XVI
КАТАКОМБЫ САН-СЕБАСТЬЯНО
Быть может, никогда в жизни Франц не испытывал такого резкого перехода от веселья к унынию; словно некий дух ночи одним мановением превратил весь Рим в огромную могилу. Тьма усугублялась тем, что ущербная луна еще не появлялась на небе; поэтому улицы, по которым проезжал Франц, были погружены в непроницаемый мрак. Впрочем, путь был не длинный; минут через десять его коляска, или, вернее, коляска графа, остановилась у дверей гостиницы.
Обед ждал его. Так как Альбер предупредил, что не рассчитывает рано вернуться, то Франц сел за стол один.
Маэстро Пастрини, привыкший видеть их всегда вместе, осведомился, почему Альбер не обедает. Франц отвечал, что Альбер приглашен в гости. Внезапное исчезновение огней, тьма, сменившая яркий свет, тишина, поглотившая шум, — все это вызвало в душе Франца безотчетную грусть, не лишенную смутной тревоги. Обед прошел молчаливо, несмотря на угодливую заботливость хозяина, то и дело заходившего узнать, всем ли доволен его постоялец. Франц решил ждать Альбера до последней минуты. Поэтому он велел подать экипаж только к одиннадцати часам и попросил маэстро Пастрини немедленно дать ему знать, если Альбер явится в гостиницу. К одиннадцати часам Альбер не вернулся. Франц оделся и уехал, предупредив хозяина, что проведет ночь на балу у герцога Браччано.
Дом герцога Браччано — один из приятнейших в Риме; супруга его, принадлежащая к старинному роду Колона, — очаровательная хозяйка, и их приемы получили европейскую известность. Франц и Альбер оба приехали в Рим с рекомендательными письмами к герцогу; поэтому первый вопрос, заданный им Францу, касался его спутника. Франц отвечал, что они расстались в ту минуту, когда гасили мокколетти, и что он потерял его из виду близ виа Мачелло.
— Так он до сих пор не вернулся домой? — спросил герцог.
— Я ждал его до одиннадцати часов, — ответил Франц.
— А вы знаете, куда он пошел?
— Точно не знаю; кажется, чуть ли не на свидание.
— Черт возьми! — сказал герцог. — Сегодня плохой день или, лучше сказать, плохая ночь для поздних прогулок; не правда ли, графиня?
Последние слова относились к графине Г., которая только что появилась под руку с г-ном Торлониа, братом герцога.
— Я нахожу, напротив, что это чудесная ночь, — отвечала графиня, — и те, кто здесь собрался, будут жалеть лишь о том, что она пролетела слишком быстро.
— Я и не говорю о тех, кто здесь собрался, — возразил, улыбаясь, герцог. — Единственная опасность, которая им грозит, это влюбиться в вас, если это мужчина, а если это женщина, то заболеть от зависти к вашей красоте; я говорю о тех, кто бродит по улицам Рима.
— Да кто же в этот час бродит по улицам, если только он не отправляется на бал? — спросила графиня.
— Наш друг Альбер де Морсер, с которым я расстался в семь часов, — сказал Франц. — Он преследовал свою незнакомку, и я его с тех пор не видел.
— Как? И вы не знаете, где он?
— Не имею ни малейшего понятия.
— У него есть оружие?
— Он в костюме паяца.
— Вам не следовало его пускать, — сказал герцог, — ведь вы знаете Рим лучше его.
— Как бы не так! Легче было бы остановить третий номер, который выиграл сегодня скачку, — отвечал Франц. — И потом, что же может с ним случиться?
— Кто знает? Ночь очень темная, а от виа Мачелло до Тибра рукой подать.
У Франца мороз пробежал по коже, когда он увидел, что герцог и графиня разделяют его собственную тревогу.
— Я предупредил в гостинице, что еду к вам, — сказал Франц, — и мне должны сообщить, как только он вернется.
— Да вот, — сказал герцог, — вас, кажется, ищет мой лакей.
Герцог не ошибся, увидев Франца, лакей подошел к нему.
— Ваша милость, — сказал он, — хозяин гостиницы «Лондон» прислал сказать вам, что вас дожидается какой-то человек с письмом от виконта де Морсера.
— С письмом от виконта! — вскричал Франц.
— Точно так.
— А что за человек?
— Не знаю.
— Почему он сам не принес сюда письмо?
— Посланный не дал мне никаких объяснений.
— А где посланный?
— Он ушел, когда увидел, что я отправился в залу доложить вам.
— Боже мой! — сказала графиня Францу. — Ступайте скорее. Бедняга! С ним, может быть, случилось несчастье.
— Бегу, — сказал Франц.
— Вы вернетесь сюда и все расскажете? — спросила графиня.
— Да, если ничего серьезного не произошло; в противном случае я ни за что не могу поручиться.
— Во всяком случае, будьте осторожны, — сказала графиня.
— О, не беспокойтесь.
Франц взял шляпу и поспешно вышел. Приехав на бал, он отослал экипаж и велел кучеру вернуться в два часа ночи; но, к счастью, дворец герцога, выходящий одной стороной на Корсо, а другой на площадь Св. Апостолов, находился не более как в десяти минутах ходьбы от гостиницы «Лондон». Подойдя к дверям, Франц увидел человека, стоявшего посреди улицы; он ни минуты не сомневался, что это посланный Альбера. Человек был закутан в широкий плащ. Франц направился к нему, но, к немалому его удивлению, тот первый заговорил с ним.
— Что угодно от меня вашей милости? — спросил он, отступая на шаг.
— Это вы принесли мне письмо от виконта де Морсера? — спросил Франц.
— Ваша милость живет в гостинице Пастрини?
— Да.
— Ваша милость путешествует вместе с виконтом?
— Да.
— Как зовут вашу милость?
— Барон Франц д'Эпине.
— Значит, письмо адресовано именно вашей милости.
— Нужен ответ? — спросил Франц, беря у него из рук письмо.
— Да, по крайней мере ваш друг надеется на ответ.
— Так поднимитесь ко мне.
— Нет, я лучше подожду здесь, — усмехнувшись, сказал посланный.
— Почему?
— Ваша милость поймет, когда прочтет письмо.
— Так я найду вас здесь?
— Непременно.
Франц вошел в гостиницу; на лестнице он встретился с маэстро Пастрини.
— Ну что? — спросил его тот.
— Что именно? — сказал Франц.
— Вы видели человека, который пришел к вам по поручению вашего друга? — спросил хозяин.
— Да, видел, — отвечал Франц, — он передал мне письмо. Велите, пожалуйста, подать огня.
Хозяин приказал слуге принести свечу. Францу показалось, что у маэстро Пастрини весьма растерянный вид, и это еще усилило его желание поскорее прочесть письмо Альбера; как только слуга зажег свечу, он поспешно развернул листок бумаги. Письмо было написано рукой Альбера, под ним стояло его имя. Франц прочел его дважды — настолько неожиданно было его содержание. Вот оно от слова до слова:
«Дорогой друг, тотчас же по получении этого письма возьмите из моего бумажника, который вы найдете в ящике письменного стола, мой аккредитив, присоедините к нему и свой, если моего будет недостаточно… Бегите к Торлониа, возьмите у него четыре тысячи пиастров и вручите их подателю сего. Необходимо, чтобы эта сумма была мне доставлена без промедления.Ограничиваюсь этим, ибо полагаюсь на вас так же, как вы могли бы положиться на меня.Ваш другP.S. I believe now in Italian bandits.Альбер де Морсер».
Под этими строками другим почерком было написано по-итальянски:
«Se alle sei della mattina le quattro mila piastre non sono nelle mie mani, alle sette il conte Alberto avra cessato di vivere.Luigi Vampa».
Вторая подпись все объяснила Францу, и он понял нежелание посланного подняться к нему в комнату: он считал более безопасным для себя оставаться на улице. Альбер попал в руки того самого знаменитого разбойника, в существование которого упорно не хотел верить.
Нельзя было терять ни минуты. Франц бросился к письменному столу, отпер его, нашел в ящике бумажник, а в бумажнике аккредитив; аккредитив был на шесть тысяч пиастров, но из них Альбер уже издержал три тысячи. Что касается Франца, то у него вовсе не было аккредитива; так как он жил во Флоренции и приехал в Рим всего лишь на неделю, то он взял с собой только сотню луидоров, и из этой сотни у него оставалось не более половины. Таким образом, не хватало семи или восьми сотен пиастров до необходимой Альберу суммы. Правда, в таких необычайных обстоятельствах Франц мог надеяться на любезность г-на Торлониа.
Он хотел уже, не медля ни минуты, возвратиться во дворец Браччано, как вдруг его осенила блестящая мысль. Он вспомнил о графе Монте-Кристо. Франц протянул руку к звонку, чтобы послать за маэстро Пастрини, как вдруг дверь отворилась, и он сам появился на пороге.
— Синьор Пастрини, — быстро спросил он, — как вы думаете, граф у себя?
— Да, ваша милость, он только что вернулся.
— Он не успел еще лечь?
— Не думаю.
— Так зайдите к нему, пожалуйста, и попросите для меня разрешения явиться к нему.
Маэстро Пастрини поспешил исполнить поручение; через пять минут он вернулся.
— Граф ждет вашу милость, — сказал он.
Франц пересек площадку, и лакей ввел его к графу. Тот находился в небольшом кабинете, которого Франц еще не видел и вдоль стен которого стояли диваны. Граф встал ему навстречу.
— Какой счастливый случай привел вас ко мне? — сказал он. — Может быть, вы поужинаете со мной? Это было бы, право, очень мило с вашей стороны.
— Нет, я пришел по важному делу.
— По делу? — сказал граф, взглянув на Франца своим проницательным взглядом. — По какому же?
— Мы здесь одни?
Граф подошел к двери и вернулся.
— Совершенно одни.
Франц протянул ему письмо Альбера.
— Прочтите, — сказал он.
Граф прочел письмо.
— Д-да! — сказал он.
— Прочли вы приписку?
— Да, — сказал он, — вижу:
«Se alle sei della mattina le quattro mila piastre non sono nelle mie mani, alle sette il conte Alberto avra cessato di vivere.Luigi Vampa».
— Что вы на это скажете? — спросил Франц.
— Вы располагаете этой суммой?
— Да, не хватает только восьмисот пиастров.
Граф подошел к секретеру, отпер и выдвинул ящик, полный золота.
— Надеюсь, — сказал он Францу, — вы не обидите меня и не обратитесь ни к кому другому?
— Вы видите, напротив, что я пришел прямо к вам, — отвечал Франц.
— И я благодарю вас за это. Берите.
И он указал Францу на ящик.
— А разве необходимо посылать Луиджи Вампа эту сумму? — спросил Франц, в свою очередь, пристально глядя на графа.
— Еще бы! — сказал тот. — Судите сами, приписка достаточно ясна.
— Мне кажется, что, если бы вы захотели, вы нашли бы более простой способ, — сказал Франц.
— Какой? — удивленно спросил граф.
— Например, если бы мы вместе поехали к Луиджи Вампа, я уверен, что он не отказал бы вам и освободил Альбера.
— Мне? А какое влияние могу я иметь на этого разбойника?
— Разве вы не оказали ему одну из тех услуг, которые никогда не забываются?
— Какую?
— Разве вы не спасли жизнь Пеппино?
— А-а! — произнес граф. — Кто вам сказал?
— Не все ли равно? Я это знаю.
Граф помолчал, нахмурив брови.
— А если я поеду к Луиджи, вы поедете со мной?
— Если мое общество не будет вам неприятно.
— Что же, пусть будет так; погода прекрасная, прогулка в окрестностях Рима доставит нам только удовольствие.
— Оружие надо захватить?
— Зачем?
— Деньги?
— Не нужно. Где человек, который принес письмо?
— На улице.
— Он ждет ответа?
— Да.
— Надо все-таки узнать, куда мы едем; я позову его.
— Бесполезно: он не захотел войти.
— К вам, может быть, но ко мне он придет.
Граф подошел к окну кабинета, выходившему на улицу, и особенным образом свистнул. Человек в плаще отделился от стены и вышел на середину улицы.
— Salite! — сказал граф тоном, каким отдают приказание слуге.
Посланный немедленно, не колеблясь, даже торопливо повиновался и, поднявшись на крыльцо, вошел в гостиницу. Пять секунд спустя он стоял у дверей кабинета.
— А, это ты, Пеппино? — сказал граф.
Вместо ответа Пеппино бросился на колени, схватил руку графа и несколько раз поцеловал ее.
— Вот как, — сказал граф, — ты еще не забыл, что я спас тебе жизнь? Странно, ведь прошла уже целая неделя.
— Нет, ваша светлость, я никогда не забуду, — отвечал Пеппино голосом, в котором звучала глубокая благодарность.
— Никогда? Это очень долго! Но хорошо уже то, что ты так думаешь. Встань и отвечай.
Пеппино с беспокойством взглянул на Франца.
— Ты можешь говорить при его милости, — сказал граф, — это мой друг. Вы мне разрешите называть вас этим именем? — прибавил граф по-французски, обращаясь к Францу. — Это необходимо, чтобы внушить ему доверие.
— Можете говорить при мне, — сказал Франц, — я друг графа.
— Хорошо, — отвечал Пеппино, обращаясь к графу, — пусть ваша светлость спрашивает, я буду отвечать.
— Каким образом виконт Альбер попал в руки Луиджи?
— Ваша светлость, коляска француза несколько раз встречалась с той, в которой сидела Тереза.
— Подруга атамана?
— Да. Француз начал любезничать; Тереза в шутку отвечала ему; француз бросал ей букеты, она тоже бросала ему цветы; разумеется, с дозволения атамана, который сидел в той же коляске.
— Как? — воскликнул Франц. — Луиджи Вампа сидел в коляске поселянок?
— Он был наряжен кучером и правил, — отвечал Пеппино.
— Дальше? — сказал граф.
— А дальше француз снял маску; Тереза с дозволения атамана тоже открыла лицо; француз попросил свидания, Тереза назначила время и место; только вместо Терезы на паперти церкви Сан-Джакомо ждал Беппо.
— Как? — прервал опять Франц. — Эта поселянка, которая вырвала у него мокколетто?..
— Это был пятнадцатилетний мальчик, — отвечал Пеппино. — Но вашему другу нечего стыдиться, что он попался. Он не первый, кого надул Беппо.
— И Беппо увел его из города? — спросил граф.
— Да. В конце виа Мачелло ждала карета; Беппо сел и пригласил француза с собой; тот не заставил просить себя. Он любезно уступил Беппо правую сторону и сел рядом. Тут Беппо сказал ему, что повезет его на виллу в миле от Рима. Француз отвечал, что готов ехать хоть на край света. Кучер поехал на виа ди-Рипетта, миновал ворота Святого Павла, но когда они очутились в поле, француз стал уже слишком вольничать, и Беппо приставил ему к груди пару пистолетов. Кучер остановил лошадей, обернулся и сделал то же самое. В то же время четверо наших, прятавшихся на берегу Альмо, подбежали к карете. Француз вздумал было защищаться, даже, кажется, немножко придушил Беппо; но что можно сделать против пятерых вооруженных людей? Оставалось только сдаться. Его вытащили из кареты, довели до берега речонки и проводили к Терезе и Луиджи, которые ждали его в катакомбах Сан-Себастьяно.
— Ну что же, — сказал граф Францу, — по-моему, эта история стоит всякой другой. Что вы скажете? Вы ведь знаток в этом деле?
— Скажу, что посмеялся бы от души, — отвечал Франц, — если бы она случилась с кем-нибудь другим, а не с бедным Альбером.
— Да, если бы вы меня не застали, то это любовное похождение обошлось бы вашему другу довольно дорого; но успокойтесь, он отделается страхом.
— Так поедем за ним? — спросил Франц.
— Непременно! Тем более что он находится в очень живописном месте. Знаете вы катакомбы Сан-Себастьяно?
— Нет, я никогда не спускался туда, но давно собираюсь это сделать.
— Вот как раз подходящий случай, лучшего и желать нельзя. Ваш экипаж внизу?
— Нет.
— Это не важно; у меня всегда экипаж наготове, и днем и ночью.
— И лошади запряжены?
— Да. Надо вам сказать, я человек непоседливый; иногда, встав из-за стола или посреди ночи, я вдруг решаю ехать куда-нибудь на край света, и еду.
Граф позвонил один раз; в комнату вошел камердинер.
— Велите вывезти экипаж из сарая, — сказал он, — и выньте пистолеты оттуда; кучера не будите: нас повезет Али.
Через минуту послышался стук экипажа, поданного к крыльцу. Граф поглядел на часы.
— Половина первого, — сказал он. — Мы могли бы выехать в пять часов утра и все-таки поспели бы вовремя; но, может быть, наше промедление доставило бы вашему приятелю беспокойную ночь, поэтому лучше будет поскорее вырвать его из рук неверных. Вы все еще склонны ехать со мной?
— Больше, чем когда-либо.
— Так едем.
Франц и граф вышли из комнаты. Пеппино последовал за ними.
У крыльца стоял экипаж. На козлах сидел Али. Франц узнал немого раба из пещеры Монте-Кристо.
Франц и граф сели в экипаж, оказавшийся двухместной каретой, Пеппино поместился рядом с Али, и лошади помчались галопом.
Али, по-видимому, заранее получил распоряжения, потому что он поехал по Корсо, пересек Кампо-Ваччино, поднялся по Страда-Сан-Грегорио и остановился у ворот Сан-Себастьяно. Сторож не хотел пропускать их, но граф показал разрешение, выданное губернатором Рима на беспрепятственный въезд и выезд из города в любое время дня и ночи; решетку тотчас подняли, сторож получил за труды золотой, и карета покатила дальше.
Они ехали по древней Аппиевой дороге, между двумя рядами гробниц. Францу временами казалось, что в неверном свете восходящей луны от развалин отделяется фигура часового, но, по знаку Пеппино, фигура тотчас же снова исчезала в темноте.
Немного не доезжая цирка Каракаллы карета остановилась. Пеппино отворил дверцу, граф и Франц вышли.
— Через десять минут мы будем на месте, — сказал граф своему спутнику.
Потом он отозвал в сторону Пеппино, шепотом отдал ему какое-то приказание, и Пеппино, вынув из ящика кареты факел, удалился.
Прошло еще пять минут, Франц видел, как Пеппино пробирается по узенькой тропке, вьющейся по холмистой римской равнине; потом он исчез в высокой красноватой траве, напоминающей всклокоченную гриву гигантского льва.
— Последуем за ним, — сказал граф.
Они двинулись по той же тропинке; пройдя шагов сто по отлогому склону, они очутились в маленькой долине. Вскоре они заметили двух человек, переговаривавшихся в темноте.
— Идти дальше, — спросил Франц, — или, может быть, надо подождать?
— Идем, идем; Пеппино, вероятно, предупредил часового.
И в самом деле, один из разговаривавших оказался Пеппино, другой — разбойник, стоявший на страже.
Граф и Франц подошли к ним, разбойник поклонился.
— Ваша светлость, — сказал Пеппино, — угодно вам идти за мной? Вход в катакомбы в двух шагах отсюда.
— Хорошо, — сказал граф, — ступай вперед.
Вскоре за кустами, среди камней, показалось отверстие, в которое с трудом мог пролезть человек.
Пеппино первый полез в расщелину; уже через несколько шагов подземный ход стал расширяться. Тогда он остановился, зажег факел и обернулся.
Граф первый проник в это подобие отдушины, Франц последовал за ним.
Дорога спускалась под гору и постепенно расширялась; однако Франц и граф все еще были вынуждены идти согнувшись и только с трудом могли бы двигаться рядом. Так они прошли еще шагов полтораста, после чего были остановлены окликом: «Кто идет?»
И при свете факела они увидели, как в темноте блеснуло дуло карабина.
— Друг, — отвечал Пеппино.
Он прошел вперед и сказал несколько слов часовому, который, подобно первому, поклонился и сделал ночным посетителям знак, что они могут продолжать путь.
Часовой стоял вверху лестницы ступеней в двадцать; Франц и граф спустились по ней и очутились в каком-то подобии склепа. Отсюда лучами расходились пять углублений; в каменных стенах ярусами были вырублены ниши в форме гробов. Они поняли, что наконец вступили в катакомбы.
В одно из этих углублений, длину которого невозможно было угадать, днем проникали отблески света.
Граф положил руку на плечо Франца.
— Хотите видеть разбойничий лагерь на отдыхе? — спросил он.
— Очень даже, — отвечал Франц.
— Так идите за мной… Пеппино, потуши факел.
Пеппино исполнил приказание, и Франц с графом очутились в непроницаемой тьме; только впереди, шагах в пятидесяти от них, по стенам плясали красноватые блики, ставшие еще более явственными, когда Пеппино погасил факел.
Они молча пошли вперед, причем граф уверенно вел Франца, словно он обладал способностью видеть в темноте. Впрочем, и Франц все лучше различал дорогу, по мере того как они приближались к пляшущим бликам, служившим им путеводными огнями.
Перед ними показались три арки, средняя из которых служила дверью. Эти арки отделяли проход, где находились граф и Франц, от большой квадратной комнаты, окруженной нишами, подобными тем, о которых мы уже говорили. В середине комнаты возвышались четыре камня, некогда служившие алтарем, на что указывал крест, все еще венчавший их.
Одинокая лампа, поставленная на цоколь колонны, освещала слабым, колеблющимся светом странную картину, представившуюся глазам скрытых во тьме посетителей.
Облокотившись на цоколь, спиной к аркам сидел человек и читал.
Это был атаман шайки Луиджи Вампа.
Вокруг него, расположившись кто как хотел, лежали, завернувшись в плащи, или сидели, прислонясь к подобию каменной скамьи, тянувшейся вдоль стен этого склепа, человек двадцать разбойников. У каждого был под рукой карабин.
В глубине, безмолвный и едва различимый, словно тень, часовой шагал взад и вперед перед каким-то углублением в стене, которое угадывалось только потому, что в этом месте мрак казался еще гуще.
Граф дал Францу вволю налюбоваться этой живописной картиной. Потом приложил палец к губам, и, поднявшись по трем ступенькам, которые вели в склеп, вошел через среднюю арку и приблизился к Луиджи, который был так погружен в чтение, что даже не слышал его шагов.
— Кто идет? — крикнул часовой, увидев в свете лампы какую-то тень, выраставшую за спиной атамана.
При этом возгласе Вампа вскочил, выхватывая из-за пояса пистолет. В один миг все разбойники были на ногах, и двадцать карабинов прицелились в графа.
— Однако, — сказал тот спокойным голосом, причем ни один мускул на его лице не дрогнул, — дорогой Вампа, не слишком ли много церемоний, чтобы встретить друга?
— Долой оружие! — скомандовал атаман, властным движением поднимая одну руку, а другой почтительно снимая шляпу.
Потом, обращаясь к графу, который, казалось, повелевал всеми действующими лицами этой сцены, он сказал:
— Простите, граф, но я никак не ожидал, что вы удостоите меня своим посещением, и поэтому не узнал вас.
— По-видимому, у вас вообще короткая память, Вампа, и вы не только не помните лица людей, но забываете и условия, заключенные с ними.
— Какие же условия я забыл, граф? — спросил разбойник тоном человека, готового немедленно загладить свою вину.
— Разве мы не условились, — сказал граф, — что не только я, но и все мои друзья будут для вас неприкосновенны?
— Чем же я нарушил условие, ваша милость?
— Вы сегодня похитили и доставили сюда виконта Альбера де Морсера; а этот молодой человек, — продолжал граф таким тоном, что Франц невольно содрогнулся, — из числа моих друзей; он живет в одной гостинице со мной, он целую неделю катался по Корсо в моей коляске, а между тем, повторяю, вы его похитили, доставили сюда и, — прибавил граф, вынимая письмо из кармана, — потребовали с него выкуп, точно это первый встречный!
— Почему мне не сказали об этом? — проговорил атаман, обращаясь к своим людям, попятившимся перед его взглядом. — Почему вы заставили меня нарушить слово, данное такому человеку, как граф, который держит в своих руках жизнь каждого из нас? Клянусь кровью Христовой! Если бы я думал, что кто-нибудь из вас знал о том, что этот молодой человек друг его милости, я собственной рукой застрелил бы его!
— Вот видите, — сказал граф, обращаясь в ту сторону, где стоял Франц, — я же вам говорил, что это недоразумение.
— Разве вы не один? — спросил с тревогой Вампа.
— Со мною тот, кому было адресовано это письмо. Я хотел доказать ему, что Луиджи Вампа никогда не изменяет своему слову. Подойдите, барон, — сказал он Францу, — Луиджи сам скажет вам, что он в отчаянии от своей ошибки.
Франц приблизился; атаман сделал несколько шагов ему навстречу.
— Прошу вас быть моим гостем, ваша милость, — сказал он. — Вы слышите, что сказал граф и что я ему ответил; я могу только добавить, что я охотно отдал бы четыре тысячи пиастров, цену выкупа, чтобы этого не случилось.
— Но где же пленник? — спросил Франц, осматриваясь с беспокойством. — Я не вижу его.
— С ним, надеюсь, ничего не случилось? — спросил граф, нахмурив брови.
— Пленник там, — отвечал Вампа, указывая на углубление, у которого шагал часовой, — и я сам пойду объявить ему, что он свободен.
Атаман направился к темнице Альбера. Франц и граф последовали за ним.
— Что делает пленник? — спросил Вампа часового.
— Право, не знаю, начальник, — отвечал ему тот, — уже больше часу, как он не шелохнулся.
— Пожалуйте, ваша милость, — сказал Вампа.
Граф и Франц, предшествуемые атаманом, поднялись по ступенькам. Вампа отодвинул засов и отпер дверь.
Тогда, при свете лампы, похожей на ту, которая освещала склеп, они увидели Альбера. Завернувшись в плащ, уступленный ему одним из разбойников, он спал безмятежным сном.
— Однако! — сказал граф с улыбкой, свойственной ему одному. — Недурно для человека, которого должны были расстрелять в семь часов утра.
Вампа не без восхищения смотрел на спящего Альбера; было видно, что мужество молодого человека произвело на него впечатление.
— Вы сказали правду, граф, — проговорил он, — этот человек, без сомнения, ваш друг.
Потом, подойдя к Альберу, он тронул его за плечо.
— Ваша милость! — сказал он. — Не угодно ли вам проснуться?
Альбер потянулся, протер глаза и открыл их.
— А, это вы, атаман? — сказал он. — Черт подери, зачем вы разбудили меня; я видел чудесный сон; мне снилось, что я танцую галоп у Торлониа с графиней Г.
Он вынул из кармана часы, которые оставил при себе, чтобы самому следить за ходом времени.
— Половина второго, — сказал он. — Чего ради вы будите меня в такой час?
— Чтобы сказать вашей милости, что вы свободны.
— Дорогой мой, — возразил Альбер с невозмутимым хладнокровием, — на будущее время запомните изречение Наполеона Великого: «Будите меня только в случае дурных вестей». Если бы вы меня не разбудили, я дотанцевал бы галоп и всю жизнь был бы вам благодарен… Так за меня уже внесли выкуп?
— Нет, ваша милость.
— Так как же я свободен?
— Человек, которому я ни в чем не могу отказать, приехал за вами.
— Сюда?
— Сюда.
— Честное слово, это весьма любезный человек!
Альбер посмотрел кругом и увидел Франца.
— Как! — обратился он к нему. — Это вы, милый Франц, проявили такую преданность?
— Не я, а наш сосед, граф Монте-Кристо, — отвечал Франц.
— Ах, граф, — весело сказал Альбер, поправляя галстук и манжеты. — Вы поистине неоценимый человек, и я навеки остаюсь вашим должником, во-первых, за ваш экипаж, а во-вторых, за мое освобождение! — И он протянул руку графу.
Тот вздрогнул, но все же подал ему свою. Луиджи Вампа с изумлением смотрел на эту сцену; он привык видеть пленников, дрожащих перед ним: и вот нашелся один, чье шутливое настроение духа ничуть не изменилось; что касается Франца, то он был в восторге: Альбер, даже будучи в руках разбойников, не уронил национальной чести.
— Дорогой Альбер, — сказал он, — если вы поторопитесь, то мы еще успеем закончить вечер у Торлониа; вы продолжите прерванный галоп и простите синьора Луиджи, который, право же, во всем этом деле вел себя как нельзя благороднее.
— Вы правы, — отвечал Альбер, — мы поспеем туда к двум часам. Синьор Луиджи, — продолжал он, — какие еще формальности я должен исполнить, прежде чем проститься с вашей милостью?
— Никаких, — отвечал разбойник, — вы свободны, как ветер.
— В таком случае желаю вам счастливой и веселой жизни; идемте, господа!
И Альбер, сопутствуемый Францем и графом, пересек большую квадратную комнату; все разбойники стояли с непокрытой головой.
— Пеппино! — сказал атаман. — Подай мне факел.
— Что вы хотите сделать? — спросил граф.
— Хочу проводить вас, — отвечал атаман. — Это наименьшая почесть, какую я могу оказать вашей милости.
И, взяв зажженный факел из рук Пеппино, он пошел впереди своих гостей не как слуга, исполняющий обязанность, но как король, за которым следуют послы. Дойдя до выхода, он поклонился.
— Граф, — сказал он, — я еще раз приношу вам свои извинения; надеюсь, вы больше не сетуете на меня за то, что произошло.
— Нет, дорогой Вампа, — сказал граф, — вы умеете так любезно исправлять свои ошибки, что хочется поблагодарить вас за то, что вы их совершили.
— Господа, — продолжал разбойник, обращаясь к молодым людям, — может быть, мое приглашение покажется вам мало соблазнительным, но если вам когда-нибудь вздумается еще раз навестить меня, то, где бы я ни был, я буду рад вас видеть.
Франц и Альбер поклонились. Граф вышел первый. За ним Альбер; Франц медлил.
— Вашей милости угодно меня о чем-нибудь спросить? — сказал, улыбаясь, Вампа.
— Признаюсь, что да, — отвечал Франц. — Мне хотелось бы знать, какую книгу вы читали с таким вниманием, когда мы вошли?
— «Записки Цезаря», — сказал разбойник, — это моя любимая книга.
— Что же вы, Франц? — спросил Альбер.
— Иду, иду, — ответил Франц.
И он, в свою очередь, вылез из расщелины.
Они прошли несколько шагов.
— Простите, — сказал Альбер, возвращаясь обратно, — вы позволите?
И он закурил свою сигару от факела Луиджи.
— А теперь, граф, — сказал он, — не будем терять времени. Мне очень хочется провести остаток ночи у герцога Браччано.
Экипаж ждал их на том же месте, где его оставили. Граф что-то сказал Али по-арабски, и лошади понеслись во весь опор.
Ровно в два часа друзья входили в танцевальную залу.
Их появление вызвало сенсацию; но так как они были вдвоем, то тревога за Альбера сразу исчезла.
— Графиня, — сказал виконт де Морсер, подходя к графине Г., — вчера вы были так добры, что обещали мне галоп; я немного поздно напоминаю о вашем милом обещании, но мой друг, правдивость которого вам известна, подтвердит вам, что это не моя вина.
И так как в эту минуту заиграла музыка, то Альбер, обхватив талию графини, закружился с нею среди танцующих пар.
Между тем Франц размышлял о том, как странно вздрогнул граф Монте-Кристо, когда ему волей-неволей пришлось подать руку Альберу.
XVII
УГОВОР
На другой день, встав с постели, Альбер первым делом предложил Францу нанести визит графу; он уже благодарил его накануне, но понимал, что услуга, оказанная ему графом, требует двойного изъявления благодарности.
Франц, который чувствовал к графу влечение, смешанное со страхом, отправился вместе с другом, их ввели в гостиную; минут через пять появился граф.
— Сударь, — сказал Альбер, подходя к нему, — разрешите мне повторить сегодня то, что я недостаточно внятно высказал вчера; я никогда не забуду, при каких обстоятельствах вы пришли мне на помощь, и всегда буду помнить, что обязан вам жизнью или почти жизнью.
— Дорогой мой сосед, — смеясь, отвечал граф, — вы преувеличиваете мою услугу; я вам сберег тысяч двадцать франков, только и всего; вы видите, что об этом не стоит говорить. Но позвольте и мне выразить вам свое восхищение: вы держались с очаровательной непринужденностью.
— Что мне оставалось делать, граф? — сказал Альбер. — Я вообразил, что у меня вышла ссора, которая привела к дуэли, и мне хотелось показать этим разбойникам, что хотя во всех странах мира дерутся на дуэли, но только одни французы дерутся смеясь. Однако это ничуть не умаляет моей признательности к вам, и я пришел спросить вас, не могу ли я сам или через моих друзей, благодаря моим связям, быть вам чем-нибудь полезен. Отец мой, граф де Морсер, родом испанец, пользуется большим влиянием и во Франции, и в Испании; вы можете быть уверены, что я и все, кто меня любит, в полном вашем распоряжении.
— Должен признаться, господин де Морсер, — отвечал граф, — что я ждал от вас такого предложения и принимаю его от всего сердца. Я уже и сам хотел просить вас о большом одолжении.
— О каком?
— Я никогда не бывал в Париже; я совсем не знаю Парижа…
— Неужели? — воскликнул Альбер. — Как вы могли жить, не видав Парижа? Это невероятно!
— А между тем это так; но, как и вы, я считаю, что мне пора познакомиться со столицей просвещенного мира. Я вам скажу больше: может быть, я уже давно предпринял бы это путешествие, если бы знал кого-нибудь, кто мог бы ввести меня в парижский свет, где у меня нет никаких связей.
— Такой человек, как вы! — воскликнул Альбер.
— Вы очень любезны; но так как я не знаю за собой других достоинств, кроме возможности соперничать в количестве миллионов с господином Агуадо или с господином Ротшильдом, и еду в Париж не для того, чтобы играть на бирже, то именно это обстоятельство меня и удерживало. Но ваше предложение меняет дело. Возьмете ли вы на себя, дорогой господин де Морсер (при этих словах странная улыбка промелькнула на губах графа), если я приеду во Францию, открыть мне двери общества, которому я буду столь же чужд, как гурон или кохинхинец?
— О, что до этого, граф, то с величайшей радостью и от всего сердца! — отвечал Альбер. — И тем охотнее (мой милый Франц, прошу вас не подымать меня на смех), что меня вызывают в Париж письмом, полученным мною не далее как сегодня утром, где говорится об очень хорошей для меня партии в прекрасной семье, имеющей наилучшие связи в парижском обществе.
— Так вы женитесь? — спросил, улыбаясь, Франц.
— По-видимому. Так что, когда вы вернетесь в Париж, то найдете меня женатым и, быть может, отцом семейства. При моей врожденной солидности мне это будет очень к лицу. Во всяком случае, граф, повторяю вам: я и все мои близкие готовы служить вам и телом и душой.
— Я согласен, — сказал граф, — и смею вас уверить, что мне недоставало только этого случая, чтобы привести в исполнение кое-какие планы, которые я давно уже обдумываю.
Франц не сомневался ни минуты, что это те самые планы, на которые граф намекал в пещере Монте-Кристо, и он внимательно взглянул на графа, пытаясь прочесть на его лице хоть что-нибудь относительно этих планов, побуждавших его ехать в Париж; но нелегко было проникнуть в мысли этого человека, особенно когда он скрывал их за учтивой улыбкой.
— Но, может быть, граф, — сказал Альбер, восхищенный тем, что ему предстоит ввести в парижское общество такого оригинала, как Монте-Кристо, — может быть, ваше намерение вроде тех, которые приходят в голову, когда путешествуешь, и — построенные на песке — уносятся первым порывом ветра?
— Нет, уверяю вас, это не так, — сказал граф, — я в самом деле хочу побывать в Париже, мне даже необходимо это сделать.
— И когда же?
— Когда вы сами там будете?
— Я? — сказал Альбер. — Да недели через две, через три, самое большее, — сколько потребуется на дорогу.
— Ну что ж, — сказал граф, — даю вам три месяца сроку; вы видите, я не скуплюсь.
— И через три месяца вы будете у меня? — радостно воскликнул Альбер.
— Хотите, назначим точно день и час свидания? — сказал граф. — Предупреждаю вас, что я пунктуален до тошноты.
— День и час! — сказал Альбер. — Великолепно!
— Сейчас посмотрим.
Граф протянул руку к календарю, висевшему около зеркала.
— Сегодня у нас двадцать первое февраля, — сказал он и посмотрел на часы, — теперь половина одиннадцатого. Согласны ли вы ждать меня двадцать первого мая в половине одиннадцатого утра?
— Отлично! — воскликнул Альбер. — Завтрак будет на столе.
— А где вы живете?
— Улица Эльдер, двадцать семь.
— Вы живете один, на холостую ногу? Я вас не стесню?
— Я живу в доме моего отца, но в отдельном флигеле, во дворе.
— Прекрасно.
Граф взял памятную книжку и записал: «Улица Эльдер, 27, 21 мая, в половине одиннадцатого утра».
— А теперь, — сказал он, пряча книжку в карман, — не беспокойтесь, я буду точен, как стрелки ваших часов.
— Я вас увижу еще до моего отъезда? — спросил Альбер.
— Это зависит от того, когда вы уезжаете.
— Я еду завтра, в пять часов вечера.
— В таком случае я с вами прощусь. Мне необходимо побывать в Неаполе, и я вернусь не раньше субботы вечером или воскресенья утром. А вы, — обратился он к Францу, — вы тоже едете, барон?
— Да.
— Во Францию?
— Нет, в Венецию. Я останусь в Италии еще год или два.
— Так мы не увидимся в Париже?
— Боюсь, что буду лишен этой чести.
— Ну, господа, в таком случае счастливого пути, — сказал граф, протягивая обе руки Францу и Альберу.
В первый раз дотрагивался Франц до руки этого человека; он невольно вздрогнул; она была холодна, как рука мертвеца.
— Значит, решено, — сказал Альбер, — вы дали слово. Улица Эльдер, двадцать семь, двадцать первого мая, в половине одиннадцатого утра.
— Двадцать первого мая, в половине одиннадцатого утра, улица Эльдер, двадцать семь, — повторил граф.
Вслед за тем молодые люди поклонились и вышли.
— Что с вами? — спросил Альбер Франца, возвратившись в свою комнату. — У вас такой озабоченный вид.
— Да, — сказал Франц, — должен сознаться, что граф — престранный человек, и меня беспокоит это свидание, которое он вам назначил в Париже.
— Беспокоит вас?.. Это свидание?.. Да вы с ума сошли! — воскликнул Альбер.
— Что поделаешь? — сказал Франц. — Может быть, я сошел с ума, но это так.
— Послушайте, — продолжал Альбер, — я рад, что мне представился случай высказать вам свое мнение; я давно замечаю в вас какую-то неприязнь к графу, а он, напротив, всегда был с нами необыкновенно любезен. Вы что-нибудь имеете против него?
— Может быть.
— Вы встречались с ним раньше?
— Вот именно.
— Где?
— Вы обещаете мне никому ни слова не говорить о том, что я вам расскажу?
— Обещаю.
— Честное слово?
— Честное слово.
— Хорошо. Так слушайте.
И Франц рассказал Альберу о своей поездке на остров Монте-Кристо и о том, как он встретил там шайку контрабандистов и среди них двух корсиканских разбойников. Он подробно рассказал, какое сказочное гостеприимство оказал ему граф в своей пещере из «Тысячи и одной ночи»; рассказал об ужине, о гашише, о статуях, о том, что было во сне и наяву, и как наутро от всего этого осталась только маленькая яхта на горизонте, уходившая к Порто-Веккио. Потом он перешел к Риму, к ночи в Колизее, к подслушанному им разговору между графом и Луиджи, во время которого граф обещал исхлопотать помилование Пеппино, что он и исполнил, как видели наши читатели.
Наконец, он дошел до приключения предыдущей ночи, рассказал, в каком затруднительном положении он очутился, когда увидел, что ему недостает до суммы выкупа восьмисот пиастров, и как ему пришло в голову обратиться к графу, что и привело к столь счастливой и эффектной развязке. Альбер слушал Франца, весь обратившись в слух.
— Ну и что же? — сказал он, когда тот кончил. — Что же вы во всем этом видите предосудительного? Граф любит путешествовать, он богат и хочет иметь собственную яхту. Поезжайте в Портсмут или Саутгемптон и вы увидите, что гавань забита яхтами, принадлежащими богатым англичанам, разрешающим себе такую же роскошь. Чтобы всегда иметь пристанище, чтобы не питаться этой отвратительной снедью, которой мы отравляемся, я — вот уже четыре месяца, а вы — четыре года, чтобы не спать в мерзких постелях, где невозможно заснуть, он обставляет для себя квартиру на Монте-Кристо; обставив ее, он начинает опасаться, что тосканское правительство ее отнимет и его затраты пропадут даром; тогда он покупает остров и присваивает себе его имя. Дорогой мой, поройтесь в вашей памяти и скажите мне, разве мало ваших знакомых называют себя по имени местностей, которыми они никогда не владели?
— А корсиканские разбойники, принадлежащие к его свите? — сказал Франц.
— Что же тут удивительного? Вы отлично знаете, что корсиканские разбойники не грабители, а просто беглецы, которых родовая месть изгнала из родного города или родной деревни; в их обществе можно находиться без ущерба для своей чести. Что касается меня, то я заявляю, что если мне когда-нибудь придется побывать на Корсике, то раньше, чем представиться губернатору и префекту, я попрошу познакомить меня с разбойниками Коломбы, если только удастся разыскать их; я нахожу, что они обворожительны.
— А Вампа и его шайка? — возразил Франц. — Это уже настоящие разбойники, которые просто грабят; против этого, надеюсь, вы не станете спорить. Что вы скажете о влиянии графа на такого рода людей?
— Скажу, дорогой мой, что так как, по всей вероятности, этому влиянию я обязан жизнью, то мне не пристало быть слишком придирчивым. Поэтому я не намерен, подобно вам, вменять его графу в преступление, и вы уж разрешите мне простить нашего соседа за то, что он если и не спас мне жизнь — это, возможно, было бы преувеличением, — то, во всяком случае, сберег мне четыре тысячи пиастров; это на наши деньги составляет не более и не менее как двадцать четыре тысячи франков — в такую сумму меня во Франции едва ли бы оценили, что доказывает, — прибавил Альбер, смеясь, — что нет пророка в своем отечестве.
— Кстати, об отечестве: где отечество графа? Какой его родной язык? На какие средства он живет? Откуда взялись его несметные богатства? Какова была первая половина его таинственной, неведомой жизни, которая набросила на вторую половину мрачную тень мизантропии? Вот что на вашем месте я постарался бы узнать.
— Дорогой Франц, — отвечал Альбер, — когда вы получили мое письмо и увидели, что мы нуждаемся в графе, вы пошли и сказали ему: «Мой друг Альбер де Морсер в опасности; помогите мне выручить его». Так?
— Да.
— А спросил он у вас, кто такой Альбер де Морсер? Откуда он взял свое имя? Откуда взялось его состояние? На какие средства он живет? Где его отечество? Где он родился? Скажите, спрашивал он вас об этом?
— Нет; признаюсь, не спрашивал.
— Он просто взял и поехал. Он вырвал меня из рук синьора Луиджи, где, несмотря на мой, как вы говорите, чрезвычайно непринужденный вид, я чувствовал себя, по правде сказать, отвратительно. И вот когда за подобную услугу он просит меня сделать то, что делаешь изо дня в день для любого русского или итальянского князя, приезжающего в Париж, то есть просит меня познакомить его с парижским обществом, то вы хотели бы, чтобы я ему отказал в этом! Полноте, Франц, вы сошли с ума!
Нельзя не сознаться, что на этот раз против обыкновения логика была на стороне Альбера.
— Словом, делайте как хотите, дорогой виконт, — отвечал со вздохом Франц. — Все, что вы говорите, очень убедительно; и все же граф Монте-Кристо — странный человек.
— Граф Монте-Кристо — филантроп. Он не сказал вам, зачем он едет в Париж; так вот: для того чтобы стать соискателем Монтионовской премии; и если, чтобы получить ее, ему нужен мой голос и содействие того плюгавого человечка, от которого зависит ее присуждение, то первое я ему даю, а за второе ручаюсь. На этом, друг мой, мы закончим наш разговор и сядем за стол, а потом поедем в последний раз взглянуть на собор Святого Петра.
Программа Альбера была выполнена, а на следующий день, в пять часов пополудни, друзья расстались. Альбер де Морсер возвратился в Париж, а Франц д'Эпине уехал на две недели в Венецию.
Но Альбер так боялся, чтобы его гость не забыл о назначенном свидании, что, садясь в экипаж, вручил слуге для передачи графу Монте-Кристо визитную карточку, на которой под словами «Виконт Альбер де Морсер» приписал карандашом:
21 мая, в половине одиннадцатого утра,улица Эльдер, 27.
