Глава пятая

Капитан юстиции чуть-чуть замялся, теряя темп разговора:

– Ну… Ноги полусогнутыми держит, шаркает, плечи опущены…

– В глаза ему не посмотрели?

– Темные очки на глазах. Не солнечные, а просто темные. Вечером солнечные не носят. А в подъезде сумрак. Через темные очки глаз не видно…

– Понятно. Упустили вы, значит, его.

– Вы считаете, что это был снайпер?

– Сходите в ту квартиру, из которой он якобы вышел. Или лучше пошлите кого-нибудь, вам на улицу пока лучше не выходить. А в квартире пусть спросят про этого «старика».

– Я сейчас же пошлю пару человек.

– Мне потом сообщите. Вас, товарищ капитан, по-моему, в этот раз подвела интуиция.

Юлий Юрьевич недобро усмехнулся, как усмехаются некоторые люди, когда слышат об интуиции. И я понял, что он сейчас скажет, потому что уже много раз слышал подобное.

– Честно говоря, я не совсем понимаю, что это такое. Помню, в Высшей школе МВД нам об этом еще преподаватель философии говорил. Не существует даже четкого определения понятия «интуиция». Философия не берется определить, что это такое. А то, что определяет, является чушью…

– Современная философия, может быть, и не берется. Но определения есть. Я точно не помню кто, кажется угрюмый Шопенгауэр, сказал, что интуиция – это когда человек достигает ответа, не осознавая самого процесса, который привел его к этому ответу. Или что-то подобное. Но действие интуиции я на себе проверял много раз. И потому знаю, что говорю. Вас, товарищ капитан, интуиция подвела. Вы не увидели врага в человеке. Нужно было снять с него очки и заглянуть в глаза.

– Уж очень у него было лицо испуганное. Жалко стало старика.

– А ему было вас не жалко, когда он стрелял? И не пожалеет он, когда будет стрелять в следующий раз!

– Будет? Вы уверены?

– Абсолютно… При первом же удобном случае.

– Но мы же с ним не знакомы. Я ничего плохого ему лично не сделал…

– Вы близки к тому, чтобы поймать преступника. Пусть даже не этого снайпера. Пусть того, кто его послал. И вы в состоянии раскрыть какую-то тайну. Скорее всего, это и есть самое страшное для убийц. Это ваше преступление в их глазах.

– Мне надо подумать, привести все данные в систему и только потом можно будет сделать вывод о том, где и каким образом я задел их интересы.

– Думайте старательно. Умение думать – это целая наука эвристика. Производное от слова «эврика», которое кричал когда-то Архимед, выскочив из ванны. Если не будет получаться, используйте его метод. Перестаньте думать и искать, смиритесь, доверьте решение Вселенной или Богу, если вы человек верующий. И решение само придет. Только не выходите из здания. Я сейчас приду к вам. Будем вместе думать. У меня, кстати, тоже есть для вас новости. Я тут кое-что раздобыл, думаю, весьма полезное для расследования. Нашел в квартире брата. Это касается зашифрованных писем. Закажите на меня пропуск и ждите.

– Я машину пришлю. Ту самую, дежурную. Водители дежурят по суткам, потому и спят в машине, когда выезда ждут. Этого водителя вы уже знаете, и он ваш адрес помнит – два раза ездил. И пропуск закажу…

Я только в последний момент вспомнил, по какому поводу я пытался дозвониться до капитана Юровских, но он уже от разговора отключился. Осталось привезти ему то, что обещал. Я вставил флешку в компьютер, убедился, что на ней еще много свободного места, и скопировал зашифрованное письмо вместе с адресом, с которого оно пришло. Это все может пригодиться следователю. На всякий случай записал и там же сохранил данные по дате рождения Евгения и варианты, которые я попытался ввести в смартфон. Чтобы не было повторения ошибки. Я не знал технологию, по которой высчитывается код допуска к данным. Но на всякий случай решил облегчить работу компьютерщикам Следственного комитета или ФСБ, поскольку капитан Юровских, кажется, говорил, что их тоже подключили к расследованию.

Изначально я хотел воспользоваться предложением майора Саврентьева и попросить его отвезти меня в Следственное управление. Он сам предложил, пусть на себя и пеняет. Но капитан Юровских пообещал прислать свой дежурный микроавтобус, и я решил Саврентьева не беспокоить. Тем более пришла в голову мысль, что его могло и дома не оказаться…

Я стал соображать, выстраивая логическую цепочку, слово за словом проверяя свой недавний разговор с майором на кухне за чашкой чая, вспоминая вздрагивание век Саврентьева и последовавшее сразу после моего сообщения покушение на следователя.

По всем логическим расчетам у меня получалось, что майор Саврентьев может оказаться главой всех противников капитана Юровских, следовательно, и меня, поскольку я в данном случае играю на стороне следователя, а вовсе не на стороне офицера спецназа ГРУ, как это ни прискорбно. Просто в силу тех знаков отличия и эмблем, которые я ношу на своей форме, в силу своего трепетного отношения к званию военного разведчика, в силу моей гордости этим званием.

Мне не хотелось верить, что майор Саврентьев является организатором нескольких преступных акций, в результате которых погиб мой брат. Я очень не хотел так думать, тем не менее цепочка фактов выстраивалась именно так, что майор мог бы оказаться моим главным врагом. Он, конечно, был хорошим знакомым, даже, кажется, старым товарищем нашего начальника штаба батальона и поэтому имел некоторое отношение и ко мне. Именно майор Рапитонов, желая мне помочь, позвонил Саврентьеву.

Рапитонов, сам по себе человек болезненно порядочный, конечно, не мог ничего знать о здешних событиях. И не мог предполагать, что вместо помощи приближает ко мне врага. Но если это так, то Саврентьев предатель вдвойне и достоин самого сурового наказания. Я, естественно, не уполномочен быть ему судьей, даже учитывая гибель моего брата. Мстительность – чуждое мне понятие. Но сам человек по своей натуре доверчивый, я не желал быть посмешищем в глазах преступников и готов был ответить им так, как меня учили отвечать врагу.

Я не делал разницы между бандитами там, на Северном Кавказе, и здесь, в центре России. Бандит везде оставался бандитом и подлежал уничтожению. И потому я думал о том, что наказать бандита я смогу, но не из чувства мести, а только по велению профессионального долга. Но при всем этом я не желал брать на себя и функции следователя. Пока вина майора Саврентьева не доказана, я не могу относиться к нему как к врагу.

Капитана Юровских о возможной угрозе я предупредить обязан. Иначе, если мои подозрения верны, он уже вскоре может спешным порядком отправиться вдогонку моему старшему брату.

Думая об этом, я взял трубку своего смартфона, перешел в комнату, соединил смартфон с компьютером, запустил его, перебросил видеозапись на компьютер и трижды просмотрел ее на большом мониторе.

Без сомнений, майор Саврентьев не имел возможности видеть хладнокровие бандитов. Но я обратил внимание еще на один факт. Я смотрел за тем, как ведет себя Евгений. И понял, что произнесенное имя «Ларик», несомненно, относится к одному из бандитов. И именно это спровоцировало роковой выстрел. Хорошо, что видеозапись сопровождалась звуковым рядом, то есть камера имела хороший микрофон. Я сумел уловить в голосе брата нотки возмущения и обиды. Это было то, что не смогли уловить следователи и все остальные, кто смотрел видеозапись.

Я давно уже знал из собственного опыта, что лучше всего мне думается на свежем воздухе, когда я измеряю пространство шагами. Там как-то сами собой приходят в голову нестандартные мысли. Во времена командировок на Северный Кавказ, где я бывал уже трижды, сначала командиром взвода, потом два раза командиром разведроты, во время привалов я часто ходил вокруг временного лагеря, соображая и решая задачи, которые предстояло выполнить. Такая ходьба, как мне объяснил наш бригадный психолог, есть не что иное, как идеомоторный акт, во время которого мозг работает практически автономно, отдельно от сознания, в унисон ритмичным шагам, импульсно, и выдает решения самостоятельно, опираясь только на подсознание. То есть вытаскивает глубинные мысли.

А подумать мне было о чем. И потому я решил дожидаться машину во дворе – походить, подумать, доверив именно подсознанию план дальнейших действий. А что предпринимать какие-то действия время уже подошло, я осознавал отчетливо. Я переоделся в удобный камуфлированный костюм без погон, принадлежащий брату. Размеры у нас были примерно одинаковые, так что проблем не возникло, более того, даже головные уборы мы носили одного размера, хотя надевать голубой берет с кокардой, что лежал на полке в прихожей, я не стал.

Вечер уже плотно окутал город. Было не темно, но сумеречно. Двор освещался только окнами и двумя фонарями, что стояли в начале и в конце этого не самого короткого дома.

Детская площадка располагалась как раз в середине двора, напротив подъезда брата. Я вышел на нее и стал прогуливаться, заложив руки за спину.

Троих парней, пьющих пиво на скамейке неподалеку, я заметил сразу, но внимания на них не обратил. Я им не мешал, они мне тоже не мешали.

Но у них было, видимо, собственное мнение на этот счет. Чем-то их не устроило мое присутствие. Они двинулись на меня все вместе. Двое впереди, один чуть-чуть, шага на три, сзади.

Агрессивность этой троицы я определил по походке, по манере держать себя, но не обеспокоился и даже повернулся к ним спиной, уверенный, что в случае опасности я успею среагировать. Кроме того, для любого акта агрессии сначала следует найти причину. То есть обычно заводят предварительный разговор, якобы оправдывающий последующие действия. Но то, что драка будет, у меня сомнений не было. Смущало одно – у парней, как я заметил сразу, были типичные армейские прически, которых солдаты-призывники всячески стремятся избежать. У меня закралось подозрение, что это – солдаты. И, судя по возрасту, контрактники. Хотя полной уверенности не было. В современной жизни возможны любые прически и любые стрижки.

Я сразу просчитал варианты. Майор Саврентьев прислать солдат своей бригады явно не решился бы. Только сумасшедший будет выставлять солдат, даже отличных «рукопашников», против офицера, хорошо владеющего приемами рукопашного боя. Майор должен знать, что командир разведроты в состоянии изуродовать этих парней голыми руками.

Послать против меня солдат мог только тот, кто не знает, что посылает их против капитана спецназа ГРУ. И потому я с пятидесятипроцентной уверенностью отверг версию нападения солдат спецназа ГРУ.

Скорее всего, это были случайные люди. Тем более Самара известна своими криминальными нравами. Похоже, у молодых ребят просто руки чешутся. Но тем хуже для них. Ведь на моем месте мог оказаться и кто-то другой, кто не в состоянии за себя постоять. И постороннему человеку досталось бы серьезно. Значит, я обязан защитить этих посторонних людей и отбить у парней всякое желание померяться силой с более слабым.

– Эй, мужик, дай трубку позвонить, – мягко и в то же время с вызовом сказал тот, что шел впереди.

Я похлопал себя по карманам:

– Нету трубки. Не взял с собой, когда прогуляться вышел. – Я в самом деле свою трубку оставил на столе перед компьютером, поставив ее на зарядку – батарея разрядилась почти полностью. С собой у меня была трубка брата, активировать которую я не сумел. Эти юнцы не сумеют тем более. Трубка брата вместе с флешкой и кабелем лежала в книге, где я ее и нашел, а книгу я положил в большой набедренный накладной карман брюк.

– А если найдем? – это уже прозвучало угрозой со стороны второго парня. – Тогда пива нам купи… Деньги на пиво найдутся?

А это уже было угрозой грабежа. Вернее, было грабежом, и такую выходку стоило пресечь предельно жестко.

– И денег нет. Все на пистолет истратил… – ответил я стандартной на этот случай шуткой. Но мои оппоненты шуток, видимо, не понимали и вообще не подозревали о том, что шутки бывают популярными. Деньги у меня были, и я мог бы парней пивом угостить, но такое наглое требование вызывало во мне естественное чувство негодования.

– Чего с ним базарить. – Третий, чуть-чуть отставший, растолкал товарищей и выступил вперед. Это был крепкий, коренастый и, видимо, сильный парень, которому не терпелось испытать свою силу. Тем более в одежде я не производил впечатления бойца. Здесь следует учитывать, что Брюс Ли в одежде вообще выглядел хилым невзрачным человечком, которого можно плевком перешибить.

Парни, несмотря на всю свою агрессивность, действовали совершенно неправильно. Они имели возможность окружить меня, если бы я позволил им это сделать. И потом атаковать одновременно с разных сторон, опять же с моего доброго согласия, которое я имею полное законное право не давать. Вместо этого они все оставались с фронта, что облегчало мою задачу и по защите, и по нападению. И не все вместе на меня бросились, что тоже было мне удобно. Каждый, похоже, желал показать собственное умение драться.

Третий выглядел наиболее агрессивным. Это подтверждали его действия. Он сделал скачок вперед и попытался ударить меня ногой в голову. На удар маваши гери из арсенала карате это, возможно, и походило, хотя по траектории удара больше смахивало на хай-кик из муай-тай. Только в муай-тай, то есть в тайском боксе, этот удар наносится жесткой костью нижней части голени. А парень бил пальцами ноги, рискуя их переломать, а мне нанести только обидную пощечину. В любом случае, как я понял, парень не умел правильно делать ни то, ни другое.

При попадании в голову он элементарно сломал бы себе то место, которым наносил удар, – пальцы ноги или подъем стопы. Конечно, и голове, по которой наносился удар, это доставило бы мало приятных ощущений. Но голова не сломалась бы. А вот лодыжке перелом был обеспечен. К тому же был возможен разрыв связок. Впрочем, я не стал испытывать свою голову и ломать парню лодыжку. Я просто сделал то, что в схватках на татами или в ринге применяется редко. Для выполнения этого встречного приема требуется иметь прекрасную реакцию, достаточную быстроту движений и точный расчет. Что я тут же и продемонстрировал.

Я резко шагнул навстречу удару, выставляя одновременно вперед локоть. Вернее, я не просто выставлял локоть, я наносил им ответный удар. Если бы я захотел лишить противника возможности ходить, я бы элементарно выставил защитный блок так, что мой локоть разорвал бы сухожилия-разгибатели пальцев на стопе. Вместе с переломом лодыжки это не позволило бы парню наступать на ногу, по крайней мере в течение трех недель. Но я нанес более щадящий, хотя и болезненный удар.

Я резко прыгнул вперед и нанес удар локтем в лицо, стараясь попасть костью под основание носа. В этом случае, бывает, отрывается носовой хрящ и наступает болевой шок, потому что под основанием носа у человека сходятся несколько пучков нервных окончаний. Что-то у меня получилось, потому что противник сразу потерял сознание, видимо, в результате этого самого болевого шока. Осталось надеяться, что сердце у парня крепкое, еще не изношенное частым употреблением пива, и он останется жив, хотя, как я думаю, всю оставшуюся жизнь будет курносым.

С первым противником, таким образом, было покончено. Я понимал, что он не успеет прийти в себя до того, как я покончу с остальными.

Из двух оставшихся только у одного оказалась относительно неплохая реакция. Он ринулся на меня с размашистым, но достаточно резким и тяжелым ударом, который я легко пропустил над головой, с силой ударив его плечом в область сердца. Такой удар, если он нанесен правильно, не «отключает» противника, но заставляет его временно потерять ориентацию и замереть без движения. В профессиональном боксе многие бойцы умышленно наносят такой удар, хотя он и считается официально запрещенным.

Я воспользовался тем, что мой противник остановился на месте и замер, пытаясь перевести дыхание, и нанес короткий резкий удар основанием правой ладони сбоку и снизу в самый кончик подбородка, направляя удар в сторону. Часто этот удар ломает челюсть и практически стопроцентно «отключает» сознание. Что и случилось. Противник упал навзничь в детскую песочницу.

Теперь мне предстояла чистая схватка один на один.

Остался самый крупный, возможно, самый сильный, но при этом и самый медлительный противник. Ему лучше было убежать, если он хоть немного умеет бегать – я бы за ним не погнался в ожидании машины, но он, к моему сожалению, друзей бросить не пожелал и поднял с земли палку. Не такую толстую, чтобы нанести человеку увечье, но все же ощутимую при попадании под удар.

Парень и с палкой обращаться не умел. Он слишком сильно замахивался, считая, что сильный удар может решить исход схватки. И я поймал его на первом же замахе, когда рука с палкой ушла за спину. Я опять резко бросился вперед и нанес сначала удар лбом в лицо и тут же левым кулаком чуть выше виска. Первый удар был просто болевым, потому что лоб, как самая крепкая кость в человеческом организме, угодил в нос, сразу сплющив его и вынудив парня в растерянности от боли зажмурить глаза. Но я глаза не зажмуривал и точным зрячим вторым ударом, зная, что бью в район мозга, отвечающий за ориентацию, свалил его, не лишив сознания.

Парень тут же вскочил на дрожащие ноги, тряхнул головой, прогоняя дурь нокдауна, но после моей классической «вертушки» получил удар каблуком в печень, и это заставило его свалиться вторично. Он сначала сел на землю, потом перевернулся на четвереньки и подставил под удар свой затылок. И тут я увидел выстриженный или даже выбритый тонкими линиями рисунок – парашют, на котором спускается надпись «ВДВ» и два самолета, взлетающие по бокам парашюта, – известная эмблема воздушно-десантных войск.

Насколько я знал, даже солдатам ВДВ запрещают делать такие прически, как у нас в спецназе ГРУ запрещают делать на теле любые татуировки. Значит, короткие прически ввели меня в заблуждение – это были не сегодняшние контрактники, а, скорее всего, бывшие солдаты. По крайней мере, один из них был бывшим десантником, как и мой погибший старший брат.

По-хорошему, следовало бы скрутить парней или хотя бы одного из них и отправить в полицию с условием, чтобы его передали на допрос в следственное управление Следственного комитета капитану Юровских. Но машина еще не пришла, и загружать побитых мне было некуда. Вместо этого я почти профессионально – почти, потому что у меня в роте этим занимаются сержанты, а я только приказываю, – обыскал их, у «второго» забрал нож, который он не применял, скорее всего, только потому, что вытащить не успел, и у всех нашлись документы. У двоих это были паспорта, у третьего, десантника, водительское удостоверение.

Документы я забрал и пошел к выходу со двора, туда, где показались фары микроавтобуса «Газель». С документами найти парней можно и завтра, и даже сегодня ночью, хотя бы через пару часов, через которые они до дома, надо полагать, доберутся, предварительно посетив травмпункт, где им окажут квалифицированную помощь. Менты же по своей квалификации помощь могут оказать только дубинками. Таким образом я проявил свой гуманизм.

– Колесо проколол. Менять пришлось, – объяснил водитель свою задержку. – Откуда в центре города на дорогах гвозди берутся – ума не приложу.

– Бывает. – Я не стал возмущаться. – Я однажды во главе взвода в кроссовках на стадионе бегал и умудрился на ржавый гвоздь наступить. Откуда он там взялся, тоже никто не понимал. Но не думаю, что специально мне подбросили…

Так я пытался предотвратить вопросы, которые мог вызвать мой несколько возбужденный вид. А с места, где проходила драка, уже слышались громкие матюки – кто-то из побитых парней пришел в себя…

В темноте вечера город показался мне более оживленным, чем днем в жаркую погоду. Конечно, днем и я чувствовал себя более раскисшим и вялым – сказывалась жара. А ближе к вечеру уже появилась бодрость тела, духа и мыслей.

Несмотря на то что машин на улице было даже больше, чем днем, мы доехали быстро, хотя водитель Егорыч, как и в прошлый раз, никуда не торопился и не стремился никого обогнать. Более того, он даже дорогу уступал другим машинам, водители которых проявляли откровенное нетерпение. Хотя имел, наверное, право включить на крыше своего микроавтобуса синюю «мигалку», как в просторечии зовут проблесковый маячок, и звуковое сопровождение сиреной, и потребовать уступить ему место. Надпись на кузове объяснила бы, кто едет. Но Егорыч к таким мерам не прибегал.

Мы неторопливо подъехали у следственному управлению.

Пропуск в здание ждал меня, как и утром, у дежурного, который меня не узнал без погон и без головного убора и потому спросил:

– Куда идти, знаете?

– Так точно. Был уже сегодня.

– То-то я смотрю, лицо знакомое…

Знакомиться с дежурным ближе я посчитал излишним и быстро поднялся на третий этаж в знакомый мне кабинет, где капитан Юровских уже заждался меня.

В кабинете я сразу заметил отверстия в окне и в шторах, которые к моменту моего прихода были уже плотно задернуты и не совпадали с отверстиями в стекле. Капитан юстиции решил мне помочь и ткнул пальцем в стену. Выбоины в штукатурке и красная кирпичная пыль на полу говорили сами за себя. Я посчитал, что Юровских еще повезло, что пули не срикошетили ему в спину.

– Спасибо, утешили… Пули, к счастью, срикошетили в другую стену…

Я подошел ближе к вешалке, чтобы удовлетворить свое любопытство. Два рваных отверстия в спине зимнего офицерского бушлата армейского образца сразу бросались в глаза. Сюда пули попали, уже почти потеряв силу, и ударились в мягкий бушлат, к тому же плашмя, и только пробили ткань и синтепоновую подкладку. Впрочем, приподняв края бушлата, я убедился, что и штукатурку они тоже сбили, хотя и не так сильно, как на первой стене. Короче говоря, если бы попали в человека, было бы поражение.

– А сами пули где? – заранее зная ответ, все же спросил я.

– Вместе с винтовкой на экспертизе. Руководство заставило меня написать рапорт обо всех текущих делах, что я веду, обо всех моментах, которые могут вызвать подозрение. Неизвестно же, какое дело довело до покушения на следователя. И руководству на случай моей смерти хотелось бы знать о моих подозрениях. Но я же только предполагаю, а бандиты располагают. Потому пришлось обо всех делах отписываться подробно. Полчаса назад закончил писать. Все пальцы о клавиатуру отбил.

– Бедная клавиатура! – выразил я соболезнование офисной технике. – Эти рапорты… Знакомая ситуация. Нас тоже всегда донимают. Для некоторых написать рапорт сложнее, чем живым выйти из боя с многократно превосходящими силами противника. К счастью, у нас до сих пор удовлетворяются рапортами, написанными от руки. С одной стороны, хорошо: и клавиатура не разбита, и пальцы целы, а с другой – приходится учиться писать разборчиво. Мы и без того не врачи и написанное своей рукой разбираем. Но командованию вообще желательно, чтобы мы писали печатными буквами.

– Я бы и печатными писать согласился, но сервер такое не принимает. У нас же положено все оцифровывать. Такие директивы сверху идут.

– Ладно. Рапорты и клавиатура – это все прелюдия, – сказал я. – Есть дело посерьезнее. Совершенно глупое нападение на меня…

– Тоже было нападение? – удивился капитан юстиции. Его глаза говорили о том, что он понимает всю нелепость такого поступка. Хотя я допускал, что этот поступок вызван отсутствием информации о месте моей службы.

Я положил на стол перед капитаном Юровских привезенные документы.

– Это подарок от тех ребят, что на меня во дворе прямо против подъезда напали. Два паспорта и водительское удостоверение. Меня интересует, где эти парни служили срочную службу. Можно это каким-то образом выяснить?

– Наверное, можно. Хотя военкоматы в это время уже не работают. Данные о воинской службе должны быть и в картотеке паспортного стола МВД. В крайнем случае можем самих парней дома найти и спросить. Это важно?

– Это очень важно. Это, возможно, даст направление для всего нашего поиска. Новое и перспективное направление.

– Они сами, надеюсь, не в больнице?

– Едва ли. В самом тяжелом случае в травмпункт обратились и разошлись по домам. Или на такси поехали, если ходить сложно. Это даже скорее. У кого-то из них может быть и сотрясение мозга, хотя в наличии мозга у этих парней я сомневаюсь. Тем не менее если врачи и констатируют сотрясение мозга, парни от госпитализации откажутся. Я в этом уверен. Они должны быть дома. Ищут, где документы потеряли. Надеются, что дома. Думаю, они не слишком хорошо соображали, когда я их обыскивал. – Я пододвинул ближе к следователю документы, а сбоку положил нож. – А это было у одного из них. Пусть эксперты проверят на наличие крови в микротрещинах металла и под рукояткой. С ножом может быть связано преступление. Для идентификации остатков частиц крови, наверное, будет мало, но для допроса с пристрастием достаточно. В любом случае их следует задержать и допросить. Причем задерживать по отдельности, допрашивать по отдельности и пресечь всякую возможность общения. Но само задержание следует проводить не раньше, чем часа через полтора или даже два-три. Раньше они могут дома не появиться. А домашние будут в состоянии позвонить им и предупредить, чтобы совсем сегодня не приходили. Нужно ехать за ними, чтобы наверняка застать. Или вас, товарищ капитан, сегодня дома сильно ждут? Жена, куча малолетних детей? Я понимаю, когда бывает невозможно на службе долго задерживаться.

– Нет. Ничего. Я не женат. Мама год назад умерла. Я с папой живу. Он у меня человек понимающий. Сам бывший следователь. Тоже часто сутками на работе задерживался. А вам самому как? Отдых не требуется?

– Я в состоянии неделю не отдыхать. Меня сейчас дело волнует. И эти парни. Сдается мне, они не случайно на моем горизонте появились…

– Понял. Я сейчас поищу, что на них есть… – Следователь пододвинул ближе к себе клавиатуру, вполне уверенно пощелкал компьютерной мышью и стал заносить фамилии, имена и отчества вместе с данными о рождении и месте проживания в специальную программу.

Со стороны посмотреть – никогда не подумаешь, что капитан пальцы себе недавно отбил об эту самую клавиатуру. Данные он вводил потрясающе медленно, одной рукой, а второй водил по строчкам в документах, одновременно придерживая страницы паспортов, чтобы не перевернулись. Паспорта были еще новые, не затасканные в грязных карманах, и даже обложек не имели. Видимо, недавно полученные. А когда у нас паспорта люди получают? Сначала в четырнадцать лет, потом меняют в двадцать лет, потом в сорок пять лет. Я уже успел проверить, эти два паспорта получены, когда их обладателям было по девятнадцать лет – нынешней весной, такое происходит чаще всего после демобилизации из армии. В восемнадцать призвали, в девятнадцать демобилизовали и – новый паспорт в руки. Привычные возрастные величины.

Третий, у которого я забрал водительское удостоверение, имел странную прическу с парашютом. Значит, служил в ВДВ. Где служили двое первых, следовало выяснить. Если бы результат меня устраивал, то есть если бы все трое служили в ВДВ, да еще в одной части, тогда появилась бы первая рабочая версия. По крайней мере, версия дала бы новое направление поиска.