Глава 5
Эвин сидел под деревом, натягивал новую тетиву взамен истрепавшейся старой, когда услышал это. С недалекой опушки доносились голоса. Три голоса: два мужских – грубых, сладострастно взлаивающих. И женский, отчаянный, надтреснуто-безнадежный. Похоже было, что трое на опушке жестоко бранились, а то и дрались… Эвин услышал эту перебранку издалека. Уж очень она резко дисгармонировала с обычными лесными ладными перепевами, которые он приноровился понимать так же ясно, как людскую речь.
Уже второй год Эвин жил в лесу с Дедушкой. Он не просто сдружился со стариком, он практически сроднился с ним. И, конечно, многому от него научился. Несмотря на малый возраст (ему шел уже девятый год), он мог сутками бродить один по Дедушкиному лесу, ничего не боясь и ни в чем не испытывая неудобств.
А старик все реже и реже составлял ему компанию. Какая-то хворь точила Дедушку последние полгода: он почти ничего не ел, только пил воду, мало и неохотно говорил… А то вдруг случались с ним странные припадки: он вдруг застывал на одном месте, раскинув руки ладонями вверх, подняв застывшие глаза к небу – и стоял так сутки, а то и больше. Неподвижный и безмолвный, он очень походил на сухое древнее дерево с двумя сохранившимися ветвями, и на голову ему, в косматую неизменную шапку, садились птицы, как в гнездо.
В общем, скверное что-то творилось со стариком. Эвин, конечно, спрашивал: что, мол, такое? Как называется эта болезнь? Какое лекарство от нее есть?
– Какое лекарство может быть от старости? – пожимал плечами отошедший от очередного припадка Дедушка. – Разве что только смерть…
– А ты… очень старый? – спрашивал Эвин, пытаясь детским своим умом постигнуть истинный смысл этих далеких слов «старость», «смерть».
– Очень.
– Сколько тебе лет, сто?
– Больше, – не задумываясь, отвечал Дедушка.
– Полтораста?
– Больше…
– Ну сколько же? – недоумевал Эвин по поводу, как это так – не знать, сколько тебе лет. – Двести?
– Не помню, юный господин. Как раз после двухсот я считать перестал. Надоело.
– А разве люди по столько лет живут?
– Нет, не живут.
– Так ты, что же, получается, не человек?
– А ты, юный господин, кого перед собой видишь? Белку? Жука-светляка? Или головастика озерного?
– Не… Тебя. Человека.
– Ну, значит, я и есть тот, кого во мне видят – человек.
– Но ведь люди по полтораста лет не живут?
– Знамо дело, не живут.
– То есть выходит, ты все-таки не человек?
– Выходит, что не человек…
– Да кто же тогда?
– А кого ты перед собой видишь, юный господин?
– Тьфу ты, опять снова-здорово! Я вижу… Постой… А сам себя ты кем видишь?
– А вот это ты в точку спросил. Только дело в том, юный господин, что такое сплошь и рядом бывает: мы себя видим одними, а окружающие – совсем другими. Оттого и не понимаем друг друга…
Серьезно Дедушка говорил в тот момент или намеренно запутывал, Эвин тогда так и не смог понять. Но он четко знал одно: старик никогда зря языком не треплет. Даже если и скажет какую-нибудь очевидную нелепицу, все равно спустя какое-то время становится понятно, что он имел в виду.
Эти последние полгода Эвин с грустью вспоминал дни, когда старик был в силе, часто смеялся, беспрестанно рассказывал, объяснял и обучал, раскрывая мир перед ним, как освобождают цветок от лепестков до самой сокровенной сердцевины… И нередко мальчику казалось, что его настоящая жизнь – вот она, здесь, она только началась в Дедушкином лесу, а то, что было раньше – было словно как и не по правде, было только подготовкой к настоящей жизни.
…Как и было условлено, через два месяца в лесу они снова встретились с Симом на том самом хуторе, где Эвин провел свою последнюю ночевку под деревянной крышей, на кровати с соломенным матрасом. Сим за время разлуки заметно отъелся, залоснился (все-таки дядюшка Альва на лечение племянника выделил хорошие деньги). И сидел парень теперь за столом не на гостевом месте, а на семейном, рядом с дочкой хозяина хутора.
Сим откровенно расстроился, что вольготное бездельное времяпрепровождение закончилось и нужно возвращаться в Утреннюю Звезду. Но Эвин его успокоил, сообщив, что Красного леса покидать не собирается. Сошлись на том, что пошлют дядюшке Альве весточку: мол, Эвин Сторм просит позволения задержаться, потому что не вполне еще оправился от душевной хандры. Так и сделали. Ответ пришел через пять дней: дядюшка милостиво разрешил Эвину оставаться в лесу столько, сколько понадобится для полного выздоровления. Мальчику было, конечно, неловко обманывать дядюшку, но он успешно убедил себя, что еще немного подышать воздухом леса краснодубов не помешает. Пусть он сейчас отлично себя чувствует, а если недуг вернется?..
– Смотрите, ваше сиятельство!.. – шутливо погрозил ему пальцем на прощание повеселевший Сим (дядя передал с посыльным еще один кошель с монетами). – Не одичайте там, в глуши-то…
…Конечно, даже и речи не могло быть о том, чтобы Эвин «одичал», как выразился Сим! Помимо всего прочего, старик обучал мальчика грамоте, счету, а с особенным увлечением и энтузиазмом – истории. Некоторые события из прошлого Империи, Арвендейла, Крадрекрама, Эллосиила он подавал с такими подробностями, что можно было подумать, будто он сам был свидетелем этим событиям. А вот о своем собственном прошлом старик почему-то не рассказывал никогда и ничего… «Это неинтересно даже мне самому, – говорил он в ответ на приставания Эвина. – Значит, тем более не будет интересно кому-нибудь еще…» Учил он мальчика понемногу еще и магии, магии целительства, поскольку никакой другой не владел. Кроме того, мальчик со стариком время от времени покидали лес, навещая окрестные поселения, – к старику то и дело посылали с просьбами помочь захворавшему крестьянину или занемогшей скотине. Местные жители быстро привыкли к тому, что теперь Дедушку сопровождает Эвин, а неместные пучили глаза, когда малолетнему мальчонке с нечесаными отросшими белобрысыми волосами, в волчьей куртке, с самодельным луком за спиной деревенские мужики и бабы кланялись в ноги и называли «ваше сиятельство». А Дедушка всякий раз, когда им за пределами леса встречался незнакомец, торжественно объявлял имя Эвина, его дворянский титул и род, к которому он принадлежит. И следил за тем, чтобы и незнакомец, и сам мальчик вели себя при встрече подобающим образом.
«Никогда не следует забывать о том, кто ты есть, – говорил он мальчику. И нередко добавлял, как бы не для него, а для себя. – Если тебе посчастливилось быть хоть кем-то…»
С опушки доносились голоса. Мужские – будто хриплыми хищными ястребами метались вокруг жалобного женского, терзали и рвали его на отдельные отрывистые вскрики. Мужские голоса были незнакомы, а женский Эвин узнал сразу…
Мальчик быстро и неслышно скользнул под кустарник, густо сковывавший пространство между редкими на краю леса деревьями.
То, что увидел Эвин, заставило жарко вспыхнуть его лицо.
Двое лохматых, бородатых оборванцев – один жилистый, верткий с узкими злыми глазами, другой костлявый, долговязый с каким-то несуразно плоским лицом, на котором чужеродным наростом смотрелась бесформенная шишка носа, – валяли по траве истрепанную женщину, Мэйди, жену кузнеца из близлежащей деревни; пинали, рявкали, драли волосы, явно наслаждаясь ее беспомощностью и страхом. Не спешили переходить к, собственно, делу… А к какому именно делу, какая участь была уготована несчастной – насчет этого Эвин, несмотря на свое малолетство, не сомневался. Он много всяких-разных разговоров наслушался по деревням… Да и Дедушка не смущался откровенно отвечать на те вопросы, которые иногда осмеливался задавать ему мальчик.
Эвин инстинктивно потянулся за луком. И только теперь понял, что забыл свое оружие впопыхах там, где застали его крики с опушки. Нож? И нож, которым мальчик подравнивал новую тетиву, остался торчать из земли рядом с луком. Только колчан со стрелами болтался у мальчика за спиной – и больше никакого оружия при нем не было.
– Дедушка! – мысленно простонал Эвин.
Да что дедушка? Старик далеко в лесной чаще, до него отсюда ходу – несколько часов. Кричи не кричи – он не услышит…
– Кричи-кричи! – отозвался эхом его мыслей один из оборванцев, обращаясь, конечно, не к мальчику, которого не мог видеть, а к испускавшей истошные полувизги-полурыдания Мэйди. – Никто тебя тут не услышит…
Эвин вытащил из колчана стрелу. Все-таки какое-никакое, а оружие.
А носатый бродяга тем временем поднял женщину с земли, заломив ей руки за спину.
– А ну-ка, ну-ка, покажи, чем богата! – с хлюпаньем втянул слюну жилистый, прыгнул к Мэйди вплотную и рванул на ней сорочку.
С треском разошлась ткань, крупные розовые груди колыхнулись в прорехе, и злые глаза жилистого сузились еще сильнее.
Эвин Сторм, сын Адама Сторма из рода Стальных Орлов, понял, что медлить больше нельзя.
Он шагнул вперед, громким воплем отвлекая на себя оборванцев.
– О, – удивился безо всякого страха жилистый. – Это что еще за волчонок?
– Гы!.. – нелепо распялил в бороде мокрый рот носатый. – Мальчонка…
Жутковатая ласковость звучала в его голосе.
Мэйди узнала Эвина.
– Ваше сиятельство! – завопила она. – Спасите, ваше сиятельство!..
– Сиятельство? – еще больше удивился жилистый. – Ты что, милая, совсем умом тронулась?
Носатый швырнул Мэйди на землю.
– Ну тебя, толстомясая! Я с сиятельством потолкую… Мальчонка, брось свою палочку… У меня для тебя другая есть…
Вытянув руки, он пошел на Эвина. Мальчик прыгнул влево и тут же вправо, вынуждая оборванца остановиться, чтобы определиться с направлением – и внезапно скакнул на него, вытянув перед собой руку с крепко зажатой в ней стрелой.
Стальной отточенный наконечник клюнул носатого в живот. Бродяга ойкнул и с изумлением уставился на красное пятнышко на своей изодранной рубахе. Словно не веря, что этакий малец сумел достать его.
– Ах ты, мелкий… – поразился он, сунулся было опять к мальчику и снова получил весьма ощутимый укол – на этот раз в бедро.
– Ну, сучонок… – взвизгнул носатый, попытавшись выхватить у Эвина стрелу, но через секунду отскочил, сжимая левой рукой изрядно оцарапанную правую.
– Отойди, дурак! – гаркнул на него жилистый. – Пока из тебя решето не сделали! – и поднял из травы увесистую дубинку.
И пошел на Эвина, размеренно и неторопливо пошел, зорко и настороженно следя за его движениями, как бы сознавая в нем серьезного противника.
– Бегите, ваше сиятельство! – крикнула с земли Мэйди, точно это не она умоляла только что о помощи. – Бегите в лес!
Жилистый бродяга, проходя мимо, не глядя пнул ее ногой в живот, и женщина задохнулась в хрипе.
Мальчик растерялся. Попятился назад. Боковым зрением он углядел злорадно ощерившегося носатого и отпрыгнул от него в сторону, чтобы иметь возможность следить за обоими врагами.
Что делать дальше, он не знал. Бежать в лес, как советовала Мэйди? Он, безусловно, сумеет там спрятаться, но что тогда эти ублюдки сделают с женщиной?
И тут что-то заставило Эвина оглянуться. Он понимал, что этого делать ну никак нельзя, но удержаться не смог.
За его спиной куст, росший на границе леса и поля, заколыхался, вытянувшись и сузившись до приблизительных очертаний человеческого тела. Округлилась сверху голова, два листа на ней потемнели провалами глаз, искривился разрез рта – и через мгновение от куста отделилась вполне живая фигура.
– Дедушка! – изумленно хрипнула с земли Мэйди.
Оборванцы опешили, разинув рты. Остановились.
Старик, поправив всегдашнюю свою шапку, спокойно шагнул к Эвину, отнял у него стрелу, а самого мальчика пихнул себе за спину.
– Ты еще откуда взялся, хрыч? – заревел жилистый, бросаясь на Дедушку.
Тот, не шелохнувшись, подпустил его почти вплотную и уклонившись чуть вбок, коротко и точно ткнул стрелой в глаз. Жилистый выронил дубину, которой уже начал замахиваться, взвыл и заплясал на месте. Между пальцами его, пришлепнувшими уязвленную глазницу, брызнула кровь. Не сходя с места, Дедушка снова махнул стрелой. Носатый с криком прянул назад, упал, взбрыкнув ногами… Впрочем, по-прежнему называть его носатым было бы уже неправильно. Несуразная шишка его носа, кувыркаясь и фонтанируя кровью, отлетела в траву.
Все это заняло не больше одной секунды.
– Как ты здесь оказался? – ахнул Эвин.
– Услышал тебя и пришел, – ответил Дедушка. Голос его звучал глухо, болезненно. Он щурился на ярком солнце. Эвин прямо-таки физически почувствовал, как старика тянет обратно в пряную лесную прохладу.
Мэйди поспешно поднялась, с ненавистью лягнула все еще приплясывавшего с воем жилистого оборванца и со всех ног кинулась в сторону деревни.
– Я и не думал, что ты умеешь так сражаться! – восхищенно воскликнул Эвин, когда они вернулись в лес. – Почему ты никогда не учил меня этому?
– Разве не учил? – неслышно шагая между деревьями, Дедушка постепенно становился таким, как раньше, все заметнее оживал. Может, короткая схватка разогнала его кровь, пригасила – хотя бы на время – неизлечимую болезнь. – Разве не учил? Я ведь второй год твержу тебе: в мире нет мелочей. Когда научишься по малому определять большое, тогда тебе любое мастерство станет под силу – воинское в том числе. Человек не способен произвести и крохотного движения без подготовки, он обязательно так или иначе сгруппирует тело перед тем, как что-либо сделать – будь он даже самым что ни на есть опытным бойцом. Сгруппирует тело и тем самым известит тебя о том, что намерен предпринять. А у менее опытных намерения можно легко прочитать по выражению лица, по движению глаз – куда и каким образом он собирается бить… А если знаешь следующий шаг противника, то вовсе не трудно этот шаг предупредить…
– Но все равно! Мы никогда не упражнялись именно в воинском искусстве! Научишь меня, а? Научишь?
– Вряд ли я успею, – безо всякого сожаления и безо всякой горечи констатировал старик. – Мне ведь совсем немного осталось.
Мальчик осекся.
– Все-таки они слишком легко отделались, эти ублюдки, – проворчал он. – Надо было их порешить прямо там. Они… они такое чуть не сотворили! С Мэйди… И со мной… – тише добавил он. – Зачем таким злодеям жить? Ты их пощадил, а они скоро, не ровен час, опять поймают кого-нибудь!..
– Они всего лишь люди, – ответил Дедушка. – А среди людей нет ни настоящих злодеев, ни настоящих праведников. Любой человеческий поступок в большей степени определяется обстоятельствами. Поэтому вчерашний злодей назавтра вполне может совершить доброе деяние. А вчерашний праведник вдруг соблазнится на зло. Люди…
– Как это? – не понял Эвин, которому показалось, что старик говорит о человеческом роде как-то отстраненно, будто сам к нему и не принадлежит.
– Ну смотри… Высокие и Могучие – истинно Светлые расы, близкие к природе, которая естественно созидательна. Темные расы – орки, тролли и прочие – представляют разрушительное начало. А посередине Светлых и Темных – люди, в которых может сочетаться и то, и другое; у людей есть право выбора, в какую сторону склониться. И этим они подобны богам. Теперь понял?
– Не очень, – искренне ответил мальчик.
– Тогда постарайся запомнить. А поймешь позже, когда поумнеешь…
Эвин хотел было попросить, чтобы старик объяснил ему еще раз, как-нибудь попроще, но вдруг ахнул и остановился. Ему только сейчас пришло в голову то, что должно было прийти в первую очередь.
– Ты ведь говорил, что не знаешь никакой магии, кроме магии целительства? А сам… Услышал мои мысли за много-много шагов! И сумел перенестись ко мне мгновенно! Вот бы мне так уметь! Представить только: захотел я – и р-раз! Уже в Утренней Звезде. Захотел – и р-раз! Опять в Красном лесу.
– Ну вряд ли, – улыбнулся Дедушка. – Это работает только в пределах леса.
– А почему ты раньше ничего подобного не показывал?
– Не было в том нужды, вот и не показывал.
– И то неплохо, что в пределах леса! – не утратил воодушевления мальчик. – Можно за секунду от одной опушки до другой скакать! Захотел – и р-раз!.. Научишь, а?
– Нет… – покачал своей шапкой старик. – Не получится. Этой магии невозможно научить. Это врожденный магический талант. Я родился с ним.
– Я урожденный дворянин! – обиженно воскликнул Эвин. – У каждого дворянина есть талант к магии!
– Ну, допустим, это не совсем так. Талант к магии определяется чистотой крови, верно? А что такое чистая кровь?
На это мальчик не знал ответа.
– Истинно чистая кровь – понятия времен Прародителей. А с тех пор много воды утекло… И крови. Многое перемешалось. Разве не бывает такого, что у отпрыска славного и древнего рода совсем нет способностей к магии?
– Бывает, да…
– Разве редко встретишь магический талант у простолюдина?
– Не редко… Но и не так, чтобы уж часто!
– Вот тебе и весь сказ. Но – возвращаясь к твоей просьбе – боюсь, ты все-таки меня не вполне правильно понял… Этот мой магический талант не из тех, что даруется человеческой расе.
– Как это? – когда смысл сказанного дошел до Эвина, мальчик так удивился, что застыл на месте.
И Дедушка тоже остановился. Было видно по его лицу, что он колеблется. Впрочем, колебался он недолго. Через несколько секунд глаза его устало моргнули, а рот покривился в невеселой усмешке.
– Все равно уж… – выговорил он. – Недолго осталось… Видишь ли, юный господин, я – не человек. Вернее, не совсем человек. Наполовину человек.
– А наполовину… – прошептал Эвин, – кто?
И тут случилось то, чего не случалось никогда за все то время, пока они были знакомы. Дедушка снял свою шапку. А под шапкой обнаружилась белая, давно не видавшая солнца плешь. И ту плешь окружал венчик нежно-зеленых волос. И торчали из этого венчика удлиненные уши с заостренными кончиками.
– Эльф… – выдохнул Эвин.
– Эльф-полукровка, – уточнил Дедушка. И многолетняя затаенная горечь плеснула-пролилась из этих слов. – Ты знаешь, что это значит? Не человек и не эльф. Никто. Ты знаешь, кто такой – никто, юный господин? Никто – тот, у кого нет своего места. Тот, кого никогда не примут ни те, ни другие. Тот, кто всегда и для всех будет чужаком.
– А как найти свое место? – спросил мальчик.
– Ты сразу поймешь, когда найдешь его. Если гордишься тем, что делаешь, если совесть твоя спокойна, если понимаешь, что твои усилия не напрасны и жизнь твоя не зря, только по-настоящему понимаешь, а не успокаиваешь себя, – значит, ты на своем месте.
Эвин очнулся от дремоты еще до того, как открылась дверь в его комнату… в его бывшую то есть комнату – в коридоре зашелестели мелкие и легкие шаги. Когда открылась дверь, качнув сквозняком непрозрачный полог балдахина, сна у него уже не было ни в одном глазу.
Юноша инстинктивно нащупал ладонью рукоять лежащего рядом меча, с которым – по традиции Полуночных Егерей – не принято было расставаться ни при каких обстоятельствах; как и с полудюжиной магических амулетов, традиционно укрепляемых шнурками на левом запястье. Впрочем, юноша уже понял, опасность ему не грозит. Шаги не были крадущимися, а через секунду по комнате заплясал, то удаляясь, то приближаясь, воркующий голосок: пришелец… точнее, пришелица – беспечно напевала какую-то песенку. Даже пританцовывая при этом, о чем можно было судить по характерной ритмичной поступи. Эвин осторожно потянул ноздрями… Аромат благовоний, тот самый аромат, который пропитывал все вокруг, стал сильнее и как-то… свежее – и заметно примешивался к нему теперь запах женского тела. Звонко цвиркнуло огниво, раз, другой – за пологом балдахина засветилось расплывчато теплое пятно зажженного светильника… В общем, сомнений не было: новая хозяйка явилась в свои покои.
Эвин озадаченно молчал, не шевелился, спрятанный пологом балдахина, не зная, что ему делать. Хладнокровный, неустрашимый, умелый в бою и с чудовищем, и с лихим человеком, он не имел ни малейшего понятия, как правильно вести себя с представительницей противоположного пола. Так уж складывалась его жизнь, что тесно общаться ему приходилось преимущественно с мужчинами: сначала Красный лес, затем казармы Полуночных Егерей, потом ближние пределы Тухлой Топи и, наконец, глухие закоулки графства Утренней Звезды, где чаще всего обнаруживались подлежащие уничтожению Темные твари… Нет, конечно, ему случалось разговаривать с женщинами и девушками, он даже – ловя на себе заинтересованный взгляд какой-нибудь деревенской прелестницы – догадывался о том, что привлекателен для них, но никогда дело не заходило дальше мимолетного разговора. Его не-искушенность в этой стороне жизни стала одной из тем для шуток среди братьев-Егерей. Даже командор Крэйг иногда высказывался, поглаживая пышную свою бороду: «Мой отец еще говаривал: во всем надо и толк знать, и меру… За каждой юбкой бегать – недостойно и неразумно, ибо чем больше похоть свою чешешь, тем сильнее она зудит. Но и совсем-то без женщин обходиться тоже нельзя, неправильно это. Человеку плодиться и размножаться завещано. У него, например, у отца-то моего, к твоему возрасту уже двое сыновей было… Разве мало веселых домов в округе? Сходил бы, ничего тут постыдного нет…»
В этот момент обыкновенно инициативу подхватывал или Мюр, или Манго, или Гаг:
– А ежели нормальных баб пока боишься, вона – телушка молодая пасется, пошли, я тебя поучу, что куда пихать… А ты потренируешься!
– Пусть лучше на зазнобе твоей потренируется… как ее?.. которую ты в прошлый раз в стогу мял. У нее вымя-то побольше, чем у этой телушки. Я бы и сам, честно сказать, с такой потренировался!
– Да не, братья, ничего вы не понимаете! Нашему сиятельству-то: что деревенская баба, что шлюха из веселого дома, что корова – все одно. Не под стать виконту немытое вымя тискать. Ему, видно, благородную леди подавай!
– Ну-ка, придержали языки, жеребцы! – всегда обрывал развеселившихся Егерей командор. – А то враз укорочу их сейчас. А ты, Эвин, этих дураков не слушай. А, правда, как-нибудь навести веселый дом. Только не забывай: перед серьезной битвой надобно воздерживаться от любовных утех, чтобы мана, необходимая для боевых заклинаний, попусту не тратилась…
Воркующее пение стало приближаться, но не прямо, а словно скользя кругами – новая хозяйка покоев Эвина явно пребывала в чудеснейшем расположении духа, раз не могла двигаться иначе, чем в танце. За пару шагов до кровати женщина остановилась. Пение наконец смолкло, сменившись неторопливым шорохом снимаемой одежды. «Она ведь готовится ко сну!» – запоздало догадался юноша.
Положение его было отчаянным. Следовало сразу дать о себе знать, как только она вошла в комнату. А теперь даже представить страшно, какой визг поднимет эта особа, обнаружив в своей постели совершенно постороннего ей мужчину, притом в запыленной и порядочно истрепанной одежде, в кожаном ратном нагруднике да еще и с мечом в руках. И что она вообще здесь делает? Дядюшка Альва же ясно сказал: Эвин может оставаться в своих покоях столько, сколько ему заблагорассудится…
Полог балдахина распахнулся. И перед юношей предстала девица, конечно, абсолютно голая, молодая, пухлая, розовая; из-за крутого зада и сильно выдающихся вперед остроконечных грудей удивительно напоминающая голубицу.
– Не бойтесь!.. – выпалил Эвин, заранее жмурясь в предвкушении пронзительнейшего вопля.
Но вопля не последовало.
– Ой… – очень ненатурально поразилась девица. – Какая неожиданность! Кто вы, милорд?
Эвин поднялся и сел, неловко подтянув колени к груди. Вряд ли в такой одежде с первого взгляда в нем можно было опознать «милорда». К тому же никакого удивления, а тем более страха, в круглых и темных, как черешни, глазах девицы юноше разглядеть не удалось. Она явно прекрасно знала, кто он такой; более того, с самого начала прекрасно знала и о том, что застанет его здесь.
– Леди?.. – вопросительно начал Эвин.
– Леди Гризель, милорд, – не делая никаких попыток прикрыться, жеманно сообщила девица. – Я фрейлина виконтессы Сенги, – доложилась она, без тени смущения усаживаясь на край кровати и поправляя волосы, словно перед ней был не мужчина, а зеркало. – Ее сиятельство была так добра, что разрешила мне занять эту комнату…
– Ее сиятельство разве не знает, кому принадлежит эта комната? – спросил юноша, изо всех сил стараясь не смотреть на обнаженные груди, покачивающиеся прямо перед его глазами.
– Конечно, знает, милорд! Все знают, милорд… Но вы ведь не появлялись здесь уже почти три месяца, поэтому ее сиятельство, видно, и решила, что вы намерены сменить апартаменты, милорд.
«Врет, – уверенно определил Эвин. – Узнаю свою милую сестрицу Сенгу… Когда-то подкладывала мне лягушку в чашу с водой, теперь вот девку в постель. С одной лишь целью – выставить на посмешище… Не любит она нас, сыновей Адама Сторма. Да и есть за что. Не забыла еще те прилюдные оплеухи накануне Кровавой Субботы…»
– Не судите строго ее сиятельство, милорд, – тараторила тем временем леди Гризель, пододвигаясь к юноше все ближе. – У нее столько забот, столько забот! Ведь завтра такой важный день для всех нас!
– А вы и не знали, что ваша комната… то есть еще моя комната – сегодня занята?
Но леди Гризель вместо ответа прыснула звонким смехом, прикрыв ладошкой пухлые губы:
– Какая я глупая! – отсмеявшись, проговорила она. – Я от неожиданности совсем забыла, в каком виде перед вами, милорд… Простите меня, милорд, я ведь не обидела вас ничем?.. – фрейлина забралась в постель уже с ногами, приблизилась к юноше вплотную, прижавшись пухлой грудью к его коленям, понизила голос до интимного шепота. – Знаете, милорд, при дворе есть такие… нехорошие люди… Которые болтают про вас всякие гадости… Мол, вы совсем не интересуетесь девушками, предпочитая им общество себе подобных… А я не верю! Никогда не верила! На вас как только посмотришь – никаких сомнений нет: настоящий мужчина!
– Д-да… – выговорил Эвин, чувствуя через одежду волнующее живое тепло. Все возможные вопросы вылетели из его головы, и чтобы хоть немного прийти в себя, он попытался отвести взгляд в сторону, но оказалось, что и это невозможно – черешневые глаза леди Гризель не отпускали его.
– Настоящего мужчину сразу видно! – продолжала ворковать фрейлина, и руки ее, как две ласкающиеся змеи, поползли по его бедрам. – А правду говорят, милорд Эвин, что сэр Альва – после того как вы откажетесь от престола Утренней Звезды – дарует вам любой замок графства, какой вы только пожелаете?
– Правда…
Тут леди Гризель внезапно отстранилась. Юноша получил возможность вздохнуть свободнее, но фрейлина и не думала отпускать его. Она деловито принялась стаскивать с него сапоги, и снова Эвин не нашел в себе решимости сопротивляться.
– Каждому замку нужна хозяйка, – ловко управившись с сапогами, фрейлина взялась за штаны. – Я, милорд, вовсе не претендую на ее место, но… Как это расстегивается? Ага, вот… Но ведь настоящий мужчина никогда не удовлетворится одной женщиной. Настоящий мужчина – если он, конечно, настоящий – должен иметь столько женщин, сколько может себе позволить… Вы ведь не забудете про леди Гризель, милорд, когда придет время?
«Да что же это такое? – изумился своей беспомощности Эвин. – Какая-то магия… Представляю, как завтра будет потешаться весь двор: мол, вперся сдуру к первой попавшейся фрейлине, занял ее постель, будто свою…»
– Поднимите руки, милорд! – ожег его лицо влажный шепот леди Гризель. – Где завязки у вашего панциря?.. Все, нашла…
«А, с другой стороны, если я сейчас сбегу, потешаться будут стократно…»
Эта мысль мгновенно овладела им, заслонив все остальные. Эвин будто рухнул в жаркий розовый туман, в котором не было видно ничего, кроме сумасшедше будоражащих округлостей женского тела.
– Ой! – довольно пискнула фрейлина, когда юноша, больше уже не сдерживаемый ничем, неумело, но сильно стиснул ее плечи. – Какой вы страстный, милорд! Я так и знала – настоящий мужчина!..
Эвин отвел в сторону полог балдахина, взглянул в окно. Вспученное брюхо ночи протискивалось в комнату, и на нем, как золотые пуговицы на темно-синем кафтане, поблескивали крупные звезды. До третьей стражи оставалось совсем немного – определил юноша.
Он соскользнул с постели, поднял с пола свою одежду.
Леди Гризель сонно заворочалась, высунула из-под одеяла встрепанную голову:
– Куда вы, милорд Эвин?
– Спите, леди…
– Леди Гризель, – отчетливо проговорила девица. – Вы ведь не из тех, кто забывает имя девушки, проведя с нею ночь?
– Еще не знаю, – хотел было признаться юноша, но вслух произнес. – Вероятно, нет…
– Мне остается робко надеяться, что вы отыщете меня, когда вам понадобится… та, что будет скрашивать вам жизнь в вашем новом замке, – на одном дыхании выпалила леди Гризель, для подкрепления своих слов полностью откинув одеяло.
– Я… буду иметь это в виду, – пробормотал Эвин, торопясь одеться.
Но девица явно была не намерена отпустить его так просто. Перевернувшись, она ловко схватила юношу за руку и потянула обратно в постель. Неохотно подчинившись, Эвин уселся на край кровати с натянутыми до колен штанами.
– Почему вы так торопитесь? – проворковала Гризель, обвивая юношу руками. – До утра еще далеко. А мы не сомкнули глаз ни на минуту. Вам нужно отдохнуть… Ой, да вы ранены! Как я раньше не заметила!
– Просто царапина…
– Ничего себе царапина! Это… коготь оборотня, да?
Она осторожно провела пальцем вдоль начавшего уже подживать пореза.
– Он ведь не заразил вас?
– Конечно, нет. Тем более что это вовсе не оборотень…
Эвин, мягко высвободившись, хотел было подняться, но вдруг замер. Ему внезапно пришло в голову, что леди Гризель прочертила по его спине линию, параллельную длинному порезу – именно в том направлении, в каком был нанесен удар. Слева направо.
– Слева направо… – вслух проговорил он.
– Что, милорд?
Эвин встал.
– Почему бы вам не остаться со мной еще пару часов?.. – затянула свою песню бестолковая девица, опять пустив в ход свои жаркие руки-змеи. – Знаете, любовь залечивает любые раны, и мы могли бы…
– Прошу простить, леди, мне уже пора.
– Леди Гризель!
– Мне нужно идти, леди Гризель, – закончил Эвин и быстро натянул штаны.
Спустя пару минут, после того как он покинул комнату, по коридорам замка покатились короткие приглушенные выкрики:
– Смена караула!.. Смена караула!..
Заступала третья стража.
Через несколько шагов юноша остановился – за поворотом кто-то был, и этот кто-то явно не хотел, чтобы его заметили: он не издавал ни малейшего звука, даже дышал неслышно. Единственное, что выдавало его, – это запах металла, пота и выделанной бычьей кожи. Да еще верескового масла. Впрочем, вряд ли обычный человек смог бы выделить эти запахи в букете витавших вокруг обычных для замковых коридоров ароматов: камня, пыли и факельной гари. Эвин кивнул сам себе и скользнул за поворот.
Командор Крэйг вздрогнул и отпрянул назад, когда юноша возник прямо перед ним. На груди Крэйга блеснул маленький, с монету, кругляшок амулета, разрешающего пересечь барьер графских покоев.
– Фу ты! – разглядев Эвина, выдохнул Крэйг. – Ходишь тихо, а перед собой не смотришь! Прямо на меня выскочил! А если б то не я был, а кто-то другой? Убийца, тебя подстерегающий, например?
– Вряд ли, кроме тебя, кто-то еще во всем Арвендейле смазывает бороду вересковым маслом, – ответил юноша.
Крэйг недоверчиво понюхал свою бороду.
– Почти и не пахнет, – сообщил он. – Разве что совсем чуть-чуть. Потому и пользуюсь вересковым, а не сандаловым или розовым, как все… Хотя, это ж надо учуять! Да еще на расстоянии…
– Когда долго живешь в лесу, поневоле привыкаешь прислушиваться, приглядываться и принюхиваться ко всему. Нет мелочей в мире вокруг…
Крэйг вдруг усмехнулся и с шумом потянул ноздрями воздух, наклонившись к Эвину:
– Ха, а я тоже кое-что учуял! С какой-то цыпочкой развлекался, да? То-то бабскими благовониями от тебя несет! Ну, с почином на новом поприще, брат-Егерь Эвин.
– Благодарю, – буркнул юноша. – Послушай, я хотел спросить тебя… – начал было он. Но не стал продолжать. Словно внезапно возникшая мысль остановила его, не дала говорить дальше.
– Что?
– Ничего. Не важно.
– Ладно, – командор снял с плеча и развернул пару темных плащей с глубокими капюшонами. – Держи! Надевай и пошли. Нелегко будет незамеченными просочиться через двор. Хоть уже и третья стража сменилась, а народишко то и дело шлындает; то прислуга, то придворные. Готовится Утренняя Звезда к большому празднику.
Они уже добрались до Галереи Славы, когда за окнами, выходящими во двор, заметались огненные отблески, загомонили голоса, загудели трубы. Прислушавшись, Крэйг с удивлением определил причину переполоха:
– Его светлость герцог Арвендейла сэр Руэри пожаловал! Ну теперь в этом тарараме не составит труда уйти!
Эвин хмыкнул. Вот почему дядюшка рекомендовал ему покинуть замок не раньше третьей стражи! Видно, рассчитал, что именно к этому времени поспеет в Утреннюю Звезду герцог.
– Хотите еще вина? – учтиво осведомился мастер Аксель. – Или мяса?
– Извольте, – с готовностью согласился Фарфат.
– Вина или мяса?
– И того, и другого. Э-э… если это вас не затруднит, конечно, – спохватился Фарфат.
– О, что вы! Нисколько!
Мастер Аксель поднял руку, прищелкнул пальцами, и его гость невольно огляделся по сторонам, ожидая, что вот сейчас откуда-нибудь выскочит слуга с кувшином и тарелкой. Но никто не выскочил. Да и – кстати сказать – откуда бы этому слуге появиться? Просторная комната, в которой ничего не было, кроме стола и пары стульев, имела только три окна, закрытых плотными ставнями, и одну дверь; ту самую, через которую Фарфат вошел сюда с окраинной улочки Предместья замка Утренняя Звезда.
– Прошу вас, – проговорил мастер Аксель.
Фарфат повернулся снова к столу и вздрогнул, увидев, что кубок его опять полон вином, а на тарелке (с которой куда-то исчезли обглоданные им кости) исходит теплым парком новая порция вареной говядины.
– Благодарствуйте… – пробормотал Фарфат.
Он осторожно отпил вина из кубка. Вино как вино. Такое же, как и то, что он допил минуту назад. Он потрогал вилкой мясо. И мясо вроде настоящее.
– Вижу, вам нечасто приходилось иметь дело с магами? – с улыбкой осведомился мастер Аксель.
– Признаюсь… да, – ответил Фарфат.
– Это заметно. Пожалуйста, не смущайтесь и ничего не бойтесь. Тому, кто пришел ко мне с миром, ничего не угрожает.
Легко сказать, не смущайтесь! Фарфату и впрямь раньше редко выпадало общаться с настоящими магами; то есть с теми, кто посвятил свою жизнь изучению этого искусства, а не с теми, кто знает несколько несложных фокусов. И вынес он из этого своего скудного опыта общения лишь одно: услуги магов стоят дорого. Очень дорого. И не только в плане финансов. Надо еще сколько нервов потратить, надо еще сколько покланяться и поюлить, чтобы получить, что причитается за изрядную плату, потому как эти умники вечно строят из себя невесть кого, подчеркивая свое превосходство над простыми смертными. Чуть что не так, сразу принимаются гневаться – мол, даже и не думай, жалкий червь, быть чем-то недовольным! Хочешь в лягушку обратиться? Нет? Плати, помалкивай и будь благодарен! Если заквакать не хочешь…
В случае же с мастером Акселем дело обернулось довольно неожиданно.
Начать с того, что аудиенцию у одного из самых сильных магов Арвендейла, известного затворника, удалось получить безо всякого труда. Более того, кабатчик из «Уснувшего льва», с недоумением почесывая затылок, сообщил, что мастер Аксель сам изъявил желание как можно скорее встретиться с господином Фарфатом, лишь только узнал, о чем именно пойдет разговор. Дальше – больше. Слуга кабатчика провел Фарфата по закоулкам Предместья к высоченной башне черного камня, замшелой понизу, зубчатой поверху, страшной. Молча указал на низкую массивную дверь, поклонился и был таков. Фарфат постучал в дверь и, не получив никакого ответа, толкнул ее. Она легко отворилась. Сырая темень клубилась за ее порогом. Господин Фарфат тоскливо вздохнул, предвкушая изнурительно долгий подъем по крутым извивам лестницы, где наверняка мечутся летучие мыши, угрюмо таятся в щелях камней пауки и черт его знает еще какая гадость… Вздохнул и перешагнул порог.
И вдруг все изменилось. Темень растворилась в неярком и теплом свете, а вместо лестницы с летучими мышами и пауками ему открылась обыкновенная комната обыкновенного городского дома – вот эта самая комната, в которой он сейчас находился, и где никакого хода наверх не наличествовало, будто вся высоченная башня, кроме первого этажа, была нелепой бутафорией. И в этой комнате за столом сидел приятный, чисто и со вкусом одетый мужчина со светлыми, аккуратно зачесанными назад волосами, тщательно выбритым доброжелательным лицом. Никакой тебе черной бесформенной хламиды, всклокоченных косм и горящих на бледном лице сумрачных глаз, ничего такого… А на столе, между прочим, помещались две серебряные тарелки и два серебряных же кубка. В тарелках было мясо, а в кубках вино.
– Я хотел бы увидеть мастера Акселя… – робко сообщил господин Фарфат.
– К вашим услугам, – сказал мужчина.
– Меня привело к вам важное дело… – начал было Фарфат, но мужчина мягко прервал его:
– Суть вашего дела мне уже известна. А вот мы с вами – незнакомы. Посему предлагаю отужинать, за добрым вином и горячим мясом люди скорее находят общий язык…
Когда господин Фарфат вторично опорожнил тарелку и кубок, мастер Аксель, с улыбкой наблюдавший за ним, проговорил:
– Приятно видеть человека с хорошим аппетитом. У вас, вероятно, столько дел, что вам и поесть недосуг?
Фарфат хотел было согласиться, но вовремя сообразил, что врать магу, тем более такому магу – даже и в мелочах – не стоит. Он конфузливо прокашлялся в пухлый кулачок и сообщил:
– Я, видите ли, мастер Аксель, придерживаюсь принципа разумной экономии. У всего есть своя цена, и тот, кто способен точнее ее угадать, остается в барыше. Но большинство людей всегда переплачивают. В силу разных причин: тщеславия, лени, глупости… К чему платить серебром за вино, если можно купить пива за медяк? К чему платить медью за пиво, если жажду с тем же успехом можно утолить водой – и совершенно бесплатно. К чему тратить время и силы в пустом разговоре, если можно помолчать, подумать о чем-нибудь важном… Пусть мне сейчас не хочется есть, но коль вы так добры, что угостили меня ужином, я не откажусь и сэкономлю себе пару монет.
– Кажется, это называется жадностью? – осведомился Аксель.
– Вовсе нет! Жадность – это стремление во что бы то ни стало удовлетворить свои желания. Желания, а не потребности. Жадный никогда не остается в барыше. Человеку на самом деле не так уж и много надо. Мне это хорошо известно, потому что я, видите ли, рос в небогатой семье. Отказаться от излишков, довольствоваться лишь необходимым – это разумно.
– А разумные всегда доят сильных… – договорил Аксель.
И Фарфат подпрыгнул на стуле, как ужаленный:
– Откуда вы знаете?!
– Вы произносите эту фразу часто и вкладываете в нее особый смысл, – охотно объяснил мастер Аксель. – Понимаете… от человека не сразу отлетает то, о чем он думает и говорит. Работающие с тонкими материями могут чувствовать эту… м-м… ауру – кто-то лучше, кто-то хуже.
– Ауру?
– Что-то вроде незримого, но осязаемого информационного облака.
Фарфат поежился:
– Это что же… Вы, получается, только взглянете на человека и все о нем узнаете?
– Далеко не все. Только то, что м-м… на поверхности его сознания.
– Очень удобное умение. Представляю себе! Только выйдешь на рынок, посмотришь по сторонам, и сразу всех это… прочитаешь. У того товар лежалый, у этого свежий, этот нормальную цену предлагает, а другой сверх меры нажиться хочет…
– Этот хозяина обокрал и теперь дрожит, как бы он не прознал, – в тон ему продолжил Аксель. – Тот, глядя на хорошенькую покупательницу, представляет, что бы с ней сделал, дай ему волю, другой мечтает отравить ненавистную супругу… Видеть ауру окружающих – удобно, не спорю. Только иной раз довольно противно. Потому я и стараюсь меньше бывать на людях.
– А что на поверхности моего сознания? – тут же задал господин Фарфат вопрос, который на его месте задал бы любой.
– Извольте. Прежде всего вы опасаетесь, как бы я не узнал больше того, что вы предполагаете мне рассказать. Не переживайте. Меня мало интересуют игры, в которые играют люди, – мастер Аксель склонил голову, как бы желая взглянуть в лицо собеседнику под другим углом, быстро нарисовал в воздухе какой-то знак между собой и Фарфатом. – Ну да, так и есть… – проговорил он. – Ничего оригинального. Козодои!
Фарфат снова крупно вздрогнул.
– Так называете себя вы и ваши м-м… соратники, – продолжал Аксель, разглядывая его, будто и вправду читая на его лице. – Козодои. Остроумно… Сообщество торговцев… состоятельных торговцев. Среди вас совсем нет истинно высокородных. В основном простолюдины… разбогатевшие простолюдины и те, кто совсем недавно купил себе дворянский титул. У вас много золота, но мало реальной власти. И поэтому вы не можете чувствовать себя в безопасности в этом мире, где правят лишь избранные, представители древних родов. Вы… зорко следите за тем, что происходит в Империи, стремясь вовремя приспособиться к переменам. Или повернуть их на выгоду себе. Все как всегда, – пожал плечами Аксель, оторвав взгляд от своего гостя. – Люди желают сладкой жизни, каковую может обеспечить золото. Разбогатев, люди вдруг обнаруживают, что золото сохранить не так-то просто. Нужно быть сильным. А по-настоящему силен тот, у кого власть. А возможности завладеть властью у вас нет. И если нельзя взять власть в свои руки, остается влиять на тех, кто могущественней вас, исподволь, тайно… С помощью того же золота. Вы – тайное общество, – заключил мастер Аксель.
К тому моменту, как он закончил говорить, Фарфат вспотел.
– Не думайте, что мы… посягаем на существующий порядок! – пролепетал он. – Мы… вовсе нет! Единственная наша цель – сохранить то, что мы уже имеем!
– Разумные доят сильных, – с улыбкой повторил Аксель.
– Доят – не то чтобы на самом деле доят… – заблеял Фарфат, – здесь, видите ли, некая аллегория… Не стоит полагать, что мы представляем какую-либо опасность для Империи, нет и нет! Мы – напротив – всей душой за то, чтобы его величество правил долго и счастливо! Сестры-помощницы, хорошо, что мы с вами сейчас одни, а то… такие сведения…
– Ну, во-первых, мы не одни, – сообщил Аксель. – Кроме вас, у меня гостит еще один человек… Но это ничего не значит.
Фарфат с обалделым видом заозирался по сторонам, силясь высмотреть этого гостя. Аксель улыбнулся:
– Я еще раз говорю, мне – как и ему, впрочем, – неинтересны игры людей… До тех пор, пока люди не влезают в то, во что влезать ни в коем случае нельзя, – договорил мастер Аксель.
– Мы и не влезаем, нет! – поспешил заверить его господин Фарфат.
– Я не о вас сейчас. Я имею в виду то дело, с которым вы ко мне пришли. Итак, – хозяин башни подался вперед, положив локти на стол; в глазах его явственно блеснул азарт. – Завалено четыре гномьих рудника. Сожжено восемь эльфийских священных рощ. Нескольких злодеев, ответственных за эти преступления, уже удалось задержать. Только вот допрос их не дал многого. Попросту потому что злодеи сами многого не знают. Они лишь исполнители. А вас, как я понимаю, интересуют заказчики.
– Да, – кивнул господин Фарфат. – Высокие и Могучие Арвендейла в ярости. Торговые каналы с ними обрываются один за другим, и многие из наших терпят значительные убытки. Надо что-то предпринимать, мастер Аксель, и как можно скорее! Мне доверено сообщить: если вы поможете выявить заказчиков преступлений, мы щедро отблагодарим вас!
Аксель невнимательно кивнул, возможная награда его явно не волновала.
– Я гляжу, вы уже начали копать? – сказал Фарфат. – Следовательно, и вам происходящее не безразлично?
– Не безразлично. Но, боюсь, совсем в другом аспекте.
– У вас уже есть какие-нибудь догадки? Кому может быть выгодно нарушение торговых связей между истинно Светлыми расами и людьми в Арвендейле? Видите ли, не все коммерсанты Империи принадлежат нашему обществу. У нас множество конкурентов, мы хотели бы знать, кто именно…
– Конкуренты? – с веселым удивлением переспросил Аксель. – Вы полагаете, за этим могут стоять ваши конкуренты?
– А кто ж еще? – в свою очередь удивился Фарфат.
Мастер Аксель посмотрел в глаза собеседнику и рассмеялся.
– Есть такая старинная притча, – проговорил он. – О дурне, который, услышав неподалеку рев дракона, испугался того, что оглохнет, не догадываясь бояться самого дракона. Вы, господин Фарфат, уж простите великодушно, напоминаете мне сейчас этого дурня.
– Я… – заморгал Фарфат.
– Пойдемте наверх, – сказал мастер Аксель. – Я вам кое-что покажу.
Он поднялся, жестом приглашая встать и Фарфата.
– Наверх? – пробормотал тот, шаря взглядом по комнате, в которой, как уже сказано, и намека не было ни на лестницу, ни даже на какое-нибудь подобие люка в потолке. – А как же?..
– Вот сюда, – Аксель шагнул к входной двери, открыл ее и перешагнул порог. Стрекот ночных насекомых, уличная прохлада и приглушенный шум Предместья – потекли из темного дверного проема.
Ничего не понимающий господин Фарфат последовал за Акселем, вышел за дверь. И очутился вовсе не на улице, а в просторной и светлой оранжерее. Разлапистые листья неведомых каких-то растений сверкали сочной зеленью, красочным разноцветьем блестели бутоны небывало крупных цветов. Фарфат протер глаза.
– Как это?.. – выдохнул он. – Где мы?
– В моей башне, – ответил Аксель. – Где же еще? На последнем этаже.
– Но как?!
– Скажите, что легче и удобней: подниматься-спускаться по лестницам или просто пройти в дверь?
– Само собой, в дверь…
– Тогда зачем себя утруждать? Пространство ведь относительно, разве вам это не известно?
– Н-нет…
– Ах, да, простите, не подумал. В том, что я редко общаюсь с обычными людьми, как видите, есть не только плюсы, но и минусы. Ну да не важно. Смотрите!
Мастер Аксель вычертил в воздухе еще один неведомый знак.
– Смотрите! – повторил он.
Господин Фарфат послушно затоптался на месте, поворачивая голову во все стороны.
– Видите?
– Нет, – хотел было ответить Фарфат.
И вдруг увидел.
Меж ветвей оранжерейных растений бесшумно порхали птицы… Или не птицы? По крайней мере, эти создания были очень похожи на птиц – но на птиц не обычных, а каких-то… словно прилетевших сюда из другого мира, неизмеримо более прекрасного, чем этот. Сотканные из нежных лоскутков чистейшего света, эти существа сновали по листьям и цветам, то вдруг растворяясь, то появляясь снова – будто с легкостью пронзая ткань действительности. И такое необычайное порхание почему-то навевало удивительное умиротворение; казалось, ничего гармоничнее этого порхания-танца быть просто не может. Завороженный Фарфат и сам не заметил, как на глаза его навернулись слезы.
– Люмии, – проговорил за его спиной мастер Аксель. – Создания магии Света. Высшие маги используют их в качестве запасников маны, поскольку люмии прекрасно аккумулируют светлую энергию. Впрочем, то, что вы видите сейчас, это лишь проекция.
– А? – не отвлекаясь от чарующего зрелища, переспросил Фарфат.
– Проекция. Изображение того, что здесь было раньше.
– А?
На этот раз в ответ Аксель просто щелкнул пальцами.
И в оранжерее сразу стало тускло и зябко. Люмии исчезли. Вернее, не совсем исчезли. Обратились в едва видимые полупрозрачные силуэты, которые сероватыми тряпочками вяло колыхались между ветвями. Фарфат не удержался от разочарованного восклицания.
– А вот какова реальность, – констатировал Аксель.
Господин Фарфат помотал головой. Ощутил слезы на глазах, смущенно вытер их рукавом.
– Что с ними случилось? – спросил он. – С этими… люмиями?
– Создания Света чутко реагируют на энергию Тьмы, – ответил Аксель. – Когда концентрация таковой превышает допустимую норму, они теряют свою силу. Ну, как рыбы не могут жить в отравленной воде, как птицы задыхаются в задымленном воздухе… Сейчас, пожалуй, во всем графстве не осталось ни одной люмии. Понимаете, что это значит?
– Ну-у… – неопределенно протянул Фарфат.
– Основа всего сущего – равновесие. И если равновесие нарушается, жди великих перемен. То, что люмии потеряли способность выживать в нашем мире, первый признак грядущего катаклизма. Теперь понимаете?
Аксель говорил внятно и медленно, как бы стараясь, чтобы смысл сказанного дошел до его собеседника в полном объеме. Глаза его вдохновенно блестели.
– Ну-у… – снова промычал Фарфат. – Хотите сказать, это как-то связано с нашим делом? С иэллиями и грааблами?
– Неужели это может быть непонятно? – Вежливость на лице мастера Акселя треснула паутинкой раздражения. – Это ведь так просто!
– Нет, понятно… – забормотал господин Фарфат, явно силясь увязать в своей голове вполне материальные проблемы, приведшие его сюда, и хитросплетения неосязаемых стихий, о которых толковал хозяин башни. – Конечно, понятно, только… Как-то непонятно… В том смысле, что… Вы беретесь за предложенное вам дело? – прямо спросил он.
Аксель с минуту смотрел на него, почесывая выбритый подбородок, потом вздохнул и опять усмехнулся:
– Говоря доступным вам языком, господин Фарфат: да, я берусь за предложенное мне дело.
– Вот и отлично! Не сомневайтесь, награда вас не разочарует!
– Мне не нужна награда, – пожал плечами хозяин башни. – Но кое-что от вас все же потребуется.
– Все, что угодно! – с готовностью пообещал Фарфат. – То есть все, что в наших силах… – тут же поправился он. – Так чего вы хотите?
– О, немногого. Мне нужно, чтобы вы организовали одно м-м… скажем так, мероприятие.
– Какое же? Что вы задумали?
– Видите ли, я смею полагать себя экспертом в магии Света. Но, к сожалению, почти ничего не смыслю в магии Тьмы. А в Университете изучение этой области магического искусства по понятным причинам не практикуется. А мне нужно больше знать о Тьме! Мне нужно знать о Тьме все, что когда-либо было известно об этом людям. Ведь чтобы сокрушить врага, его необходимо сначала изучить. Поэтому… Вы слышали когда-нибудь о Доме Соньи?
– О чем? Какой еще Соньи? Не…
– Действительно, откуда вам… Ну да не важно.
Мастер Аксель прищурился. Затем в нескольких фразах высказал – то, что задумал; причем Фарфату показалось, что короткая эта речь была подготовлена заранее, еще до того как произошло знакомство хозяина башни и посланника козодоев.
Фарфат выслушал Акселя, еще раз мысленно прокрутил все сказанное им. И наконец проговорил, разведя руками:
– Но это невозможно! Кто согласится на такое? Это… совершенно невозможно!
Мастер Аксель поглядел на своего гостя со снисходительной жалостью. И шагнул к окну, распахнул ставни.
– Посмотрите, господин Фарфат, – предложил он.
Фарфат, опасливо приблизившись, выглянул в окно. И немедленно отшатнулся, с криком зажмурившись. Аксель поддержал его за локоть, толкнул обратно и спросил громче и настойчивей:
– Что вы видите?!
Посланник козодоев осторожно открыл глаза. Темно-синее, почти фиолетовое небо удушающе нависало над ним. Звезды, очень крупные, такие близкие, что, казалось, их можно потрогать рукой, равнодушно сияли в этом небе. Далеко-далеко внизу мерцало огоньками Предместье, теснящееся к замку Утренняя Звезда, который даже и с такой высоты выглядел громадным. Угрюмые вершины Драконьей гряды тяжелой тучей, почти сливающейся с ночным небом, темнели за стенами и шпилями замка. И над вершинами гряды зыбко и страшно тлела багровая дымка – это рассвет нового дня надвигался на Арвендейл со стороны Тухлой Топи.
– Что вы видите, господин Фарфат?!
– Горы, замок, небо… – плаксиво дрожащим голосом принялся перечислять сбитый с толку Фарфат. – Звезды…
– Не то! Не то! – нетерпеливо перебил его Аксель. Куда только подевалась спокойная его вежливость? Непонятный азарт полностью охватил мага.
– Дома… – пискнул Фарфат. – Огоньки всякие… Да что вы от меня хотите? Что я должен увидеть-то?
– Поле великой игры! – взволнованно выдохнул мастер Аксель. – Равновесие нарушилось, а значит, началась игра! Ставки уже сделаны, и первые фигурки подвинуты навстречу друг другу незримой рукой рока! Близится противостояние Тьмы и Света, грандиозная космическая игра, равной которой еще не знал мир! Неужели вы не испытываете дрожь в сердце от того, что вам выпала счастливая возможность принять в ней участие?!
Фарфат, конечно, испытывал дрожь – и не только в сердце, а и во всем теле целиком. Но причина этой дрожи была вполне заурядна: уж больно резка оказалась перемена в поведении Акселя, уж очень пугающе гремел его голос, и жутко блестели распахнутые его глаза.
– Невозможно, говорите вы? – продолжил Аксель. – Да ведь для вас, разумных, нет ничего невозможного… Эту фразу вы тоже повторяете довольно часто.
– Но… но…
– Все свяжется, господин Фарфат. И все сбудется. Я знаю это, я это вижу.
Хозяин башни отпустил Фарфата, и тот шлепнулся на задницу. И вжался в пол, боясь двинуться с места.
Мастер Аксель перевел дыхание, пригладил волосы… И улыбнулся прежней своей любезной улыбкой:
– Просто делайте, как я говорю, господин Фарфат… Игра уже началась.
В горах светает быстро. Ночная чернота стремительно растворялась в небе, звезды гасли, а острые вершины Драконьей гряды сначала порозовели, затем быстро стали багроветь – будто невидимое пока солнце раскалило их. Шпили башен Утренней Звезды остались далеко позади и внизу. Командор Крэйг, пробиравшийся между массивных бесформенных валунов, остановился, поднял голову, приложив к глазам сложенную козырьком ладонь.
– До Вороньего утеса рукой подать, – сказал он.
Затем подождал отклика от идущего позади Эвина и, не дождавшись, добавил:
– Слышишь?
И на этот раз ответа он не получил.
Тогда Крэйг обернулся.
Эвин стоял лицом к нему, спиной к большому валуну, который они только что обогнули, к валуну, напоминавшему гигантское измятое вареное яйцо – стоял и молча смотрел на своего командора.
– Ты что? – удивился Крэйг.
– В трактире с тобой не было твоего двуручника, – проговорил юноша.
– Понятно, не было, – пожал плечами Крэйг. – Велика честь для тех головорезов – с оружием против них выходить. А к чему это ты?
Эвин шевельнулся, немного отведя в сторону полу плаща. Сталь обнаженного клинка высверкнула под плащом. Командор прищурился:
– Да что с тобой?
– Лучше я спрошу, – голос юноши звучал напряженно. – Кто?
– То есть?
– Кто заплатил тебе за мою жизнь?
– Не понимаю я тебя, Эвин! – мотнул головой Крэйг.
– Прекрасно понимаешь, командор, – не сбился юноша.
– Ты меня с Гагом, что ли, перепутал?
– Гаг тут совершенно ни при чем. И тебе это известно.
Крэйг чуть помедлил. В глазах его мелькнул хищный проблеск. Сколько раз Эвину приходилось видеть этот взгляд командора! Взгляд воина, готового к бою.
– Объясни, – сухо потребовал Крэйг.
– Зачем?.. – сказал Эвин. Но все-таки продолжил, видимо, все еще на что-то надеясь. – Там, в трактире… Удар мне в спину был нанесен не справа, как было бы удобнее праворукому Гагу. А слева. Значит, кто-то ударил меня левой рукой. А среди Полуночных Егерей нет левшей. Кроме разве что тебя, командор. Ты ведь тоже в тот момент был за моей спиной. Рядом с Гагом. Которого подставил под мой удар. Намеренно или по удачной для тебя случайности – уже не важно.
– Я не левша, Эвин… – медленно выговорил Крэйг.
– Нет, – согласился юноша. – Но скверно владеешь правой рукой после давней раны – по каковой причине и перешел на двуручный меч. Следовало бы мне догадаться раньше…
Эвин смотрел прямо в глаза командору, и тот не отводил взгляда.
– Нет мелочей в мире вокруг нас, – негромко проронил Крэйг, – так ведь ты всегда говоришь…
– Кто заплатил тебе за мою жизнь?
– Да при чем здесь деньги? – пренебрежительно сморщился командор. – Я сколько раз повторял тебе: если профан взваливает на себя великое дело, жди великих несчастий и большой крови… Первая кровь пролилась три дня назад в том безвестном трактире. И сегодня снова прольется…
– Это ведь ты убил Гага! – выкрикнул юноша. – Брата-Егеря Гага!..
– Разве моя рука сломала ему шею?
– Ты подставил его под удар! Ты пытался убить меня! А теперь меня же во всем и обвиняешь?!
– Думаешь, мне доставляет удовольствие убивать своих братьев? – Крэйг повысил голос, кажется, немного сильнее, чем требовалось – и это не ускользнуло от внимания юноши. – Все должно оставаться так, как есть! Если бы не твоя дурацкая идея, что ты вбил себе в голову, ничего подобного не случилось бы!.. Нельзя просто так ломать то, что работает!
Он чуть качнулся назад, поднимая руки. Эвин отпахнул полу плаща рукой, которой сжимал меч:
– Не нужно. Ты не успеешь обнажить оружие.
Крэйг замер. Затем осторожно опустил руки.
– Верно, не успею. Да и драться с тобой мне смысла нет. Ты все равно сильнее меня, хотя я и вдвое больше.
Юноша промолчал.
– И что ты теперь намереваешься делать? – усмехнулся командор Крэйг, уловив растерянность в этом молчании. – Зарубишь меня безоружного?
– Ты должен сказать, кто велел тебе убить меня!
– Тебе я ничего не должен, Эвин.
– А кому должен?
Командор Крэйг прикрыл глаза, будто бы собирая в себе силы для ответа.
И вдруг, мгновенно напрягшись, пронзительно выкрикнул:
– Гха-эронг!
Это короткое слово-формула на Древнем языке словно на миг сгустило воздух вокруг обоих Егерей. Плащ Эвина точно ожил, встопорщился и тут же захлестнул тело юноши от шеи до самых щиколоток, оставив свободной только заранее выпростанную правую руку. Эвин от неожиданности рванулся и едва не упал. А Командор закинул руки за голову и с лязгом вытянул из ножен длинную и широкую полосу убийственной стали своего двуручника.
– Гха-ронга! – крикнул юноша, тут же почувствовав недостаточность магической энергии в произнесенной им блокирующей формуле.
Хватка плаща только чуть ослабла. Крэйг прыгнул вперед, Эвин шатнулся за валун – и клинок двуручника звучно клацнул по камню, вышибив из него сноп ослепительных желтых искр. Крэйг взревел и тут же ударил снова – юноша отбил двуручник по касательной… Командор наступал на юношу, вращая меч над головой, то и дело выбрасывая клинок по направлению к Эвину и каждый раз возвращая его на страшно гудящую траекторию. Дважды юноше удалось уклониться от смертоносного лезвия, дважды удалось отбить могучие удары.
– Гха-ронга! – снова крикнул Эвин, вложив в формулу всю имеющуюся ментальную силу.
И на этот раз проклятый плащ не поддался. Лишь дрожь пробежала по пропитанной энергией ткани, лишь черные дымные всплески метнулись от плаща в разные стороны. Полы бились по ногам юноши, пытаясь спутать шаги, шнурок впился в горло – Эвину приходилось отчаянно напрягать мышцы шеи, чтобы не задохнуться.
– Разве забыл? – крикнул ему Крэйг после очередного выпада, очень громко крикнул. – Перед серьезной битвой надобно воздерживаться от любовных утех, чтобы мана попусту не тратилась…
Они двигались вокруг яйцеподобного валуна, который только и спасал Эвина от неминуемой гибели. Пока спасал, лишь ненадолго отдаляя тот момент, когда громадный двуручник пробьет-таки стесненную оборону, вонзится в тело, разрубая мышцы и кости… Кажется, ни единого шанса не осталось у юноши выстоять в схватке. Разве что…
Амулеты! Полдюжины амулетов на запястье левой, прижатой к телу руки! Каждый из этих амулетов даст недостающую энергию, чтобы избавиться наконец от чертова плаща! Эвин попытался освободить руку – безуспешно, ткань только затрещала, словно зашипела от злобы, выстрелив новой порцией дымных брызг… И шнурок плаща еще сильнее сдавил юноше горло, заставив вспухнуть вены на висках, обдав горячей болью страдающие от недостатка кислорода легкие.
И тогда он решился. Отразив еще один выпад, он развернулся и ринулся по тропе вниз. Командор, явно не ожидавший такого маневра, промедлил какую-то ничтожную долю секунду, прежде чем броситься вдогонку – и этого времени Эвину хватило. Юноша, раня себя, просунул клинок между плечом и плотно охватывающей тело тканью и с силой рванул наискось и вниз, срезая плащ, будто кожу. Кровь и дым брызнули на камни, рука высвободилась, но воспользоваться амулетами юноша не успел. Подоспевший Крэйг обрушил на него мощный удар. Режуще лязгнула сталь о сталь, и Эвин полетел кувырком дальше по тропе: отбить двуручник своим мечом он сумел, а вот удержаться на ногах – нет. Крэйг прыгнул следом, снова широко размахиваясь… Эвин едва успел катнуться в сторону, почувствовав, как чудовищное лезвие ухнуло совсем рядом, окатив его фонтаном искр и острых каменных осколков. Юноша пнул противника под колено, выиграв необходимое мгновение, чтобы безопасно подняться – и, вскакивая, наступил на извивающийся, точно щупальце, большой лоскут плаща, отрывая его напрочь. С пронзительным треском ткань разъехалась, выпустив косматое облако черного дыма, в которое тотчас влетел с занесенным для нового удара двуручником командор. На этот раз Эвин не стал ни уклоняться от громадного клинка, ни парировать его. Поднырнув под жутко свистнувшую сталь, он врезался плечом Крэйгу в живот.
Само собой, у юноши не получилось опрокинуть великана – командор только шатнулся назад. А Эвин поддел острием своего меча агонизирующе извивавшийся на камнях лоскут и швырнул его Крэйгу в лицо. Лоскут, истекающий дымом, точно черной кровью, облепил голову командора, и тот приглушенно заорал, топчась на месте и вслепую размахивая во все стороны смертоносным двуручником. Улучив момент, юноша проделал короткий молниеносный выпад. Двуручник отлетел на пару шагов, лязгнул о камни. Отрубленная по локоть рука командора все еще сжимала рукоять громадного меча. Крэйг упал на колени.
Где-то далеко наверху послышались голоса. Несколько камешков скатились оттуда, запрыгали по валунам. Эвин прикинул расстояние до Вороньего утеса и время, за которое то расстояние можно преодолеть, – если спешить, хватит и двух-трех минут. Вполне достаточно…
Он сорвал с запястья первый попавшийся амулет – тепло пульсирующий кристаллик – и, торопясь, раздавил его в ладони. И с восторгом чувствуя, как наполняет его тело желанная магическая энергия, прохрипел сдавленным горлом:
– Гха-ронга!
Шнурки бессильно повисли, отпустив горло юноши. Эвин содрал с себя помертвевший, все еще слабо дымящийся плащ и швырнул его как мог далеко. И, кашляя, с надсадным, рвущим горлом хрипом, наполняя грудь воздухом, повернулся к своему командору.
Крэйг стоял на коленях, прижимая к себе правой рукой короткую культю левой – из которой широкой темно-красной лентой хлестала кровь, заливая нижнюю часть туловища командора. Лоскут плаща – теперь уже обычная темная тряпица – валялся рядом.
Сверху встревоженно перекликались, все приближаясь, голоса.
– Жаль… – подняв к Эвину быстро бледнеющее лицо, проговорил Крэйг. И не стал продолжать.
– Полагаешь себя правым, командор? – спросил юноша.
– Полуночные Егеря для того и существуют, чтобы защищать жизнь и безопасность людей, – ответил Крэйг. – А людям угрожают не только Темные твари и злодеи-разбойники… Но, случается иногда такое, еще и глупые мальчишки.
– Последнее время мне часто приходилось слышать о том, что сам факт моего существования представляет опасность для Арвендейла. К такой мысли трудно привыкнуть… Ты ведь воспитывал и учил меня, командор, целых пять лет, – проговорил юноша уже совсем другим голосом. – И напал на меня, чтобы убить.
– Воспитывал… С этим я опоздал. Ты попал к нам уже… воспитанным. А я всегда поступал так, как должно, – сказал Крэйг. – Нравилось мне это или нет. Долг – единственное, что может иметь значение. Скверно, что я так и не смог тебе втолковать это…
– Дедушка всегда повторял: никогда нельзя забывать о том, кто ты есть.
– Твой Дедушка… – Крэйг попытался усмехнуться и закашлялся. Сплюнул и стал заваливаться набок. Но не упал, утвердился на локте единственной уцелевшей руки.
– У тебя совсем не осталось времени, командор, – напомнил Эвин. – Скажешь что-нибудь напоследок?
Крэйг прищурился на солнце. Темно-красная лужа все расплывалось под ним, а лицо совершенно побелело, так, что выделялись на нем только глаза и борода.
– Пасть в бою – лучший способ отправиться к праотцам для всех нас, – проговорил Крэйг. – И пусть никто и никогда не скажет обо мне худого слова…
Он запрокинул голову, подставляя горло под удар.
– Прощай, командор.
– Прощай, Эвин, – Крэйг закрыл глаза.
Эвин взмахнул мечом.
Еще несколько камешков, слетевших сверху, заплясали вокруг юноши. Те, кто спешил сюда с Вороньего утеса, уже не переговаривались; верно, услышав шум схватки, они решили подобраться незаметно. Вот только это выходило у них не очень хорошо…
Юноша отлично знал эти места. Не медля больше, он скользнул за груду булыжников, оттуда – к скальной стене, по которой вилась, будто пристывшая змея, едва заметная тропка наверх. Через минуту он уже лежал на небольшой площадке, откуда открывался прекрасный вид на яйцеподобный валун, чуть поодаль от которого в луже крови громоздилось устрашающее даже в смерти обезглавленное тело великана-командора. У тела суетились, озираясь, пятеро в темных одеждах с обнаженными мечами в руках. Некоторое время Эвин внимательно наблюдал за ними, отмечая мельчайшие особенности поведения каждого. Затем принялся бесшумно спускаться.
Что ж, вряд ли хотя б один из этих пятерых обладает твердостью духа, подобной той, что обладал командор Крэйг.
Скоро Эвин узнает имя того, кто так настойчиво желает его гибели.
А потом вернется в Утреннюю Звезду. Потому что обещал дядюшке Альве, а данные обещания нужно выполнять. И тогда пусть граф Альва Сторм сам решает, какому наказанию подвергнуть злодея, покушавшегося на жизнь его наследника.
