Если вам интересно, как выглядит ваш самый надежный союзник, – загляните в зеркало. Если хотите увидеть самого страшного своего врага – загляните туда же.

В казино нет окон. Вместо них огромные, от пола до потолка, зеркала, так что кажется, будто ряды игровых автоматов уходят в бесконечность. Только если приглядеться, вдали можно увидеть подиум, где идет самая серьезная игра. Там карты, там рулетка, там игорные столы. Бильярд чуть в стороне. Как странно: половина игр этого зала – разного рода виртуальные симуляторы, сложные, как история смены власти в моей стране, но самые большие деньги выигрывают с вещами простыми, материальными – кубиками, картами, маленьким костяным шариком рулетки и большими блестящими шарами бильярда, ради производства которых в свое время почти перебили слонов в моей стране.

Людям кажется, что на удачу нельзя влиять… Смешные! Я могу часами рассказывать о хитрых механизмах, позволяющих затормозить рулетку там, где это нужно крупье, о том, как по рисунку карты определить, какая пришла масть, и многое другое. Парадоксально, мне самой это вовсе ни к чему. К сожалению, это больше не моя тайна.

Мне нет хода на дальний подиум. Там я сразу привлеку внимание. Я даже удивляюсь, почему меня не взяли на входе. Не взяли, но засаду на выходе тоже нельзя исключать, а потому придется импровизировать. Никогда не обдумываю план действий заранее. Всегда импровизирую.

Есть игроки, тратящие годы на поиски какой-то системы или выигрышной стратегии. Наивные! Когда я выиграла свой первый ноутбук (смешно вспомнить этот древний, как идолы на Замбези, драндулет, похожий на пластиковый чемоданчик), я полезла в Интернет специально, чтобы проверить свои догадки. До того я Интернет, кхм, скажем так, видела – через плечо кого-то из братьев или сестер. Я в семье самая старшая, а всего у моего отца двадцать детей от четырех жен. И хотя, по меркам родного Зимбабве, отец богат – его годовой доход исчисляется суммой с пятью-шестью нулями, – даже его денег не хватает на всю нашу ораву. Хорошо еще в обносках не ходим и питаемся как жемены, и образование есть даже у девочек.

Он хоть и не мусульманин, но всех дочерей, вплоть до девятилетней Аиши, уже продал, то есть, кхм, посватал. Потому что за невест дают калым, который папа получил и профукал, то бишь инвестировал. Папа начинал зарабатывать деньги с нигерийских писем, сейчас играет на бирже, но разводами на доверии продолжает баловаться. Я ему помогаю с нынешнего возраста Аиши и вижу эту кухню, что называется, изнутри. Картина выходит неприятная. Вообще-то папаша пару раз клялся оставить аферы – не потому, что совесть заела, а потому, что боится попасться. Но собственные зароки нарушаются даже легче, чем обещания, данные кому-то еще. Когда у папы нет денег, он создает пирамиду.

Когда денег нет у меня – я иду в казино.

Раньше я иногда играла на подиуме – не в рулетку, поскольку обыграть ее нереально, в карты – и только с жеменами. Однако сейчас для меня это не вариант. Остаются автоматы. Их я не люблю, но что поделать? Общаемся же мы с людьми, которые нам неприятны? А автомат даже и не человек.

Хотя есть в них что-то живое. У каждого свой характер, свое отношение к тому, кто играет. У них есть чувства – странные, машинные чувства, впрочем, мне иногда кажется, что чувства есть у всех, даже самых простых механизмов. Наверно, это вера, доставшаяся мне от языческих предков, считавших, что мир наполнен бестелесными духами, что каждый камень и каждое дерево имеет душу. Насчет камней и деревьев не знаю, в Хараре, где я прожила всю сознательную жизнь, их не так много, а вот насчет рукотворных вещей могу сказать определенно – какая-то душа в них есть, и я ее ощущаю.

В этом заключается один из моих маленьких секретов, которым я как раз собираюсь воспользоваться. Медленно приближаясь к рядам электронно-механических игрушек, я ищу ту, в которой чувствуется наибольшая усталость. По-моему, деньги воспринимаются автоматами как бремя, от которого нужно избавиться.

Меня не интересуют самые привлекательные, самые современные автоматы, те, в которых присутствует виртуальная реальность. Эти игрушки не для меня, они не устают. Они имеют дело с безналичными деньгами и выигрыш выдают (если выдают) на карточку. Те, кто «залипает» на них, приходят сюда не ради денег, но ради ощущений. Не интересуют меня и кабины типа «Потерянный рай» – это вообще не игровые автоматы, а стимуляторы близких отношений. Мои сестры хоть и строят из себя правоверных мусульманок, поскольку отец выдал их за местных тузов (которые поголовно исповедуют религию Моххамада, мир ему, а сами занимаются бизнесом, сплошь и рядом идущим вразрез с буквой и духом Корана), успели уже попробовать эти машинки, некоторые – не по разу. Я так и не решилась, но не из страха – почему-то меня это не цепляет, даже в теории. Имитировать прикосновения и объятия с помощью силикона и электроимпульсов, втыкая одновременно в 3D-сказку… Нет, это не для меня. Предпочитаю реальность, даже если она не такая нежная, как виртуальный любовник из «Потерянного рая». Хотя и в реальности никакого любовника у меня, конечно, нет. Но это не особо меня тревожит.

А мои сестры ходят сюда и будут приходить после замужества. Мужья знают о таком развлечении своих жен и ничего не имеют против. Даже наоборот: это удобно – можно не заботиться о том, чтобы доставить удовольствие. С этим и аппарат справится. Проще дать жене карту оплаты с бонусами и ни о чем не волноваться.

Суррогаты. Они достигли даже нашего захолустья. Но технический прогресс не может изменить человеческую природу, потому я уверена, что и через миллион лет, если человечество, конечно, столько протянет, люди будут играть в карты, бросать кости, ходить к гадалкам, заводить любовников, вестись на «пирамиды» и кидать друг друга. Мы такие.

Я не волнуюсь по этому поводу, хотя и думаю на такие темы. На самом деле у меня достаточно поводов для беспокойства и без проблем мирового масштаба. Одна из них привела меня сейчас в казино. Проблема эта проста, как жизнь моих сестер, – мне нужны деньги, нужен кэш. И единственное место, где я могу его добыть, – это игровые автоматы.

В Хараре приезжает множество туристов со всего мира, а все потому, что моя страна – одно из немногих мест мира, где обращение налички еще играет большую роль и разрешены казино. Вообще-то в ту же рулетку, не говоря о покере, вы можете сыграть где угодно, даже у себя дома или на лавочке в парке, но платить будете с карточки банка. А значит, на каких-то серверах останется запись о том, на что вы потратили свои деньги, но главное – сколько выиграли. У меня в стране все не так – здесь вы можете снять кэш еще в аэропорту, после чего делайте с ним что хотите: можете играть в казино, можете снять девочку или мальчика… или андроида, можете купить что-то из того, что нигде больше в мире официально не купите. И никто никогда не узнает, на что вы потратили свои сбережения…

Хотя, конечно, сам факт посещения вновь ставшего Родезией ради большей привлекательности для «снежков» Зимбабве уже может вызвать у кого-то подозрения. Но и это не проблема: город более чем на три четверти состоит из «санаторных дистриктов» – огромных отельно-развлекательных комплексов, официально очень дорогих, но вычитающих из оплаты сумму, которую вы потратите в «их» ресторанах, казино, дансингах, «массажных кабинетах» и прочих учреждениях, среди которых есть довольно интересные – вроде человеческого сафари в «Маджестике» или Нон-стоп карнавала в «Ритце». Последний представляет собой никогда не останавливающийся праздник секса, наркотиков и насилия.

В общем, девяносто процентов населения Родезии работают на эти самые комплексы, а остальные «обслуживают» туристов иными дозволенными методами. Например, устраивают «беспроигрышные розыгрыши», как мой отец. Он действительно никогда не проигрывает, а сам ухитряется разыграть огромное число «снежков» и даже кой-кого из местных. Некоторые приходят к нему неоднократно, в надежде отыграться… или просто так, особенно женщины. Отец, вероятно, получает удовольствие от отношений с замужними белыми дамами. Какое они получают удовольствие от общения с пожилым, не особо красивым африканцем, я не знаю.

Бизнес отца в нашей стране вполне легален, хотя все знают, что он построен на обмане. Но отец исправно декларирует доходы, дает взятки и платит налоги в казну, потому на этот обман все закрывают глаза. Более того, отец уважаемый человек, он вхож в самые элитные круги, где, справедливости ради, таких, как он, большая часть. Свой среди своих, и, к сожалению для меня, слишком свой.

Собственных детей отец всегда рассматривал как некий актив, который можно удачно вложить. Все браки в семье заключались только с оглядкой на их полезность, впрочем, как я уже сказала, такое положение вещей вполне устраивает моих сестер. Я, честно говоря, невысокого мнения об их интелекте и душевных качествах, уж больно они плоские и примитивные. Иногда мне кажется, что в них меньше индивидуальности, чем в тех же игровых автоматах. В обществе этих куриц я всегда чувствовала себя лишней – то, что их беспокоило, мне было параллельно, а мои проблемы их волновали и того меньше. Я всегда ощущала себя одинокой, может, потому, что ни одна из жен папаши не оказалась мне родной. Честно говоря, понятия не имею, кто моя мать, и отец молчит на эту тему, словно боится, что, узнав правду, я… Что?

Мы слишком с ним похожи, чтобы он оказался чужим мне человеком, похожи и внешне, и характером. Именно из-за этой похожести мы не смогли найти общий язык. Мы слишком хорошо понимаем друг друга: достаточно того, что отец – единственный, кто насквозь видит все мои хитрости. А я, соответственно, слишком хорошо его знаю, чтобы ему доверять.

Кроме того, ни один из нас не желает уступать другому. Отец считает, что может командовать мной, распоряжаться, как пожелает. Какое-то время… ну, буквально до вчерашнего дня, я старалась ему подыгрывать, и мне, в общем-то, это почти удавалось. Я пользовалась большей свободой, чем сестры, за счет того, что мне намного меньше потакали. С момента, когда отец понял, что я могу с совершенно невинным видом водить взрослых за нос, он вовсю использовал мой талант, чтобы достигать своих целей. У меня имелось преимущество – я была ребенком, а взрослые чаще всего недооценивают детей.

Но теперь я не ребенок. Это хорошо заметно по тем взглядам, которыми провожают меня мужчины. Роль наивной дурочки мне тоже не очень удается, видимо, у меня на лице написано, что кой-какое соображение в моей голове присутствует. В схемах отца для меня больше не находилось места, и как я ни пыталась доказать ему обратное, получалось только хуже.

Некоторые вещи приходят только с опытом. Ты можешь видеть людей насквозь и с лету вычислять, на что они «поведутся», но чтобы держать все под контролем, надо быть кем-то покруче шестнадцатилетки с образованием восемь классов миссионерской школы. Я пыталась добыть деньги в наших казино, что делала и раньше, играя и понемногу выигрывая. Но прежде я не думала о том, чтобы сорвать большой куш. Того, что я выигрывала, с наивным видом обувая доверчивых «снежков», хватало на маленькие подростковые потребности – одежду, еду, украшения. Что-то более серьезное я, конечно, позволить себе не могла да и не особо хотела.

Теперь, однако, получить приличные деньги стало для меня делом чести. Но, бросившись в атаку, как черная пантера, я не учла того момента, что казино – не просто площадка для игры. Казино, мать его, это целый мир с весьма сложным и запутанным клубком сдержек и противовесов, вторгаться в работу этого механизма – все равно что пытаться скрутить автомагнитолу с проезжающего мимо «Феррари». Меня затащили в какую-то подсобку, раздели… и оставили сидеть голой на цементе целый час. Хорошо хоть было довольно тепло, но я все равно замерзла, а еще больше перепугалась – видели бы вы тех кинконгов, что работают, оказывается, в местном секьюрити-сервисе! Я дрожала от страха, представляя всякие гадости, и с ужасом ждала, что вот-вот откроется дверь и…

Когда дверь открылась, на пороге стоял отец, злой, как крокодил в октябре. Он забрал меня домой, закрыл в комнате на замок и объявил, что будет искать мне жениха. И что из комнаты я выйду только тогда, когда какой-нибудь лишенный инстинкта самосохранения недоумок решится взять меня замуж.

Бедный папа! В смысле, несчастный, отец хоть и понимал меня лучше всех остальных вместе взятых, но все-таки даже он меня недооценивал. Я покорно приняла его приговор и пару дней сидела в домашнем заточении, понимая, что жених – не пустая банка из-под кока-колы, под каждым забором не валяется. В пятницу, однако, отец заявился ко мне и сказал, что «почти сговорился» с Али Манзу, известным владельцем сети магазинчиков, торгующих всякой всячиной, включая не шибко законную. В общем, по мнению отца, партия была – лучше не придумаешь, и я, немного поломавшись для вида, поспешила с ним согласиться, чем несказанно порадовала. Бедный папочка, похоже, он окончательно потерял нюх на мои проказы, во всяком случае, подключившись к «умному дому», я поняла, что он отменил слежение за моими перемещениями – раз я двое суток сидела тихонько, как мышка, он, вероятно, решил, что я смирилась. Наивный…

Ключи от дома у меня были – в свое время я позаботилась сделать дубликаты. Нашлось и оружие – старенький, но рабочий тазер. Не имелось только денег, точнее, их оказалось недостаточно. Папаша предусмотрительно отнял у меня все, что нашел, осталось лишь чуть больше тысячи рандов. Но эту проблему, кажется, можно было решить относительно безболезненно…

Я выбрала казино совсем в другом кластере, подальше от того, где опростоволосилась. Беда в том, что всех моих денег хватило лишь на одну несчастную фишку. То есть придется сбить кэш как можно жирнее и рвать когти побыстрее, пока персонал расчехляется. О том, что я могу и не выиграть, я даже не думала. Не могу. Всегда выигрывала, а тут вдруг бац – и проиграла? What the fuck?!

Наконец обнаружился нужный мне… чуть не ляпнула – банкомат, но для меня действительно разница была небольшая. Беднягу, стилизованного под старинного однорукого бандита, но снабженного простейшими ИИ, кто-то хорошо нафоршмачил наличкой, небось какой-то «снежок» in vacation. Не понимаю я этого – как можно так швыряться деньгами? Да-да, повторю – не понимаю. Потому что тупо выбрасывать деньги неизвестно кому – занятие для идиотов, я так считаю. Имелось бы у меня бабло… ай, ладно. Руки-ноги есть и приделаны в нужных местах – будет и бабло. Воровато оглянувшись, не трется ли рядом кто-то из персонала, я сказала автомату «Приве-е-ет» (это моя фишка, всегда так делаю перед выигрышем), проверила еще раз – да, автомат забит кэшем по гланды – и, вставив жетон, дернула рукоять.

На экране замелькали картинки – хорошие, предвещающие выход денежек. Я расслабилась, но лишь для того, чтобы почти тут же буквально окаменеть. В этом агрегате была комбинация, выдающая джекпот, и, по всему, именно она мне и шла. Но вот что паршиво – всего одна неверная карта, и мне выпадал не джекпот, а пшикпот. Что в итоге и получилось.

Я проиграла.

Этого не могло быть, но было. Я чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Надежда смыться куда подальше от папы-самодура и нудного женишка исчезала. Казалось, земля уходит у меня из-под ног.

– Вам помочь? – Голос был женский, довольно красивый, но у меня он вызвал раздражение. Только персонала сейчас не хватало! Аппараты вроде того, на котором я играла, считались защищенными от недобросовестных манипуляций, но прогресс ведь тоже не стоит на месте. Вдруг теперь и ИИ не гарант честной игры?!

– Спасибо, сама справлюсь, – отрезала я, но женщина, стоявшая у меня за левым плечом, уходить не собиралась.

– Вы уверены? – спросила она. – Кажется, этот хапуга сожрал последний ваш жетончик.

Я обернулась к ней. Передо мной стояла белая девушка, насколько я могу судить, симпатичная, по меркам жеменов. Довольно хрупкая, но при этом в ней чувствовалось что-то необычное, от нее словно исходило ощущение силы, уверенности…

– И чем вы мне поможете? – иронично спросила я. – Не вижу…

– Элементарно. – Девушка улыбнулась и быстрее, чем я сумела отреагировать, проскользнула мимо меня, одновременно опуская жетончик в монетоприемник и дергая за рукоять. Практически тут же раздался дробный стук – джекпот, мать его, самый настоящий.

– Забирайте. – Девушка отошла от автомата и встала, сложив руки на груди.

М-да… но это же ее выигрыш, не мой! А жетоны все сыпались и сыпались, несколько десятков тысяч кэша, не меньше…

– Вот что, – предложила я. – Мне нужны деньги. Давайте по-честному – выигрыш пополам, идет?

Откровенно, честностью тут и не пахло, но мне действительно требовались деньги! Вот пропасть!

– Да забирайте же все, говорю, – сказала девушка. – Считайте, что это ваш жетончик сыграл, а не мой.

Я была шокирована, что, впрочем, не помешало мне начать сгребать улов в пакет, взятый из специальной стойки, какая была у каждого автомата как раз для таких случаев.

– Неужели вам не нужны деньги? – беспомощно спросила я. Поведение незнакомки меня удивляло.

– Я уже взрослая девочка и умею зарабатывать деньги, – вновь улыбнулась девушка. – Например, вот так.

Она шагнула к другому автомату. Я чувствовала, что в нем тоже лежит приличный пакован кэша, но, на мой взгляд, это был, если можно так сказать, «сердитый» автомат, и своими деньгами он делиться не собирался.

Незнакомка встала перед автоматом и, копируя меня, развела руки, произнеся – почти с моей интонацией:

– Приве-е-т! – после чего опустила жетон и дернула ручку.

– Не выйдет, – сказала я, глядя, как меняется изображение на экране. – Этот автомат еще не готов по…

Стук-стук-стук… как первые капли весеннего ливня, по поддону застучали жетоны. Незнакомка смотрела на меня и улыбалась.

– Сердитый? Здорово, так вы их различаете? А что вы думаете об этом? – она указала на еще один. Там требовалось добыть деньги, разыграв сражение между двумя голограммами рыцарей. Рыцарь, защищающий деньги, не собирался никому открывать проход – сейчас он был словно покрыт невидимой глазу броней. Откуда-то я знала, что броня этого рыцаря состоит из вероятности, и сейчас вероятность победить в схватке нулевая.

Но странная девушка уже опускала жетончик в прорезь монетоприемника. Через миг рыцари ожили. Девушка прикрыла глаза, ее пальцы легонько танцевали в термен-клавиатуре автомата…

Удар! Удар! Еще удар! Защитник денег, сбитый с ног, неуклюже повалился на бок, стараясь щитом закрыться от обрушившейся на него лавины ударов, – тщетно. Без малейшего напряжения незнакомка заставила своего аватара сначала ловким ударом расколоть щит, затем отсечь противнику руку, кончиком меча поддеть шлем, сбив его на землю (голограмма оказалась безликой, программисты сэкономили, наверно), а уж потом лишить противника головы.

Стук-стук-стук… Я в панике огляделась. Третий джекпот подряд просто не мог не привлечь внимания, но…

– Так что, Еджайд, в деньгах я не особо нуждаюсь, – спокойно объявила незнакомка. – Или мне лучше называть тебя Королевой? Да не крутись ты как уж на сковородке. Никто не придет и не отнимет у тебя твой желанный кэш. А если кто-то подойдет, я с ним сделаю то же, что с этим лузером, – и девушка ткнула тоненьким белым пальцем с аккуратным неброским маникюром в истекающую кровью голограмму (автомат хоть и выдал деньги, обновлять программу почему-то не торопился).

– П-почему? – Внезапно мне стало страшно. Я поняла – она это действительно может. Она может отжать бабло у железяки, созданной с одной-единственной целью – отжимать это самое бабло у доверчивых «снежков». Черт его знает, какие у девицы в рукаве козыри…

– Потому, Королева, что ты мне нужна, – улыбаясь, сказала девушка. – Живой, целой и незамужней.

– Зачем? – удивилась я. Кстати, Черная Королева – мой ник на трэвеловых форумах, где я пыталась узнать, как попасть на север и чем там можно заняться. И то, что незнакомка этот ник знала, на фоне всего остального не казалось мне таким уж странным.

– Для начала, чтобы попить кофе и поболтать, – широко улыбнулась девушка. – Тут неподалеку есть кафе, в котором готовят чертовски хороший кофе. Ты как насчет чашечки?

– Предпочитаю чай, – буркнула я, понимая, что придется идти. Черт его знает, кто она, но с ней, я чувствовала это, мне не угрожает то, что один раз уже случилось. А вот если я откажусь – неизвестно, какие будут последствия. – Например, пуэр.

– У них есть пуэр, – фыркнула девушка. – Хотя что может быть лучше чашки хорошего горячего черного кофе? Только две чашки хорошего горячего черного кофе.

Кафетерий был крохотным и старомодным – архаичная пластиковая мебель, архаичная отделка тем же пластиком. Сейчас больше тяготеют к псевдонатуральным материалам, напечатанным на 3D-принтере. Впрочем, обстановка меня совершенно не напрягала, она вообще была мне до фонаря. Куда больше меня беспокоила новая знакомая.

Иногда перед моим внутренним взором словно вспыхивает маленький светофорчик. Порой он загорается зеленым над игровым автоматом, готовым выдать выигрыш; иногда – вспыхивает желтым, если мне не нужно спешить, а стоит подождать. И очень редко полыхает красным, но если уж полыхает – это, мать его, очень паршивый знак.

Сидящая передо мной женщина была опасна, хотя эта опасность оказалась направлена не на меня, скорее наоборот, играла в мою пользу. Но иметь такого союзника – все равно что водить льва на поводке. Мне было страшно, поскольку новая знакомая определенно имела на меня какие-то виды. Но и интересно – что ей нужно? И раз уж лев у меня на поводке, как это можно обернуть в свою пользу?

А девушка явно не спешила начинать разговор. Она дождалась, пока принесут наш заказ – чашечку крепкого кофе, черного, как моя кожа, для нее и стеклянный чайник с пуэром для меня. Ко всему этому девица заказала несколько пироженок-макронов разного цвета и размера, тарелку с которыми сразу же подвинула ко мне. А сама, закинув ногу на ногу, достала из небольшой, но практичной сумочки квадратную черную пачку с серебряным черепом, похожую на помаду-переростка, и, игнорируя то и дело появляющееся над столиком сообщение, что курить в заведении строжайшим образом запрещено, принялась зажигать черную сигариллу.

– Если у них есть датчики задымления, мы рискуем искупаться, – заметила я.

Она мое замечание проигнорировала, затянулась, отхлебнула из чашки и зажмурилась от наслаждения.

– Удивительно хороший кофе. И какой горячий!

Я налила себе чаю, стараясь не показать, что нервничаю. Но я нервничала. И знала, что моя собеседница это чувствует.

– Итак, Королева, ты решила бежать, – наконец-то сказала она. – Откуда – понятно, а куда – ты ведь и сама не представляешь, правда?

Я кивнула.

– А тебя не страшит неизвестность? – спросила она. – Все-таки раньше ты всегда могла на кого-то опереться, теперь же помощи ждать неоткуда…

– Ничего, – я пожала плечами. – Как-нибудь справлюсь. Неизвестность лучше, чем…

– Твой оптимизм мне нравится, – улыбнулась собеседница. – Кстати, я не представилась. Меня зовут Нтомби Олучи…

– Гоните, – вырвалось у меня. – Чего-то мне ваша кожа не кажется достаточно черной, чтобы у вас было такое имя.

– Просто поверь на слово, – улыбнулась Нтомби. – И потом, неужели тебе не все равно, как меня называть?

– Но это не ваше имя, – возразила я.

– Мое, – ответила Нтомби. – Как и множество других имен.

Она остановила меня жестом, когда я пыталась вставить реплику, и сказала:

– Тебе ведь больше нравится быть Черной Королевой, а не Еджайд, правда? Ты даже не знаешь, как выглядела твоя мать.

– Наверно, как я, раз мне дали такое имя.

– Да-да, она тоже была сморщенным сизым комочком, – недобро усмехнулась Нтомби. – Тебе дали имя на третий день от рождения, и на кого ты похожа, было еще неясно.

– Откуда вы знаете? – спросила я. – Вас там не было.

Нтомби вздохнула и достала из сумочки старинную фотографию, не электронную, а допотопную, распечатанную на бумаге. Я взглянула на нее – и вздрогнула…

Вряд ли найдется в Хараре хотя бы один человек, кто не знал бы это здание, стоящее между Мейн-стрит и Сто пятьдесят первой. Сейчас небоскреб заброшен и полуразрушен, и хотя земля в городе дорогая и все старые здания давным-давно снесли, чтобы выстроить отельно-развлекательные центры (даже лежащее рядом с этой руиной кладбище Хайфилд ликвидировали, когда строили новый стадион), сровнять с землей это строение ни у кого не поднимается рука, ведь все знают, что добром такое не кончится. Потому что этот заброшенный дом – дом дьявола.

Вообще говоря, мои соотечественники довольно суеверные люди, к дому дьявола боятся приближаться даже взрослые. Но, видимо, у меня орган, ответственный за суеверия, не сформировался; наоборот – я с детства любила всякую чертовщинку и однажды, конечно же ночью, забралась в дом дьявола…

…и ничего там не нашла, кроме следов пожара и погрома. Хотя нет – была в фойе одна вещь, которая меня поразила: огромное тусклое панно с изображением падающей на землю кометы. Но, скажем так, поразило – не значит напугало.

Я пыталась узнать, почему это здание имеет дурную славу. Выяснить удалось немногое. Раньше здесь располагалась… больница, обычный медицинский центр и роддом. Принадлежало все это транснациональной корпорации «Фишер ГмбХ», с которой была связана какая-то очень неприятная история, случившаяся пятнадцать лет назад. Одного из глав корпорации судили и вроде бы приговорили к смертной казни, а за что – я так и не поняла.

Я расспрашивала старожилов, но чертовы трусы говорили очень неохотно. В конце концов я пришла к выводу, что в здании или проводили какие-то опыты, или изымали внутренние органы, как-то так. Второе мое предположение походило на правду больше – как оказалось, одной из пациенток дома дьявола являлась Ма Болэйд, жена нашего консорта. А у нее, как известно, нет руки.

И вот на старом фото, которому, возможно, лет было не меньше, чем мне, мой отец, еще молодой, не обрюзгший и щеголяющий неплохой шевелюрой на месте нынешней лысины, принимал у строгого белого мужчины сверток, в какие тогда заворачивали новорожденных…

Внизу снимка была проставлена дата: третье января две тысячи сорок третьего года.

Мой день рождения.

– Я родилась в доме дьявола? – спросила я.

– В доме Фишера, – серьезно ответила Нтомби. – Как и я.

– Но вы ведь старше, – сказала я. – Хоть и выглядите молодо. Дом дья… это здание построили в сорок третьем. Я там бывала из интереса, отчего его так боятся.

– Люди всегда боятся того, чего не понимают, – задумчиво произнесла Нтомби. – И что не могут контролировать. Тебе никогда не казалось, что ты чужая – в своей семье, в этом городе?

Я машинально кивнула. Казалось, и последнее время все чаще.

– В то время женщины перестали рожать, – принялась рассказывать Нтомби. – Ма Гбеминзола, первая жена твоего отца, боялась, что останется бездетной, и был один способ получить ребенка, но для этого требовалось пожертвовать частью своего тела. Отдать руку или ногу. Гбеминзола не захотела, но твой отец нашел выход – суррогатная мать.

– То есть? – Я не понимала. С одной стороны, это объясняло, почему я не похожа на Гбеминзолу, равно как и на других жен отца (которые, впрочем, появились уже после моего рождения). С другой… – Хотите сказать, что я клон?

– Нет, – ответила Нтомби. – Ты же знаешь, клонирование человека не дало результатов. У клонов отсутствует высшая нервная деятельность. Я не слишком сложно выражаюсь?

– Нет, я понимаю, – я была шокирована, – я читала… но если я не клон, то кто я? Или что?

– Ты такая же, как я, – улыбнулась Нтомби. – Именно потому я и просила, чтобы ты звала меня африканским именем. Понимаешь, Королева, тот, кто дал нам жизнь, хотел сделать нас лучше, совершеннее других людей. Мы с тобой зачаты непорочно – не от плоти и крови, не от похоти, а от чистого знания. Ты, наверно, замечала, что лучше, выносливее, умнее и красивее сверстников?

– Ну… – начала было я, но потом вдруг подумала: а зачем врать? – Да. Хотя и не была уверена, что не выдаю желаемое за действительное.

– Но и это еще не все, – вновь заулыбалась Нтомби. – Отец дал нам больше. В каждом из нас скрыты способности, которые можно назвать волшебными, если не божественными.

– Молнии метать не умею, – заметила я. – И дождь вызывать тоже.

– Какие-то у тебя устаревшие понятия о чудесах, Королева, – фыркнула Нтомби, отпив из чашки. Отхлебнув, она скривилась: – Вот черт, да он остыл совсем… не люблю холодный кофе.

– Тогда в чем мои сверхспособности? – спросила я, игнорируя последнюю фразу. Мне действительно было интересно это узнать. Сверхспособности – это… это же власть, сила, влияние!

– Одна, которую я знаю, – умение находить общий язык с игровыми автоматами, – сказала Нтомби. – Думаю, у тебя все завязано на удачу – карты раздаются так, чтобы у тебя вышла самая сильная сдача, кости падают шестерками кверху…

– Не обязательно шестерками, – поправила я. – Выбрасывать одни дубль шесть подозрительно, но я всегда набираю чуть больше, чем соперники…

Сказала – и задумалась. What the fuck?! А ведь похоже на то!

– Вот только с последним автоматом я сфейлила. – Мое настроение стало сползать вниз. – Вы, видимо, ошибаетесь…

Нтомби чуть откинулась на спинку и улыбнулась:

– С последним автоматом я тебе немного помешала, прости. Но ведь я же честно отдала тебе выигрыш, правда?

– Да вы… – У меня дыхание перехватило. – Читер вы, вот кто!

– Как и ты, Королева, – подмигнула Нтомби. – Как и все мы. Идем легким путем, но нелегко идти по легкому пути. Нелегко и опасно… Да где этот чертов официант?!

Официант, худой и черный, как вакса, возможно, зулус или даже бушмен, калякал с не менее черным барменом. Нтомби нахмурилась:

– Хочу, чтобы ты мне верила. Смотри, что сейчас будет.

И тут же нерадивый официант выпрямился, словно ему кто-то отвесил пинок, и, переменившись в лице, развернулся в нашу сторону.

– Эй! – встревожился бармен. – Нсоноуа, тебя куда понесло?

– У меня заказ, – глухо ответил официант, шагая к нам. Его движения были какими-то судорожными.

– Чего желаете? – сказал Нсоноуа, подойдя.

– Ты нерасторопный, – пожурила его Нтомби. – Принеси мне кофе и терминал, да побыстрее, не то заставлю на карачках ползти до кухни.

– Слушаюсь, – официант помчался к стойке.

Нтомби вздохнула:

– Редко таким занимаюсь, – призналась она. – Но этот парень меня разозлил. Очень не люблю, когда кофе остывает. Так вот, Королева, теперь ты знаешь, кто ты. Знаешь, на что способна. И у тебя есть деньги. Если ты встанешь и уйдешь, не стану удерживать, но должна предупредить: в одиночку тебе будет трудно, даже труднее, чем ты думала. Вспомни свой дом дьявола.

– Зачем? – спросила я.

Нтомби не ответила – примчался Нсоноуа с кофейником и чашками, и моя новая знакомая отвлеклась на кофе. Но я уже и сама поняла.

– Ладно, неважно, но скажите, что вы предлагаете?

– Нас осталось мало, Королева. – Нтомби достала еще одну сигариллу. – И мы хотим собрать уцелевших. Дело отца не должно погибнуть. Он говорил, что мы лучшие – давай им это докажем? Ты хотела бы иметь семью, для которой ты не чужая? Хотела бы попасть в прайд себе подобных?

– Да, – тихо ответила я. – А много таких?

– Немногим больше, чем дней в году, – сказала Нтомби.

Я смотрела на белый ободок пены на ее коричневом мундштуке и думала… думала о том, что теряю свободу, едва ее обретя. Но ведь это мое решение! И еще – я чувствовала, что Нтомби не станет меня удерживать. Но я не хотела уходить. Я действительно устала быть чужой в родном доме.

У меня появился шанс найти по-настоящему свой дом. Семью таких же, как я. И уже неважно, человек я или клон, родилась или появилась на свет как-то по-другому.

У меня будет свой прайд. Это не значит, что меня там автоматически полюбят – наверняка найдутся те, с кем начнутся терки, но это лучше ощущения чуждости, лучше роли вечного постороннего.

– У меня есть время подумать? – на всякий случай спросила я.

Нтомби пожала плечами:

– А зачем? У тебя так много аргументов «за» и «против»?

Я покачала головой. Две дороги, и обе ведут в неизвестность. Но на одной из них я буду не одна, а вместе с такими же, как я. И если Нтомби не врет, я им уже сейчас небезразлична.

– Я могла бы бросить монетку, – сказала я. – Обычно всегда так делаю, когда не знаю, как поступить. Но сегодня не буду. Только мне нужно забрать сумку из камеры хранилища.

Нтомби улыбнулась и отставила недопитую чашку, над которой еще поднимался парок:

– Тогда идем за вещами, что ли?