Вообще-то, удивительно, что я живу на таблетках. У меня было прекрасное детство, любящие родители, все как надо. Меня не били и не обижали, я получала только любовь и поддержку. Но почему-то этого оказалось недостаточно.

Моя подруга Эрин говорит, что у каждого из нас свои демоны – голоса, которые живут внутри нас и нашептывают, что мы недостаточно хороши, что если мы не получим повышение или не сдадим экзамен, то весь мир узнает, что мы лишь никчемный мешок из крови и плоти. Может, это правда. Может, мои голоса просто оказались громче.

Впрочем, думаю, что все не так просто. Депрессия, в которую я впала после окончания университета, не была связана с экзаменами или низкой самооценкой; на меня навалилось нечто более странное, вызванное химическим дисбалансом и не поддающееся психоанализу.

Когнитивная поведенческая терапия, консультации психолога, психотерапия – я пробовала все, однако помогли только таблетки. Лисси говорит, что ее пугает возможность улучшать свое настроение с помощью лекарств; она боится, что это может повлиять на ее личность. Для меня же это все равно что макияж – я не скрываюсь за маской, а просто становлюсь похожей на саму себя, более совершенной.

Бен увидел меня без «макияжа». И ушел. Я долго злилась, однако в итоге поняла, что не виню его. Год моего двадцатипятилетия выдался чертовски трудным. Я бы и сама от себя ушла, если бы могла.

Но это не оправдывает его сегодняшний поступок.

– Открывай!

Щелканье по клавишам ноутбука прекратилось, скрипнул стул. Дверь в каюту осторожно приоткрылась.

– Да? – Бен высунулся и с удивлением посмотрел на меня. – Ло! Что ты тут делаешь?

– А ты как думаешь?

Ему хватило приличия немного смутиться:

– Ах, это.

– Да, это. – Я втиснулась мимо него в каюту. – Ты говорил с Нильссоном!

– Слушай… – Бен поднял руку, словно желая утихомирить меня.

– Не надо мне твоих «слушай»!.. Как ты мог? Быстро ты все ему выложил – про нервный срыв, про лекарства, про то, что я едва не потеряла работу? Рассказал ему, как в самые ужасные дни я не могла даже сама одеться, не могла выйти из дома?

– Нет! Конечно нет! Боже, как ты могла такое подумать?

– Значит, только про таблетки? И про то, что ко мне забрался грабитель, а потом еще парочка деталей, чтобы Нильссон точно понял, что мне нельзя доверять?

– Нет! Все не так! – Бен подошел к выходу на террасу, а затем повернулся ко мне, ероша волосы. – Просто… черт, все как-то сорвалось с языка. Не знаю как. Он умеет вытягивать.

– Ты ведь журналист, черт возьми! Не мог просто сказать «без комментариев»?

– Без комментариев, – простонал он.

– Ты не представляешь, что ты наделал.

– О чем ты?.. Погоди-ка, мне надо выпить кофе. Будешь?

Хотелось послать его куда подальше, но я и сама не отказалась бы от кофе.

– С молоком, без сахара, все верно?

– Да.

– Некоторые вещи не меняются, – хмыкнул Бен, наполняя кофеварку чистой водой и вставляя в нее кофейную капсулу.

Я бросила на него гневный взгляд.

– До хрена всего изменилось! Как ты мог все ему рассказать?

– Я… я не знаю. – Бен снова взъерошил свои непослушные волосы, дергая их у корней так, будто мог вытащить из головы какое-то оправдание. – Нильссон поймал меня в коридоре, когда я возвращался с завтрака, сказал, что беспокоится за тебя – из-за какого-то там шума ночью, – а у меня было похмелье, и я все никак не мог понять, о чем это он. Сначала подумал, что он говорит про грабителя. Но он вдруг начал твердить, что ты сейчас очень ранима… Боже, Ло, прости, я ведь не сам постучался к нему в дверь, распираемый желанием поговорить. Что он вообще имел в виду?

– Неважно.

Бен подал мне кружку. Кофе был слишком горячим, и я поставила чашку на колени.

– Важно. Ты явно чем-то ошеломлена. Прошлой ночью что-то случилось?

Почти всем своим существом, процентов на девяносто пять, я хотела послать Бена Говарда куда подальше и сказать, что, разболтав Нильссону все о моей личной жизни, он потерял мое доверие. К сожалению, оставшиеся пять процентов были особенно настойчивы.

– Я…

Может, если поделиться с Беном, он предложит что-нибудь, о чем я раньше не подумала? Как-никак репортер, причем, увы, довольно уважаемый. Сделав глубокий вдох, я пересказала Бену все то, о чем ночью говорила Нильссону. Я так хотела, чтобы он мне поверил, что бормотала неясно и сбивчиво.

– Она была там! – закончила я. – Ты должен мне поверить!

– Эй, эй! – Он изумленно посмотрел на меня. – Конечно, я тебе верю.

– Правда? – Я с удивлением отставила чашку с кофе на стеклянный столик. – Ты мне веришь?

– Конечно верю. Ты никогда ничего не выдумывала.

– А Нильссон не верит.

– Я понимаю, почему он не хочет тебе верить, – сказал Бен. – Преступления на круизных лайнерах – это всегда мутная история.

Я кивнула. Как и любой журналист, пишущий о путешествиях, я знала о множестве слухов вокруг круизных кораблей. Не то чтобы владельцы лайнеров больше связаны с преступным миром, чем любые другие предприниматели из сферы туризма, просто преступлениям, совершенным в море, всегда присуща некоторая неясность.

«Аврора» не из тех судов, напоминающих плавучие города, о которых я писала, однако в международных водах ее правовое положение тоже было сомнительным. Даже подтвержденные случаи исчезновения людей иногда удается замять. Когда не ясно, к чьей юрисдикции относится дело, расследование зачастую вешают на службу безопасности судна, а они, будучи работниками компании, даже при желании не могут поднять суматоху.

Несмотря на духоту каюты, мне вдруг стало холодно. Я пришла к Бену, чтобы разнести его в пух и прах и удовлетворенно хлопнуть дверью, но никак не ожидала от него поддержки.

– Больше всего меня волнует… – медленно произнесла я.

– Что? – прервал он мое молчание.

– Она… она одолжила мне тушь. Так я ее и встретила – не знала, пустует ли каюта, и постучала в дверь, чтобы попросить тушь.

– Ну… – Бен озадаченно помолчал и сделал еще один глоток кофе. – И что?

– И… она исчезла.

– Тушь? Как это исчезла?

– Очень просто. Ее забрали из каюты, пока я была с Нильссоном. Все остальное еще можно как-то объяснить – но если ничего не происходит, то где же тушь? Тюбик туши был единственным доказательством того, что в каюте действительно кто-то находился, а теперь и он исчез.

Бен встал и подошел к террасе, задернул прозрачные шторы. Сделал шаг назад и присел на край кровати, вид у него стал деловой и решительный.

– Кто еще об этом знает?

– Про тушь?

Хороший вопрос. Я с досадой поняла, что надо было задуматься об этом раньше.

– Наверное… только Нильссон.

Прискорбная мысль. Мы с Беном долго смотрели друг на друга, и в его взгляде отражались все неприятные вопросы, которые вдруг стали мучить и меня.

– Он находился со мной, – наконец сказала я. – Когда забрали тушь.

– Постоянно?

– Ну… почти… Нет, погоди, был промежуток. Когда я завтракала. А потом разговаривала с Тиной.

– Значит, он мог забрать ее.

– Да, – подумав, ответила я. – Мог.

Неужели это он был в моей каюте? Может, так он и узнал про лекарства и про то, что я мешала их с алкоголем?

– Знаешь, – наконец произнес Бен, – тебе надо поговорить с Ричардом Буллмером.

– С лордом Буллмером?

– Да. Я вчера играл с ним в покер, и он вроде неплохой парень. А с Нильссоном и связываться нечего. Здесь за все отвечает Буллмер. Как говорил мой отец, если хочешь пожаловаться, иди к главному.

– Бен, я ведь не на обслуживание жаловаться собралась.

– Какая разница? Нильссону-то ничего хорошего не светит, да? Если кто и может привлечь его к ответственности, так только Буллмер.

– А пойдет ли он на это? В смысле, привлечет ли Нильссона к ответственности? У Буллмера свои причины скрывать случившееся. Даже больше, чем у Нильссона. Как ты и сказал, Бен, все это может плохо для него обернуться. Неизвестно, какое будущее ждет «Аврору», если эта история выйдет наружу. Кто станет платить десятки тысяч фунтов за круиз на лайнере, на борту которого погибла девушка?

– Эта ниша рынка пока свободна, – с кривой улыбкой заметил Бен.

Я вздрогнула.

– И все же сходи к нему, – настаивал Бен. – По крайней мере, мы знаем, где Буллмер провел ночь – в отличие от Нильссона.

– Ты уверен, что никто из игравших в карты не выходил из каюты?

– Конечно уверен! Мы были у Йенссена, из каюты всего один выход. Народ вставал, ходил в туалет и все такое, но в пределах каюты. Хлоя читала, а потом ушла в спальню; выйти из нее можно только через гостиную. Разошлись к утру. Нас четверых можешь исключить из списка подозреваемых – и Хлою тоже.

Я нахмурилась, пересчитывая упомянутых людей по пальцам.

– Значит… исключаем тебя, Буллмера… Арчера… Ларса и Хлою. Остаются Коул, Тина, Александр, Оуэн Уайт и леди Буллмер. Плюс сотрудники.

– Леди Буллмер? – удивился Бен. – Ну это ты зря.

– А что? – сразу приняла я оборонительную позу. – Может, она не так уж и больна?

– Ага, целых четыре года изображала, что проходит химиотерапию и не может справиться с раком, лишь для того, чтобы обеспечить себе алиби на время убийства какой-то девушки.

– Давай без сарказма. Я рассматриваю все варианты.

– По-моему, пассажиры здесь ни при чем, – сказал Бен. – Заметь, только вы с Нильссоном знали про тушь. Если он сам ее не брал, значит, кого-то за ней отправил.

– Ну… – начала я. И замолчала. По шее побежали мурашки от неприятного ощущения, немного похожего на чувство вины.

– Что?

– Пытаюсь вспомнить… Когда мы с Нильссоном встречались с сотрудниками… я могла сказать про тушь.

– Господи, Ло. – Бен внимательно посмотрел на меня. – Так могла или сказала? Это все-таки важно.

– Знаю, – ворчливо ответила я.

Судно качнулось, и к горлу вновь подступила тошнота, а в желудке забунтовали наполовину переваренные блинчики. Вспомнить, о чем я говорила с работниками, было нелегко. В тот момент меня ужасно мучило похмелье, жутко отвлекал искусственный свет, пугали теснотой крошечные каюты. Я закрыла глаза, стараясь представить кухню для персонала, приятные чистые лица девушек, и диван подо мной будто поплыл. Что же я, черт возьми, им сказала?

– Не могу вспомнить, – вздохнула я. – Никак не получается. Но да, я могла упомянуть про тушь. Вряд ли… и все же не уверена.

– Вот дерьмо. Что ж, это значительно расширяет круг подозреваемых.

Я мрачно кивнула.

Немного помолчав, Бен продолжил:

– Может, кто-нибудь из пассажиров что-то видел. Как кто-то выходил или заходил в пустую каюту, как кто-то прокрался в твою комнату за тушью. Кто у нас в каютах на корме?

– Так… я в девятой, ты в восьмой, – считала я по пальцам. – Александр… вроде в шестой?

– Тина в пятой, – задумчиво сказал Бен. – Видел, как она вчера возвращалась. Тогда Арчер, значит, в седьмой. Ладно. Ну, пойдем пообиваем пороги знаменитостей?

– Идем, – ответила я. То ли из-за прилива гнева, то ли из-за того, что мне поверили и у нас появился план, мне стало лучше. Но тут я вдруг глянула на часы на ноутбуке Бена. – Черт, сейчас не могу. У меня какая-то там женская фигня в спа.

– Во сколько заканчивается? – спросил Бен.

– Понятия не имею. Думаю, к обеду отделаюсь. А чем будут заняты мужчины?

Бен поднялся и пролистал лежавшую на столе брошюру.

– Экскурсия на капитанский мостик. Вот так дискриминация – парням техника, а вам ароматерапия… Нет, погоди, мужчин ждут в спа завтра утром. Наверное, на всех сразу не хватает места. – Он взял со столика блокнот и карандаш. – Давай попробуем нарыть что-нибудь по отдельности, а после обеда встретимся здесь и опросим оставшихся пассажиров. А потом со всем этим пойдем к Буллмеру. Может, он прикажет сменить курс и на борт вызовут местную полицию.

Я кивнула. Если мы сумеем как-то подтвердить мою историю – хотя бы найдем кого-то, кто тоже слышал всплеск, – то вряд ли Буллмер нас проигнорирует.

– Я все время думаю о ней, – выпалила я уже в дверях.

Бен остановился.

– В смысле?

– О девушке из каюты Пальмгрена. Что она чувствовала, когда он кинулся за ней, была ли она жива, когда ее сбросили. Я все думаю, каково это – оказаться в ледяной воде, видеть, как корабль исчезает из виду…

Кричала ли она, когда ее накрыло волной? Пыталась ли звать на помощь, когда легкие наполняла соленая вода, а из-за холода и недостатка кислорода дышать становилось все труднее и она опускалась все глубже и глубже?..

Я представила, как белоснежное тело уносит в ледяную темноту бездонного океана, как рыбы выедают глаза, а волосы окутывают голову облаком черного дыма…

– Не терзай себя, – сказал Бен. – При твоем воображении, Ло…

– Я знаю, каково это, – ответила я, когда Бен открыл дверь. – Я понимаю, что она чувствовала, когда кто-то пришел за ней посреди ночи. Поэтому и должна выяснить, кто с ней такое сотворил.

А если не выясню, то буду следующей.