Год спустя

Стоит ноябрь, но после грозы воздух заметно потеплел. Припозднившееся бабье лето пахнет дымом костров и прелой листвой. По пути в магазин я вижу, какой урон нанесла деревне гроза. В одном доме даже вылетела оконная рама.

Я вхожу в магазин. Владелец – полный, рыжий – кивает мне, улыбаясь.

– Мэри сказала, что Дэн наведет порядок в вашем саду после грозы. А я увезу мусор на свалку. За небольшую плату.

Я здороваюсь, кладу в корзинку яблоки, кофе, банку «Мармита», едва удерживая ее пальцами. После вчерашней работы пилой руки слегка одеревенели. Сегодня я просто вынуждена была сюда поехать. Холодильник пустой, нечем накормить Дэна.

Я медленно обхожу полки, наполняя корзинку. Печенье, тушеная фасоль. Дальше молоко, сок, пиво. После недолгих раздумий беру также пакет лука. Расплачиваюсь карточкой, отводя глаза в сторону от любопытных взглядов покупателей.

Подъехав к коттеджу, я слышу в саду визг электропилы. Открываю калитку, и снятый с поводка Берти бросается к Дэну. Тот выключает пилу и наклоняется, чтобы его погладить. Работа почти закончена.

Дэн снимает шарф, который намотал, чтобы в рот не попали опилки. Лицо у него раскрасневшееся, потное. Ко лбу прилипли пряди темных волос. Робкая улыбка. Застенчивые глаза. И снова он напомнил мне Эда. Не недавнего, а прошлого.

Утром, когда он пришел, мы посидели, поговорили. Ему понравились фотографии Тео с Наоми в лесу, и я их ему подарила. Потом Дэн признался, что делает скульптуры, используя корни деревьев и коряги.

У входа в дом я проверяю почтовый ящик. В нем три открытки. Одна от Ани с видом бристольского порта. Уже третья. Как всегда, четыре слова: «Все в порядке. Аня». После моего отъезда она по-прежнему приходит наводить порядок. Я посылаю ей ответные открытки с видами моря и пляжа. Тоже очень короткие. Мне нечего сообщить, кроме того, что я по ней скучаю.

На открытке от Тэда речной пейзаж. Теперь, когда его ничто не удерживает дома, он кочует по миру, переезжая с одной конференции на другую.

На третьей я вижу репродукцию картины Дэвида Хокни и догадываюсь, что она от Тео.

«Спешу похвастаться успехом. Победил в конкурсе с работами в категории «Природные ландшафты с деревьями». Получил премию и вот теперь провожу уик-энд в Калифорнии. Мои работы выставлены в городской галерее Сан-Франциско. Приеду домой на Рождество. Может быть, с Сэмом. Тео».

Рождество с Тео. Это замечательно. Он живет в Нью-Йорке, и последние четыре месяца были для него очень важными. Рада, что старания моего сына оценили. Он это заслужил. Я по нему соскучилась. По его белесым бровям, веснушкам, смеху. По тому, как он неожиданно подсаживается и кладет мне на плечо голову, как в детстве. По тому, как весело болтает на кухне, запихивая в рот овсянку, ложку за ложкой. Тео был ласковым ребенком.

Что касается Сэма, то о нем мне почти ничего не известно, кроме того, что он аспирант-архитектор. Тео прислал мне фотографию, где они вдвоем. На ней он обнимает за плечи длиннолицего молодого человека в массивных очках, ученого вида. Оба улыбаются. Я опять проглядела – на этот раз с Тео. Когда это у него началось? Ведь Эд никогда не дразнил брата насчет девчонок. Всегда было наоборот. Я-то думала, что у него нет подружек, потому что он увлечен искусством. А тут вот что оказывается. И вообще… не проследила за Наоми, и это привело к катастрофе.

Я кладу открытку на стол, закрываю глаза и вижу, как под напором стихии с жутким треском ломается дерево, навсегда меняя облик сада.

Тэд присутствию Сэма наверняка не обрадуется. А я? Думаю, мне удастся с этим примириться, хотя… С одной стороны, отрадно, что Тео нашел, кому подарить свою любовь, ведь он переполнен ею. Но с другой… не надо притворяться, я боюсь. И потом неизвестно, как воспримет это Эд.

Я наливаю в чайник воду, разбираю покупки. Не следует забывать, что у Тео в этом случае никогда не будет детей. Что мне категорически не нравится. Я огорчена также осознанием того, что жить ему в этом мире будет непросто. Далеко не все люди достаточно толерантны.

Я наливаю для Дэна кружку чая, беру пакет печенья и выхожу в сад. Ставлю все на ступеньки. Он замечает это и поднимает вверх большой палец. В саду тепло, и я, сходив за блокнотом для рисования и угольным карандашом, пытаюсь передать изгибы ветвей, подсвеченных ноябрьским солнцем. Они напоминают мне окрашенные в темный цвет человеческие руки, делающие плавательные движения. Только не в воде, а в воздухе. Тут же порхает малиновка, клюет что-то в опилках и, взлетев, усаживается на ветке. Я обхожу деревья в поисках нужного ракурса. Дэн где-то рядом, сзади. Я ложусь на спину, чувствуя, как влага впитывается в пуловер, но это как раз та перспектива, которую я искала. Эскиз наконец закончен.

Колокола на церковной башне бьют дважды. Пора возвращаться в дом готовить гамбургеры. Я смотрю, как они жарятся на сковородке, вдыхаю аромат, и у меня пробуждается аппетит. Яблоки, тосты, кофе – вот моя основная пища, сколько я себя помню. Гамбургеры готовы. Я нарезаю хлеб и выношу все в сад, прихватив также две банки пива. Мы усаживаемся на солнце, на каменную ступеньку у задней двери. Дэн с удовольствием поглощает горячие гамбургеры один за другим. Я ем медленно, наслаждаясь вкусом еды и теплом. Сейчас мне хорошо.

Дэн благодарит меня, улыбаясь щербатым ртом.

– Это я должна тебя благодарить. Ты мне так помог.

– Да что вы. Мне это нетрудно. Приятное развлечение.

– Неужели?

– Да.

Взглянув на него, я чувствую, что он не прочь поговорить.

– Значит, ты мастеришь из того, что подбрасывает тебе природа?

Он кивает.

– Да. В основном из дерева. У меня призвание видеть формы живых существ и предметов среди корней деревьев и прочего. Видеть и раскрывать. Соединять друг с другом.

Куда подевался сонный недотепа? Передо мной сидит выразительно жестикулирующий одухотворенный молодой человек. Голос бодрый, уверенный.

– Ты счастливый, потому что знаешь, чего хочешь, – говорю я.

– Вы так считаете?

– Да. Это дано немногим.

Он опускает глаза.

– Моему папе не нравится, что я хочу заниматься искусством. Он считает это пустым делом. Хочет, чтобы я стал, как он, полицейским.

– А ты?

– Не хочу.

Я встаю и собираю тарелки.

– Да, тебе нелегко.

– Это верно, – он тоже встает, закрывает шарфом лицо.

Потом я снова выхожу, надеясь сделать угольным карандашом еще один рисунок, но уже похолодало, цвета поблекли, ветви деревьев кажутся скучными. Дэн складывает поленья у стены. Берти бегает за ним туда-сюда, садится у его ног, когда он останавливается. Глядя на Дэна, я вспоминаю своих мальчиков.

Потом мы пьем с ним чай. Он собирается, говорит, что придет еще поколоть поленья. Опускается на корточки что-то поднять, Берти налетает на него, и он со смехом падает.

Забросив на плечо рюкзак, Дэн смотрит на сломанные ворота.

– Я могу их починить. Хотите?

– Конечно. Буду очень рада.

Мы прощаемся. Я смотрю ему вслед. Он толкает перед собой ручную тележку, нагруженную поленьями для бабушки.

Этому мальчику еще предстоит сделать выбор, определить свое будущее. Оно пока в тумане, несмотря на его художественные устремления. И как это произойдет, гадать сейчас бесполезно.

Приходит вечер, но я не пишу красками и ничего не рисую в своем альбоме. Я думаю о путях, которыми мы приходим к самим себе – таким, какие мы сейчас. К дорожке, которая привела меня к Тэду, затем к Наоми и наконец сюда. Догадывалась ли я в его возрасте, что все у меня сложится именно так? Откуда? На мой выбор стать врачом повлияла встреча с больной девочкой, которой мне очень захотелось помочь. И остальным, таким как она, тоже.

В молодости мы склонны все упрощать. Будущее кажется нам ясным и определенным. Я смотрю на незаконченный портрет Наоми и вижу в ее глазах решимость, которой прежде не замечала. Иногда, особенно по ночам, я представляю себе тот ужасный момент, когда эта решимость покидает ее и она наконец понимает, что совершила ошибку.