Глава 18
Чувственные впечатления, которые должна пережить девятнадцатилетняя девушка:
– звон в ушах после того, как протанцевала всю ночь в клубе;
– покалывание иглы, когда мастер в барселонском тату-салоне делает ей и лучшей подруге одинаковые безвкусные татуировки в знак вечной дружбы;
– ощущение, что заболеваешь, но все равно наслаждаешься каждой секундой под дождем, держа свою большую любовь за руку.
Ощущения, которые не должна знать девятнадцатилетняя девушка:
– спазматические подергивания вследствие повышенного внутричерепного давления;
– мокрые простыни между ногами, когда во время приступа судорог вырывается катетер;
– необратимая остановка дыхания.
Бен видел прямую линию. Слышал синусоидальный звук монитора сердечного ритма. Тщетно ждал, что помпа аппарата для искусственного дыхания поднимется и опустится. Все это в мыслях.
Каждый шаг, все один и восемь километра от Максштрассе до Миттельаллее клиники «Вирхов».
Для тренированного человека смешная дистанция. Для того, кого в этот день уже побили и за кем гналась уличная банда, – серьезное испытание.
Но Бен справился.
Он бежал. Бежал и бежал вниз по Зеештрассе, быстрее, чем когда-либо в жизни. Не обращая внимания на светофоры, велосипедистов или пешеходов. Не задаваясь вопросом, следит ли за ним или даже гонится часть той анонимной массы, которая объединилась против него. Невидимая и тем не менее смертельно опасная, как радиоактивные отходы, с дикой скоростью распространявшаяся в Сети.
Больше всего он переживал, что прибежит в пустую палату.
Распахнет стеклянные двери, взлетит по лестнице и целую вечность будет ждать перед запертым входом в реанимацию, пока кто-нибудь не отреагирует на его звонок.
Уставший врач, низкооплачиваемая медсестра встретят его молча, с грустным видом, и пропустят в палату, откуда они уже выкатили кровать Джул, потому что она нужна была кому-то другому.
Тому, кто еще был жив.
– Что с ней? – спросил Бен, но это была не медсестра и не врач, а посетитель, который пришел к другому больному, вероятно, увидел тень Бена за матовой стеклянной дверью реанимации и открыл ему.
Бен пробежал мимо удивленно смотрящего на него пожилого мужчины, который, конечно, не мог ответить ему на этот вопрос.
Он мчался дальше.
Игнорируя обжигающее покалывание в боку и диспенсер дезинфицирующего средства, которое обязательно должны были использовать все посетители. Он бежал вниз по знакомому коридору. К знакомой палате в самом конце слева. Под непривычно подозрительными взглядами сотрудников, которые высунули головы из сестринской.
«Джул!» – хотел крикнуть Бен, распахнув дверь одноместной палаты, которую дочери выделили в отделении реанимации, потому что в ее случае опасность заражения инфекцией была выше, чем у других пациентов, находящихся в коме.
– Простите, пожалуйста, – услышал он за спиной женский голос, который прозвучал далеко не виновато.
– Милая! – всхлипнул Бен и подошел к кровати. Ухватился за поручни, там, где к переносной папке с зажимом были прикреплены непонятно заполненные формуляры пациента. Единственное, что ему что-то говорило, было имя в верхней правой колонке:
ДЖУЛ ВИНТЕР
После свадьбы Дженнифер сохранила девичью фамилию, и сейчас все думали, что они давно разведены, а по закону они все еще были женаты.
– Господин Рюман? – Женский голос за спиной прозвучал громче и в то же время с состраданием. Видимо, медсестра (краем глаза Бен заметил кроксы и белые джинсы) узнала его.
– Что с ней? – спросил Бен, не оборачиваясь к той, кто положил ему руку на плечо.
– О чем вы? – раздраженно спросила женщина, и причиной тому был не только вид Бена.
Он вспотел, волосы липли к голове. А его черная рубашка для выступления все еще была расстегнута на груди. Вообще-то он должен был сидеть в ней сейчас за барабанной установкой и играть It’s raining men в баре отеля. А он находился у Джул, и в ушах у него звучал реквием.
Бен указал на свою дочь, которая, к счастью, еще лежала перед ним. К счастью, еще была подключена к аппарату искусственного дыхания. К счастью, еще жила!
Он обошел кровать и встал у изголовья. Поднес руку к бледному лицу Джул.
Слеза капнула на ее закрытое веко.
Она вздрогнула.
«Это же хороший знак. Рефлекс. Или нет?»
Он обернулся к сестре, которая все же оказалась врачом.
Бену пришло в голову, что во время одного из визитов она представилась ему как доктор Циглер. Он вспомнил ее обкусанные ногти и слишком гладкую кожу лица, словно после подтяжки. Возможно, у нее просто хорошие гены. Ее шея, которая обычно выдает возраст, была такой же гладкой, как попа младенца. Только низкий, надтреснутый голос сообщал, что за плечами у нее уже много лет утомительной работы.
– Медсестра Линда сказала мне, что ее состояние ухудшилось.
– Нет. – Врач покачала головой.
– Нет?
– Все без изменений. И…
Бен закрыл глаза.
Без изменений.
Еще никогда он не думал, что будет так радоваться этому грустному диагнозу.
– И что? – переспросил он.
Доктор Циглер прочистила горло, словно ей было неловко:
– В нашем отделении реанимации нет медсестры по имени Линда.
