Слабый красноватый огонек на пристани Квилпа, моргавший точно глаз, воспаленный ночным туманом, уведомил мистера Самсона Брасса, который осторожными шагами пробирался к дощатой конторе, что ее блистательный владелец, а его уважаемый клиент, сидит у себя и, по всей вероятности, со свойственной ему кротостью терпеливо ждет минуты свидания, назначенного с мистером Брассом в этой светлой обители.

— Проклятое место! Самый раз шататься тут по ночам! — пробормотал Самсон, в двадцатый раз споткнувшись о валявшиеся повсюду доски и потирая ушибленную ногу. — Этот мальчишка, наверно, с вечера раскидывает тут всякий хлам, и каждый раз по-новому, чтобы люди ушибались да калечились. А если не он, так его хозяин, что даже более вероятно. Терпеть не могу приходить сюда без Салли. С ней спокойнее, она одна стоит десятка мужчин.

Воздав должное своей обольстительной сестрице, мистер Брасс остановился и неуверенно посмотрел сначала на освещенное окно конторы, потом назад, в темноту.

— Любопытно, чем он сейчас занят? — пробормотал стряпчий себе под нос, вставая на цыпочки и стараясь разглядеть, что происходит в конторе, хотя на таком расстоянии сделать это было просто невозможно. — Пьет, наверно, поддает сам себе жару, распаляет свою злобу и коварство. Побаиваюсь я приходить сюда без провожатых, когда у него накапливается большой счет. Ему ничего не стоит придушить меня и тихонько спустить в реку во время прилива — все равно что крысу убить. Пожалуй, еще радоваться будет: вот, мол, как подшутил!..

Стой! Поет, кажется?

И действительно, мистер Квилп услаждал себя пением, хотя это было не столько пение, сколько монотонное бормотанье скороговоркой одной и той же фразы, последнее слово которой он растягивал по слогам, повышая голос до оглушительного рева. Содержание этой арии не имело ни малейшего отношения ни к любви, ни к ратным подвигам, ни к вину, ни к верности, ни к каким-либо другим излюбленным темам песен и касалось предмета, который не часто кладется на музыку и обычно в балладах не воспевается. Слова ее были таковы: «Заявив, что арестованному будет трудно убедить присяжных в выдвигаемой им версии, достопочтенный судья вынес решение предать его суду, на ближайшей сессии, по обвинению в уголовном пре-ступ-ле-нии!» Доходя до этого заключительного слова, в которое он вкладывал всю мощь своего голоса, Квилп разражался визгливым хохотом и начинал сызнова.

— Как это неосторожно с его стороны! — пробормотал стряпчий, в третий раз выслушав доносившиеся из конторы песнопения. — Просто черт знает что! Хоть бы у него язык отнялся! Хоть бы он оглох! Хоть бы он ослеп! А, чтоб ему пусто было! — вскрикнул Брасс, когда Квилп завыл опять. — Хоть бы он подох!

Высказав это дружеское пожелание по адресу клиента, мистер Самсон напустил на себя свою обычную елейность и, лишь только очередной вопль Квилпа стих, подошел к дощатой лачуге и постучал в дверь.

— Войдите! — крикнул карлик.

— Здравствуйте, сэр! — сказал Самсон, заглядывая в контору. — Ха-ха-ха! Как поживаете, сэр? Бог мой! Ну, что за шутник! Просто диву даешься, на вас глядя!

— Входите, дурень вы эдакий! — огрызнулся карлик. — Нечего трясти башкой и скалить зубы! Входи, лжесвидетель, клятвопреступник, входи, продажная душонка, входи!

— Какой у него юмор! — возопил Брасс, притворяя за собой дверь. — Ну что за комик! Но не слишком ли это неосмотрительно, сэр?

— Что неосмотрительно? — спросил Квилп. — Говори, Иуда, — что?

— Иуда! — повторил Брасс. — Какой он сегодня веселый! Игривость его ума не поддается описанию! Иуда! Прелестно, просто прелестно! Ха-ха-ха!

Тараторя все это, Самсон потирал руки и с ошалелым, испуганным видом смотрел на огромную пучеглазую, тупоносую фигуру с бушприта какого-нибудь пущенного на слом корабля, приткнутую в угол возле печки и похожую на домового или на идола, которому, быть может, поклонялся карлик. Бесформенная деревянная нашлепка у нее на голове, имевшая весьма отдаленное сходство с треуголкой, некоторое подобие звезды на левой стороне груди и эполеты свидетельствовали о том, что фигура эта изображала одного из прославленных в истории адмиралов, но, не будь на ней вышеупомянутых атрибутов, ее вполне можно было бы принять за памятник какому-нибудь почтенному водяному или другому обитателю морской пучины. Так как пропорции этой статуи совершенно не соответствовали помещению, которое она теперь украшала, нижняя половина ее была отпилена по талию. Бодро подавшись вперед с той несколько назойливой угодливостью, которая свойственна фигурам с корабельных бушпритов, она даже в укороченном виде возвышалась до самого потолка и сокращала все вокруг себя до совершенно лилипутских размеров.

— Узнаете? — спросил карлик, проследив направление взгляда мистера Брасса. — На кого похож?

— На кого? — повторил стряпчий, откинув голову несколько набок и назад, как это принято у любителей изящных искусств. — Действительно, если приглядеться, так… да, очень напоминает, особенно улыбка… и все же, клянусь честью, я…

Откровенно говоря, Самсон, в жизни не видевший никого и ничего такого, что хотя бы отчасти напоминало эту махину, находился в большом затруднении, не зная, усмотрел ли в ней мистер Квилп сходство с самим собой и потому приобрел ее в качестве фамильного портрета, или же она похожа на кого-нибудь из его врагов. Впрочем, сомневаться ему пришлось недолго, ибо, пока он созерцал статую с тем многозначительным видом, который напускают на себя люди, тщетно стараясь узнать чей-нибудь портрет, карлик швырнул на пол газету, снабдившую его материалом для песнопений, и, схватив ржавый лом, заменявший в конторе кочергу, с такой силой съездил адмирала по носу, что тот зашатался.

— Разве это не вылитый Кит, разве это не его портрет, не его образина, не его двойник! — выкрикивал Квилп, обрушивая град ударов на бессмысленную адмиральскую физиономию и покрывая ее глубокими вмятинами. — Это же его точная копия! Скажете, не похож, собака, не похож, не похож? — И, сопровождая каждый свой вопрос взмахами лома, он колотил и колотил огромную куклу до тех пор, пока крупные капли пота не выступили у него на лице.

Это зрелище могло бы показаться очень забавным, если бы смотреть на него с безопасного места, например из райка, — ведь бой быков тоже доставляет радость тем, кто не на арене, и пожар интереснее всякого спектакля для тех, кто живет не по соседству с горящим домом, но, видя, в какое неистовство пришел Квилп, его ученый советчик начинал подумывать, что контора слишком мала и стоит слишком далеко от человеческого жилья, чтобы зритель мог испытывать полное удовольствие от таких увеселений. Поэтому он забился в самый дальний угол, весьма жалобным голосом выражая свой восторг, а когда Квилп, наконец, в полном изнеможении опустился на стул, залебезил перед ним пуще прежнего.

— Прелестно! — воскликнул Самсон. — Хи-хи! Браво, сэр! Вы знаете? — И он оглянулся, словно обращаясь к покалеченному адмиралу. — Это поразительный человек, просто поразительный!

— Садитесь, — сказал карлик. — Я купил этого урода вчера, а сегодня только и делаю, что ковыряю его буравчиком, втыкаю ему вилку в глаза и вырезаю на нем свое имя и фамилию. Завтра ему конец — сожгу!

— Ха-ха-ха! — закатился Брасс. — Как это интересно!

— Подойдите ближе, — сказал Квилп, поманив его пальцем. — Ну, так что вы считаете неосмотрительным, а?

— Ничего, сэр, ничего. О таких пустяках и говорить не стоит… Но мне подумалось, что эта песенка… сама по себе чрезвычайно комичная… может быть, несколько…

— Ну? — сказал Квилп. — Несколько?..

— Что исполнение ее граничит с неосмотрительностью — разумеется, в самой отдаленной степени, или… если дозволено так выразиться, не лишено некоторого оттенка неосмотрительности, сэр, — ответил Брасс, опасливо поглядывая на карлика, глаза которого, обращенные к печке, отражали в себе красноватые отблески огня.

— Почему? — спросил Квилп, не поворачивая головы.

— Да знаете ли, сэр, — Брасс решил перейти на более фамильярный тон, — по-моему, не стоит так открыто говорить о вполне безобидных дружеских соглашениях, которые сами по себе заслуживают только похвалы, но по закону именуются сговорами. Вы меня понимаете, сэр? Об этом лучше молчать.

— Э? — проронил Квилп, переводя на него совершенно безучастный взгляд. — О чем это вы?

— Правильно, сэр! Осторожность прежде всего! — воскликнул Брасс, усиленно кивая Толовой. — Молчок, сэр, молчок! Даже здесь, между друзьями, — вы меня поняли, сэр?

— Я вас понял? Вот наглое чучело! — вскричал Квилп. — Что вы несете о каких-то дружеских соглашениях? Уж не я ли их с вами заключал? Да разве мне что-нибудь известно о ваших соглашениях?

— Нет, нет, сэр! Разумеется, нет! Боже упаси! — А если вы будете тут подмигивать и кивать, — продолжал карлик, оглядываясь по сторонам, как бы в поисках кочерги, — я сейчас подпорчу вам вашу обезьянью рожу! Видит бог, подпорчу!

— Не волнуйтесь, сэр, прошу вас, — мгновенно спохватился Брасс. — Вы правы, сэр, совершенно правы! Напрасно я начал об этом. Зачем? Это лишнее. Давайте лучше поговорим о чем-нибудь другом. Салли передавала мне, что вы справлялись о нашем жильце. Он еще не вернулся, сэр.

— Вот как? — Квилп не сводил глаз с маленькой кастрюльки, которую держал над углями, следя, чтобы налитый в нее ром не убежал через край. — Все еще не вернулся?

— Нет, сэр, — начал Брасс. — Он… Господи помилуй, мистер Квилп!

— Что такое? — сказал карлик и остановился, не донеся кастрюльку до рта.

— Вы забыли подлить воды, сэр! — вскричал Брасс. И… простите меня, сэр, но ведь так можно ошпарить горло.

Мистер Квилп ответил на это предостережение не словом, но делом, а именно — поднес раскаленную кастрюлю к губам и не спеша выпил ее содержимое, равнявшееся примерно полупинте и минуту назад кипевшее ключом. Проглотив этот легкий, бодрящий напиток и погрозив адмиралу кулаком, он разрешил мистеру Брассу продолжать.

— Впрочем, — добавил Квилп со своей неизменной ухмылкой, — сначала вы должны тоже хлебнуть глоточек рому — самый маленький, живительный и согревающий душу глоточек!

— Благодарю вас, сэр, — ответил Брасс, — но… но мне бы разбавить его хоть ложечкой воды, если вас это не затруднит.

— Я такой дряни здесь не держу! — рявкнул карлик. — Стряпчему — и вдруг вода понадобилась! Вы спутали! Вам требуется расплавленный свинец и сера, кипящая смола и деготь! Вот самый подходящий напиток для вашего брата! Правильно я говорю?

— Ха-ха-ха! — закатился мистер Брасс. — От ваших шуток не поздоровится, сэр, и в то же время они смешат, как щекотка.

— Пейте! — крикнул карлик, успевший подогреть еще одну порцию. — Пейте залпом, до дна, ошпарьте себе глотку и возвеселитесь духом!

Самсон сделал два-три маленьких глотка; ром немедленно превратился в жгучие слезы и после такой перегонки ручьями сбежал у него по щекам и снова в кастрюлю, воспламенив ему нос и веки и вызвав страшный приступ кашля, что все же не помешало несчастному крикнуть с упорством непоколебимого в своей вере мученика; «Прелестно, «прелестно!» Не дожидаясь, когда он преодолеет эти поистине невыразимые мучения, карлик опять вернулся к прерванному разговору.

— Итак, жилец… — сказал Квилп. — Что вы там про него начали?

— Наш жилец, сэр, — пролепетал Брасс между приступами кашля, — все еще гостит у Гарлендов. С того самого дня, сэр, как мы изловили известного вам преступника, он побывал у себя только раз и заявил мистеру Ричарду, сэр, что наш дом ему опостылел, что пребывание под нашей крышей гнетет его и что он считает себя в какой-то мере виновным во всей этой истории. Прекрасный жилец, сэр! Нам очень бы не хотелось расставаться с ним.

— У-у, выжига! — крикнул карлик. — Только о своем благе и думает! Почему же вы тогда не проявляете бережливости, не сокращаете расходов, не скаредничаете, не урезываете себя во всем?

— Помилуйте, сэр! — возопил Брасс. — Да второй такой скареды, как моя Сара, днем с огнем не сыщешь! Уж поверьте мне, мистер Квилп!

— А ну-ка, промочите гордо, хватите еще глоточек, пригубьте чарочку! — сказал Квилп. — Вы сделали мне одолжение и взяли в контору писца.

— Рад вам служить, сэр, всегда, в любое время, ответил Самсон. — Да, сэр, это так и было.

— А теперь можете уволить его, — сказал Квилп. — Вот ваши расходы сразу и сократятся.

— Уволить мистера Ричарда, сэр? — вскричал Брасс.

— Уймитесь вы, попугай! Да, его, его самого. Разве у вас несколько писцов?

— Простите, сэр, — пробормотал Брасс. — Но я этого никак не ожидал.

— Что же тут удивительного? — фыркнул карлик. — Я сам этого не ожидал. Когда же вы, наконец, поймете, что я подсунул вам этого молодчика, чтобы следить за жильцом, чтобы глаз с него не спускать! Ведь у меня же было задумано одно дельце, составлен один презабавный план, а вся соль и суть его заключалась в том, что ваш писец вкупе со своим бесценным другом считали богачом старика (который, к слову сказать, будто сквозь землю провалился вместе с внучкой), тогда как на самом деле он был беден, как церковная мышь.

— Понимаю, сэр, — сказал Брасс. — Все понимаю.

— Ах, так, сэр! Значит, вы понимаете и то, что теперь они далеко не бедняки, что этого и быть не может, если такие люди, как ваш жилец, разыскивают их и рыщут за ними по всей стране?

— Разумеется, сэр, — сказал Самсон.

— Ах, разумеется! — злобно оборвал его карлик. — Так вы, разумеется, должны понять и то, что мне теперь плевать на этого молодчика! Вам, разумеется, должно быть ясно, что нам с вами он теперь не нужен!

— Я сам не раз говорил Cape, — ответил Брасс, — что от этого молодого человека нет никакой пользы. На него ни в чем нельзя положиться, сэр. Мне приходилось поручать ему кое-какие мелкие дела, и, представьте себе, сэр, он выбалтывал правду клиентам, несмотря на все мои просьбы. Сил наших больше нет с ним возиться! Но я вам стольким обязан, сэр, и питаю к вам такое уважение…

Смекнув, что если Самсона не остановить вовремя, он еще долго будет расточать любезности, мистер Квилп деликатно стукнул его кастрюлькой по голове и попросил замолчать — опять-таки из уважения к своему клиенту.

— Ощутимо, сэр, весьма ощутимо, — сказал Брасс, потирая затылок и улыбаясь. — Но в то же время забавно, чрезвычайно забавно!

— Вы намерены меня слушать? — крикнул Квилп. — Не то я вас так позабавлю, что не обрадуетесь!.. Его дружок и сообщник больше сюда не вернется. Бездельник попался в каком-то мошенничестве и удрал за границу. Пусть там и погибает!

— Вот именно, сэр! Правильно, совершенно правильно! И как метко сказано! — воскликнул Самсон, обращаясь к адмиралу, словно тот был третьим в их компании. — Чрезвычайно метко!

— Я этого прохвоста ненавижу, — сквозь зубы прошипел Квилп, — давно ненавижу. У меня с ним свои счеты — семейные. Но его можно было бы обломать, не будь он таким грубияном. Что же касается вашего писца, то этот пустобрех и шалопай мне больше не понадобится. Пусть накинет себе петлю на шею, утопится, подохнет с голоду — одним словом, пусть проваливает к черту!

— Пусть проваливает, сэр! — подхватил Брасс. — И как вы распорядитесь, сэр? Когда-хи-хи! — мне можно будет отправить его в столь приятную прогулку?

— Сразу же после суда, — ответил Квилп. — Как только с этим покончим, так скатертью ему дорожка, — Слушаю, сэр, — сказал Брасс. — Слушаю и повинуюсь. Для Сары это будет удар, но она умеет владеть своими чувствами. Ах, мистер Квилп, как я жалею, сэр, что вы и Сара не знали друг друга в молодости. Увы! Проведение судило иначе! А какие благие результаты могли бы проистечь из такого союза! Вам не приходилось встречаться с нашим дорогим батюшкой? Милейший был джентльмен! Сара была его усладой, его гордостью, сэр. Наш Старый Лис опочил бы с миром, если б мог подыскать дочке такого спутника жизни. Вы уважаете ее, сэр?

— Я ее обожаю! — проскрипел карлик.

— Вы очень добры, чрезвычайно добры, сэр! Не будет ли у вас каких-либо других распоряжений, помимо тех, что касаются мистера Ричарда, сэр?

— Нет! — ответил карлик и схватил кастрюльку. — Выпьем за здоровье прелестной Сары!

— А нельзя ли сопроводить этот тост чем-нибудь похолоднее? — смиренно проговорил Брасс. — Когда я расскажу Саре, какую вы оказали ей честь, вряд ли она останется довольна, что за ее здоровье пили кипящий ром.

Но мистер Квилп не внял просьбе своего гостя. Пьяненькому Самсону пришлось сделать еще несколько глотков того же самого крепчайшего напитка, и он обнаружил, что эти возлияния не только не подбодрили его, но, напротив, возымели действие и на стены конторы: они вдруг начали кружиться и кружиться с невероятной быстротой, в то время как пол и потолок самым неприятным образом менялись местами. Очнувшись после короткого забытья, стряпчий увидел, что лежит частью под столом, частью под печкой. Поскольку положение это было не из самых удобных, он кое-как заставил себя подняться на ноги и, ухватившись за адмирала, стад искать глазами своего гостеприимного хозяина.

В первую минуту ему показалось, будто мистер Квилп ушел, оставив его одного и, может быть, даже заперев его здесь на всю ночь. Однако сильный запах табачного дыма навел стряпчего на новые мысли; он поднял голову и увидел, что карлик курит, лежа в гамаке.

— Прощайте, сэр, — умирающим голосом проговорил Брасс. — Прощайте!

— А вы разве не заночуете у меня? — спросил карлик, выглянув из гамака. — Заночуйте, прошу вас!

— Нет, сэр, не могу, — ответил Брасс, чуть живой от приступов тошноты и от спертого воздуха в конторе. — Если бы вы были настолько любезны и посветили мне фонарем, сэр, пока я не выйду со двора…

Квилп соскочил вниз в один миг — и не ногами вперед, не руками вперед, не головой вперед, а сразу всем телом.

— Пожалуйста, — сказал он, беря фонарь, единственный источник света на всей пристани. — Будьте осторожны, друг мой. Не споткнитесь о доски — они валяются гвоздями кверху, а гвозди-то все ржавые. В переулке собака. Вчера ночью она искусала мужчину, третьего дня женщину, а в прошлый вторник загрызла насмерть ребенка — правда, играючи. Держитесь от нее подальше.

— А где она, по какую сторону дороги? — с отчаянием в голосе спросил Брасс.

— Конура ее стоит по правую руку, — ответил Квилп, — но иной раз она подкарауливает прохожих и слева. 3а нее ручаться трудно. Берегитесь! Я никогда вам не прощу, если с вами что случится. Эх, фонарь погас! Ну, да ничего, вы же дорогу знаете. Идите все прямо, прямо!

Квилп незаметно повернул фонарь стеклом к себе и теперь трясся от хохота, с восторгом прислушиваясь к тому, как стряпчий спотыкается о доски и чуть ли не через каждые два-три шага тяжело валится на землю. Наконец несчастный Самсон выбрался в переулок, и во дворе все стихло.

Квилп запер дверь конторы на ключ и снова прыгнул в гамак.