Двенадцать месяцев спустя

Середина декабря. Дни становятся короче, раньше темнеет. Когда с холма смотришь на море, оно серебристое, как будто замерзло. Кругом тишина. Единственные звуки издаем мы с Берти, ступая по обледеневшему дерну.

Бридпорт расположен в долине у моря. В это время года тут оживленно. Выстроившиеся вдоль улицы старинные каменные здания выглядят так же, как и двести лет назад.

Я открываю дверь книжного магазина. Звонит колокольчик. Обычно тут один-два посетителя, но сейчас полно людей. И пахнет не книгами, а банановой жвачкой. Полная женщина с недовольным лицом тянется к полке и наступает мне на ногу. Оставленный без присмотра ребенок роется в книгах, роняет их на пол.

Покупая книги в подарок для Наоми, я никогда не испытывала затруднения. У нее были широкие интересы. Лоренс, Керуак, Хэддон, Ларссон. Я выбираю книги для мальчиков, кладу в корзинку. Глаза блуждают по корешкам на полках. Я пытаюсь вспомнить, что читал Тэд год назад в постели. Мне так и не удалось понять, что ему нравится, и я покупала книги наугад.

Все, хватит. Расплачиваюсь, выхожу из книжного магазина, пересекаю улицу. Часы на башне бьют одиннадцать.

В кожгалантерее я выбираю для Тэда несессер. Добавляю к нему зубную щетку, пасту, салфетку для протирки очков, мыло и встаю в небольшую очередь в кассу. Сбоку мелькнуло что-то розовое. Я поворачиваю голову и вижу баночки и тюбики, косметику и шампунь, которые обычно клала в ее рождественский чулок вместе с пестрыми трусиками, браслетиками, мандаринами и прикольным пластиковым печеньем. Веселье. Я забыла это слово. Оно исчезло вместе с ней. Игры и возня, какую она затевала с мальчиками на дни рождения и Рождество. Все это тоже, конечно, ушло. Она перестала шутить и смеяться, и я даже не заметила когда. Это происходило постепенно, а мне все время было некогда. Кажется, она стала вести себя иначе еще перед началом учебного года.

У кассы я стряхиваю воспоминания, достаю карточку, расплачиваюсь, затем беру стоящие у ног пакеты. На это Рождество подарки куплены. В прошлом году у меня не получилось. Прошло чуть больше месяца, как исчезла Наоми. В магазине было полно девочек ее возраста с матерями, они весело переговаривались, выбирая украшения. Я оставила на полу свою корзинку и, давясь слезами, вышла, проталкиваясь сквозь толпу.

Теперь, направляясь к автостоянке, я уже спокойно наблюдаю счастливые семьи. А к таким я отношу все, где никто не пропал.

Загрузив покупки в машину, я еду домой по узким улицам мимо поля для гольфа, которое теперь можно увидеть через ставшую частично прозрачной живую изгородь. Дальше видны ряды брошенных автоприцепов и магазины с заколоченными окнами. Я подъезжаю к деревне. Уже появились первые кирпичные одноэтажные домики с верандами. Они мне настолько знакомы, что я смотрю на них и не вижу. Вот и с Наоми у меня случилось то же самое. Я знала ее наизусть и потому перестала видеть.

У церкви я сворачиваю на свою улочку. Заношу покупки на кухню, ставлю на пол. Берти обнюхивает незнакомые пластиковые пакеты. Почувствовав, что в доме кто-то есть, я резко поднимаю голову и ударяюсь об угол выдвинутого ящика буфета. Из опрокинутого пакета вываливаются помидоры и завернутый в фольгу рождественский пирог.

Я узнаю его прежде, чем могу разглядеть лицо.

– Майкл!

Мне на удивление радостно его видеть – и одновременно боязно. Какую весть он принес?

– Что случилось, Майкл? Говорите сразу.

– Ничего, – он с улыбкой разводит руки, как фокусник, показывая, что они пустые. – Ничего не случилось. Просто я проезжал мимо и…

– Проезжали мимо? Но наша деревня в стороне, мимо нее никто не проезжает.

– Это верно, но я свернул. Еду в Девон повидаться с родителями. Скоро Рождество, – он перестает улыбаться. – У вас кровь. Вы поранились.

Майкл достает из кармана белый носовой платок, осторожно прижимает к ранке. Теперь он совсем близко, и я ощущаю знакомый запах. Его лицо в нескольких дюймах от моего. Я стою неподвижно, пока он промокает кровь.

– Все в порядке, ссадина неглубокая, – он замолкает, рассматривая мое лицо. – Вы хорошо выглядите.

Я чуть отхожу назад.

– Рада вас видеть. Извините, я так неловко повернулась.

Мы смотрим друг на друга. Он молчит, будто чем-то удивлен. Тот случайный поцелуй на кухне в Бристоле ничего значит. Я не помнила себя от изнеможения.

– Кофе? – я поворачиваюсь к столу.

– Да… нет, давайте лучше прогуляемся. Посидим где-нибудь. Скоро ланч. Я видел у вас на берегу ресторан.

Я кладу продукты в холодильник, пристегиваю Берти поводок. Он сказал, что я хорошо выгляжу. Разве такое возможно? Причесана кое-как, почти без макияжа, правда, свежий воздух, простая пища и прогулки у моря улучшили цвет лица. В зеркале я вижу знакомое лицо, но не сразу вспоминаю, где его видела.

Мы выходим за калитку.

– Я часто думаю о вас… как вам здесь живется, – говорит он с легкой улыбкой. – Тут совсем не так, как я себе представлял.

Неужели он думал, что в коттедже по-прежнему на полу пятна крови и грязные бокалы из-под вина?

– И все же… как вам здесь?

Как мне здесь? Мы сворачиваем на дорожку, ведущую к берегу. Я вспоминаю вечера у камина, проведенные за рисованием. Стопка картин за креслом становится толще. Дэн иногда заезжает к бабушке и всегда приходит ко мне. Помогает. Вот, покрасил стены. Мы подружились, много разговариваем. Его общество мне приятно. Он напоминает мне сыновей. Часто пью чай с Мэри, два раза сходили в библиотеку. Время от времени звонит Тео, езжу к Эду. Приходят открытки от Тэда. Но боль всегда при мне, она теперь как фон. Был момент, когда я только-только сюда приехала. Стояла у кромки воды и, возможно, вошла бы в море, если бы не Берти. Он отчаянно тянул поводок.

– Расскажите.

Майкл внимательно слушает. А я рассказываю и плачу, не могу остановиться. Выплескиваю на него все, что накопилось за четыре месяца отчаяния и одиночества. Потом он обнимает меня, и мы ходим по берегу туда-сюда, а ветер подхватывает пенистые верхушки волн и швыряет нам в лицо.

Кафе «Бич-Хат» открыто. В последний раз я была там много лет назад. Когда дети были маленькие. Мы заходили поесть рыбы с жареным картофелем. Летом здесь оживленно, столики стоят на воздухе, под тентом. А сейчас тишина. Несколько стариков читают «Дорчестер кроникл». У ног каждого – собака. Майкл делает заказ, и через несколько минут нам подают великолепную свежую пикшу и жареный картофель на больших белых тарелках. Мы садимся за столик у окна, откуда видны набегающие на пустынный берег волны.

Хорошо тут сидеть с Майклом. Я выплакалась, и мне становится легче. А море за окном дает ощущение, будто плывешь на корабле, и сам черт тебе не страшен.

Майкл спокойно негромко рассказывает, что его повысили по службе, а потом, глядя в сторону, добавляет, что полгода назад расстался с женой.

– Вы мне ничего о ней не рассказывали, – говорю я.

– А надо было? – спрашивает он и смотрит на меня.

Я отвожу глаза.

Год назад на кухне в Бристоле между нами произошло нечто похожее на близость. Тэд, не сказав ни слова, отправился спать. Майкл заехал по пути домой, а я сидела надломленная, готовая расплакаться, злая на Тэда. Как он мог вот так взять и пойти спать? Невозможно было не откликнуться на участие Майкла.

– Мы поженились молодыми, – произносит Майкл, глядя в окно, и на минуту замолкает. – Не думаю, что вам это интересно.

– Рассказывайте, прошу вас.

– Зачем? Ведь все уже кончено.

Я настаиваю, и он продолжает.

– Тогда в Кейптауне нам было по восемнадцать. Она была беременна, но через несколько недель случился выкидыш.

Теперь я уже научилась воспринимать слова «беременность» и «выкидыш» без острого укола боли. Ребенку Наоми должно быть почти шесть месяцев. Если беременность не прервалась и роды прошли нормально. Если она…

Я стискиваю зубы, чувствуя, что на меня снова накатывает, но быстро беру себя в руки. Впрочем, Майкл ничего не замечает.

– Я думал, в Англии нам будет легче. Здесь другой климат и медицина лучше, но она больше не забеременела, – он поднимает на меня глаза. – Я работал, а ей было трудно одной.

Мне хорошо известно, каково это – быть на ее месте. В десять вечера она перекладывает приготовленный ужин в кастрюльку. В другой раз хочет пойти в кино или театр, но так и не решается. Днем еще ничего, а вечером совсем скверно.

– Она начала работать в юридической консультации, а потом забеременела. На этот раз все прошло благополучно.

– Значит, у вас есть ребенок. Мальчик или… – У него такие глаза, что я замолкаю.

– Мальчик. Но не мой. Отец – адвокат, она познакомилась с ним в консультации. Женатый, но потом развелся. – Он пару секунд помолчал. – Нам вообще не следовало соединять свои жизни.

Как он мог знать, что так получится? Как могла знать я? В молодости мы не представляем, что нас ждет впереди.

– Не смотрите на меня так, – он улыбается. – Все это в прошлом. Зря я вас этим нагружаю.

Он сожалеет, что рассказал мне что-то из своей жизни? Может быть, гадает, вспоминаю ли я о том вечере на кухне год назад? Конечно, вспоминаю – тепло его руки на моей спине, его губы. Разве можно такое забыть среди всего того ужаса?

За окном темнеет. Сквозь дождь просвечивают белые буруны, а сами волны сливаются с розовато-лиловым небом и становятся невидимыми. На улице похолодало, но еда и разговор меня согрели. Мы идем обратно, соприкасаясь руками. В коттедже я кормлю Берти. Майкл растапливает камин. Меня трогает его спокойный деловой вид. Поленья пылают. Он встает и поворачивается ко мне.

Я падаю в его объятия, и мы начинаем целоваться, словно и не прекращали. Это все равно как после долгого сидения в холодном подвале выйти на яркое теплое солнце. Он ведет меня к огню, снимает с меня куртку, потом снимает свою. Мы раздеваемся в полумраке. Он стаскивает с дивана теплое одеяло, накрывает нас обоих. Мы лежим, соприкасаясь каждой частичкой наших тел. Все в нем кажется мне знакомым и одновременно неизведанным. Я ощущаю покой, смешанный с тревогой.

Что-то почувствовав, он слегка отстраняется и гладит мое лицо.

– Что тебя беспокоит? Скажи.

– Но как это мы…

– Чепуха, – я слышу в его голосе смех. – Пусть это будет нашей тайной.

Нашей тайной? У нас будет тайна?

Он прижимает меня к себе, и тревога уступает место наслаждению. Под его нежными руками я начинаю плавиться и растворяться в нем. Мне на мгновение приходит в голову, что Наоми, наверное, испытывала что-то подобное. Пока все было хорошо. Наконец его губы сливаются с моими, и мы начинаем двигаться со страстью, будто ждали этого целую вечность.

Пять дней спустя

– Извините, – произнес Майкл, ошеломленно глядя на меня.

– Все в порядке, – растерянно отозвалась я. – Вы ни в чем не виноваты. Я тоже. Давайте забудем. Это не должно повлиять на наши отношения.

Мы были на кухне, Тэд спал наверху.

После утреннего выступления по телевизору он сразу поехал на работу. Больница теперь значила для него намного больше, чем прежде. Это для меня внешний мир перестал существовать, но не для него. Мне непонятно было, как он может каждый день ездить туда, здороваться с коллегами, осматривать пациентов. Но так было. А возвратившись поздно вечером домой, он быстро ел и шел спать, с лицом, серым от усталости.

Майкл приехал поздно, когда мальчики уже спали. Я начала ему что-то рассказывать и расплакалась. А он обнял меня, и на секунду наши губы соединились. Так нельзя, это неправильно, подумала я, но переживать из-за этого сил не было. Да и он тоже измотался.

– Вот, сегодня была у Джейд, – быстро проговорила я, чтобы замять неловкость. – Пришла, как обещала. Думала, люди будут глазеть, ведь у меня такой вид, но никто не обратил внимания.

Да иначе и быть не могло. Ведь когда я работала в больнице, тоже не замечала несчастных родственников, живших без сна, проводивших многие часы у постелей близких.

– Там был ее отец.

– Почему вы мне не позвонили? – спросил Майкл с досадой. – Я бы поехал с вами. Поддержал.

– Я ошиблась, поставила неверный диагноз. И должна отвечать.

– Ну и как прошла встреча?

– Принесла ей две старые книжки Наоми. Джейд обрадовалась. Мне показалось, ей приятно меня видеть. Она поправилась. В состав препаратов химиотерапии входят стероиды, так что ее небольшая полнота искусственная, но все равно так лучше. – Глаза снова защипало. – Но меня удивил Джефф Прайс.

– Чем?

– Он извинился.

– Неужели?

Я рассказала, как все было. Джейд раскрыла одну книжку, увидела что-то, написанное карандашом вверху первой страницы, и попросила отца прочитать. Тот взял книжку.

– Наоми Малколм. Адрес: моя кровать, моя комната, дом номер один, Клифтон-роуд, Бристоль, Англия, Земля, Галактика, Космос. – Он помолчал, потом добавил: – Джейд, это написала дочка доктора.

– А сейчас ей эти книжки не нужны?

– Нет, – я попыталась улыбнуться. – Она уже выросла.

– Спасибо.

Я кивнула, боясь, что расплачусь. Джефф проводил меня в коридор. Мы шли по проходу между кроватями, где лежали измученные бездельем дети. Возле некоторых сидели родственники, другие смотрели телевизор.

– Я видел вас утром по телику, – сказал он, когда мы вышли за дверь. – Очень сочувствую. И прошу прощения, что тогда накричал.

– Спасибо, – я замялась. – В связи с этим делом полицейские всех опрашивают. Возможно, поговорят и с вами.

– Я не против. Если потребуется моя помощь, обращайтесь.

Я посмотрела на Майкла.

– Может, не надо его трогать? Он тут ни при чем.

Майкл пожал плечами.

– С него не убудет, – он улыбнулся. – А вы замечательно выступили на телевидении.

Софиты поначалу мне сильно мешали. От них слезились глаза, а я не хотела, чтобы люди подумали, что я плачу. Похититель Наоми тоже не должен был это видеть. Нас предупредили не показывать, что мы страдаем. Такими родителями легче манипулировать. Наша цель была пробудить сочувствие в каждом. Возможно, после передачи какая-нибудь женщина, живущая в каком-нибудь городе, вспомнит, что мельком увидела в проезжающей машине прижатое к стеклу лицо девушки с раскрытым ртом, взывающим о помощи. Может быть, продавец какого-нибудь магазина вспомнит черноволосого парня, который вместе с продуктами купил самоклеящуюся пленку и гигиенические полотенца. Может быть, ей удалось выбросить из машины свою серую куртку с капюшоном, а мальчик на велосипеде вспомнит, как куртка упала на живую изгородь. Мне надо было привлечь всех на свою сторону.

– Вы в самом деле выступили хорошо, – повторил Майкл, потому что я не ответила. – И Тэд тоже. Кстати, мне надо кое-что у него уточнить.

– Тэд сейчас спит. Забавно, он лишь коснется головой подушки и уже спит, а у меня сна ни в одном глазу.

– У нас к нему несколько вопросов. Желательно встретиться завтра.

– Может быть, я смогу ответить на них сейчас?

– Нет. Нам нужно поговорить с ним, – в его тоне чувствовалось сожаление.

– Что за вопросы?

– Хотим кое-что прояснить. Не все сходится.

Мне это не понравилось. Они что, нам не верят?

– Майкл, ну зачем вам тратить время на такие пустяки?

– В нашем деле нет пустяков, – серьезно возразил он. – Скажите, чтобы он утром обязательно приехал в участок. Если это трудно, мы сами за ним заедем.

Это было похоже на сцену из телевизионного детективного сериала. Где мужа вызывают для дачи показаний и жена впервые осознает, что он подозреваемый.

– Может быть, я смогу ответить на эти вопросы и сэкономлю вам время?

Майкл вздохнул.

– Ладно. Вам известно, где был Тэд в тот вечер, когда пропала Наоми?

Я встала, заходила по кухне, поднимая и тут же ставя на место чашки и бокалы. Они прекрасно знали ответ. Меня вдруг потянуло спать, захотелось в постель.

– Он был в больнице. Операция закончилась поздно, случай оказался трудный. Время от времени такое случается. Позвоните в отделение, и вам подтвердят.

Майкл будто меня не слышал. Встал и произнес официальным тоном:

– Я, пожалуй, пойду. Передайте ему, что мы заедем утром.

Он ушел, а я долго сидела за столом с закрытыми глазами. Его слова отдавались эхом в тишине. Затем наконец я взяла трубку и набрала номер больницы. Попросила соединить с отделением нейрохирургии. Было уже поздно, но сотрудник-мужчина ответил сразу. По голосу чувствовалось, что молодой. Я назвала себя и сказала, что Тэд попросил проверить время, когда началась операция в прошлый четверг вечером. Он забыл записать, сколько она длилась, а это нужно для учета. Я произносила слова мягко, как будто заранее отрепетировала. Он отошел и минуты через три вернулся.

– Извините, что заставил вас ждать, доктор Малколм. Решил проверить дважды. Вы, случайно, не перепутали четверг с понедельником?

– Нет, он назвал четверг, – ответила я. Мое сердце заколотилось.

– Но в четверг оперировал только мистер Пател. Операцию мистера Малколма отменили. А сколько длилась операция мистера Малколма в понедельник, я смогу вам сказать, если вы перезвоните через несколько минут.

– Спасибо. Он сам позвонит, если сочтет нужным.

Положив трубку, я поднялась наверх и села в кресло рядом со своим спящим мужем. Я смотрела на него не мигая до тех пор, пока лицо его не стало расплываться. В конце концов он начал казаться мне совершенно незнакомым мужчиной, неизвестно как попавшим в нашу спальню.