Пролог

Днем, когда Флоренс Шор вышла из такси, приехав к вокзалу Виктория, часы на его фасаде показывали без четверти три. Поездка сюда из Хаммерсмита, конечно, обошлась дороговато, но женщина чувствовала, что заслужила ее. Такой стиль прибытия приличествовал ее новой шубе, которую она купила себе в качестве подарка ко дню рождения и впервые надела только вчера, желая произвести впечатление на свою тетушку, баронессу Фарину. Угощая племянницу китайским чаем с имбирными печеньями, та извинилась за отсутствие пирожных.

Всего лишь двадцать часов назад Флоренс выходила с этого же вокзала, вернувшись из поездки к родственнице в Танбридж. Теперь же она собиралась ехать почти в ту же сторону, в Сент-Леонардс-он-Си, где в квартире над закусочной жила ее хорошая подруга Роуз Пил. Помимо самого дня рождения и новой шубы — причин, уже достаточных для того, чтобы нанять такси, а не тащиться по городу на двух автобусах, — Флоренс оправдывала свой выбор транспорта солидным багажом: чемодан с документами, еще один большой чемодан, косметичка, зонтик и дамская сумка. Более того, к вопросу о безрассудных тратах: со дня ее демобилизации прошло всего два месяца, поэтому она могла позволить себе некоторое расточительство, учитывая также унаследованные пять лет назад деньги сестры. Не говоря уже о собственных сбережениях. В общем, они и позволили ей обрести решимость, и Шор подозвала носильщика. Она даст ему щедрые чаевые, если он без всякого недовольства донесет ее вещи.

— На девятую платформу, пожалуйста, — сообщила она ему и добавила: — К вагонам третьего класса. — Ее потворство своим желаниям имело пределы.

Освободившись от багажа, Флоренс поправила аккуратную меховую шляпку и встряхнула подол длинной юбки. Довоенная мода лучше подходила ее фигуре — она не смогла отказаться от привычки носить корсет, хотя иногда ей этого и хотелось. Но однажды, выйдя из дома без корсета, Шор почувствовала себя так, словно прогуливалась по улице голой.

Как обычно, она машинально ощупала сумочку и, вооружившись зонтиком, как прогулочной тростью, целеустремленно направилась к билетному залу. Нет смысла попусту тратить время.

На вокзале имелось почтовое отделение, и Флоренс задумалась, не следует ли ей послать открытку консьержу в пансион с сообщением о своем отъезде, но потом отказалась от этой мысли. В конце концов, можно написать ему и из Сент-Леонардса. Подойдя к билетным кассам, она с облегчением увидела, что желающих приобрести билеты немного, и встала за приятного вида молодой дамой к окошку номер шесть. Флоренс с восхищением оценила стоявшую перед ней стройную фигурку. Блестящие волосы, поднятые в высокую прическу, аккуратно скрывала большая шляпа, отделанная темно-синим шелком. Мода на короткие стрижки еще не завоевала английскую столицу так повально, как Париж, хотя Шор подозревала, что это время уже не за горами. Стоящая перед ней женщина быстро купила билет и, прежде чем уступить место у кассы, мимолетно улыбнулась Флоренс.

За стеклянной перегородкой Шор увидела кассира, бородатого мужчину в фуражке. Ее слегка удивило, что железнодорожные власти разрешают своим служащим отпускать бороды, но она сразу напомнила себе, что война, возможно, оставила на его лице какой-нибудь шрам и он просто пожелал скрыть этот недостаток. Уж она-то слишком хорошо знала, как много подобных отметин сделала война.

— Я вас слушаю, мэм, — поторопил ее кассир. — Куда желаете ехать?

— Пожалуйста, билет третьего класса до Уорриер-сквер, Сент-Леонардс-он-Си. И обратный — оттуда через неделю.

Флоренс заметила, как мужчина посмотрел на ее военную медаль, и его взгляд, казалось, сказал ей: «Вы одна из нас».

На самом деле он произнес совсем другое:

— Девятая платформа. Вы успеете на поезд в три двадцать. Это скорый поезд до Льюиса, там он разделится на два состава: первые вагоны дальше проследуют до Брайтона, а последние — до Гастингса. Вам нужно сесть в последние.

— Да, я знаю, — ответила Шор, — но благодарю вас за напоминание.

— Тогда с вас шесть шиллингов.

Сумочка уже лежала перед Флоренс на кассовом подоконнике, и она без промедления достала из кошелька нужную сумму. Ловко, несмотря на перчатки, Шор передала деньги, получив за них маленькие жесткие прямоугольники. Будучи осмотрительной особой, она спрятала обратный билет во внутренний карман сумки, а сегодняшний билет крепко зажала в руке.

Выйдя из вокзального вестибюля, Флоренс взглянула на станционные часы — до отхода поезда оставалось еще довольно много времени, но она понимала, что носильщик будет дрожать на платформе с ее багажом, и поэтому отказалась от мысли быстро заскочить на чашку чая в уютный вокзальный буфет. Открывшийся перед ней обширный и безлюдный перрон под навесом напоминал скорее ангар для аэропланов, чем для поездов. Суровый холод января давно изгнал из памяти веселье Рождества, не говоря уже о новизне наступившего второго десятилетия двадцатого века. Люди с таким нетерпением ждали послевоенную жизнь, но обнаружили только, что ничего уже не будет так, как раньше. Слишком многое изменилось, слишком много осталось горестных воспоминаний.

По крайней мере, ей предстояло недолгое путешествие, а когда она приедет, Роуз встретит ее обильным ужином… толстые куски хлеба, щедро намазанные маслом, нарезанные ломти приправленного медом окорока и стакан эля, за которым, вероятно, последуют нераспроданные сегодня в кафе пирожные, сдобренные домашним заварным кремом. После недели-другой у подруги Флоренс, как обычно, придется на дюйм распускать корсет. Странно, воспоминания о таких деликатесах — а это были вполне достоверные воспоминания, учитывая ее многочисленные визиты к Роуз — не раздразнили сейчас аппетит Шор. Сейчас ей хотелось лишь горячего сладкого чая, но она легко обойдется без такой мелочи. Ей приходилось переносить гораздо более серьезные лишения.

Она продолжила путь к поезду. Девятая платформа — вернее, девятая половина платформы — проходила вдоль дальней правой стороны вокзала, так что для выхода на нее следовало воспользоваться выходом на восьмую платформу. Величественно, но уверенно, словно «Лузитания», выходившая из Ливерпуля, Шор следовала дальше, когда ей показалось, что краем глаза она заметила знакомого человека. Флоренс невольно вздрогнула. Неужели он узнал, что она будет на этом вокзале? Худощавый, угловатый, потрепанный жизнью мужчина, он выглядел, как сомнительный спасательный плот на фоне ее океанского лайнера. Мужчина стоял к ней боком, низко надвинув шляпу, поэтому она усомнилась, что он заметил ее. Шор прибавила шагу, и сердце ее учащенно забилось. Но вот она увидела впереди своего носильщика, терпеливо стоявшего возле ее багажа, и успокоилась. Ей осталось только сесть в поезд, и меньше чем через двадцать минут она отправится к морю.

Перехватив взгляд носильщика, Флоренс быстро приблизилась к нему, слегка испугав этого паренька пристальным ответным взглядом. И все же, глядя на него, она чувствовала себя в большей безопасности. Он поскреб подбородок и стянул с головы фуражку. При виде его беспокойства в памяти Шор всплыло что-то неприятное. Она уже хотела выкинуть эти воспоминания из головы, когда на глаза ей попалась особа, стоявшая справа от носильщика: Мейбл.

— Мэм, простите, мэм, — хрипло прогудел парень, — эта дама хотела забрать ваш багаж, но я не знал, стоит ли… — Он умолк, не закончив фразу.

Мейбл шагнула к ней навстречу.

— Флоренс, дорогая. Он отказался принять у меня чаевые.

Ничего ей не ответив, Шор обратилась непосредственно к носильщику:

— Да, все правильно. Теперь вы свободны. Спасибо.

Она решительно вручила ему шиллинг, и парень удалился с выражением явного облегчения. После этого Флоренс повернулась к Мейбл:

— А ты что здесь делаешь?

— Разве так приветствуют старую подругу? — с улыбкой спросила та. — Я просто подумала, что смогу помочь тебе. Я же знаю, как ты привередлива в выборе места. И у тебя так много багажа, что одной тебе вряд ли удалось бы с ним справиться.

— Как ты видела, я наняла носильщика. И вполне могу справиться сама.

— Я понимаю. Но и моя помощь тебе не повредит. Оставайся пока здесь, а я проверю вагоны.

Как раз в это время к платформе подъехал поезд. Поскольку носильщик уже ушел, Флоренс осталась около багажа и смотрела, как Мейбл, открывая двери купе, заглядывает в оба вагона третьего класса. Вскоре она вернулась.

— Ну вот, теперь можно загружаться. Там еще никого нет, так что ты сможешь сесть где захочешь. Во втором вагоне, правда, уже сидит одна дама, у окна по ходу поезда. И она уже никуда не уйдет.

Флоренс хранила молчание. Годы сгладили черты ее лица, и понять его выражение было так же трудно, как прочесть эпитафию на древнем надгробии, едва заметную после многовекового противостояния дождям и ветрам. Мейбл подхватила большой чемодан, а потом и чемодан с документами из бордовой кожи с потертыми посветлевшими углами, много лет сопровождавший свою владелицу по дорогам Франции. Шор в это время уже держала темно-синий косметический баульчик, ключ от которого лежал в ее сумочке. Она получила этот подарок от тетушки, купившей его в одном из магазинов фирмы «Аспрей» на Бонд-стрит в те времена, когда еще царствовала королева Виктория.

В купе, выбранном Мейбл, действительно не было ни души, и его уже успели очистить от мусора, обычно оставляемого прибывшими пассажирами. Два мягких дивана располагались друг напротив друга, а в дальней стене находилась вторая дверь. Как только поезд тронется, никто больше не сможет подсесть к ней. Мейбл засунула первый большой чемодан под первое сиденье с правой стороны, по ходу поезда, а второй поставила на диван рядом с местом, где могла сесть подруга. Сняв шляпку, Флоренс положила ее рядом на вализу.

— Ты захватила что-нибудь почитать? — спросила Мейбл, подавшись вперед, чтобы заглянуть в сумочку приятельницы, которая, однако, резко оттеснила навязчивую помощницу. — Тебе пора усаживаться. До отправления осталось совсем мало времени.

По-прежнему молча Шор опустилась на место, выбранное для нее Мейбл. Оно находилось в дальнем углу, так что ее нелегко будет заметить с платформы. Пока еще не стемнело, но день выдался хмурым — цвет неба напоминал грязный мрамор пола вокзального вестибюля. Хорошо еще, что скоро начнут нагреваться трубы паропровода. В купе имелись и газовые лампы, но их зажгут только после Льюиса. В таком тусклом свете читать все-таки было можно, хотя и не слишком просто для женщины в возрасте Мейбл — ведь вчера ей стукнуло пятьдесят пять лет. Она давно решила уйти на пенсию после окончания этой войны и теперь, видимо, с нетерпением ждала грядущих праздных лет жизни.

Мейбл напряженно выпрямилась, словно хотела что-то сказать, когда ток воздуха за спиной заставил ее вздрогнуть. Дверь открылась, и в купе вошел молодой человек лет двадцати восьми или, может, тридцати. Его светло-коричневый твидовый костюм дополняла только шляпа. Флоренс не заметила никакого пальто, казалось бы, вполне уместного во время январского путешествия на побережье, хотя, возможно, через руку у этого пассажира и была перекинута какая-то более теплая одежда. Однако он явно путешествовал налегке, без багажа, не захватив с собой ни трости, ни даже зонта. Мужчина занял левый диванчик, сев возле окна, наискосок от Шор и против хода поезда.

Они услышали резкий свисток кондуктора — пятиминутное предупреждение.

Мейбл шагнула к двери, и молодой человек тут же поднялся.

— Позвольте мне, — любезно произнес он.

— Нет, спасибо, — ответила подруга Флоренс, — я и сама справлюсь.

Она потянула вниз окно за кожаную петлю, высунулась из него, чтобы повернуть ручку, и открыла дверь. Шор сидела неподвижно, не обращая ни малейшего внимания на своего попутчика; на коленях у нее лежала газета, а на носу поблескивали очки для чтения. Мейбл вышла из вагона, плотно закрыла дверь и, стоя на платформе, заглянула обратно в купе. Вскоре кондуктор дал сигнал к отправлению. Поезд тронулся, сначала медленно, а потом все быстрее, и в итоге к первому туннелю он уже набрал полную скорость. Это был последний раз, когда Флоренс Найтингейл Шор видели живой и здоровой.