Глава 16

Открываю входную дверь, в доме тихо и пахнет полиролью. В лучах светильника в холле кружатся пылинки. Ни звуков музыки, ни телевизора. Ни клацанья когтей Говарда по полу.

Увидев меня на пороге кухни, он поднимает голову, но не встает.

Сажусь на корточки, глажу его. В обед я созванивалась с Онни, и она сказала, что ему лучше. Она водила его к ветеринару, и он ничего не нашел. «Похоже, вы правы – съел что-нибудь не то». Однако сейчас пес дышит тяжело, взгляд мутный. Он поднимает переднюю лапу, чтобы я могла почесать ему живот.

– Эх, бедняга! Нездоровится? – В шерсти на подбородке попадаются седые волоски. Сколько ему лет – девять, десять? Это не возраст. – Ты еще не старый! – Он опускает голову на край корзинки, я чешу ему баки. – Мы тебя подлечим!

– Что бы вы делали без своей собаки?

Надо мной стоит Онни. Голос у нее глухой, тон странный.

– Господи, как ты меня напугала!

– Я дремала в гостиной. Услышала, как вы разговариваете, и проснулась.

На ней свитер, из-под которого торчат голые ноги, рукава натянуты до самых пальцев. Она проводит лицом по плечу, на бледно-голубой шерсти вышита маленькая эмблема – фазан.

– Ты надела свитер Зака!

Если прижать его к лицу, почувствуешь легкий запах «Аква ди Парма». Закрой глаза и представишь тепло кожи Зака. Сейчас аромат сильнее.

– Вы не против? – спрашивает она голоском маленькой девочки. – Надеюсь, что нет. Я замерзла.

Мне хочется сорвать с нее свитер, стянуть через голову.

– Ну что ты, грейся, – отвечаю я деланно бодрым голосом. – К сожалению, отопление включается дважды в день. Представляю, как тут стало холодно. Бедняга!

– Я переключила на постоянный режим, – отвечает она.

– Вот как! Удалось найти регулятор?

– Да, в вашем шкафу.

До меня доходит не сразу: панель управления спрятана в глубине полки и закрыта одеждой. Чтобы ее найти, пришлось бы обыскать весь дом. Вспоминаю про Говарда.

– Ветеринар и правда считает, что он поправится? Сейчас он выглядит неважно.

– Господи, да все с ним нормально! Ветеринар сказал, что это ерунда. На обратном пути мы прогулялись. Думаю, он просто устал.

– К какому доктору вы ходили?

Она пожимает плечами:

– Я не запомнила.

– Мужчина или женщина?

– Мужчина.

Внимательно смотрю на нее, потом перевожу взгляд на Говарда.

– Даже номер моей кредитки не спросили?

– Нет. Говорю же, мы там были буквально несколько секунд.

– Ясно. Спасибо.

Говард лижет бок снова и снова, видно, он его беспокоит. Я почти уверена, что она лжет. Если обвиню ее открыто, а она говорит правду, то выставлю себя не в лучшем виде. Сначала проверю. Позвоню ветеринару и выясню. Встаю и потягиваюсь как ни в чем не бывало.

Онни вроде бы ничего не замечает. Сидит на стойке и болтает ногами.

– Люди так носятся со своими питомцами… никогда не смогу их понять! – непринужденно восклицает она. – В прошлом ноябре в Корнуолле умер один такой. Прыгнул в реку, чтобы спасти свою собаку. Собака выжила, он утонул.

– Пожалуй, я сделала бы то же самое. Залезла бы на скалу, прыгнула в реку. В момент опасности нет времени на раздумья.

– Жаль, что у вас нет детей, – говорит Онни, натягивая свитер Зака на колени. – Вы были бы хорошей мамой. Обидно, что вам ею не стать.

Отворачиваюсь, пытаясь быть выше ее невольной бестактности, протягиваю руку к чайнику. Он пуст. Онни снова передвинула его обратно к холодильнику. Нажимаю кнопку «включить».

– Сегодня я снова наводила порядок! – сообщает девчушка и вытягивает ящик со столовыми приборами с такой силой, что содержимое громко бряцает. – Опля!

Меня захлестывает волна негодования. Если она занималась уборкой и не водила собаку к ветеринару, то она не просто неисправима, она – чокнутая!

– И это еще не все! Идите за мной!

Онни несется в коридор, театрально раскинув руки. Я иду следом, она распахивает дверь в гостиную.

– Я тут занялась фэншуем!

Оглядываю комнату. Мебель передвинута. Диван теперь не у окна, а у стены напротив камина. Стол вернулся к эркерному окну, на нем лампа.

– Где мой ковер?

– Простите! Пролила на него кофе, пыталась отчистить, стало только хуже. Я его скатала и сунула за диван. Зато отполированный паркет такой славный! Вам нравится, что я сделала, или я снова проявила бесцеремонность? Ведь так гораздо лучше, признайте!

Свитер Зака сполз с ее плеча. Ошеломленно смотрю на гладкую кожу и очертившиеся под нею мышцы.

Ощущаю странное покалывание в лодыжках.

Уже на лестничной площадке слышу голос Онни.

– Погодите! – кричит она. – Это сюрприз!

– Минуточку.

Дверь в спальню закрыта, я распахиваю ее и снова захлопываю. Прислоняюсь к ней спиной. Старый знакомый аромат – «Аква ди Парма». Ничуть не выветрившийся, сильный и резкий запах, распыляли недавно. Сегодня Зак вряд ли заходил в спальню. А вот Онни тут была. Пришла поискать терморегулятор, надела свитер Зака и надушилась его лосьоном после бритья. Вспоминаю ее вопросы, ее попытки проникнуть в дом и то, как хорошо она знает привычки Зака. В глубине души раздается тревожный звон – страшное подозрение, о котором не хочется и думать.

Бросаюсь к шкафу, открываю. Моя половина в привычном беспорядке, зато в вещах Зака основательно покопались. Рубашки развешаны по цветам, джинсы висят отдельно от костюмов. На полках аккуратными стопками лежат свитера, футболки и нижнее белье, носки свернуты попарно. Подставка внизу тщательно протерта, и вся обувь – коричневые замшевые ботинки, поношенные кроссовки и кеды, запомнившие форму его ступней, – стоит ровно, почищенная кремом.

Она трогала его вещи, одежду, которая касалась его тела! Раскладывала ее, гладила… Снимаю джинсы с вешалки, швыряю на пол. Расстегиваю перламутровые пуговицы рубашки от Пола Смита, прижимаю ткань к лицу. Вспоминаю, что Онни говорила про Зака, как хорошо знала его характер. Он держал репетиторство в тайне от меня. Зачем, если только ему не было что скрывать?

Сажусь на кровать и жду, когда перестанет кружиться голова. Спускаюсь обратно в кухню. Онни неподвижно сидит у стола, колени прижаты к подбородку. Увидев меня, поворачивает лицо. В ее глазах надежда или беззащитность? Не знаю.

– Спасибо за уборку, – говорю я. – Однако мне крайне неприятно, что ты трогала мои вещи и вещи Зака.

Она отводит взгляд.

– Я только хотела помочь.

– Нельзя так нагло вторгаться в чужую жизнь!

Онни чешет ладонь, опустив голову.

– Ну, уж извините, – говорит она без тени раскаяния.

Сейчас я попрошу ее уйти. Никакие извинения не помогут. Через несколько минут ее уже тут не будет, я останусь одна. И не придется мириться с ее странностями. Я перестану казаться себе неадекватной, ничего не буду подозревать, ни на кого не буду злиться. Приняв решение, чувствую себя гораздо лучше и увереннее:

– Скажи-ка мне вот что: при чем здесь Ханна? Она твоя подруга? Или ты лжешь, что ее знаешь?

Она заливается краской:

– Нет.

– Нет – что? – Я не нападаю, говорю твердо и четко. При этом вижу себя как бы со стороны: ноги широко расставлены, руки сложены на груди.

– Нет, я не лгу. – Она по-прежнему на меня не смотрит, лишь смахивает что-то со щек. – В любом случае, – добавляет она срывающимся голосом, – я хотела как лучше!

– О чем ты?

Онни поднимает голову. Синие глаза наполнены слезами. Их-то она и вытирала.

– Об уборке. Мне хотелось сделать это для вас, чтобы загладить вину.

– Вину за что?

Она протягивает ко мне руки, видит, как я меняюсь в лице, и обхватывает ими голову.

– Я так по нему скучаю! – Голос ее дрожит. – Поверить не могу, что его здесь нет!

Я стою неподвижно.

– Зак был для тебя не только репетитором? – спрашиваю я, с трудом выговаривая слова.

Она не отвечает.

– Не только другом? – Я все еще пытаюсь убедить себя. Просто она была в него влюблена, вот и все. Зациклилась на нем, была им очарована – так уж он действовал на людей. Со мной было то же самое. Он никогда бы этим не воспользовался, даже будучи в самом дрянном расположении духа. Нет! Она и сейчас слишком юная. На момент гибели Зака она была совсем ребенком.

Онни втягивает голову в плечи и смотрит на меня из-под ресниц совсем другим взглядом. На ее лице появляется недетское выражение, которое мне нестерпимо хочется стереть.

– Он был таким обаятельным, – помедлив, говорю я. – К тому же гораздо старше тебя.

– Неважно!

Она отвечает слишком быстро. Голова опущена, лица не видно. Внутри все переворачивается от гнева. Плечи пронзает острая боль, будто на них навалился кто-то тяжелый. Мне кажется, что я упаду в обморок. Зак и Онни. Да как он мог?

– У нас была связь.

– Какая такая связь? Ты имеешь в виду секс?

Она издает неловкий смешок, будто я ее шокировала. Как эта бессердечная хамка посмела сунуться ко мне на кухню со своими ничтожными жалобами на нелюбовь родителей, и это при том, что она спала с моим мужем?! Спала с моим мужем!

– Ладно. – Внешне я совершенно спокойна. Она и понятия не имеет, что я чувствую на самом деле. – Так я и думала. Когда это началось?

Она говорит голосом маленькой девочки. Если она пытается меня разжалобить, ей это не удастся.

– В тот день, когда я узнала результаты своих выпускных экзаменов. В августе 2011-го.

– И где вы этим занимались?

– В смысле?

– Где вы трахались?

Она морщится, выпятив нижнюю губу.

– Значит, здесь, в моем доме?

Она кивает. Я отвлеченно думаю, что это многое объясняет: она прекрасно знает, как работает водопровод, где находится панель управления отоплением, где лежат кухонные полотенца.

– Ясно. И сколько это продолжалось?

– Мы были вместе всего несколько раз. Он порвал со мной из-за вас. Сказал, что любит. Честное слово!

– И сколько раз вы виделись после этого? – произношу я, не в силах скрыть горечь.

– В каком смысле? Мы не виделись вовсе. – Она хмурится и качает головой.

Я встаю. Зря я проговорилась!

– В каком смысле? – повторяет Онни. – Почему вы держите в шкафу его вещи? Вы говорите о нем в настоящем времени, будто он до сих пор здесь живет.

Говард поднимается на ноги, поворачивается и со стоном плюхается обратно в корзину.

– Ты водила Говарда к ветеринару? – спрашиваю я. – Или солгала мне?

Она закрывает лицо и глядит на меня сквозь пальцы.

– Черт побери, Онни!

Она снова плачет, на сей раз тише, не отрывая ладоней от лица.

– Я все порчу! – говорит она. – Поэтому меня никто не любит.

Не хочу затягивать сцену. Еще немного, и я начну ее жалеть. Я слишком расстроена. Места для других эмоций не осталось. Как она посмела? Как посмел он? Он забрасывал меня обвинениями, беспрестанно подозревал, а сам в это время мне изменял! Я же была ему верна.

Ломаю руки, губы дрожат. Онни за мной наблюдает. Сжалась от испуга, словно не знает, чего от меня ожидать. По юным тощим ногам бегут мурашки. И мне становится ее жаль. Ничего не могу с собой поделать. Она не виновата. От нее ничего не зависело. Она была во власти Зака. Он притягивал ее к себе до тех пор, пока ей ничего иного не оставалось. Единственное, о чем она могла думать, – он. Онни его любила. Была одержима им так же, как и я. Кроме меня, лишь она знает, каково это. Делаю два шага и неловко ее обнимаю.

Она что-то бормочет, я не разбираю слов.

– Что ты сказала?

Она поднимает голову, обхватывает меня руками.

– Иногда я режу себе вены. Эмоции накатывают, и по-другому мне с ними не справиться. После смерти Зака стало совсем худо.

Я беру ее за запястья и осматриваю красные полосы.

– Тебе нужно обратиться за помощью!

– Уже обратилась. Последний доктор выписал антидепрессанты, но они особо не действуют. Единственное, что делают мои родители, – оплачивают все это.

– Ну, тогда ты должна помочь себе сама. Выясни, чего ты хочешь добиться в жизни, и иди к своей цели! Ты молодая и талантливая, «Шелби пинк» выбрала тебя из сотен кандидатов!

Она кладет голову на стол.

– Вы очень добрая!

– Не думаю.

– Теперь вы все знаете, и я больше не смогу у вас оставаться?

Мне хочет закричать изо всех сил «Нет, конечно, нет!». Сдерживаюсь. Киваю.

Онни встает, поднимается наверх за вещами. Жду ее у порога, она спускается по лестнице, держа свой рюкзак обеими руками.

– Ладно, – говорю я. – Дорогу на станцию знаешь?

– Ага.

– С тобой все будет хорошо?

– Ага.

Перед тем как уйти, она снова делает тот странный жест: быстро трет указательным пальцем кожу между бровями. Кладу руку ей на плечо.

– Мне очень жаль, – говорю я.

– Вы о чем?

– О Заке и о вреде, который он тебе причинил.

Она поворачивает ко мне свое кукольное личико.

– Я хотела понять, что он в вас нашел. Потому и пришла.

– Поняла? – спрашиваю я, но она уже вышла на улицу. Если у нее и был для меня ответ, я его так и не услышала.

Ночью, лежа в постели, думаю вовсе не о том, о чем надо. Ее волосы на его лице, его руки на ее теле. Нравилось ли ей то, что он с ней делал? Его глубокие, жадные поцелуи? Доводил ли он ее до того предела, где желание перемешивается со страхом?

В глубине души я всегда знала. За неделю до Рождества, вернувшись из школы, я обнаружила в раковине два стакана для виски. Помню, как стояла и смотрела на них. По коже бежали мурашки. Кран тек, вода разбрызгивалась. Весь месяц Зак вел себя странно, руки мыл чаще, чем обычно. Стал налегать на выпивку. Под его подушкой я постоянно находила таблетки. Перестал отвечать на мои звонки в течение дня.

Зак сидел за столом и лихорадочно печатал на ноутбуке – заметки для картины, как сказал он.

– Ты с кем-то встречаешься? – спросила я.

Он накинулся на меня с ответными обвинениями, заявил, что у меня паранойя, что это свидетельство моей вины.

– С кем ты трахаешься? – заорал он.

Я устыдилась своих подозрений.

Зря он мне не сказал. Тогда еще не было слишком поздно. Испытывай он хоть малейшие угрызения совести – я бы тут же его простила. И свою вину тоже признала бы, ведь это я перестала как следует о нем заботиться.

Я бы сразу легла с ним в постель. В его руках я была беззащитна. Стоило ему ко мне прикоснуться, и я теряла над собой контроль.

Ну, теперь я знаю. Хотел ли он, чтобы я все выяснила? Онни сказала, что он расстался с ней из-за меня. А потом я сообщила ему, что ухожу в никуда. Его мне стало недостаточно либо он не был тем самым. Мне обидно, и в то же время я чувствую свою вину. Теперь он отомщен. Правда должна была всплыть.

Крючок на шторе соскочил, через щель виднеется окно. Встаю с постели, становлюсь на стул, чтобы прицепить его на место, вытягиваю руки и смотрю на сад и дома за ним.

Онни говорит, что я «лучшее, что случилось с ней в жизни». Предполагается, что она готовится к пересдаче в колледже Эшер, и никто не следит, там она или нет. Заходит ко мне на студию почти каждый день. Нельзя сказать, что она сильно мешает. Я не работаю уже несколько недель. Самый обычный секс – очень даже неплохо. Что меня бесит, так это дурацкие стереотипы!

Я – «мужчина ее мечты».

Пытаюсь с этим покончить. Лиззи догадывается. Я мечусь в панике и ярости. Если бы она поняла! Если бы только перестала флиртовать с кем попало. Знаю я, чем она занимается в этой своей школе – несется туда вся из себя озабоченная… В Корнуолле мы были бы счастливы. Если я буду чувствовать себя с ней в безопасности, то никакая Онни не понадобится. Я стану лучшим мужчиной на свете – красивым, добрым, сексуальным. Другие люди все портят! Нам нужно уехать. Обеденные свидания с Онни – целиком на совести Лиззи. Она не желает увольняться с работы. И мать тоже не бросит. Что за чушь! Старуха не в себе, особенно после пневмонии. Даже собственных дочерей не узнает. И еще ее сестра – бедняжка снова беременна. Да сколько чертовых детей им нужно?!

Лиззи мечтает о ребенке. Мы «пытаемся». Заставляю себя изображать интерес, сосредоточенно изучаю тесты на овуляцию, самому же хочется схватить ее за плечи и как следует встряхнуть. «Почему тебе не достаточно меня? – спросил бы я. – Зачем тебе ребенок, ведь у нас и так все есть?!» Разумеется, ничего подобного я не сделаю. Она должна сама прийти к такому выводу – это проверка ее любви. Сказал ей, что пусть все идет своим чередом. Жду, когда она осознает свои ошибки и поймет, что счастье – в ее руках. И все наладится. Если она забеременеет, это тоже станет своего рода доказательством. И кое-кто заплатит! Если она не прекратит, не примет нашу жизнь такой, как она есть, это станет доказательством ее отчуждения.

От пса придется избавиться. Она не понимает, какая это обуза, сколько внимания он требует. Употребление смеси темазепама и валиума приводит к летальному исходу. (Я проверил в «Гугле».) Тупая шавка наворачивает жратву, ни на что не обращая внимания. Пока пес просто сонный и немного шатается, но у моей смеси кумулятивный эффект, к тому же она не выявляется при анализах. Лучше так, чем несчастный случай со смертельным исходом. Лиззи будет медленно привыкать жить без него и сама не заметит, как он уйдет из ее жизни.

Только что звонила Онни.

– Для тебя я готова на все, – заявила она. – Только скажи!