XXIII

Против Генри у них не было ничего.

Имелись лишь смутные догадки; какие-то конкретные улики сделали бы ненужным этот спектакль на кладбище. У них ничего не было, они ничего не знали, да и сами ничего собой не представляли. Они делали свою работу, и им нужен был результат. Раскрытие преступления – это такая же тяжкая работа, как и совершение преступления, с той лишь разницей, что оплачиваются и простои.

– Когда выйдет ваш новый роман? – поинтересовался Йенссен по дороге. Он явно старался сгладить свою бестактность.

– К ярмарке.

– Можно спросить, о чем роман?

– Да, спросить можно. – Генри посмотрел в окно на пробегавшие мимо серые фасады домов. Ему предстоит долгая упорная борьба. Они пришли вчетвером, чтобы с самого начала регистрировать каждое его побуждение, каждое слово и каждое противоречие. Весь дальнейший путь длиной в пятнадцать километров они молчали.

Подъезд к полицай-президиуму был огорожен высокой кирпичной стеной, увенчанной витками колючей проволоки. Здание президиума было выстроено в начале Первой мировой войны и первоначально служило казармой. Ансамбль мрачных зданий, стены и натовская колючая проволока создавали очаровательное впечатление проигранной битвы в окружении. «На этих воротах, – тихо пробормотал Генри, – не хватает только надписи «“Святая Рената”».

«Комната для переговоров», как они ее назвали, была настоящей газовой камерой с вентиляционными отверстиями вместо окон. Генри обратил внимание на кофейные пятна, которые, словно плесневые колонии, покрывали линолеум пола. В середине комнаты стоял большой складной стол, застеленный мышиного цвета скатертью. Его усадили на мягкий вращающийся стул. Йенссен принес ему кофе. Безусловно, это была часть инквизиторской процедуры. Его одного усадили за стол. С времен Средневековья известно, что одна только демонстрация орудий пыток способна сломить волю обвиняемого.

– У нас много ответов, для которых мы не можем найти правильных вопросов, – заговорил Авнер Блюм. «Что ж, это не бездарно», – подумал Генри и отпил горячий, но жидковатый кофе.

– Наверняка вы удивляетесь тому, что мы попросили вас приехать с нами в полицай-президиум, господин Хайден.

– Я ничему не удивляюсь, господин Блюм, но мне больно, что вы утаиваете от меня правду. Что произошло с моей женой?

Блюм быстро переглянулся с Йенссеном.

– Причиной тому является загадка, перед которой мы оказались. Признаюсь, ничего подобного я не видел за всю мою карьеру. Нам нужна ваша помощь. Вы знали свою жену лучше, чем кто-либо другой.

– Значит, было совершено преступление.

– Почему вы так думаете, господин Хайден?

– Я так думаю, потому что мы сидим в полицай-президиуме, а вы работаете в комиссии по убийствам. Или я не прав?

– Вы не совсем правы. Достоверно установлено, что ваша жена погибла насильственной смертью. Это могло быть и самоубийство.

Генри покосился на дружелюбно улыбнувшегося ему Йенссена и одновременно отпил еще кофе. Проснулся ли сегодня Йенссен рядом с женщиной? Прочитал ли он газету, вынул из стиральной машины влажное белье и приготовил ли яйца, которые варил шесть минут? Или он варит яйца четыре минуты? Что отличает полицейского от преступника, цивилизованного человека от нецивилизованного дикаря, кроме грубости инстинктов и времени варки яиц?

– Я уже говорил господину Йенссену, что самоубийство не могло стать выбором моей жены. Она была счастлива. Мы были счастливы. Она бы никогда и ни за что меня не покинула.

В комнате наступила тишина.

– Мы играем в викторину? – спросил Генри. – Я должен угадать, от чего умерла моя жена?

Йенссен отставил в сторону свою чашку.

– Вы нашли на берегу ее велосипед и одежду.

– О, это было давно, и воспоминание уже успело потускнеть в моей памяти, но да, велосипед был там.

– Ваша жена утонула не в бухте, а тридцати километрах к востоку от нее, – продолжил Йенссен.

Полицейские следили за тем, как Генри воспримет эту информацию, а он в это время мысленно представил себе голых британских детишек, швыряющих друг в друга еловые шишки.

– Как такое могло произойти?

– Мы и сами себя об этом спрашиваем. Ваша жена сидела в автомобиле. Она была пристегнута. Вместе с машиной она упала в море со скалы.

Генри вскочил на ноги:

– Этого не может быть!

– Почему?

– Ее машина до сих пор стоит в гараже.

– Она сидела не в своей машине, – сказал Авнер Блюм и рывком сорвал со стола скатерть. – Эта машина принадлежала госпоже Беттине Хансен, вашему редактору.

Фотографии были цветными и поразительно реалистичными. «Субару» была сфотографирована спереди и сбоку. Обглоданное рыбами тело Марты, удерживаемое лишь ремнем безопасности, сидело за рулем. На черепе не осталось ни лоскутка мягких тканей. Рот щерился в страшной улыбке. Прекрасно сохранились зубы. Генри закрыл глаза. Перед внутренним взором вновь всплыла жуткая картина: Марта, дико крича, пытается открыть окно, а ледяная вода безостановочно льется ей в легкие. Он снова увидел, как умирала Марта.

Полицейские не торопили его. Он молча рассмотрел фотографии, а потом, повернувшись спиной к присутствующим, перевел взгляд на безрадостный пейзаж за окном.

Йенссен наконец откашлялся и заговорил:

– Оползень с крутого берега вызвал волну, которая и вынесла машину на поверхность, если вам это интересно.

– Кому, говорите вы, принадлежит этот автомобиль?

– Он принадлежал Беттине Хансен, вашему редактору.

Генри обернулся и по очереди всмотрелся в лица полицейских. Они выглядели как глухонемые, впервые слушающие арию Царицы ночи.

– Это ответ, – тихо произнес Генри, – а как звучит вопрос?

– Вопрос звучит так: можете ли вы, господин Хайден, объяснить, почему ваша погибшая жена сидела в машине пропавшего редактора?

– Я не понимаю, как это могло случиться. Нет, не понимаю. Вы не будете так любезны снова прикрыть фотографии? Мне больно на них смотреть.

Блюм посмотрел на Йенссена, и тот закрыл фотографии скатертью.

– Ваша жена и редактор были знакомы?

– Да, они встречались на коктейле в саду у моего покойного издателя.

Углом глаза Генри заметил, что один из полицейских сунул руку во внутренний карман куртки, но ничего оттуда не достал. Наверное, включил звукозаписывающее устройство.

– Иногда они вместе купались в море. – Генри почти физически чувствовал, как сгущается атмосфера в комнате. – Я никогда не ходил с ними. Марта называла Бетти плохой пловчихой. Вы должны знать, что у Марты было две страсти – плавание и пеший туризм.

Йенссен достал шариковую ручку.

– Вы не возражаете, если я буду записывать?

– Ни в коем случае. Наша жизнь, если здесь уместно такое слово, была очень упорядоченной. Я писал по ночам, именно тогда ко мне приходили самые удачные идеи. По утрам я долго спал, а жена в это время ходила купаться или делала вылазки на природу.

– Куда? У нее были любимые маршруты?

– Это было бы не в ее духе. Она решала такие вещи спонтанно. Марте нравились тихие уголки, где нет людей. Она любила природу, уединение… У вас есть карта?

Полицейские переглянулись, потом Йенссен пулей вылетел из комнаты и вскоре вернулся с истыканной стрелками картой «дартс». Генри внимательно смотрел, как полицейские расправляли ее на полу. Ему сразу бросились в глаза точки и соединявшие их линии.

– Не обращайте внимания на дырки в карте, господин Хайден. Известно ли вам, где именно гуляла ваша жена?

– Ну, конечно, – ответил Генри и присел перед картой на корточки. – Она мне много об этом рассказывала.

Он обвел рукой несколько районов.

– Ну, например, вот в этом лесу, где много точек. Она любила гулять здесь, говорила, что там удивительно красиво.

Настроение криминалистов заметно улучшилось.

– А здесь? – Блюм указал на район обрывистого берега.

– Марта любила море, она не боялась высоты и не страдала головокружениями. Ей нравилось бродить высоко над морем, она часто подходила к краю обрыва. Мало кто отваживался составлять ей в этом компанию. Я все время предлагал ей подарить телефон, чтобы она могла в случае чего позвонить, но жена постоянно отказывалась. Марта ненавидела мобильные телефоны.

– Ну вот мы и нашли этого таинственного бродягу! – торжествовал Блюм в мужском туалете.

– Тогда, – возразил ему Йенссен, задумчиво наблюдая за струей, бившей в унитаз, – выходит, что Марта Хайден была одновременно и отцом ребенка, ведущим двойную жизнь, и к тому же отлично маскировалась и ориентировалась на местности, так?

Блюм уже сушил руки.

– Йенссен, как профессиональный криминалист вы должны обладать способностью к построению мысленных моделей. Абстрагируйтесь. Мы заблуждались, а теперь выяснились новые факты.

Йенссен вымыл руки, чего он никогда не стал бы делать в отсутствие своего прямого начальника.

– Зачем, – спросил он, – она названивала редакторше, а не родному мужу? О чем она могла с ней говорить? И почему делала это тайком?

Блюм взялся за ручку двери:

– Мы и работаем для того, чтобы это выяснить. А вы, получается, нет, Йенссен?

Вернувшись из туалета, полицейские увидели, что Хайден, снова сняв со стола скатерть, внимательно рассматривает фотографии.

– Я не верю, что моя жена упала в море в этой машине. Вы уверены, что это машина Бетти? Она говорила, что ее автомобиль угнали.

– Это ее машина, господин Хайден, и этот пункт нас тоже сильно занимает. Она заявила о пропаже автомобиля, но не смогла дать ключ страховому агенту. Естественно, она не могла это сделать, потому что ключ был вставлен в гнездо зажигания, и мы теперь доподлинно это знаем. Страховому агенту она заявила… – Йенссен заглянул в блокнот, – что не хочет никаких денег за пропавший автомобиль.

– Это удивительно. Она рассказывала мне об этом человеке, об этом…

Блюм нетерпеливо махнул рукой.

– Если бы автомобиль украли, то у Бетти, по крайней мере, должен был остаться ключ.

Будь благословен этот ключ! Как часто в своей жизни благодарил Генри перст судьбы, который – без его ведома – вмешивался в ход событий и вносил незаметные исправления, превращавшие безнадежные положения в славные победы. Он все обдумал, но не ожидал, что такой пустяк, как ключ зажигания, сыграет в этой эпопее столь решающую роль, да еще такую полезную. Для преступника, как и для человека, собирающегося надуть страховую компанию, не существует второстепенных мелочей, есть лишь равнозначно важные детали.

– Мы не склонны считать, что упомянутый вами таинственный мужчина существует в природе.

– Но она была беременна, – возразил Генри. – Кто же тогда отец?

Йенссен хотел что-то сказать, но Блюм снова его перебил:

– Мы надеялись, что вы сможете нам помочь.

– Помочь? Бетти не говорила мне, кто он. Может, она рассказала об отце кому-нибудь другому? Я же этого не знаю.

– Вы не спрашивали?

– Спрашивал. Но она отвечала только, что это очень опасный человек.

– У вас есть на этот счет какое-то мнение?

Генри рассмеялся:

– Вы переоцениваете меня, господин Йенссен. Я не знаю, считать это дерзостью или комплиментом.

Генри решил, что настал самый подходящий момент для того, чтобы посвятить полицейских в тайну того, что действительно случилось в тот вечер в скалах. Авнер Блюм сам пришел ему на помощь, произнеся волшебное слово.

– Ваша жена и ваш редактор, как вы утверждаете, часто вместе купались в море.

– Это так и одновременно не так. Моя жена и была моим редактором. – Генри выдержал внушительную паузу. – Она каждый день читала каждое слово в моих текстах. Она видела то, чего не замечал я. Без нее у меня не получился бы ни один роман. Думаю, Бетти была сильно уязвлена этим обстоятельством.

– Но что в таком случае, позвольте спросить, редактировала Беттина Хансен? – Блюм задумчиво обхватил пальцами обеих рук невидимое яблоко.

– Она не редактировала ничего. Она была некомпетентна, амбициозна, и я ей никогда не доверял. Когда очередной роман был готов, я сам вез его в издательство. Бетти читала только готовые рукописи.

– Но за что в таком случае ей платили деньги?

Такой вопрос мог задать только полицейский чиновник. Генри лишь снисходительно улыбнулся, ибо что может следователь понимать в литературе?

– Пожалуйста, поймите меня правильно, но я очень многим, если не всем, обязан Бетти, ибо именно она открыла мой первый роман «Фрэнк Эллис». Правда, я не знаю, читали ли вы его.

– Я не читал, – признался Блюм, – но его читал мой коллега Йенссен, он – наш книжный червь и до сих пор восторженно о нем отзывается. Правда, Йенссен?

Йенссен вымученно улыбнулся. Генри отчетливо видел, что бедного парня страшно удручает роль дрессированного медведя: «Правда, Йенссен?» Да, это мотив убийства, подумал Генри. Ну, Йенссен, застрели эту собаку из своего табельного пистолета и брось в колодец. Я тебя благословляю.

– Марта время от времени обсуждала с госпожой Хансен, как продвигается работа над очередной книгой, – продолжил Генри. – Вероятно, они говорили об этом во время совместных купаний. Бетти докладывала об этом своему шефу Мореани и выдавала за собственную редактуру. Я это заметил и возмутился. Я был просто в ярости. Как можно выдавать творческую работу другого человека за свою? Но моя жена только смеялась и говорила: «Оставь это». Ну, такова она, и ничего здесь не поделаешь. Во всех людях Марта видела только хорошее.

Генри снова посмотрел на фотографии изуродованного трупа жены и проговорил:

– Теперь я вижу, что это была ее ошибка.

– Вы считали, что ваш роман исчез, но теперь он найден.

– Роман был готов, время выхода из печати – согласовано. После того как исчезла моя жена, я отдал Бетти оригинал рукописи. Она должна была передать его Мореани. Она этого не сделала. Должно быть, рукопись сгорела вместе с машиной. Вы не знаете, что случилось с Бетти?

«Вы никогда ее не найдете и прекрасно это знаете», – подумал он. Даже сам Генри не знал, где утопил ее Обрадин.

Йенссен наконец нашел подходящий вопрос для великого множества ответов:

– И как же вы нашли его снова, свой роман?

– Я его не находил. Его совершенно случайно нашла Гонория Айзендрат, которая теперь возглавляет издательство. Рукопись сохранилась на флеш-карте, куда ее скопировала госпожа Хансен. Зачем она это сделала, я не знаю.