Книга: Как убивали Бандеру
Назад: Сталин и его команда
Дальше: Усталость

С Натальей Фатеевой в графстве Кент

Ведь тридцать лет – почти что жизнь.
Залейся смехом мне в ответ,
Как будто мы еще кружим
На перекрестках графства Кент…

Октябрь 1964 года, седоватые здания старого Лондона, конечно же, графство Кент. Британская столица еще купалась в своем имперском величии, оставался нетронутым гордый Сити, туда еще не воткнули новые кварталы с театром Барбикэн, не воздвигли, безумцы, колесо обозрения London Eye почти рядом с могучим Биг-Беном (под стать нашим колесам в парке культуры и на ВДНХ), не перекинули в крематорий галерею «Модерн Тейт» и не усеяли город безвкусными стеклянными небоскребками. Еще встречались кебы с кучерами, из которых вытряхивались почтенные джентльмены в цилиндрах, серые клерки носили мышиного цвета котелки, в ресторанах типа знаменитого «Рица» служили отставные королевские гвардейцы (ныне там суетливые итальянцы), и невиданной редкостью было увидеть за столиком чернокожего с сигарой, пальцем подзывающего к себе бледнолицего официанта.
В этом загадочном городе, пропитанном дымом каминов и трубочного табака, овеянном добрым элем и вересковым Джоном Ячменное Зерно, я уже четвертый год трудился на благородной ниве разведки под личиной второго секретаря советского посольства. И грянул День! В суровую тягомотину будней ворвалась киноделегация во главе с кинематографическим начальником и великолепным режиссером Львом Кулиджановым в сопровождении двух кинозвезд – Нины Меньшиковой и Натальи Фатеевой. Лев Александрович, осанистый и благородный, оказался таким же фронтовиком, как и мой друг, советник по культуре Всеволод Софинский, так что вклиниться в делегацию было несложно. Церемония знакомства, обмен любезностями и прочее цирлих-манирлих, небольшой прием, мы предлагаем очаровательным актрисам осмотреть город – и через некоторое время мы уже в самом злачном заведении столицы Cafe de Paris, почти рядом со знаменитой Пикадилли. Ребята мы были шустрые и размашистые, на столике появились французское шампанское, а также бутылка шотландского виски с измерительными рисочками (цены на спиртное зашкаливали, как во всех подобных кабаках). На сцене дрыгали ножками, мой друг по русской привычке непрерывно подливал виски, не замечая буржуазных рисочек (англичане обычно не позволяли более 1–2 рисочек, мы же ухнули целую бутылку). Я временами посматривал на Наташу и даже что-то плел для поддержания общего счастья, но вдруг почувствовал, что таинственные флюиды сначала пощипывали, потом начали покалывать, и к концу ужина уже застряли в горящем сердце. Это было ново, такого в жизни еще не наблюдалось. Беседовали о разном – от Бисмарка до насморка, – к концу трапезы принесли счет, равный одной месячной зарплате, но я расплатился так небрежно, словно шиковал в этом заведении чуть ли не каждый день. Писать о красоте Натальи Фатеевой стыдно, это уже говорили и писали тысячи. Что это было? Обаяние, ведьмины чары? В любом случае капкан захлопнулся, моя бедная голова атрофировалась, и на следующий день мы уже метались на моей юркой «Форд» – газели по графству Кент (в него входит большая часть Лондона), благо жена уехала в Москву, отпустив козла в огороды. Сначала надлежало потрясти Наташу чудом архитектуры Кристофера Рена, собором Святого Павла, затрапезными улочками, где бродили Диккенс и Джек Потрошитель, ухоженными аллеями Гайд-парка, по которым скакали элегантные принцессы и герцогини, и ослепительным бурлеском Риджент-стрит и Пикадилли… Позднее я сложил свои страстные стансы:
Заиндевевшая в мехах,
Твоя чертовская улыбка,
И блеск огней, как Темза, зыбкий,
Застывший вдруг в твоих глазах.
Толпа с бокалами ревет,
Машина рвется влево, вправо,
Нам запеченного омара
Гаваец через зал несет.
Как жаль, что это не кино,
Что я не тот герой повеса,
Что нет той дымовой завесы,
Чтоб отделиться от всего!
Ты на меня глядишь в упор –
О, взгляд твой, синий и осенний!
Так крокодилы разговор
Ведут в игрушечном бассейне…

Да, именно туда, в гавайский ресторан «Бичкомер» в аристократическом районе Мэйфер вело нас, очарованных странников, провидение. Ресторан действительно потрясал своей необычностью: в вестибюле располагался мини-зоопарк, там среди лиан чирикали райские птички, ворчали тигрята, важно извивался удав и барахтались в прудике крокодилы. И разноцветные, подобно китайским фонарикам, симпатичные попугаи вокруг! Ну как тут без омара? Помните у Николая Гумилева? «Дело важное нам тут есть, / Без него целый день был пуст – / На террасе отеля сесть / И спросить печеный лангуст!»
И прибыл омар. Крокодилы смотрели друг на друга, пили шампанское «Вдова Клико», улыбались. Повеса – это не я, а мой соперник, английский шпик Джеймс Бонд из фильма «Голдфингер», однако о моей принадлежности к секретной службе Наташа могла только догадываться, поскольку большинство интеллигенции считало (и считает), что в посольствах служат одни шпионы. (Всю жизнь я представлялся сотрудником МИДа.) А у нас уже горели глаза и без омара. Далее события развивались пламенно и стремительно: на машине мы домчались до моего дома (недалеко от Гайд-парка, снимали на две семьи особнячок с гостиной внизу и тремя комнатами на втором этаже), на пути я профессионально проверялся на случай следования вездесущей английской наружки, было уже за полночь, по мягкому ковру мы осторожно ступили в дом, боясь потревожить спящих наверху соседей, шампанское пить не стали, уютно расположились на ковре… О, этот счастливый, пушистый ковер!
На следующий день делегация отбывала в Москву. Прощание в скромном отеле больше напоминало похороны – Наташа была безмолвно грустна, а я чувствовал себя как тень отца Гамлета, потерявшая голову. Утешала лишь подаренная Наташей фотография (такие фотооткрытки продавались во всех киосках Союзпечати) с загадочным автографом – «Лучшему водителю», если бы в Москве у меня имелась машина, я стал бы любимцем ГАИ и ездил на красный свет. Но тогда было не до шуток. Finita la comedia. Москва планировалась лишь через год, а что такое год в жизни кинозвезды? Прощай, любовь моя, навеки прощай! Ноябрьские праздники я провел в мрачной депрессии, правда, вскоре прибыла жена с маленьким сыном, и это, конечно, подняло мой угнетенный дух.
Но фортуна непредсказуема, и ей угодно было повернуться ко мне неожиданной стороной. В конце ноября ко мне подкатилась коварная английская контрразведка с вербовочным предложением (между прочим, когда я сидел меж двух непрезентабельных мужланов-вербовщиков, мелькнула мысль: а вдруг выложат компры? вдруг в гостиной в ковер вмонтированы прослушки и гляделки? Но обошлось). Английские домогательства я отверг и вскоре после обмена дипломатическими колкостями был объявлен персоной нон грата, подлежащей изгнанию из доброго старого Альбиона. В начале января 1965 года мы пересекли бурно рыдающий Ла-Манш, преодолели Восточную Европу и воссоединились с Отечеством.
В Москве уже на второй день я был у Наташи. Она уже развелась с актером Владимиром Басовым, но они еще не разъехались и проживали в двухкомнатной квартире на Мосфильмовской, правда, имели два отдельных телефонных аппарата. Басов бывал там редко и всегда вежливо подзывал Наташу к телефону, и наоборот. Скромная квартирка – это в наше время трудно представить мегазвезд без замка, виллы в Майами и яхты, бороздящей моря и океаны. Личное авто? Или с шофером? В то время это было крайней редкостью, и Наташа ездила на метро и такси. Всегда шагала быстро, частично чтобы избежать приставаний поклонников, которые возникали на каждом шагу, как фантомы. Первая наша встреча была отмечена радостью внезапности приезда и нежностью, свидания продолжались. Это было удивительно сладкое и горькое время, это поймет лишь тот, кто разрывался между двумя домами. Днем я – на работе, Наташа – на студии имени Горького, встречались вечером (моя жена, драматическая актриса, по вечерам играла в театре), в разных местах. Одно время – в комнатке друга-геолога у Ленинского проспекта, но вскоре уже весь двор знал, что тут бывает знаменитая Наталья Фатеева. Дома у Наташи тоже встречались, пару раз шли пешком через мост в ресторан «Юность», но и там доставали вездесущие поклонники. Хорошо еще, что в то время не существовали смартфоны и нагло не приставали с селфи! Январь, февраль, март, апрель… Никогда в жизни, ни до ни после, я не ощущал себя таким бумажным корабликом, без руля и без ветрил! Никакой воли – лишь вихри неумолимой страсти, лишь желание увидеть, обнять… Из маститого разведчика, порою волкодава, я превратился в жалкого кролика, я часами ожидал выхода Наташи из киностудии, я перехватывал ее в метро у Киевской, вся жизнь моя превратилась в поиск свиданий. Какое счастье было наблюдать, как она варит на кухне кофе, как внимательно следит, чтобы он не вылился из турки, как плотно сжимает губки и лицо становится озабоченным и серьезным. Расставаться было нестерпимо трудно, почти невозможно, ноги не слушались меня, и только в голове (если она была) требовательно призывал уйти повелительный сигнал. Каждый раз, когда в одиннадцать вечера я захлопывал дверь Наташиной квартиры, я словно отлетал в никуда, я уже рвался обратно, я чувствовал, как за дверью стучит ее сердце. Сарафанное радио работало вполне эффективно, вскоре дома начались осложнения. Буриданов осел между двумя охапками сена? Уходить из семьи я не хотел, я любил и жену, и сына, да и прекрасно отдавал себе отчет, что на моей карьере будет поставлена точка: на черта звезде Фатеевой роль домохозяйки в советской колонии за рубежом? Да и мне роль бархотки в доме кинодивы не светила, кроме того, известно, что мужья красавиц – это самоубийцы. Помните аргентинский фильм, где неразделенная любовь дипломата и Лолиты Торрес, поющей: «Песня спета или не допета, очевидно, нам не по пути»? Да, да, нам было не по пути! Но как с него свернуть, если как магнитом тянет обратно? Если бы я писал на Наташу профсоюзную характеристику (надеюсь, уже не придется), то начертал бы: властная, деловая, трудолюбивая, быстро влюбляется и так же быстро разочаровывается, тяги к красивой жизни не имеет, любит путешествовать, к спиртному и табаку равнодушна – в общем, прекрасная характеристика и для запуска в космос, и для рекомендации на должность директора больницы. Но какая к черту характеристика, если все гибнет, все разлетается на куски? Вот я и метался в этих рассыпающихся руинах. Причем на сверхзвуковых скоростях. Наташа была всецело поглощена работой, постоянно спешила, все делала быстро, наскоро готовила, чтобы перекусить (какие в ту пору рестораны?), об украинских борщах с салом, чесноком и пампушками можно было только мечтать. Домработницы у нее не было, стирала и гладила сама, мгновенно наводила марафет и переодевалась. Какое счастье, что в то время у нее не водились табуны любопытствующих кошек и котов – иначе я вышвыривал бы их за хвост из окна! О чем мы говорили? Вопрос к спринтеру. Да летели мы на крыльях – о чем тут, блин, говорить? Были, увы, и паузы. О политике не говорили, какая тут политика, туды ее в качель? Зато сейчас Наташа на переднем крае борьбы с правительством и нещадно мечет свои стрелы. Может, за искусство? Великая это радость – обсуждать в объятиях с красавицей беседу Хемингуэя и Фицджеральда в лионском отеле или читать наизусть Джойса! Не было этого, и не будет никогда, извините! Зато сейчас Наташа читает очень много, даже меня. Как-то вырвались на премьеру «Здравствуй, это я», весь фильм я проревновал к Джигарханяну, но после фильма домой сопровождал все же я. Кстати, о коллегах по кино и театру услышать что-либо от нее было крайне редко.
Наша любовь постепенно становилось бременем друг для друга. Не знаю, что думала обо всем этом Наташа и думала ли вообще. Роман продолжался в конвульсиях, порой мне мерещились ее страсти на стороне (мерещились ли? это ведь лучший способ выбить клин клином), помнится, вооружившись пистолетом Макарова, вместе с другом я на электричке мчался на дачу к родителям Ларисы Голубкиной, подруги Наташи, куда она приехала со своим приятелем. Наверное, я напоминал Отелло, зажатого в тиски ревности и преследовавшего неведомого соперника. Но дуэли не произошло, наоборот, мирно пили чай. В восемь утра наблюдал за ее подъездом: не выйдет ли оттуда подозрительный мужчина? (Вдруг вышел бы мой лучший друг?) Однажды поздно вечером ломился в дверь ее квартиры (там кто-то гужевался), но без успеха. (Вдруг вышел бы грозный амбал и спросил: «Ты кто такой?») Один раз нагрянул неожиданно и попал в общество Муслима Магомаева и Леночки Скирды (потом Пырьевой), Наташа держалась вполне лояльно, но отчужденно. О, лишь бы увидеть ее! Московский кинофестиваль 1965 года, мы с моим верным другом, мидовцем Володей Васильевым, прорываемся в гостиницу «Москва», штаб-квартиру фестиваля. Жуткая охрана, первые кордоны преодолеваем с помощью Володиного мидовского удостоверения, но у самого входа в ресторан бульдогообразный цербер преграждает путь: «Где ваш спецпропуск? Тут же сам американский посол Гарриман!» Я достаю свою кагэбэшную книжицу: «Кстати, о господине Гарримане…» «Так бы вы сразу и сказали!» Зеленый свет – и мы уже за столиком с блистательными Наташей и Ларисой, распивающих сногсшибательные коктейли.
Ведь тридцать лет – почти что жизнь.
Залейся смехом мне в ответ,
Как будто мы еще кружим
На перекрестках графства Кент.

Кружили, много кружили пешком по московским улицам и метро, и это было прекрасно. Но опустимся из сияющих небес в зловонные пучины Интернета, где четко записано, что мы с Наташей прожили несколько лет в гражданском браке. Гражданский муж? Ни разу у Наташи дома не ночевал. Вообще при слове «брак» у меня, страстотерпца, возникают странные ассоциации: «Милый, у тебя сегодня был стул?», «Дорогая, разогрей мне щи!», конечно же, кровать-аэродром с ортопедическим матрасом и балдахином, затасканные тапочки и ночной горшок. Грустный регулярный секс – именно с-е-к-с! – фу! как пилюля перед сном и утром натощак, невнятное «Милая, ты кончила?» – о боже, не хватает только родственников! Что же касается исчисления нашего шестимесячного «брака», то, если по гамбургскому счету исчислять их тоннами наших страданий (возможно, только моими), да еще, как в ядерной войне, один месяц считать за десять лет, то мы могли бы сыграть золотую свадьбу. Я люблю Интернет, но не выношу злобных человечков, которые вымещают свою зависть, свою несостоятельность на выдающихся людях нашего времени, и конечно же, дураков, но куда от них деться? К Наташе в Интернете масса претензий. Ну и что? У каждого человека своя судьба – и нечего совать длинный нос в чужие дела и бестактно публично обсуждать проблемы внука и его подселения в «огромную квартиру», непростые взаимоотношения членов семьи и, уж конечно, смену мужей и возникновения любовниц и любовников. «В чужом глазу соломинку ты ищешь, когда в своем не видишь и бревна!» – писал Пушкин. Наташу Интернет очень жалует, и понаписано там о ней столько тягомотины, что не разберутся ни Господь Бог, ни сатана! Фатеева очень редко появлялась на телевидении, прежде всего потому, что в то время эра телевидения только начиналась, а популярности у нее было в избытке и без телевидения. Одевались тогда почти одинаково, не помню на Наташе ни роскошной норки, ни панбархатного платья – впрочем, для меня она была хороша во всех нарядах. Она, как и все мы, ценила и умела беречь деньги, но общество тогда не было поражено блеском золотого тельца и из денег не делало культа. Не представляю в то время передач о наших кинозвездах с разборками их личной жизни и накопленной собственности, я очень бы удивился, если бы услышал, как в программе «Как стать миллионером?»: «Вы заработали 300 тысяч!» Нет, не заработали! Работа есть работа! Игра есть игра, и Германн в «Пиковой даме» играл в карты, а не трудился вместе со старой графиней, и не на работу бегал в казино Федор Достоевский. У вечно занятой Наташи не видел я бриллиантов на каждом пальце и в отягощенных серьгами ушках! Хотя возможно, что под паркетами ее скромной квартирки таились несметные сокровища в молочных бидонах. Мне кажется, такие программы, как «Давай поженимся», напрочь убивают любовь и больше похожи на базар. – Что наезжаешь на популярную программу, старый козел?! – шепчет мне внутренний голос. – Хочешь жениться на Фатеевой, будучи женатым? Вспомни, как бегал на танцы, чтобы познакомиться, порой получая там по харе от соперников? А как клянчил у друзей комнатку хотя бы на часок? – о, эта вечная проблема хаты! Как выискивал девушек на набережных Крыма и Кавказа, на городских пляжах! Как редки были вечера в институтах, где можно было законтачить девочку, как сложно было туда проникнуть! Познакомиться – это большая проблема, не говоря уж о женитьбе. Так что не надо ханжить, дай бог, чтобы хоть некоторым телевидение помогло найти вторую половину, а ты, старче, выключи ящик и опрокинь свой стакан! А о том, что одни деньги не приносят ни покоя, ни счастья, нам уши прожужжали еще классики… Но я все равно возмущаюсь, я сотрясаю воздух, я не выношу публичные показухи и разборки. – Ты не выносишь, а народ их любит – поучает меня проклятый внутренний голос. – Ты что, хочешь, чтобы, измотавшись на работе и на транспорте, человек раскрывал Рильке или слушал Шенберга? Чего ты требуешь от народа, пережившего революции, войны, дефицит, бесконечные малые и большие репрессии? – Я затыкаюсь, народ – это святое…
На самом деле меня больше волнует место наших кинозвезд, включая Наталью Фатееву, в мировом кино. Все охают, когда на экране Лорен, Тейлор, Монро, Бардо, но чем они лучше Орловой, Серовой, Самойловой, Быстрицкой и многих других? Да ничем, просто долгое время мы жили при железном занавесе, и все на Западе казалось сказкой. Да и наша культура отлична от западной, большинство любят душевное, чуть слезливое, хотя некоторым достаточно голых попок и завываний. Если честно, артисты – самая нежная, самая обаятельная профессия, не случайно их часто сравнивают с детьми. Они жаждут славы, они летят в ее обманчивые костры огромной массой и сгорают в беспощадном огне, лишь очень немногие достигают вершин, становятся узнаваемы и раздают автографы толпам поклонников. У большинства – утренние репетиции, возня на кухне, семейные заботы, дети, нехватка денег, вымотанность после спектакля или съемок, подработки на стороне, на елках, в клубах, на корпоративах, на концертных выездах в провинцию и пр. Большинство с годами постепенно уходят в обоз… многие терпят горькое разочарование. Мы стареем вместе с артистами, они – спутники нашей жизни, когда они умирают, нам кажется, что ушла и часть нашей души.
…Мы расставались и не в силах были расстаться. Мой бросок на уик-энд: Москва – Коктебель, там в известном всем приюте литераторов и артистов у Волошина отдыхала Наташа с сыном. Летел, добирался на такси, прибыл поздно вечером, Наташи в корпусе не оказалось, я нервно дожидался ее. И дождался, счастливец! Маленький Володя спал (нет, не орал: выгони этого мерзкого дядьку!), Наташа приняла меня вполне радостно. Но я спешил обратно в столицу, общались мы недолго, разок удалось окунуться в море, артистический пляж созерцал нас со сдержанным любопытством – хороший повод для светских пересудов. Горькое окончательное прощание имело место чуть позже в ресторане сада «Эрмитаж». Уже навсегда, какое это бесконечное и тупое слово – «навсегда»! – на наших глазах блестели слезы. И прощай, навек прощай, крутится карусель жизни, пока не остановилась, крутится и крутится шарф голубой, годы превращаются в века и тут же – в мгновенья.
И вот летом 1996 года неожиданный подарок судьбы – и я оказался на кинофестивале «Кинотавр» в Сочи. Курорт еще не пережил всех потрясений 90-х, пляжи пустовали, море не нагрелось, и лишь отдельные смельчаки бороздили воды, уже возникли самодельные шалманчики с мангалом. В гостинице «Жемчужина» я случайно столкнулся с Наташей. Мы опешили, мы удивились, мы обрадовались, мы даже коснулись друг друга щеками, мы вышли к морю. Нам было когда-то по тридцать лет, и увиделись через тридцать. Как живешь? как дела? как здоровье? и прочие банальности. Мы изменились, и весьма. Я, дважды разведенный и счастливо женатый, ушедший в отставку в 1980 году, занимался журналистикой и литературой, о чем мечтал всю жизнь. Наташа тоже разводилась (на особом учете прогрессивной общественности ее возлюбленные), выглядела великолепно и, в отличие от многих пьющих и гулящих, каждое утро совершала чемпионские заплывы в холодных водах.
Так мы и смотрели друг на друга, уже совершенно чужие, словно с разных планет, – легкое любопытство, легкая симпатия, все очень легкое – и только. Серое безмолвное море, визг голодных чаек, сквозной, продувающий ветер, солнце светило надменно и холодно. Все прошло, да что там прошло – пролетело, промелькнуло, промчалось со свистом, как и вся жизнь, все унеслось в грохочущую пропасть времени. Одна надежда, что когда-нибудь в далеком графстве Кент поставят памятник с двумя человечками, пронзенными нежными стрелами Амура.
Назад: Сталин и его команда
Дальше: Усталость