ЛОРА

30 сентября 2015-го

У дома дежурят двое фотографов; они защелкали фотоаппаратами, еще не зная, кто приехал в такси.

– Лора, а где Кристофер? – кричит мне один из них.

– Пойти с тобой? – спрашивает Лин.

– Не надо, все нормально. Иди домой к дочкам. Они тебя не видели всю неделю. Попозже позвоню.

Поднимаю воротник куртки и прячу лицо, спеша мимо. Наивно было полагать, что они успокоятся, засняв тот поцелуй у здания суда. Выдавливаю из себя улыбку навстречу близнецам. Это очень важно. Они и так слишком много раз видели, как я плачу, на всю жизнь хватит. Мягкими пеленками, которых нужны кучи, когда рождаются дети, оказывается, хорошо утирать слезы. Я носила по одной на каждом плече: одну для малышей, другую для себя.

Табличка над звонком гласит: «Лэнгриш».

Бесс открывает дверь и отступает назад, чтобы фотографы ее не заметили. На ней одна из моих старых футболок, заляпанная молоком, и пара блестящих легинсов. Надо много чего рассказать, но пока…

– Молодец, – говорит Бесс и крепко меня обнимает. – Все закончилось. Ты через все прошла.

– Мы через все прошли, – поправляю ее я.

Улыбка Бесс прозрачно намекает: позже поговорим, когда сядем за стаканчиком. Она пришла посмотреть на малышей, когда им было две недели от роду. Тогда я и попросила ее остаться.

– Почему именно ее? – спросила Лин, узнав, что я взяла Бесс в няни. – Разве она не напоминает тебе о тех событиях?

– А кого еще? – ответила я.

Теперь я понимаю, сколько у нее было возможностей навредить мне, а она мне лишь помогала. Кому можно доверять больше? Да и как все объяснишь новому человеку?

– Фин проснулся, я ему уже бутылочку подогрела.

– Отлично! – Я скидываю туфли и прохожу в гостиную.

Мой младший лежит на спине и с остервенением стучит по гирлянде с погремушками, которая висит над его кроваткой. Становлюсь перед ним на колени и вдыхаю сладкий младенческий запах. Фин хватает меня за сережку. Смеюсь. Он чуть вырос с сегодняшнего утра, ресницы стали длиннее, да и волос прибавилось. Нос у него как у отца, уши дедушкины, а овал лица – мой. Фин – весельчак и задира, Альби – мягкий, нежный, задумчивый. Он внимательно наблюдает, прежде чем что-то сделать. Пытаюсь не проводить параллели между Китом и Маком; вроде пока удается.

– Как мы себя вели? – спрашиваю, высвобождая сережку из захвата Фина.

– Альби как ангелок, Фин как чертенок, – нежно улыбается Бесс.

– Ты поговорила с Антонией?

– Она у соседей, спасается от папарацци.

Тяжело вздыхаю. Наверное, напишу Киту сообщение, чтобы вечером прошел к нам в дом через задний двор Ронни.

– Кит придет часа через полтора. Я сказала ему, что мы будем купаться.

Бесс меняется в лице.

– Я, наверное, пойду.

Меня раздирают противоречивые чувства. С одной стороны, хочется сказать ей, чтобы осталась, и пусть он думает что хочет. Переживет как-нибудь. Кит только обрадуется, если Бесс куда-нибудь исчезнет и больше не напомнит о себе. Но ничего не выйдет. Хотя сейчас ей действительно лучше уйти. Надо будет как-то спланировать эту часть жизни. Пусть Кит потерял мою любовь, но он все-таки отец моих детей.

– Давай сейчас так и сделаем – в последний раз, обещаю.

Вскоре вместо старого кошмара начнется новый: адвокаты, раздел имущества… Вряд ли Кит станет настаивать на своем праве жить в этом доме, пока будет идти бракоразводный процесс, однако предсказать, как он поступит, не берусь. Теперь я понимаю его не больше, чем случайного прохожего. Когда он найдет работу, придется решать вопрос с алиментами. Наверное, он захочет, чтобы сыновья носили его фамилию. Но пусть только попробует указывать мне насчет няни, я сумею за нас постоять.

Альби захныкал, проснувшись и обнаружив, что брата рядом нет.

– Давай я возьму его, – предлагает Бесс. Отдаю ей Фина и иду в детскую. Мальчики спят на чердаке, где раньше был наш кабинет. Столы и прочий хлам вынесли, теперь там стоят две детские кроватки и пеленальный столик. Когда ребята подрастут, куплю им новые кроватки, а эти продам.

Крадусь на цыпочках, хотя знаю, что он не спит. На минутку замираю на пороге. Окно занавешено, светится только глобус, он потихоньку вращается, и на белых стенах сменяют друг друга материки.

– Привет, соня, – воркую сыну в нежное ушко. Поднимаю черную занавеску, и мы вместе смотрим в раскинувшееся над крышами светлое небо. В яркое синее небо над Александра-палас, разбавленное белым – мальчишеские цвета. Альби рассеянно смотрит на плывущие облака, когда что-то привлекает его внимание, и его глазенки сияют от восторга: мимо совсем низко пролетает самолет, оставляя за собой ровные полосы. Малыш тычет в самолет пальцем – впервые замечаю у него этот жест. Смотрю вперед, куда указывает детский пальчик. Да, как ни трудно, отныне я не стану оглядываться. Альби знает истину: мы созданы, чтобы смотреть вперед.

В заново отремонтированной кухне куча коробок с детским питанием и приборов для стерилизации бутылочек. Бесс наливает в одну из них смесь. Фин сидит на полу, почти в том же месте, где не так давно растекалась лужа крови. Кажется, Бесс ни капли не волнует, что она живет и работает в том месте, где чуть не умерла. Может, потому что я сделала ремонт и кухня выглядит совсем иначе? Целых трое суток с того дня, как разыгралась трагедия, здесь не разрешали ничего трогать. Пока эксперты все фотографировали и измеряли, кровь пропитала все на свете. Пришлось положить новую невзрачную плитку и купить мебель из «Икеи». Мак притащил откуда-то бытовую технику, купленную за полцены. Обстановка напоминала больше операционную, а не кухню, но лучше уж так, чем постоянно видеть перед собой пятна крови.

Тем не менее я не могу избавиться от воспоминаний – постоянно сравниваю новую кухню со старой. Здесь раньше стоял холодильник, где мы держали мои лекарства для зачатия. Окно, у которого мы стояли однажды утром, рассматривая две полоски на тесте, никуда не делось. А тут была столешница, где Кит готовил мне ужин каждый день. А на окне стояло радио, мы включали его и устраивали кухонные дискотеки. На месте старомодной стойки, где Джейми Балкомб держал в заложниках меня и Бесс, теперь стол и стулья. На этом пороге замер, остолбенев, Кит, когда нас увидел. А здесь, у посудомоечной машины, я сделала мужа убийцей.

«Бешеная борьба за нож», которую мы оба описали на суде, не имела ничего общего с реальностью.

Я знала, что Джейми должен умереть, чтобы мы все могли жить.

Признание Кита, прозвучавшее через дверь, привело меня в ярость. Пусть же кровь будет на твоих руках, решила я. Я не собираюсь рожать в тюрьме, не пожертвую ради тебя ни секундой своей свободы.

За долгие годы игры на бильярде я научилась превосходно рассчитывать траекторию и силу удара, и блефовать я умела. Я прекрасно знала, что делала, когда мазнула по ножу кончиками пальцев, чтобы он отлетел к Киту, и с наслаждением смотрела, как рука предателя сомкнулась на рукоятке.