победил и этим преподал поучительный урок скромности, что пойдет мне на пользу: я считал себя хорошим бойцом, а ты показал мне, что я всего лишь глупец.

— Ты прекрасный боец, друг Мач, — ответил Маленький Джон, пожимая руку, протянутую ему лесником, — и заслуженно слывешь храбрецом.

— Спасибо за похвалу, Маленький Джон, — отвечал Мач, — но думаю, что это скорее вежливость, чем искренность. Ты, может быть, думаешь, что это неожиданное поражение задело мою гордость? Ты ошибаешься: мне вовсе не стыдно, что меня одолел такой достойный противник.

— Славно сказано, храбрый сын мельника! — весело воскликнул Робин Гуд. — Ты доказал, что владеешь самым завидным из богатств: добрым сердцем и саксонской душой. Только честный человек весело и без малейшей злости принимает удар по самолюбию. Дай мне твою руку, Мач, и прости мне, что я тебя обидно задел, когда ты признался в своих честолюбивых замыслах. Я тебя не знал, и мое презрение вызвал не ты сам, а твои слова. Не выпьешь ли со мной чарку рейнского? И чокнемся за нашу счастливую встречу и будущую дружбу.

— Вот моя рука, Робин Гуд, и я протягиваю ее тебе от всею сердца. О тебе говорят с похвалой. Я знаю, что ты благородный разбойник и великодушно покровительствуешь беднякам. Тебя любят даже те, кто должен был бы тебя ненавидеть, — твои враги-норманны. Они говорят о тебе с уважением, и я никогда не слышал, чтобы тебя за что-нибудь серьезно порицали. Тебя лишили имущества, тебя изгнали; ты должен быть дорог честным людям, потому что в твой дом пришла беда.

— Спасибо на добром слове, друг Мач; я тебе этого не забуду и хотел бы, чтобы ты доставил мне удовольствие и проводил нас до Мансфилда.

— К твоим услугам, Робин, — ответил Мач.

— И я тоже, — сказал человек, который дрался с Робином.

— И я с вами, — добавил противник Уилла.

И взявшись под руки, они пошли к деревне, весело болтая и смеясь.

— Дорогой Мач, — спросил Робин, когда они вошли в Мансфилд, — а ваши друзья — люди осторожные?

— А почему вы спрашиваете?

— Потому что от их молчания зависит моя безопасность. Как вы сами понимаете, я пришел сюда тайно, и если кто-нибудь обмолвится хоть словом о том, что я сижу в харчевне в Мансфилде, дом тут же окружат солдаты и мне придется или бежать или сражаться. Сегодня мне нежелательно ни то ни другое: меня ждут в Йоркшире и мне не хотелось бы здесь задерживаться

— Я за своих товарищей отвечаю. А во мне, думается, вы не сомневаетесь, но я полагаю, дорогой Робин, что вы преувеличиваете опасность. Единственное, чего следует вам бояться, так это любопытства здешних жителей: они бы бежали за вами следом, чтобы собственными глазами увидеть знаменитого Робин Гуда, героя баллад, которые распевают девушки.

— Бедного изгнанника, хотите вы сказать, мастер Мач, — с горечью возразил молодой человек, — не бойтесь назвать меня так, потому что позор этого имени падет не на меня, а на того, кто вынес мне жестокий и несправедливый приговор.

— Хорошо, мой друг, но каким бы именем вас ни называли, его любят и уважают.

Робин Гуд пожал руку славного малого.

Не привлекая к себе внимания, они дошли до харчевни, расположенной на окраине города, весело расположились за столом, и хозяин вскоре поставил на него полдюжины бутылок с узким длинным горлом, полных добрым рейнским вином, которое развязывает язык и открывает сердце.

Бутылки быстро опорожнялись одна за другой, и беседа стала такой теплой и доверительной, что Мачу вообще не захотелось ее кончать. А потому он выразил желание присоединиться к людям Робин Гуда; приятели Мача, соблазненные рассказами о вольной жизни в старом Шервудском лесу, последовали его примеру и пообещали душой и телом служить Робин Гуду, на что тот согласился. Мач, желавший немедленно отправиться в лес, попросил у Робина разрешения проститься с семьей. Маленький Джон остался ждать троих приятелей, чтобы отвести их в лесное убежище, устроить там и потом отправиться в Барнсдейл, где он должен был встретиться с Робином и Уиллом.

Когда сотрапезники обо всем условились, они заговорили о другом.

За несколько минут до их ухода в зал, где они сидели, вошли двое мужчин. Один из них бросил беглый взгляд на Робин Гуда, потом посмотрел на Маленького Джона и, наконец, стал внимательно разглядывать Красного Уилла. Смотрел он так пристально и упорно, что молодой человек это заметил. Он уже хотел спросить вновь пришедшего о причинах его столь пристального внимания, но тут незнакомец заметил, что Уилл стал проявлять беспокойство, отвернулся, залпом выпил заказанное вино и вместе с товарищем вышел из харчевни.

Слишком поглощенный радостными переживаниями по поводу того, что он еще до вечера увидит Мод, Уилл не счел нужным сообщить друзьям об этом случае; не пришло ему в голову сказать об этом Робин Гуду и когда они вместе сели на лошадей. По дороге друзья придумывали, как они обставят прибытие Уилла в замок.

Робин хотел сначала появиться один и подготовить семью к появлению Уилла, но нетерпеливого молодого человека это не устраивало.

— Милый Робин, — говорил он, — не бросайте меня одного, я так волнуюсь, что не смогу спокойно выжидать в нескольких шагах от отчего дома. Я так изменился, и жестокая жизнь оставила на моем лице столь очевидные следы, что вряд ли моя мать узнает меня с первого взгляда. Представьте меня как чужестранца, как друга Уилла, и таким образом я раньше увижу моих дорогих родителей, а скажу им, кто я, только когда они будут подготовлены.

Робин уступил его желаниям, и молодые люди вместе явились в замок Барнсдейл.

Вся семья была в зале. Робина приняли с распростертыми объятиями, и баронет обратился к тому, кого он принял за чужестранца, с теплыми словами самого сердечного гостеприимства.

Уинифред и Барбара сели рядом с Робином и засыпали его вопросами, потому что он обычно служил им источником свежих новостей.

Отсутствие Марианны и Мод дало Робину возможность осуществить задуманное. А потому, ответив на вопросы двоюродных сестер, он встал и, обращаясь к сэру Гаю, сказал:

— Дядюшка, у меня есть для вас хорошие новости, которые вас очень обрадуют.

— Ваш приезд, Робин Гуд, уже огромная радость для старика, — ответил сэр Гай.

— Робин Гуд — посланец Неба! — воскликнула красотка Барбара, с задорным видом встряхивая белокурыми локонами.

— В свой следующий приезд, Барби, — весело ответил Робин, — я явлюсь сюда посланцем любви и привезу вам мужа.

— Я с удовольствием приму его, Робин, — смеясь, ответила девушка.

— И прекрасно сделаете, сестрица, потому что он достоин ласкового приема. Не хочу вам его изображать, удовольствуюсь только тем, что скажу: как только ваши прелестные глазки остановятся на нем, вы скажете Уинифред: «Сестрица, этот человек подходит Барбаре Гэмвелл».

— А вы в этом уверены, Робин?

— Совершенно уверен, прелестная шалунья.

— Но, чтобы так думать, надо все сначала хорошо узнать, Робин. Хотя сразу этого и не скажешь, я очень привередлива, и чтобы понравиться мне, молодой человек должен быть очень мил.

— А что вы под этим понимаете?

— Он должен походить на вас, братец.

— Вы мне льстите.

— Я говорю то, что думаю, и если мои слова вам кажутся лестью, пусть будет так. И я хочу, чтобы мой будущий муж был не просто так же хорош собой, как вы, но и чтобы у него был такой же ум и было такое же сердце.

— Значит, я мог бы вам понравиться, Барбара?

— Да, конечно. Вы совершенно в моем вкусе.

— Я одновременно этим счастлив и огорчен, сестрица, но увы! Если вы втайне лелеете надежду завоевать меня, позвольте мне пожалеть вас, потому что это чистое безумие. Ведь я уже связан обещанием, Барбара, причем с двумя особами.

— Я их знаю, Робин.

— Правда, сестрица?

— Да, и если бы я хотела назвать их имена…

— Ах, прошу нас, не выдавайте моих тайн, мисс Барбара.

— Не беспокойтесь, я пощажу вашу скромность; но давайте вернемся ко мне, Робин; я согласна, если вы не против оказать мне эту милость, быть вашей третьей невестой и даже четвертой, потому что, сдается мне, по крайней мере три девушки ждут счастья носить ваше славное имя.

— Насмешница! — смеясь, сказал Робин. — Вы не заслуживаете дружеских чувств, которые я к вам питаю. Но я все же сдержу обещание и через несколько дней приведу вам очаровательного поклонника.

— Но, если ваш подопечный не молод, не умен и не красив, он мне не нужен, Робин, запомните это хорошенько.

— Он будет именно таким, какой вам нужен.

— Прекрасно. А теперь сообщите нам то, что вы собирались сказать отцу перед тем, как вам в голову пришло подыскать мне мужа.

— Мисс Барбара, я собирался сообщить дядюшке, тетушке, равно как и вам, дорогая Уинифред, что я кое-что слышал о человеке, который столь дорог нашим сердцам.

— О брате Уилле? — спросила Барбара.

— Да, сестрица.

— Ах, какое счастье! Так что же?

— А то, что этот молодой человек, который так смущенно смотрит на вас, потому что счастлив видеть столь очаровательную девушку, видел Уильяма всего несколько дней тому назад.

— Мой сын здоров? — дрожащим голосом спросил сэр Гай.

— Он счастлив? — спросила леди Гэмвелл, молитвенно сложив руки.

— Где он? — спросила Уинифред.

— Что удерживает его вдали от нас? — спросила Барбара и глазами, полными слез, посмотрела на спутника Робин Гуда.

Бедный Уильям не мог произнести ни звука: в горле у него пересохло, а сердце было готово разорваться в груди. Вслед за торопливыми вопросами наступила минута молчания. Барбара продолжала задумчиво смотреть на молодого человека; вдруг она всхлипнула, бросилась к нему, обхватила его руками и в слезах закричала:

— Это Уилл, это Уилл! Я его узнала; милый Уилл, как я счастлива видеть тебя!

И, припав к его плечу, она заплакала навзрыд.

Леди Гэмвелл, ее сыновья, Уинифред и Барбара окружили молодого человека, а сэр Гай, напрасно попытавшись сохранить спокойствие, упал в кресло и заплакал как ребенок.

Братья Уилла, казалось, опьянели от счастья. Они прокричали громкое «ура», подняли Уилла и стали передавать из рук в руки, грозя задушить его в своих объятиях.

Робин воспользовался тем, что о нем на время забыли, вышел из зала и направился к Мод. Мисс Линдсей была слабого здоровья, с ней следовало обращаться осторожно, и Робину представлялось опасным сообщать ей без подготовки новость о возвращении Уильяма.

Проходя через комнату, соседствующую со спальней Мод, Робин встретил Марианну.

— Что происходит в замке, дорогой Робин? — спросила девушка, после того как жених нежно поздоровался с ней. — Я слышу какие-то радостные возгласы.

— Так оно и есть, дорогая Марианна: обитатели замка приветствуют возвращение человека, которого они страстно желали видеть.

— Возвращение? — спросила девушка дрожащим голосом. — Вернулся мой брат?

— Увы, нет, дорогая Марианна, — ответил Робин, сжимая руки своей невесты, — Бог нам послал не Аллана, а Уилла; вы ведь помните Красного Уилла, нашего милого Уильяма?

— Конечно, и очень рада, что он вернулся цел и невредим. Где же он?

— В объятиях матери. Я вышел из зала в ту минуту, когда братья оттесняли друг друга, чтобы поцеловать его. Я иду искать Мод.

— Она у себя в комнате. Хотите, я велю позвать ее вниз?

— Нет, я хочу сам к ней явиться, ибо нужно ее подготовить к появлению Уильяма. Я взял на себя трудное поручение, — смеясь, добавил Робин, — потому что запутанные тропы Шервудского леса я знаю лучше, чем таинственные закоулки женского сердца.

— Не скромничайте, Робин, — живо возразила Марианна, — вы лучше других знаете, как проникнуть в сердце женщины.

— По правде говоря, я начинаю думать, Марианна, что мои двоюродные сестры, Мод и вы заключили соглашение и решили заставить меня возгордиться: вы вс. е осыпаете меня самой явной лестью.

— Вне всякого сомнения, сэр Робин, — ответила Марианна, грозя молодому человеку пальчиком, — вы вдоволь любезничаете с Уинифред и Барбарой. О! Так вы заигрываете с вашими двоюродными сестрами; это прекрасно, я в восхищении, что об этом узнала: я в свою очередь попробую власть своих глаз над сердцем красавца Красного Уилла.

— Согласен, дорогая Марианна, но должен нас предупредить, что вам придется за него сражаться с опасной соперницей. Уилл пламенно любит Мод, она будет защищать свое счастье, и бедному Уиллу придется сильно краснеть, если ему нужно будет выбирать между двумя очаровательными женщинами.

— Если Уильям краснеет так же часто, как вы, Робин, то мне не стоит за него бояться.

— Ах вот как, мисс Марианна, вы утверждаете, что я не умею краснеть? — смеясь, спросил Робин.

— Ну, во всяком случае, сейчас уже разучились; один раз, я еще помню этот случай, ваше лицо было залито краской.

— И когда же произошло это примечательное событие?

— В тот день, когда мы впервые встретились в Шервудском лесу.

— Угодно ли вам, чтобы я вам сказал, почему я покраснел, Марианна?

— Придется мне ответить вам утвердительно, Робин, потому что в ваших глазах я читаю насмешку и улыбаетесь вы как-то хитро.

— Вы боитесь моего ответа, а сами его ждете не дождетесь, мисс Марианна.

— Ничуть не бывало.

— Ну что же, тем хуже; я хотел сделать вам приятное, открыв тайну того, почему я покраснел первый… и последний раз в жизни.

— Мне всегда приятно, когда вы мне рассказываете что-нибудь о себе, Робин, — с улыбкой сказала Марианна.

— В тот день, когда я имел счастье провожать вас в дом моего отца, мне очень хотелось увидеть ваше лицо, но оно было скрыто в складках широкого капюшона и разглядеть можно было только ясный свет ваших глаз. Скромно идя рядом с вами, я думал: «Если черты лица этой девушки так же прекрасны, как ее глаза, я буду за ней ухаживать».

— Как, Робин, вы в шестнадцать лет уже мечтали завоевать любовь женщины?

— Боже мой! Да, и в ту минуту, когда я поклялся посвятить вам всю свою жизнь, капюшон, который скрывал ваше лицо, упал, и я увидел вашу сияющую красоту. Я так пристально глядел вам в глаза, что на ваших щеках появился легкий румянец. И внутренний голос сказал мне: «Эта девушка станет твоей женой». Кровь прихлынула к моему сердцу, потом бросилась в голову, и я почувствовал, что влюбился. Вот, Марианна, история того, как я покраснел первый и последний раз в жизни. И с того дня, — помолчав, взволнованно продолжал Робин, — надежда на счастливое будущее, которую мне подарило Небо, стала мне опорой и утешением. Я надеюсь и верю.

Из зала внизу доносился радостный шум, а молодые люди стояли, взявшись за руки, и вполголоса говорили друг другу нежные слова.

— Скорее, милый Робин, — сказала Марианна, подставляя ему для поцелуя свой чистый лоб, — поднимайтесь к Мод, а я пойду обниму Уилла и скажу ему, что вы у его дорогой невесты.

Робин поспешно направился в комнату Мод. Девушка была у себя.

— Я была почти уверена, — сказала она, усаживая Робина, — что эти радостные возгласы возвещают ваш приезд; извините, что я не спустилась в зал, но среди всеобщего веселья я чувствую себя неуютно и словно некстати.

— Почему, Мод?

— Потому что только мне одной вы ни разу не принесли счастливой вести.

— Настанет и ваш черед, дорогая Мод.

— Я уже устала надеяться, потеряла мужество, Робин, и чувствую только смертельную грусть. Я всем сердцем люблю вас, счастлива вас видеть, но я никак не выказываю своей привязанности, не подаю вида, как мне приятно ваше присутствие, и даже стараюсь вас избегать.

— Меня избегать? — удивленно переспросил Робин.

— Да, Робин, потому что, когда я слышу, как вы рассказываете сэру Гаю о его сыновьях, передаете Уинифред привет от Маленького Джона, а Барбаре — привет от братьев, я говорю себе: «А я опять забыта; для бедной Мод у Робина никогда ничего нет».

— Ничего, Мод?

— Ах, о ваших чудесных подарках я не говорю. Вы никогда не забываете своей щедростью вашу сестру Мод, надеясь возместить отсутствие новостей. По доброте сердечной вы всячески пытаетесь меня утешить, дорогой Робин, но — увы! — я безутешна.

— Ах, нехорошая вы девочка, мисс Мод, — насмешливо сказал Робин. — Как, сударыня, вы жалуетесь, что вам никто никогда не передает дружеских приветов, что о вас не помнят? Ах вы неблагодарная и гадкая, разве каждый свой приезд я не передаю вам привет из Ноттингема? А кто, по-вашему, с риском потерять голову, постоянно навещает вашего брата Хэла? И кто тот человек, что, рискуя еще большим — оставить там часть своего сердца, — храбро стоит под смертельным огнем прекрасных глаз? Чтобы быть вам приятным, Мод, я пренебрегаю опасностью свидания наедине с пленительной Грейс Мэй, бесстрашно гляжу на ее милую улыбку, терплю прикосновение ее прелестной ручки и даже целую ее и лобик; и ради кого, спрашиваю я вас, я подвергаю такой опасности покой своего сердца? Ради вас, Мод, только ради вас. Мод рассмеялась.

— Должно быть, я очень неблагодарная от природы, — ответила она, — потому что удовольствия слышать новости о Хэлберте и его жене мало моему сердцу.

— Прекрасно, сударыня; тогда я не скажу вам, что на прошлой неделе видел Хэла, и он поручил мне расцеловать вас в обе щеки, и не скажу, что Грейс любит вас от всего сердца, и что малютка Мод, настоящий ангелочек, желает всего доброго своей красивой крестной.

— Тысячу раз благодарю вас, Робин, за то, что вы так прекрасно умеете ничего мне не сказать. Я очень довольна тем, что так и не знаю, каковы же новости из Ноттингема. А кстати, Марианне вы тоже сообщили о внимании, которое вы оказываете очаровательной жене Хэлберта?

— Однако это коварный вопрос, мисс Мод! Ну что же, убедитесь, что совесть моя чиста: я частично поведал Марианне о своем восхищении совершенствами Грейс, но, поскольку я питаю слабость к ее прекрасным глазам, то поостерегся распространяться на столь щекотливую тему.

— Как?! Вы обманываете Марианну? Вы заслуживаете того, чтобы я немедленно изобличила вас перед ней в ваших преступлениях.

— Мы пойдем вместе рука об руку, но прежде чем идти к Марианне, я хотел бы побеседовать с вами.

— Что вы хотите мне сообщить, Робин?

— Прекрасные новости, и вам они доставят огромное удовольствие.

— Вы, значит, получили известия от… от… — и девушка, внезапно покраснев, вопросительно взглянула на Робина со смешанным выражением недоверия, надежды и радости.

— От кого, Мод?

— Ах, вы смеетесь надо мной, — грустно сказала девушка.

— Нет, милый мой дружочек, я действительно принес вам радостные вести.

— Тогда говорите скорее.

— Что вы думаете о замужестве? — спросил Робин.

— О замужестве? Странный вопрос!

— Вовсе нет, если бы замуж надо было бы… выйти за…

— … Уилла?! Вы знаете что-нибудь о Уилле?! Ради Бога, Робин, пощадите мое сердце. Оно так неистово бьется, что причиняет мне боль. Я жду, Робин, говорите: мой дорогой Уилл здоров?

— Безусловно, потому что только и мечтает как можно скорее назначь нас своей любимой женушкой.

— Вы видели его? Где он? Когда приедет сюда?

— Я видел его, он скоро приедет.

— О Матерь Божья, благодарю тебя! — воскликнула Мод, сложив руки и поднимая к Небу полные слез глаза. — Как я буду счастлива снова увидеть его! — добавила она, но тут же завороженно стала смотреть на дверь, на пороге которой появился Уилл, и закричала: — Это он, он!

И с этими словами она бросилась к Уиллу и без чувств упала в его объятия.

— Бедняжка, моя любимая! — дрожащим голосом прошептал молодой человек. — Уж очень все это было для нее; неожиданно, она потеряла сознание. Робин, поддержите ее, я ослаб, как ребенок, меня ноги не держат.

Робин бережно освободил Мод из объятий Уилла и усадил ее на стул. Что касается бедного Уильяма, то он закрыл лицо руками и разрыдался. Мод пришла в себя, прежде всего подумала о Уилле и стала искать его глазами. Он стоял перед ней на коленях и, обнимая ее, нежно шептал любимое имя:

— Мод! Мод!

— Уильям! Дорогой Уильям!

— Мне нужно поговорить с Марианной, — смеясь, сказал Робин, — прощайте, оставляю вас вдвоем; не забудьте о тех, кто любит вас.

Мод протянула ему руку, а Уильям признательно взглянул на друга.

— Вот я и вернулся, милая Мод, — сказал Уилл, — рады ли вы нашему свиданию?

— Как вы можете задавать мне такие вопросы, Уильям? Да, рада, конечно же рада, и не просто рада, а счастлива, очень счастлива.

— Вы не хотите, чтобы я вас покинул снова?

— А разве я этого когда-нибудь хотела?

— Нет; но только от вас одной зависит, вернулся ли я насовсем или только приехал в гости.

— Что вы хотите этим сказать?

— Вы помните о нашем последнем разговоре?

— Да, дорогой Уильям.

— Я ушел от вас в тот день с тяжелым сердцем, милая Мод, я был просто в отчаянии. Робин заметил, что я очень печален, стал меня расспрашивать о причинах, и я все ему рассказал. И узнал имя того, кого вы раньше любили…

— Не стоит говорить о моих девичьих безумствах, — прервала его Мод, обвивая его шею руками, — прошлое принадлежит Богу.

— Да, Мод, только Богу, а настоящее — нам, ведь правда?

— Да, нам и Богу. Но может быть, вам будет спокойнее, дорогой Уильям, — добавила девушка, — если я вам точно, искренне и ясно объясню, какие отношения были у нас с Робин Гудом.

— Все, что мне нужно знать, я знаю, дорогая Мод, Робин рассказал мне, что произошло между вами.

Девушка слегка покраснела.

— Если бы вы тогда не ушли так поспешно, — сказала Мод, пряча покрасневшее лицо на плече Уильяма, — вы бы узнали, что, глубоко тронутая вашей нежностью и терпеливой любовью, я готова была на нее ответить. Пока вас не было, я привыкла смотреть на Робина глазами сестры, и сегодня даже не знаю, Уилл, билось ли мое сердце когда-нибудь для другого, а не для вас.

— Значит, это правда, что вы меня немножко любите, Мод? — спросил со слезами на глазах Уилл, молитвенно сложив руки.

— Не немножко, нет, Уилл: очень люблю.

— О Мод, Мод, вы дарите мне такое счастье!.. Вот видите, я недаром надеялся, ждал, был терпелив и говорил так: в один прекрасный день она меня полюбит… Мы ведь поженимся, правда?

— Милый Уилл!

— Скажите «да» или лучше так: «Я хочу выйти замуж за моего доброго Уильяма».

— Я хочу выйти замуж за моего доброго Уильяма, — покорно повторила девушка.

— Дайте мне руку, дорогая Мод.

— Вот вам моя рука.

И Уильям страстно поцеловал маленькую ручку своей невесты.

— Когда мы поженимся, Мод? — спросил он.

— Не знаю, мой друг, на днях.

— Конечно, а точнее? Скажем, завтра?

— Ну что вы, Уильям, как можно!

— Почему же нет?

— Уж слишком внезапно, слишком быстро.

— Счастье никогда не приходит слишком быстро, милая Мод, и если бы мы могли пожениться прямо сейчас, я был бы счастливейшим из людей. Но уж если нужно подождать до завтра, покорюсь. Решено, завтра вы станете моей женой!

— Завтра?! — воскликнула девушка.

— Да, и по двум причинам: первая — та, что завтра мы будем праздновать день рождения моего отца, которому пойдет семьдесят шестой год. Вторая — та, что моя мать хочет отпраздновать мое возвращение. Значит, праздник будет еще радостнее, если к нему добавится свершение наших обоюдных желаний.

— Ваша семья, Уильям, не готова принять меня в свое лоно, и, может быть, ваш отец скажет…

— Мой отец, — прервал ее Уилл, — мой отец скажет, что вы ангел, что он любит вас и давно считает своей дочерью. Ах, Мод, вы плохо знаете доброту и нежность этого старика, если сомневаетесь. Он будет только рад счастью сына.

— У вас такой большой дар убеждать, милый Уилл, что я теперь полностью разделяю ваше мнение.

— Значит, вы согласны, Мод?

— Придется согласиться, Уилл.

— Но я вас не принуждаю, сударыня.

— Поистине, Уилл, вам нелегко угодить! Конечно, вы хотели бы, чтобы я сказала: «От всего сердца согласна…

— … завтра выйти за вас замуж», — закончил Уилл.

— … завтра выйти за вас замуж», — со смехом повторила Мод.

— Прекрасно, теперь я доволен. Идем, милая женушка, объявим нашим друзьям о предстоящей свадьбе.

Уильям взял Мод под руку и спустился с ней в зал, где по-прежнему находилась вся семья.

Леди Гэмвелл и ее муж благословили жениха и невесту, Барбара и Уинифред нежно назвали ее сестрицей, а братья Уилла бросились восторженно ее целовать.

Приготовления к свадьбе целиком заняли женщин; задавшись целью сделать Уилла еще счастливее, а Мод еще прекраснее, они тут же стали готовить для невесты прелестный наряд.

Завтра наступило совсем не быстро, как всегда наступает завтра, когда его нетерпеливо ждут. С утра во двор замка свезли невероятное число бочонков с элем; украшенные венками из листьев, они должны были смиренно ждать, когда их присутствие удостоят вниманием. Праздник обещал быть великолепным; во всех комнатах стояли охапки цветов, музыканты настраивали инструменты, а приглашенные толпами съезжались в замок.

Час, на который было назначено венчание мисс Линдсей и Уильяма Гэмвелла, приближался; Мод в прекрасном платье ждала Уильяма в зале, но Уильяма все не было.

Сэр Гай послал на поиски слугу.

Слуга обошел весь парк, все помещения замка, повсюду звал, но ему отвечало только эхо собственного голоса.

Робин Гуд и братья Уильяма сели на лошадей и обыскали нее окрестности, но не нашли никаких следов Уильяма и не сумели ни у кого ничего о нем узнать.

Гости разделились на группы и обыскали местность с другой стороны, но тоже напрасно.

К полуночи вся семья в слезах собралась вокруг Мод, уже целый час лежавшей без сознания.

Уильям исчез.

II

Как мы уже сказали, барон Фиц-Олвин привез в Ноттингемский замок свою красавицу-дочь леди Кристабель.

За несколько дней до исчезновения бедного Уилла барон Фиц-Олвин сидел в одной из комнат своих личных покоев, а напротив него расположился маленький старичок в роскошном платье, сплошь украшенном золотым шитьем.

Если бы богатство могло состоять в уродстве, то мы бы сказали, что гость барона был необычайно богат.

Судя по его лицу, этот щеголеватый старик был намного старше барона, но он, казалось, и не вспоминал о своем возрасте.

Похожие на старых морщинистых и гримасничающих обезьян, они вполголоса беседовали, и по тому, как каждый из них хитрил и льстил другому, было видно, что они пытаются прийти к соглашению по какому-то важному для них обоих вопросу.

— Вы уж очень суровы со мной, барон, — сказал уродливый старик, качая головой.

— Богом клянусь, нет, — живо возразил лорд Фиц-Олвин, — я стараюсь обеспечить счастье своей дочери, вот и все, и прошу вас верить, дорогой сэр Тристрам, что у меня нет никаких задних мыслей.

— Я знаю, что вы хороший отец, Фиц-Олвин, и что счастье леди Кристабель — единственная ваша забота… Так что же вы собираетесь дать в приданое вашей любимой, дочери?

— Я же вам уже сказал: пять тысяч золотых в день свадьбы и столько же немного позже.

— Надо уточнить дату, барон, надо уточнить дату, — проворчал старик.

— Ну, скажем, через пять лет.

— Срок большой, и потом вы даете дочери чересчур скромное приданое.

— Сор Тристрам, — сухо сказал барон, — вы уж слишком долго испытываете мое терпение. Прошу вас все-таки вспомнить, что дочь моя молода и красива, а вы этими достоинствами могли обладать лет пятьдесят тому назад.

— Ну-ну, не надо сердиться, Фиц-Олвин, я ведь с добрыми намерениями: я рядом с вашими десятью тысячами могу положить миллион золотых, — да что я говорю миллион? — два миллиона.

— Я знаю, что вы богаты, — прервал сэра Тристрама барон, — к сожалению, мне до вас далеко, но, тем не менее, я хочу, чтобы моя дочь стала одной из знатнейших дам Европы. Я хочу, чтобы положение, которое займет леди Кристабель, было не ниже, чем у королевы. Вы знаете о моих честолюбивых отцовских замыслах и все же отказываетесь вручить мне сумму, которая помогла бы их осуществить.

— Не могу понять, дорогой Фиц-Олвин, чем может повлиять на счастье вашей дочери то, останется в моих руках половина моего состояния или нет. Все доходы от миллиона, от двух миллионов я отпишу леди Кристабель, но сам капитал будет принадлежать мне. Вам не стоит беспокоиться, я обеспечу своей жене королевское существование.

— Это все выглядит прекрасно… на словах, дорогой Тристрам, но позвольте вам заметить, что, когда между супругами существует такая большая разница в возрасте, это часто ведет к непониманию в семье. Может случиться так, что прихоти молодой женщины станут вам невыносимы и вы заберете то, что дали. Если же половина вашего состояния будет в моих руках, я буду спокоен за счастье дочери, ей нечего будет бояться, а вы сможете ссориться с ней сколько вам будет угодно.

— Ссориться?! Вы шутите, дорогой барон, в жизни не случится с нами такого несчастья. Я так люблю вашу нежную голубку, что побоюсь ее огорчить. Я уже двенадцать лет надеюсь получить ее руку, а вы думаете, что я стану перечить ее прихотям! Да сколько бы их у нее ни было, она будет богата и сможет их все удовлетворить.

— Позвольте вам сказать, сэр Тристрам, что если вы еще раз откажетесь удовлетворить мою просьбу, я, не обинуясь, беру свое слово обратно.

— Вы уж очень спешите, барон, — проворчал старик, — давайте еще раз все хорошенько обсудим.

— Я сказал все, что должен был сказать; мое решение принято.

— Не упрямьтесь, Фиц-Олвин. Ну, а если я вам дам пятьдесят тысяч золотых?

— Вы что, оскорбить меня хотите?

— Оскорбить?! Как вы плохо думаете обо мне, Фиц-Олвин!.. Ну, скажем, двести тысяч?..

— Хватит, сэр Тристрам. Я знаю размер вашего состояния, поэтому принимаю эти предложения как насмешку. Что мне ваши двести тысяч?

— Разве я сказал двести тысяч, барон? Я хотел сказать пятьсот тысяч — пятьсот, слышите? Очень приличная сумма, ведь вполне приличная?

— Приличная, — согласился барон, — но вы только что сами мне сказали, что могли бы положить два миллиона рядом со скромными десятью тысячами моей дочери. Так дайте мне миллион, и завтра же моя Кристабель станет вашей женой, если вы этого хотите, мой добрый Тристрам.

— Миллион? Вы хотите, чтобы я доверил вам миллион, Фиц-Олвин? Это и вовсе нелепо: не могу же я, будучи в здравом уме, вручить вам половину моего состояния!

— Вы что, сомневаетесь в моей честности и порядочности? — раздраженно воскликнул барон.

— Нисколько, дорогой друг, нисколько.

— Вы подозреваете меня в том, что у меня есть еще какой-либо интерес помимо счастья моей дочери?

— Я знаю, что вы любите леди Кристабель, но…

— Что «но»? — поспешно прервал его барон. — Решайтесь немедленно, или я навсегда отказываюсь от принятых мною обязательств!

— Вы даже не оставляете мне времени подумать. В это время в дверь осторожно постучал слуга.

— Войдите, — сказал барон.

— Милорд, — доложил лакей, — прибыл гонец от короля со срочными известиями; он ждет позволения вашей светлости, чтобы сообщить их.

— Проводите его сюда, наверх, — ответил барон. — Ну, а теперь, сэр Тристрам, вот вам мое последнее слово: если до прихода гонца, а он будет здесь через две минуты, вы не согласитесь исполнить мои желания, не видать вам леди Кристабель.

— Ради Бога, послушайте меня, Фиц-Олвин, умоляю, послушайте!

— Не хочу ничего слушать; моя дочь стоит миллион; а потом, вы же сами сказали мне, что любите ее.

— Нежно люблю, видит Бог, нежно люблю, — прошамкал безобразный старик.

— Так вот, вы будете очень несчастны, сэр Тристрам, потому что придется вам с ней расстаться навеки. Я знаю одного молодого сеньора, знатностью не уступающего королю, при этом богатого, очень богатого, и приятного лицом, который ждет только моего согласия, чтобы предложить моей дочери свое имя и состояние. Если вы еще будете хоть секунду колебаться, то завтра — понимаете, завтра! — та, кого вы любите, моя дочь, прекрасная и очаровательная Кристабель, станет женой вашего счастливого соперника.

— Вы безжалостны, Фиц-Олвин!

— Я слышу шаги гонца. Так да или нет?

— Но… Фиц-Олвин!

— Да или нет?

— Да, да, — прошептал старик.

— Сэр Тристрам, дорогой друг, подумайте, какое счастье нас ждет: моя дочь — сокровище изящества и красоты.

— Да уж, хороша, ничего не скажешь, — подтвердил влюбленный старик.

— И стоит миллион золотых, — с насмешкой заключил барон. — Сэр Тристрам, моя дочь — ваша.

Вот так барон Фиц-Олвин продал свою дочь, прекрасную Кристабель, сэру Тристраму Голдсборо за один миллион золотых.

Ввели гонца, и он сообщил барону, что следы одного солдата, который убил капитана своего полка, вели в Ноттингемшир. Король приказывал барону Фиц-Олвину схватить этого солдата и без всякой пощады повесить.

Отпустив гонца, лорд Фиц-Олвин сжал в своих руках трясущиеся руки будущего супруга своей дочери, извинился, что покидает его в такую счастливую минуту, но, как он сказал, приказ короля требовал немедленного исполнения.

Три дня спустя после недостойной сделки, заключенной между бароном и сэром Тристрамом, солдат, находившийся в розыске, был схвачен и посажен в одну из башен Ноттингемского замка.

А в это время Робин Гуд продолжал усердно разыскивать Уильяма, который — увы! — и был этим несчастным солдатом, схваченным стражниками барона.

Увидев, что все попытки напасть на след Уилла в Йоркшире напрасны, Робин Гуд вернулся в лес, надеясь, что его люди, постоянно наблюдавшие за дорогой из Мансфилда в Ноттингем, возможно, что-нибудь знают.

В миле от Мансфилда Робин Гуд встретил Мача, сына мельника; сидя, как и сам Робин, верхом на крепкой лошади, он во весь опор скакал в том направлении, откуда тот приехал.

Увидев Робин Гуда, Мач закричал от радости и остановил коня.

— Как я рад, что встретил вас, дорогой друг, — сказал он, — я еду и Барнсдейл с известием о молодом человеке, который во время нашей встречи был вместе с вами.

— Вы видели его? Мы ищем его уже три дня.

— Видел.

— Когда?

— Вчера вечером.

— Где?

— В Мансфилде, куда я вернулся, проведя двое суток со своими новыми товарищами. Когда я подходил к отцовскому дому, то заметил несколько лошадей. На одной из них сидел человек, чьи руки были крепко связаны. Я узнал вашего друга. Солдаты пошли выпить и положились на крепость веревок, поэтому его никто не стерег. Не привлекая их внимания, мне удалось сообщить бедному малому, что я немедленно еду в Барнсдейл рассказать вам о несчастье, которое с ним приключилось. Это вернуло ему мужество, и он поблагодарил меня выразительным взглядом. Не теряя ни минуты, я попросил дать мне лошадь и, уже садясь в седло, задал одному солдату несколько вопросов о том, какая участь уготована пленнику. Он ответил, что по приказу барона Фиц-Олвина молодого человека везут в Ноттингемский замок.

— Благодарю вас за то, что вы оказали мне услугу, да еще столь своевременно, дорогой Мач. Вы мне рассказали все, что я хотел знать, и нам крепко не повезет, если мы не сумеем расстроить жестокие планы норманнского сеньора. По седлам, дорогой Мач, и поспешим в лесное убежище, а там уж я сделаю все, чтобы с необходимыми мерами предосторожности предпринять вылазку.

— А где Маленький Джон? — спросил Мач.

— Пошел к убежищу по другой дороге. Мы разделились, надеясь собрать сведения с разных сторон. Мне повезло больше, потому что я имел радость встретить вас, мой храбрый Мач.

— Это мне повезло, атаман, — весело возразил Мач, — ваше желание для меня — закон, который направляет все мои действия.

Робин улыбнулся, наклонил голову и понесся галопом, а его спутник мчался следом за ним не отставая.

Когда Робин Гуд и Мач прискакали на место общего сбора разбойников, они увидели, что Маленький Джон уже там. Робин Гуд рассказал другу о том, что сообщил ему Мач, и приказал звать своих людей, рассеянных по лесу, составить из них отряд и вести его на опушку леса, подступавшего к Ноттингемскому замку. Там они должны были укрыться в тени деревьев, приготовиться к бою и ждать сигнала Робина. Отдав эти распоряжения, Робин и Мач снова сели на лошадей и с еще большей скоростью помчались по дороге и Ноттингем.

— Дорогой друг, — сказал Робин, когда они доехали до того места, где кончался лес, — вот мы и у цели. Я не должен появляться в Ноттингеме, потому что о моем присутствии в городе тут же узнают и поймут, зачем я тут, а мне бы этого не хотелось. Вы меня понимаете? Если враги Уильяма будут осведомлены о моем внезапном появлении, они насторожатся и нам будет гораздо труднее освободить его. Вы пойдете в город один и найдете один домик неподалеку от Ноттингема. В нем живет славный малый, один из моих друзей по имени Хэлберт Линдсей; если же его нет дома, прелестная женщина с нежным именем Грейс скажет вам, где ее муж, вы его найдете и приведете ко мне. Вы меня поняли?

— Прекрасно понял.

— Хорошо, тогда ступайте, а я сяду здесь, подожду вас и понаблюдаю за окрестностью.

Оставшись один, Робин спрятал лошадь в чаще, лег в тени дуба и стал думать, что следует сделать, чтобы освободить бедного Уилла. Призвав на помощь всю свою изобретательность, Робин размышлял, не забывая внимательно наблюдать за дорогой. Вскоре он увидел, что из Ноттингема к лесу едет по дороге всадник, молодой и очень богато одетый. «Богом клянусь, — сказал себе Робин, — этот выехавший прогуляться верхом щеголь явно норманн; какая удачная мысль пришла ему в голову — проехаться здесь и подышать лесными ароматами. Мне кажется, госпожа Фортуна к нему так благосклонна, что не грех взять с него цену стрел и луков, которые будут сломаны завтра в честь Уильяма. Платье на нем роскошное, вид у него надменный, так что этот милый господин весьма вовремя мне попался. Ну-ну, подъезжай поближе, дамский угодник, я сейчас несколько облегчу ношу твоего коня».

Робин быстро вскочил на ноги и загородил путнику дорогу.

Тот, видимо ожидая от Робина слов приветствия, вежливо остановился.

— Добро пожаловать, прекрасный кавалер, — сказал Робин, поднося руку к шляпе, — погода пасмурная, и я принял вас за вестника солнца. Ваша улыбка озаряет все вокруг, и если вы побудете еще несколько минут на краю этого старого леса, цветы в его тени примут вас за луч света.

Незнакомец весело рассмеялся.

— Вы не из отряда Робин Гуда? — спросил он.

— Вы судите по внешности, сударь, — ответил молодой человек, — и поскольку я в костюме лесника, вы полагаете, что я непременно принадлежу к людям Робин Гуда. Вы ошибаетесь, не все жители леса связали свою судьбу с этим изгнанником.

— Возможно, — с видимым нетерпением ответил незнакомец, — я думал, что встретил одного из веселых лесных братьев, значит, я ошибся.

Ответ разбудил любопытство Робина.

— Сударь, — сказал он, — ваше лицо дышит такой искренностью и сердечностью, что, несмотря на мою многолетнюю ненависть к норманнам…

— Я не норманн, сэр лесник, — прервал его всадник, — и по вашему примеру могу сказать, что вы судите по внешности: вас вводят в заблуждение мое платье и произношение. Я сакс, хотя в моих жилах и есть несколько капель норманнской крови.

— Всякий сакс мне брат, сударь, и я счастлив, что могу засвидетельствовать вам свое доверие и приязнь. Я действительно из людей Робин Гуда. Вам, конечно, известно, что с норманнскими путешественниками мы знакомимся не столь бескорыстно.

— Да, я знаю, это очень вежливый и доходный способ знакомства, — смеясь, ответил незнакомец, — и я много о нем слышал. Я как раз ехал в Шервуд с единственной целью — иметь удовольствие познакомиться с вашим предводителем.

— А если я скажу вам, сударь, что вы говорите с Робин Гудом?

— Я протяну ему руку, — живо ответил незнакомец, сопровождая дружеским жестом свои слова, — и спрошу: друг Робин, разве вы забыли брата Марианны?

— Аллан Клер! Вы Аллан Клер?! — радостно воскликнул Робин Гуд.

— Да, я Аллан Клер, и я так хорошо запомнил ваше выразительное лицо, дорогой Робин, что узнал вас с первого взгляда.

— Как я счастлив видеть вас, милый Аллан! — продолжал Робин Гуд, сжимая обеими руками протянутую ему руку. — Марианна даже не ждет уже счастья увидеть вас на родной земле!

— Бедная моя, милая моя сестра! — с глубокой нежностью сказал Аллан. — Она здорова? Счастлива ли хоть немного?

— Здоровье у нее прекрасное, дорогой Аллан, а горе только одно: вас нет рядом с ней.

— Я вернулся, и вернулся навсегда. Моя сестра скоро будет совсем счастлива. Вы знали, дорогой Робин, что я поступил на службу к французскому королю?

— Да, нам об этом говорил один из людей барона, да и сам Фиц-Олвин в приступе откровенности, вызванном страхом, рассказал нам, какое положение вы занимаете при короле Людовике.

— Благоприятное стечение обстоятельств позволило мне оказать королю Франции большую услугу, — продолжал рыцарь. — Желая отблагодарить меня, он соблаговолил проявить ко мне большой интерес и осведомиться, чего бы мне хотелось. Его доброта придала мне смелости: я поведал ему, в каком горестном состоянии находятся мои сердечные дела, рассказал, что мои поместья конфискованы, и умолял позволить мне вернуться в Англию. Король милостиво согласился удовлетворить мою просьбу, тотчас же дал мне письмо к Генриху Второму, и я, не теряя ни минуты, отправился в Лондон. По просьбе французского короля Генрих Второй вернул мне земли моего отца, а казначейство должно вернуть звонкой монетой весь доход от моих имений со дня их конфискации. Кроме того, я обладаю крупной суммой и, когда я вручу ее барону Фиц-Олвину, рассчитываю получить руку леди Кристабель.

— Я знаю о вашем соглашении, — сказал Робин, — семь лет, назначенные бароном, вот-вот истекут, если я не ошибаюсь?

— Да, завтра последний день.

— Прекрасно! Значит, вы должны поспешить к барону, час опоздания может вас погубить.

— Как вы узнали об этом соглашении и его условиях?

— От моего двоюродного брата Маленького Джона.

— Того великана — племянника сэра Гая Гэмвелла?

— Его самого, вы еще помните этого достойного малого?

— Конечно, помню.

— Ну, теперь он стал еще выше, а сила его просто непомерна. Вот через него я и узнал о вашем договоре с бароном.

— Лорд Фиц-Олвин сказал ему это в порыве откровенности? — улыбаясь, спросил Аллан.

— Да, Маленький Джон задавал вопросы его светлости, угрожая ему кинжалом.

— Тогда я понимаю, почему барон пошел на такое излияние чувств.

— Дорогой друг, — серьезным тоном прервал его Робин, — не доверяйте барону Фиц-Олвину; он вас не любит и если сможет нарушить свою клятву, то непременно это сделает.

— Если он вздумает отказать мне в руке леди Кристабель, клянусь, Робин, я заставлю его жестоко раскаяться в этом.

— А у вас есть какой-нибудь способ дать барону понять, что наши угрозы не шутка?

— Да, но, впрочем, если бы у меня его и не было, я готов скорее осадить Ноттингемский замок, чем отказаться от руки леди Кристабель.

— Если вы нуждаетесь в помощи, я целиком к вашим услугам, дорогой Аллан; я сию же минуту могу предоставить в ваше распоряжение две сотни молодцов с резвыми ногами и крепкими руками. Они одинаково хорошо владеют луком, мечом, копьем и щитом; скажите только слово, и они под моим командованием выстроятся вокруг вас.

— Тысячу раз спасибо, дорогой Робин, я меньшего и не ожидал от такого друга, как вы.

— И вы были правы; теперь позвольте мне узнать, как вам стало известно, что я живу в Шервудском лесу?

— Закончив дела в Лондоне, — ответил рыцарь, — я приехал в Ноттингем и узнал, что барон вернулся и леди Кристабель тоже находится в замке. Успокоившись относительно здоровья своей возлюбленной, я отправился в Гэмвелл. Сами судите, каково было мое отчаяние, когда, въехав в деревню, я увидел развалины жилища баронета. Я поспешно отправился в Мансфилд, и один из местных жителей рассказал мне о происшедшем. О вас он отзывался с большой похвалой; он же сообщил, что семейство Гэмвеллов тайно укрылось в своем имении в Йоркшире. А теперь поговорим о моей сестре Марианне, Робин; она очень изменилась?

— Да, дорогой Аллан, очень.

— Бедняжка моя!

— Она стала совершенной красавицей, — со смехом добавил Робин, — потому что хорошела с каждой весной.

— Она замужем? — спросил Аллан.

— Пока еще нет.

— Тем лучше. А вы не знаете, она отдала кому-нибудь свое сердце, обещала кому-нибудь руку?

— Марианна сама вам ответит на эти вопросы, — сказал Робин и слегка покраснел. — Как сегодня жарко! — добавил он, отирая пот со лба. — Прошу вас, отойдем в тень, под деревья; я жду одного из моих людей, и мне кажется, что его чересчур долго нет. Кстати, Аллан, вы помните одного из сыновей сэра Гая, Уильяма, которого прозвали Красным из-за несколько яркого цвета его волос?

— Такой красивый молодой человек с большими голубыми глазами?

— Да; барон Фиц-Олвин отправил этого бедного малого в Лондон, где его записали в полк, входивший в войско, которое до сих пор занимает Нормандию. В один прекрасный лень Уильямом овладело неодолимое желание увидеть семью; он попросил отпуск, но капитан несколько раз подряд ему отказал, и тогда взбешенный Уилл убил его. Ему удалось добраться до Англии, мы встретились по счастливой случайности, и я отвез его в Барнсдейл, где живет его семья. На следующий день по приезде в доме был большой праздник; отмечали не только возвращение изгнанника, но и его свадьбу и день рождения сэра Гая.

— Уилл женится? А на ком?

— На одной очаровательной девушке, которую вы знали, — мисс Линдсей.

— Я не помню ее.

— Как, вы забыли верную служанку и подругу леди Кристабель?

— Ах, да, вспомнил, — воскликнул Аллан Клер, — вы говорите о веселой дочке привратника Ноттингемского замка, о шалунье Мод?

— Именно так; Мод и Уильям давно любили друг друга.

— Мод любила Красного Уилла? Что вы такое говорите, Робин? По-моему, сердце этой юной особы принадлежало вам.

— Нет, нет, вы ошибаетесь.

— Вовсе нет, я теперь припоминаю, что если она вас и не любила, — а я в этом сильно сомневаюсь, — то вы питали к ней глубокие и нежные чувства.

— Я тогда любил и теперь люблю ее как брат.

— Да неужели? — лукаво спросил рыцарь.

— Честью клянусь, это так, — ответил Робин, — но давайте вернемся к Уильяму. Вот что произошло. За час до венчания он исчез, и я лишь недавно узнал, что его похитили солдаты барона. Я собрал своих людей, скоро они уже будут близко и смогут меня услышать, и рассчитываю с их помощью и моей ловкостью освободить Уильяма.

— А где он?

— Наверное, в Ноттингемском замке; скоро узнаем точно.

— Не торопитесь с решением, дорогой Робин, подождите до завтра; я встречусь с бароном и употреблю все возможное — и просьбы и угрозы, — чтобы освободить вашего двоюродного брата.

— Но если этот старый негодяй совершит какие-либо поспешные действия, не придется ли мне всю жизнь раскаиваться, что я потерял эти несколько часов?

— А у вас есть причины этого опасаться?

— Зачем вы задаете мне этот вопрос, дорогой Аллан, если вы лучше меня знаете, каков будет ответ? Вам хорошо известно, что у лорда Фиц-Олвина нет ни сердца, ни души, ни жалости. Если бы он посмел собственноручно повесить Уилла, уж будьте уверены, он бы это сделал. Я должен поторопиться вырвать Уилла из этих львиных когтей, если я не хочу потерять его навечно.

— Может быть, вы и правы, дорогой Робин, и моя осторожность в этом случае может быть опасной. Я сейчас же отправляюсь в замок и, оказавшись там, возможно буду вам чем-то полезен. Я расспрошу барона, а если он не ответит на мои вопросы, обращусь к солдатам; перед щедрым вознаграждением, я надеюсь, они не устоят; вы можете на меня рассчитывать; если же мои усилия не увенчаются успехом, я извещу вас, что вы должны действовать со всей возможной поспешностью.

— Решено, рыцарь. Смотрите, мой человек возвращается, а с ним Хэлберт, молочный брат Мод. Сейчас мы что-нибудь узнаем о том, что ждет бедного Уилла.

— Ну, так что? — спросил Робин, обняв своего молодого друга.

— Мне почти нечего вам сказать, — ответил Хэлберт, — я знаю только, что в Ноттингемский замок привезли пленника, а Мач мне сообщил, что этот несчастный — наш бедный друг Красный Уилл. Если вы хотите попытаться спасти его, Робин, это нужно делать немедленно. Один монах-пилигрим, проходивший через Ноттингем, был приглашен в замок, чтобы исповедать узника.

— Пресвятая Матерь Божья, сжалься над нами! — дрожащим голосом воскликнул Робин. — Уиллу, моему бедному Уиллу угрожает смерть! Его нужно похитить из замка во что бы то ни стало! И больше вы ничего не знаете, Хэлберт? — добавил Робин.

— В отношении Уилла ничего; но я узнал, что леди Кристабель в конце недели должна выйти замуж.

— Леди Кристабель должна выйти замуж? — переспросил Аллан.

— Да, милорд, — ответил Хэлберт, удивленно глядя на рыцаря, — она выходит замуж за самого богатого норманна во всей Англии.

— Этого не может быть! — воскликнул Аллан Клер.

— Это правда, — продолжал Хэлберт, — и в замке готовятся широко отпраздновать это радостное событие.

— Радостное событие! — горько повторил Аллан. — И как же зовут негодяя, вознамерившегося жениться на леди Кристабель?

— Значит, вы чужой в наших краях, милорд, — сказал Хэлберт, — раз вы не знаете об огромной радости его светлости Фиц-Олвина. Его светлость был так ловок, что ему удалось заполучить огромное состояние, при надлежащее сэру Тристраму Голдсборо.

— Леди Кристабель станет женой этого отвратительного старика?! — в полном изумлении воскликнул рыцарь. — Да ведь это полутруп. Это чудовищный урод и гнусный скупец! Дочь барона Фиц-Олвина — моя невеста, и до последнего моего вздоха никто, кроме меня, не получит прав на ее сердце.

— Ваша невеста, милорд?! Кто же вы?

— Это рыцарь Аллан Клер, — ответил Робин.

— Брат леди Марианны? Тот, кого так нежно любит леди Кристабель?

— Да, дорогой Хэл, — ответил Аллан.

— Ура! — закричал Хэлберт, подбрасывая в воздух шапку. — Как удачно вы приехали! Добро пожаловать в Англию, сударь; ваш приезд наконец-то осушит слезы вашей невесты, и на ее прекрасном лице расцветет улыбка. Торжества этого ужасного бракосочетания должны состояться в конце недели; если вы хотите ему воспрепятствовать, время терять нельзя.

— Я немедленно отправлюсь к барону, — ответил Аллан, — и если он полагает, что и теперь может поступать по отношению ко мне так, как ему вздумается, то он ошибается.

— Рассчитывайте на мою помощь, рыцарь, — сказал Робин. — Мы похитим леди Кристабель. Я думаю, что мы все четверо отправимся к замку, но войдете туда вы один, а мы с Хэлбертом и Мачем будем ждать вашего возвращения.

Молодые люди вскоре подошли к самым стенам замка и в ту минуту, когда рыцарь уже направлялся к подъемному мосту, послышался скрежет цепей, мост опустился и из ворот вышел старик в одежде пилигрима.

— А вот и исповедник, которого барон пригласил к несчастному Уильяму, — сказал Хэлберт, — расспросите его, Робин, он нам расскажет, быть может, какая участь уготована нашему другу.

— Мне в голову пришла та же мысль, дорогой Хэлберт, и я считаю, что встреча с этим святым человеком — это помощь божественного Провидения. Да сохранит вас Дева Мария, святой отец! — сказал Робин, почтительно кланяясь старику.

— Да сбудется по молитве твоей, сын мой! — ответил пилигрим

— Вы издалека идете, отец мой?

— Из Святой земли; я совершил долгое и трудное паломничество, чтобы искупить грехи молодости, а теперь, усталый и обессилевший, возвращаюсь, чтобы умереть под родным небом.

— Господь послал вам долгую жизнь, святой отец.

— Да, сын мой, мне уже скоро девяносто лет, и жизнь моя теперь кажется всего лишь сном.

— Молю Деву Марию ниспослать вам мир и покой в оставшиеся вам дни, святой отец.

— Да будет так, милое дитя с ласковым и благочестивым сердцем. И я в свою очередь призываю Господа излить на тебя всю Небесную благодать. Ты добрый юноша и верующий, так прояви милосердие и подумай о тех, кто страдает и должен скоро умереть.

— Объяснитесь, святой отец, я вас не понимаю, — с дрожью в голосе сказал Робин.

— Увы, увы! — воскликнул старик. — Одна душа должна скоро вернуться на Небо, в свою горную обитель, а телу, в котором она живет, нет и тридцати лет. Человек твоего, наверное, возраста скоро должен умереть страшной смертью; молись за него, сын мой.

— Он исповедался вам перед смертью, святой отец?

— Да, и через несколько часов его жестоко разлучат с жизнью.

— Где же этот несчастный?

— В одной из темных камер этого замка.

— Он там один?

— Да, сын мой, один.

— И бедняга должен умереть? — спросил Робин.

— Да, завтра на рассвете.

— Вы уверены, святой отец, что осужденного не казнят еще до утра?

— Уверен. Увы! Ведь это так скоро! Твои слова огорчают меня, дитя мое. Ты что, желаешь смерти твоего брата?

— Нет, святой старец, нет, тысячу раз нет! Я отдал бы за него свою жизнь. Я знаю этого несчастного, отец мой, знаю и люблю. Вы не скажете, к какой казни его приговорили? И не знаете ли вы, где его казнят — в замке или за его стенами?

— Тюремщик мне сказал, что этого беднягу отведет на виселицу ноттингемский палач; приказано повесить его прилюдно на городской площади.

— Помоги нам, Боже! — прошептал Робин. — Святой отец, — добавил он, беря старика за руку, — не окажете ли вы мне услугу по доброте своей?

— Чего ты хочешь от меня, сын мой?

— Я хочу, я прошу вас, отец мой, чтобы вы вернулись в замок и попросили барона оказать вам милость и разрешить сопровождать пленника до подножия виселицы.

— Я уже добился этой милости, сын мой: я буду завтра утром рядом с вашим другом.

— Да благословит вас Бог, святой отец, да благословит вас Бог. Мне нужно сказать нечто очень важное тому, кто завтра идет на смерть, и я хотел попросить вас, добрый старец, передать это ему от моего имени. Завтра утром я буду здесь, под этими деревьями. Будьте так добры, прежде чем вы войдете в замок, выслушать мои слова.

— Я непременно встречусь с тобой здесь завтра, сын мой.

— Спасибо, отец мой, до завтра.

— До завтра, и да будет мир с тобой!

Робин почтительно поклонился, и пилигрим, скрестив руки на груди и шепча молитвы, ушел.

— До завтра, — повторил Робин, — и посмотрим, будет ли Уилл повешен!

— Нужно будет, — заметил Хэл, внимательно слушавший разговор Робина с пилигримом, — разместить ваших людей поближе к месту казни.

— Они будут стоять так, чтобы им был слышен звук рога, — ответил Робин.

— А как вы их спрячете от солдат?

— Не беспокойтесь об этом, дорогой Хэлберт, — ответил Робин, — мои веселые лесные братья уже давно научились становиться невидимыми, даже на большой дороге, и, поверьте мне, они не станут ходить вокруг солдат барона, а появятся на сцене только по условному сигналу.

— Мне кажется, вы настолько верите в успех, дорогой Робин, — сказал Аллан, — что я хотел бы иметь хоть часть вашей нынешней уверенности в отношении своих собственных дел.

— Рыцарь, — ответил Робин, — позвольте мне только освободить Уильяма, доставить его в Барнсдейл, передать с рук на руки его дорогой женушке, и мы займемся леди Кристабель. Ведь венчание должно состояться еще через несколько дней, и у нас есть время подготовиться к серьезной борьбе с лордом Фиц-Олвином.

— Я хочу войти в замок, — сказал Аллан, — и так или иначе выяснить тайну этой комедии. Если барон счел возможным нарушить свои обязательства, пренебрегая честью и порядочностью, то я буду считать себя вправе пренебречь почтением, которое я ему обязан оказывать, и любым способом сделать так, чтобы леди Кристабель стала моей женой.

— Вы правы, милый друг, немедленно отправляйтесь к барону; он вас не ждет, а потому очень возможно, что от удивления выдаст себя. Говорите с ним дерзко и дайте ему понять, что вы не побоитесь применить силу, чтобы получить леди Кристабель. А пока вы будете беседовать на эту важную тему с лордом Фиц-Олвином, я соберу своих людей и подготовлю их к задуманному мной делу. Если я вам понадоблюсь, пошлите нарочного на то место, где мы с вами только что встретились, и в любой час, днем и ночью он найдет там одного из моих храбрых товарищей. Если же вам нужно будет побеседовать с вашим верным союзником, вы велите отвести вас в наше убежище. А теперь скажите, вы не боитесь, что в замок вы войдете, но выйти из него не сможете?

— Лорд Фиц-Олвин не посмеет применить насилие к такому человеку, как я, — ответил Аллан, — это было бы уже слишком опасно для него; впрочем, если он действительно собирается выдать Кристабель за этого омерзительного Тристрама, то он будет так торопиться выпроводить меня, что уж скорее не примет меня, чем будет пытаться задержать. Итак, прощайте, вернее, до свидания, дорогой Робин, я скорее всего увижусь с вами до конца дня.

— Я буду ждать вас.

Аллан направился к воротам замка, а Робин, Хэлберт и Мач быстрым шагом добрались до города.

Рыцарь без малейших затруднений был проведен в покои лорда Фиц-Олвина, и вскоре он увидел грозного владельца замка.

Если бы барон увидел выходца с того света, и то он не испытал бы такого ужаса, как при виде этого красивого молодого человека, стоящего перед ним в позе, исполненной достоинства и гордости.

Барон бросил на своего слугу такой испепеляющий взгляд, что тот со всех ног кинулся бежать из комнаты.

— Я не ожидал вас увидеть, — сказал лорд Фиц-Олвин, переводя гневный взор на рыцаря.

— Возможно, милорд, но я явился.

— Это я вижу. К счастью для меня, вы нарушили слово: срок, который я вам назначил, истек вчера.

— Ваша светлость ошибается, я явился на милостиво назначенное вами свидание точно в указанное время.

— Мне трудно поверить вам на слово.

— Очень жаль, но вы поставите меня перед необходимостью вас к этому принудить. Мы по доброй воле приняли по отношению друг к другу определенные обязательства, и я вправе требовать выполнения ваших обещаний.

— Вы выполнили все условия договора?

— Выполнил. Их было три: я должен был вернуть себе свои поместья, иметь сто тысяч золотых и явиться к вам через семь лет просить руки леди Кристабель.

— И у вас действительно есть сто тысяч золотых? — с жадностью спросил барон.

— Да, милорд. Король Генрих вернул мне мои поместья и доходы от них со дня конфискации. Я богат и требую, чтобы завтра же вы отдали мне руку леди Кристабель.

— Завтра! — воскликнул барон. — Завтра? А если бы вы завтра сюда не явились, — добавил он мрачно, — наше соглашение было бы расторгнуто?

— Да; но послушайте меня, лорд Фиц-Олвин, я прошу вас выбросить из головы дьявольские замыслы, которые в ней зреют: я явился в назначенный час, и ничто на свете — не стоит и пытаться применить силу — ничто на свете не может заставить меня отказаться от той, которую я люблю. Если, отчаявшись во всех других средствах, вы решитесь прибегнуть к хитрости, я отомщу и, будьте уверены, отомщу жестоко. Мне известна одна ваша тайна, и я ее раскрою. Я жил при дворе короля Франции, и мне стали известны подробности одного дела, которое касается лично вас.

— Какого дела? — с беспокойством спросил барон.

— Сейчас не время пускаться в долгие объяснения по этому поводу: довольно будет вам знать, что я держу в памяти имена тех презренных англичан, которые предполагали отдать свою родину под иноземное иго. (Лорд Фиц-Олвин побледнел.) Сдержите обещание, которое вы мне дали, милорд, и я забуду, что вы повели себя подло и предательски по отношению к своему королю.

— Рыцарь, вы оскорбляете старика, — прервал его барон, принимая возмущенный вид.

— Я говорю правду, и ничего больше. Еще один отказ, милорд, еще одна ложь, еще одна увертка, и королю Англии будут представлены доказательства вашей преданности отечеству.

— Вам повезло, Аллан Клер, — как можно мягче сказал барон, — что Небо одарило меня спокойным и терпеливым нравом; если бы я был по природе своей гневлив и раздражителен, вы бы жестоко поплатились за вашу дерзость: я приказал бы бросить вас в крепостной ров.

— Такой поступок был бы чистым безумием, милорд, потому что он не спас бы вас от королевской мести.

— Ваша молодость служит извинением вашим дерзким речам, рыцарь; я проявлю снисходительность, хотя мне было бы просто наказать вас за них. Зачем же прибегать к угрозам, еще не зная, действительно ли я собираюсь отказать вам в руке своей дочери?

— Потому что я достоверно знаю о нашем намерении отдать руку леди Кристабель презренному и жалкому старику сэру Тристраму Голдсборо.

— Да неужели? Кто же, скажите на милость, этот болтливый дурак, поведавший вам такую дурацкую историю?

— Это не важно, весь город Ноттингем только и говорит, что о приготовлениях к этой богатой и смехотворной свадьбе.

— Я не могу отвечать, рыцарь, за все глупые и лживые слухи, которые обо мне распространяют.

— Значит, вы не обещали сэру Тристраму руку вашей дочери?

— Позвольте мне не отвечать на этот вопрос. До завтрашнего дня я волен в своих мыслях и желаниях; вот завтра уже воля ваша: приходите, и я полностью удовлетворю ваши требования. Прощайте, рыцарь Клер, — вставая, закончил старик, — я желаю вам всего доброго и прошу оставить меня одного.

— До счастливого свидания, барон Фиц-Олвин. И помните, что у дворянина только одно слово.

— Прекрасно, прекрасно, — проворчал старик, поворачиваясь к гостю спиной.

Аллан вышел из покоев барона с тяжелым сердцем. Он не мог не видеть, что старый лорд опять замышляет какую-то подлость. Его полный угрозы взгляд провожал рыцаря до порога комнаты; потом, не желая отвечать на последний поклон молодого человека, старик отошел к окну.

Как только Аллан вышел (он отправился на встречу с Робин Гудом), барон яростно зазвонил в колокольчик, стоявший на столе.

— Пришлите мне Черного Питера, — отрывисто сказал он вошедшему слуге.

— Сию минуту, милорд.

Через несколько минут солдат, которого вызвал Фиц-Олвин, уже стоял перед ним.

— Питер, — обратился к нему барон, — у тебя под началом есть несколько храбрых и неболтливых парней, которые выполняют без обсуждения данный им приказ?

— Да, милорд.

— Они смелы и умеют забывать об услугах, которые могут быть ими оказаны?

— Да, милорд.

— Прекрасно! Отсюда только что вышел рыцарь в богатом красном камзоле; иди за ним следом с двумя крепкими парнями и сделай так, чтобы он больше мне не мешал. Ты меня понял?

— Отлично понял, милорд, — ответил Черный Питер е омерзительной улыбкой и наполовину вытащил из ножен огромный кинжал.

— Я вознагражу тебя, храбрый Питер. Не бойся ничего, но действуй скрыто и осторожно. Если этот мотылек полетит к лесу, идите за ним, и под сенью деревьев вам будет легче обделать это дельце. Отправив его в мир иной, заройте его под каким-нибудь старым дубом, а могилу прикройте терном и листвой, и никто не найдет его труп.

— Ваши приказания будут в точности выполнены, и когда я снова увижу вас, этот кавалер будет спать под зеленым травяным ковром.

— Я жду тебя; немедленно идите следом за этим наглым щеголем.

Питер Черный в сопровождении двух своих товарищей покинул замок и вскоре напал на след Аллана Клера.

Молодой человек медленно, опустив голову, шел печальный и задумчивый в сторону Шервудского леса. Увидев, что он дошел до опушки, убийцы, шедшие за ним по пятам, вне себя от зловещей радости ускорили шаг и спрятались за кустами, ожидая подходящей минуты, чтобы броситься на него.

Аллан Клер поискал глазами проводника, которого обещал прислать Робин Гуд, и, продолжая внимательно осматривать окрестности, принялся размышлять о том, каким образом вырвать Кристабель из рук ее недостойного отца.

Из этих тягостных раздумий рыцаря вывел треск ветвей; он повернул голову и увидел, что к нему быстрым шагом приближаются трое мужчин с обнаженными мечами и зловещим выражением на лицах.

Аллан прислонился спиной к дереву, вытащил меч из ножен и спросил твердым голосом:

— Негодяи, что вам от меня нужно?

— Твою жизнь, нарядный мотылек! — воскликнул Черный Питер и бросился на рыцаря.

— Назад, презренная тварь! — вскричал Аллан, нанося противнику удар в лицо. — Все назад! — продолжал он, с невероятной ловкостью выбивая оружие из рук второго нападающего.

Черный Питер удвоил усилия, но задеть молодого человека так и не смог; тот не только вывел из строя одного из нападавших, закинув его меч на ветви дерева, но еще и раскроил голову третьему.

Обезумев от ярости, Черный Питер вырвал с корнем молодое деревце, снова бросился на Аллана и с такой силой ударил его по голове, что тот выронил меч и без чувств упал на землю.

— Добыча наша! — радостно закричал Питер, помогая подняться и встать на ноги своим раненым товарищам. — Ковыляйте в замок и оставьте меня одного, я этого парня прикончу. Ваше присутствие здесь небезопасно, да и наши стоны мне надоели. Убирайтесь, я сам вырою яму для этого молодого вельможи, только оставьте лопату, которую вы принесли с собой.

— Вот она, — ответил один из его товарищей и добавил: — Питер, я едва жив, я не смогу идти.

— Проваливай, или я тебя прикончу, — грубо ответил Питер.

И убийцы, полумертвые от боли и страха, с трудом потащились сквозь заросли.

Оставшись один, Питер принялся за свое страшное дело; он уже вырыл яму почти до половины, как вдруг получил такой удар палкой по плечу, что растянулся во весь рост на краю могилы.

Немного придя в себя от боли, негодяй повернулся к тому, кто вознаградил его по заслугам, и увидел над собой румяное лицо огромного парня, одетого в рясу доминиканского монаха.

— Ах ты нечестивец, мерзавец черномордый, — громовым голосом вопил монах, — ты ударил дворянина по голове и, чтобы спрятать концы в воду, подло зарываешь несчастную жертву! А ну, отвечай, разбойник, кто ты есть?

— За меня ответит меч, — произнес Питер и вскочил на ноги, — он тебя отправит в мир иной, и там ты сможешь спросить у Сатаны мое имя, если тебе так хочется его узнать.

— Если мне не повезет и я умру раньше тебя, наглый плут, мне все равно не придется этого делать, я и так по твоей роже вижу, что ты исчадие ада. И позволь мне посоветовать твоему мечу помолчать, а то, если он пошевелит языком, моя палка заставит его умолкнуть навеки. Самое лучшее, что ты можешь сделать, это убраться отсюда.

— Сначала я покажу тебе, как я владею мечом, — сказал Питер, нанося монаху удар.

Удар был таким быстрым и сильным, что до кости рассек монаху три пальца на левой руке.

Монах вскрикнул, обрушился на Питера, согнул его пополам и стал осыпать ударами палки.

И тут с убийцей стало происходить что-то странное: он выронил меч, в глазах у него помутилось, он перестал соображать и утратил возможность защищаться.

Когда монах прекратил наносить удары, Питер был мертв.

— Негодяй! — бормотал монах, задыхаясь от усталости и боли. — Проклятый негодяй! Он решил, что пальцы бедному Туку даны для того, чтобы их кусал норманнский пес? Ну, полагаю, я дал ему хороший урок; к сожалению, на пользу он ему не пойдет, потому что он уже дух испустил! Ну что же! То его вина, а не моя: зачем он убил этого красивого малого? Ах, Бог ты мой! — воскликнул добрый брат Тук, положив здоровую руку на грудь рыцаря. — Он ведь дышит, и сердце бьется, правда, слабо, но видно, что жизнь в нем еще теплится. Взвалю-ка я его на плечи и отнесу в наше убежище. Бедный малый, да он и не тяжелый! А ты, подлый убийца, — закончил брат Тук, пиная ногой тело Питера, — оставайся здесь, и пусть волки, если они не отобедали, разорвут твои останки.

Произнеся все это, монах твердой походкой со всей возможной скоростью двинулся к жилищу веселых лесных братьев.

Теперь нам нужно сказать несколько слов, чтобы объяснить, каким образом был схвачен Красный Уилл. Человек, который встретил Уилла в компании Робин Гуда и Маленького Джона в харчевне в Мансфилде, по высочайшему повелению разыскивал беглеца. Увидев его в сопровождении пяти крепких парней, которые могли прийти к нему на помощь, осторожный сыщик решил отложить его арест на некоторое время. Он вышел из трактира, послал в Ноттингем за солдатами, а потом ночью привел их в Барнсдейл.

На следующий день по роковой случайности Уилл вышел из замка и попал прямо в их руки, не успев оказать ни малейшего сопротивления.

Сначала Уильямом овладело бурное отчаяние, но встреча с Мачем вселила в него некоторую надежду. Он сразу понял, что, узнав о его положении, Робин Гуд не пожалеет ничего на свете, чтобы прийти ему на помощь, и если уж не сумеет его спасти, то не остановится ни перед чем, чтобы отомстить за его смерть. Он знал также, и это служило ему большим утешением в его жестокой судьбе, что он будет горько оплакан и что Мод, так радовавшаяся его возвращению, прольет потоки слез над их погибшим счастьем.

Запертый в темной камере, Уилл с тоской и страхом ожидал казни, и каждый час приносил ему надежду и боль. Бедный узник с беспокойством прислушивался к любому шуму, доносившемуся снаружи, надеясь различить отдаленный звук рога Робин Гуда.

Когда блеснули первые лучи солнца, Уильям молился; он благоговейно исповедался накануне доброму старику-пилигриму и с чистой душой, вручив свое сердце Богу, последней своей надежде и опоре, приготовился к приходу стражников, которые должны были явиться за ним на рассвете.

Солдаты взяли Уильяма в кольцо и двинулись по дороге в город.

Когда отряд вошел в Ноттингем, его окружила огромная толпа: большая часть жителей города с раннего утра ожидала этого мрачного шествия.

Как ни велики были надежды несчастного, он невольно пошатнулся, не увидев в толпе ни одного знакомого лица. Сердце его дрогнуло, и долго сдерживаемые слезы набежали на глаза, но надежда все же не до конца покинула его, потому что внутренний голос шептал ему: «Робин Гуд недалеко, Робин Гуд сейчас придет».

Подойдя к подножию отвратительной виселицы, сколоченной по приказу барона, Уильям смертельно побледнел: он не думал, что умрет такой позорной смертью.

— Я хочу поговорить с лордом Фиц-Олвином, — сказал он.

В качестве шерифа барон должен был присутствовать при казни.

— Что вы хотите от меня, несчастный? — спросил он.

— Я не могу надеяться на помилование, милорд?

— Нет, — холодно ответил старик.

— Тогда, — спокойно продолжал Уильям, — я прошу о милости, в которой великодушный человек не может мне отказать.

— О какой милости?

— Милорд, я принадлежу к благородной саксонской семье, и имя, которое я ношу, — синоним чести; ни один из членов этой семьи не заслужил презрения сограждан. Я солдат и дворянин и должен умереть как солдат.

— Вы будете повешены, — грубо ответил барон.

— Милорд, я рисковал жизнью на поле брани и не заслуживаю того, чтобы меня повесили как вора.

— Ах, вот как, — усмехнулся старик, — а как же вы хотите искупить ваше преступление?

— Дайте мне меч, и прикажите вашим солдатам нападать на меня с копьями; я хочу умереть как честный человек, со свободными руками и с лицом, обращенным к Небу.

— Вы что, считаете меня дураком? Стану я рисковать жизнью своих людей, чтобы исполнить вашу последнюю прихоть! Вовсе нет, вы будете повешены.

— Милорд, заклинаю вас, умоляю, сжальтесь надо мной, я даже уже не прошу дать мне меч, я не буду защищаться, пусть наши солдаты изрубят меня в куски.

— Презренный! — воскликнул барон. — Ты убил норманна и просишь милости у норманна! Глупец! Прочь! Ты умрешь на виселице, и вскоре, я надеюсь, разбойник, сделавший Шервудский лес пристанищем для своих негодяев, составит тебе компанию.

— Если бы тот, о ком вы отзываетесь с таким презрением, мог меня услышать, я бы только смеялся над вашей похвальбой, жалкий вы трус! Запомните, барон Фиц-Олвин: если я умру, Робин Гуд отомстит за меня. Берегитесь, барон: не пройдет и недели, как Робин Гуд будет в Ноттингемском замке!

— Пусть явится хоть со всей своей шайкой, я прикажу сколотить двести виселиц! Палач, исполняйте свой долг, — добавил барон.

Палач положил руку на плечо Уильяма. Молодой человек в отчаянии огляделся, но, увидев вокруг только молчаливую и объятую жалостью толпу, препоручил свою душу Господу.

— Остановитесь! — воскликнул дрожащий старческий голос пилигрима. — Остановитесь! Я хочу дать этому бедному грешнику последнее благословение.

— Вы выполнили свой долг по отношению к этому негодяю, — разъяренно вскричал барон, — и незачем затягивать казнь!

— Нечестивец! — воскликнул пилигрим. — Вы хотите лишить этого несчастного помощи религии?

— Поторопитесь, — нетерпеливо ответил лорд Фиц-Олвин, — я устал от всех этих проволочек.

— Солдаты, отойдите немного, — сказал старик, — молитвы умирающего не должны быть услышаны нечестивыми ушами.

По знаку барона солдаты отошли на несколько шагов от осужденного.

У подножия виселицы остались только Уильям и пилигрим.

Палач почтительно слушал распоряжения барона.

Склонившись перед Уильямом, пилигрим сказал:

— Не шевелитесь, Уилл, я Робин Гуд: я перережу веревку, которой вы связаны, мы вместе бросимся в гущу солдат, и они от неожиданности потеряют голову.

— Будьте благословенны, милый Робин Гуд, будьте благословенны, — прошептал бедный Уильям, задыхаясь от счастья.

— Уильям, наклонитесь и сделайте вид, что говорите со мной; прекрасно! Ну вот, веревки перерезаны; а теперь вытащите из-под моей рясы меч. Нашли?

— Да, — прошептал Уильям.

— Отлично! Становимся спина к спине и покажем лорду Фиц-Олвину, что вы не для того появились на этот спет, чтобы вас повесили.

И в одно мгновение Робин Гуд скинул рясу и предстал перед изумленными собравшимися в знакомом платье лесника.

— Милорд, — воскликнул он звонким голосом, — Уильям Гэмвелл — один из веселых лесных братьев. Вы у меня его похитили, я пришел забрать его обратно, и взамен я пришлю вам труп негодяя, которому вы поручили подло убить рыцаря Аллана Клера.

— Пятьсот золотых тому, кто схватит этого разбойника! — прокричал барон. — Пятьсот золотых храбрецу, который задержит его!

Сверкающим взором Робин Гуд оглядел толпу, застывшую в ужасе:

— Я никому не советую рисковать жизнью, сейчас здесь будут мои товарищи.

С этими словами Робин затрубил в рог, и в ту же минуту из лесу вышел отряд лесных братьев; в руках они держали луки с натянутыми тетивами.

— К оружию! — закричал барон. — К оружию! Верные норманны, уничтожьте этих разбойников!

Но в солдат полетели тучи стрел. Обезумев от страха, барон вскочил на лошадь и, что-то громко выкрикивая, понесся к замку. Испуганные жители Ноттингема бросились за своим сеньором, а солдаты, поддавшись всеобщей панике, понеслись за бароном.

— Лес и Робин Гуд! — кричали веселые лесные братья, со смехом преследуя врагов.

Горожане, лесники и солдаты вперемешку пронеслись по городу, причем первые онемели от ужаса, вторые смеялись, а третьи были в бешенстве. Барон первым влетел во двор замка, а все остальные за ним. Снаружи остались только лесные братья, громкими веселыми возгласами провожавшие своих малодушных противников.

Когда Робин Гуд и его люди возвращались в лес, горожане, ни один из которых не был ранен и нисколько не пострадал в этой необычайной стычке, единодушно признали, что молодой предводитель разбойников смел и в несчастье верен другу.

К этому дружному хвалебному хору присоединились и нежные девичьи голоса, а одна из девушек даже заявила, что лесники кажутся ей такими приветливыми и доброжелательными, что отныне она не побоится идти лесом совсем одна.

Назад: XIX

Дальше: III