Глава 5
Мрачные и омерзительные вещи

– Ты сегодня утром неважно выглядишь, – отец бросил на меня взгляд поверх газеты. – Возможно, тебе следует снова лечь в постель. Я пришлю наверх бульону. Нам вовсе ни к чему, чтобы ты свалилась с гриппом или чем-то похуже. Особенно в преддверии зимы.

Он опустил газету и вытер лоб носовым платком. Из всех членов нашей семьи отец был единственным, кто выглядел неважно. Он в последнее время сильно потел.

– Ты… ты хорошо себя чувствуешь, отец? Ты выглядишь немного…

– Тебя не касается, как я выгляжу, – резко перебил он, но тут же опомнился. – Не нужно беспокоиться о моем здоровье, Одри Роуз. Занимайся собой. Я бы очень хотел, чтобы ты некоторое время не покидала дома. Я слышал, что в трущобах растет уровень заболеваемости.

Отец влил несколько капель тонизирующего средства в чай и продолжил читать новости. Мне хотелось напомнить ему, что я не стану здоровее, если не приобрету иммунитет, единственный способ получить который – это выйти из дома, но отец не выносил моих научных и медицинских познаний. Он считал самым безопасным держать меня под стеклянным колпаком, какой бы ложной ни была эта концепция.

Отец пил чай маленькими глоточками; его присутствие заполняло комнату, но не согревало ее. Я бросила взгляд на часы. Вскоре мне предстояло встретиться с дядей. Натаниэль еще спал, поэтому мне надо было самой выбираться из дома.

Я вежливо откашлялась.

– Мне нужны новые платья и туфли, – я опустила глаза и смотрела сквозь ресницы, делая вид, будто смущена, – и другие, более деликатные вещи…

Отец отмахнулся от меня, он терпеть не мог разговоров о корсетах и нижнем белье, несмотря на опасения по поводу моего слабого здоровья. Он вытер нос тем же носовым платком, потом вернул его в карман.

– Купи все, что тебе нужно, – сказал он. – Но возвращайся домой к ужину вовремя и не опаздывай на урок по ведению домашнего хозяйства. Тетушка говорит, что ты не продемонстрировала больших успехов, когда она приезжала в последний раз.

Я подавила желание закатить глаза, настолько он был предсказуем.

– Да, папа.

– Да, – сказал он, еще раз вытирая лоб, – и надень сегодня маску, когда выйдешь из дома. Ходят слухи о новых случаях заболеваний в Ист-Энде.

Я кивнула. Эта «маска» представляла собой всего-навсего хлопчатобумажный платок, которым я закрывала нос и рот. Сомневаюсь, чтобы он мог защитить меня от чего бы то ни было. Довольный моим послушанием, отец вернулся к чтению, и беседу продолжили лишь стук его чашки о блюдце, сопение и шелест переворачиваемых страниц.

«КОШМАРНОЕ УБИЙСТВО В УАЙТЧЕПЕЛЕ»

Я прочла этот заголовок дяде, пока он расхаживал мимо банок с образцами в своей подвальной лаборатории. Обои темно-красного цвета обычно служили теплым фоном, смягчающим холод подвала и еще более леденящий холод трупов, почти всегда украшавших столы в лаборатории.

Однако сегодня красный цвет напоминал мне о пролитой крови, а я в последнее время была сыта ею по горло. Я потерла ладонями свои руки под тонкими рукавами муслинового дневного платья и еще раз пробежала глазами статью. В ней не упоминалось о новом трупе, найденном этим утром; описывали подробности гибели бедной мисс Николс. Убийца милосердно обошелся с ней по сравнению с его жестокими издевательствами над жертвой номер два.

Я смотрела, как дядя рассеянно крутит свои усы, изо всех сил стараясь протоптать дорожку в ковре. Если он продолжит ходить туда-сюда, опасалась я, он скоро протрет ковер насквозь, до деревянных досок пола.

– Зачем придавать телу такую позу?

Этот вопрос он задавал себе с тех пор, как вернулся с места последнего убийства больше двух часов назад. Я не могла предложить ему никакой гипотезы. Я до сих пор старалась выбросить из головы ту ужасающую схему, которую он недавно нарисовал на грифельной доске.

Мои мысли, завороженные этой невообразимо кровавой картиной, все время невольно возвращались к тому изуродованному телу, которое он нарисовал.

Я всматривалась в слова, нацарапанные над подробным рисунком. Энни Чапмен, сорок семь лет. Рост примерно пять футов. Голубые глаза. Темно-каштановые вьющиеся волосы до плеч. Целая жизнь, уместившаяся в пяти основных характеристиках ее внешности.

Ее убили на Хэнбери-стрит. На той самой улице, где я бродила вчера поздно ночью. Меня до самых костей пробрал холод, он угнездился между моих позвонков, как голуби усаживаются на бельевой веревке.

Всего несколько часов отделяли ее безвременную кончину от моего танца со смертью. Неужели убийца был так близко от меня? Натаниэль тревожился не зря: я буквально бежала прямо в жаждущие руки Кожаного фартука, когда пыталась тайком бродить по улицам и искать убийцу.

Если бы со мной что-нибудь случилось, отец лишился бы остатков рассудка, заперся бы от всех в своем кабинете и умер из-за разбитого сердца.

– А что значат эти кишки, которые он выложил ей на плечо? – дядя остановился перед рисунком и смотрел куда-то мимо него, вспоминая то, что не было изображено на нем. – Это было послание инспекторам или самый простой способ добраться до того органа, который ему нужен?

– Может быть, – сказала я.

Дядя повернулся ко мне, изумленный, словно забыл, что я здесь. Потом покачал головой.

– Бог знает, почему я разрешаю тебе изучать такие неподходящие для девушек вещи.

Иногда дядя высказывал с раздражением нечто в этом роде. В большинстве случаев я научилась не обращать на это внимания, зная, что он быстро забудет свои колебания.

– Потому что ты меня любишь?

Дядя вздохнул.

– Да. И еще мне кажется, такой ум, как у тебя, не следует расходовать зря на мысли о побрякушках и сплетни.

Я снова сосредоточилась на рисунке. Описание той женщины, которая недавно снимала с меня мерки, почти в точности совпадало с приметами этой покойницы.

Чтобы подтвердить отцу, что я действительно ходила выбирать одежду, я по дороге зашла в ателье, выбрала лучшие ткани и новые фасоны и договорилась, чтобы их прислали ко мне домой. Я остановила свой выбор на прогулочном платье темно-синего цвета с золотистыми и кремовыми полосками.

Турнюр был меньше, чем на других платьях, и плотный материал идеально подходил для прохладной погоды. Больше всего мне понравилось вечернее платье, которое я выбрала для приема гостей. Оно было из ткани цвета сахарного сиропа, в мелких розочках, вышитых спереди. Нежно-розовая накидка, каскадом спускающаяся до полу, дополняла свободно сидящее платье.

Если честно, я дождаться не могла, когда они будут готовы. То, что я изучала трупы, не означало, что я не ценю красивые наряды. Мои мысли вернулись к насущным делам. Если бы у портнихи не было достойной работы, она вполне могла бы оказаться в конце концов на улице, а потом и в лаборатории дяди.

Еще одним хладным трупом для вскрытия.

Я прошла через комнату к тому месту, где стоял маленький столик в углу; служанка недавно принесла туда поднос с чаем и блюдом лепешек с малиновым джемом. Я налила себе чашку чая «Эрл Грей», положила кусочек сахара затейливо украшенными сахарными щипчиками – сама эта роскошь в сочетании с новым ужасным убийством вызывала тошноту.

Я налила вторую чашку для дяди, но не притронулась к лепешкам. Кроваво-красный цвет джема вызывал у меня отвращение, я боялась, что больше никогда не почувствую голода.

Дядя рывком вернулся в реальность из своей задумчивости, когда я протянула ему дымящуюся чашку. Сладкий запах чая с бергамотом на несколько драгоценных мгновений отвлек его внимание, но потом он продолжил ходить по комнате и бормотать себе под нос.

– Где этот чертов мальчишка?

Он машинально бросил взгляд на бронзовые часы в форме сердца, висящие на стене, раздраженно морща лоб. Трудно сказать, что вызвало у него большее раздражение – сами часы или Томас Кресуэлл.

Эти часы ему подарил мой отец в те давние времена, когда он хорошо относился к дяде, после получения им диплома врача. Отец раньше, когда мама была жива, мастерил игрушки и часы – еще одна радость, которую отняла у него мамина смерть.

Я отвернулась от религии из-за ее неспособности помочь в беде, а отец – от брата и от науки за то, что они не сумели спасти маму. Когда она умерла, отец заявил, что дядя не приложил всех необходимых усилий.

И наоборот, дядя считал, что отец слишком уж надеялся на чудо, которого он не мог сотворить, и глупо обвинять его в смерти мамы. Я и представить себе не могла, что можно так ненавидеть брата, и жалела их обоих за эту вражду.

Я стала считать минуты. Томас вышел час назад, чтобы повидаться с членами своей группы ночных наблюдателей. Дядя надеялся, что кто-то из них мог заметить нечто подозрительное, потому что они несли дозор – словно мальчишки, играющие в средневековых рыцарей, – по всему Уайтчепелу до четырех часов утра.

Лично я считала, что Томас уже знал бы, если бы они что-то увидели. В этом состоял весь смысл организации их маленького отряда.

Прошло еще полчаса, а мистер Кресуэлл все еще не вернулся, и дядя буквально сходил с ума от беспокойства. Казалось, даже трупы и вещи вокруг нас затаили дыхание, чтобы не будить спящую внутри него тьму. Я любила и уважала дядю, но его страстность часто граничила с безумием, когда он нервничал.

Через десять минут дверь открылась, и в проеме появился высокий силуэт Томаса. Дядя буквально совершил прыжок через всю лабораторию, в его глазах горело бешеное желание узнать обо всем. Клянусь, если бы я хорошенько всмотрелась, я бы увидела пену в уголках его губ. Когда он впадал в такое состояние, легко было понять, почему некоторые люди (в том числе мой брат) считают его безумным.

– Ну что? Какие новости ты принес? Кто что узнал?

Слуга помог Томасу снять длинное пальто и шляпу и ушел наверх по узкой лестнице. Люди, не интересующиеся криминалистикой, никогда не задерживались внизу надолго. Слишком много темных и уродливых предметов хранилось в стеклянных банках и на каменных плитах.

Перед тем как ответить, Томас посмотрел на рисунок на доске, намеренно избегая смотреть в сторону дяди.

– Боюсь, никто не видел и не слышал ничего необычного.

Я прищурилась. Похоже, Томаса не очень огорчила эта новость.

– Тем не менее, – прибавил он, – я поговорил с полицейскими инспекторами, которые вели расследование, каким бы оно ни было жалким. Один шутник засыпал меня вопросами о вашей работе, но я ему не слишком много рассказал. Он сказал, что, возможно, зайдет к вам позже сегодня вечером, – Томас покачал головой. – Возле тела были разбросаны всякие винтики и инструменты. И… объявилось несколько свидетелей.

– И? – резко втянул воздух дядя.

– К сожалению, лучшее описание дала женщина, которая видела человека только со спины. Она утверждает, что эти двое разговаривали, но она разобрала только, что покойница на что-то дала согласие. Так как она была проституткой, я уверен, вы сами можете дополнить зловещие детали разговора.

– Томас! – дядя бросил взгляд в мою сторону, и только тут мой соученик заметил, что я нахожусь в комнате. – Здесь юная леди!

Я закатила глаза. Конечно, дядя Джонатан тревожится о том, что проституция – слишком опасная тема для моих женских мозгов, но его ничуть не заботит то, что я вижу вскрытый труп еще до того, как успела съесть ланч.

– Искренне прошу прощения, мисс Уодсворт. Я не заметил, что вы здесь, – Томас – просто грязный лжец. Он склонил голову к плечу, и лукавая улыбка тронула уголки его губ, будто он проник в мои мысли. – Я не хотел вас оскорбить.

– Я вовсе не оскорбилась, мистер Кресуэлл, – я одарила его язвительным взглядом. – Напротив, я крайне возмущена тем, что мы вообще обсуждаем подобные глупости, когда еще одну женщину убили с такой жестокостью.

Я перечислила, загибая пальцы, все детали повреждений, чтобы подчеркнуть свою точку зрения:

– Вспорот живот, и кишки выброшены на плечо. Ноги подняты вверх, колени повернуты наружу. Не говоря уже об отсутствующих органах размножения.

– Да, – Томас кивнул в знак согласия, – это было очень неприятно, я с вами согласен.

– Вы говорите так, будто сами были свидетелем этого, мистер Кресуэлл.

– Может быть и так.

– Томас, пожалуйста, – упрекнул его дядя. – Не зли ее.

Я обрушила свое раздражение на дядю.

– Пожалуйста, давайте и дальше терять время в разговорах о моем потенциальном смущении по поводу ее профессии. Что ты имеешь против проституток, в любом случае? Не ее вина, что общество так несправедливо к женщинам.

– Я … – дядя Джонатан сделал шаг назад и приложил ладонь ко лбу, будто мог стереть мою тираду несколькими поглаживаниями ладони. Томас имел наглость подмигнуть мне поверх края чашки с чаем, которую сам себе налил.

– Очень хорошо, – он с нарочито высоко поднятыми бровями посмотрел на дядю. – Эта юная леди победила, доктор. С этого момента я буду делать вид, что она не уступает мужчине в способностях.

Я еще более гневно посмотрела на него.

– Будете делать вид, что я не уступаю мужчине в способностях? Однако, сэр, вы меня очень невысоко цените!

– А также, – продолжал он раньше, чем я успела взорваться, и поставил свою чашку на белое с голубым блюдце из такого же стаффордширского фарфора, – раз мы теперь относимся друг к другу как равные, я настаиваю, чтобы вы называли меня «Томас» или «Кресуэлл». Таким равным во всем людям, как мы, не нужны глупые формальности, – он одарил меня улыбкой, которую можно было бы счесть игривой.

Чтобы оставить за собой последнее слово, я вздернула подбородок.

– Если вы этого хотите, тогда разрешаю называть меня «Одри Роуз». Или «Уодсворт».

Дядя поднял глаза к потолку, встал и тяжело вздохнул.

– Тогда вернемся к убийству, – сказал он, вынимая очки из кожаного чехла и надевая их на нос. – Что еще у вас есть для меня, кроме перспективы убийственной головной боли?

– У меня есть новая гипотеза насчет того, почему это убийство было более жестоким, чем предыдущее, – медленно произнесла я; в моем мозгу встал на место новый кусочек головоломки. – Мне пришло в голову, что эта сцена наводит на мысли о… мести.

На этот раз я завладела их вниманием, как если бы была трупом, тайны которого нужно разгадать.

– На занятии вы сказали, что тот, кто убивает в первый раз, вероятнее всего, начнет с убийства знакомого человека. – Дядя кивнул. – А что, если убийца знал мисс Николс и не смог проявить к ней такую жестокость, на какую надеялся? Словно он хотел осуществить месть, но не мог заставить себя это сделать, когда настало время действовать. Мисс Николс не была так зверски изувечена, как Энни Чапмен, и это наводит меня на мысль, что наш убийца не был знаком с мисс Чапмен.

– Интересная теория, племянница, – дядя рассеянно погладил свои усы. – Возможно, Мэри Энн убил ее муж или мужчина, с которым она жила.

Томас перенял любимую привычку моего дяди ходить по комнате широкими кругами. При каждом его движении в воздухе распространялся запах формалина и бергамота, и этот аромат был одновременно тревожным и успокаивающим.

– Но зачем он забирает их органы? – бормотал он себе под нос. Я молча наблюдала, как вращаются со скрипом шестеренки в его мозгу. Изучать его было увлекательно, как бы мне ни было неприятно это признать.

Он щелкнул пальцами, будто увидел луч света, прорезавший тьму.

– Он сильно ненавидит женщин, они что-то для него символизируют, или причина в его прошлом. В какой-то момент его жизни женщина глубоко его разочаровала.

– Зачем нападать на проституток? – спросила я, не обращая внимания на дядю, которого передернуло от неподобающего выбора слова.

– Во-первых, это легкие жертвы с точки зрения возможности нападения. И еще они охотно идут за мужчинами в темные места, – Томас подошел ближе и на короткое мгновение обратил на меня внимание, проходя мимо меня к трупу. – Может быть, он опасается угрозы, которую они собой представляют. Или, возможно, он какой-то религиозный фанатик, который избавляет мир от шлюх и потаскух.

Дядя ударил ладонями по столу, от чего банка с образцом соскользнула на деревянную поверхность.

– Хватит! Мало того, что не подобает учить Одри Роуз таким вещам, нет нужды употреблять при этом вульгарные выражения.

Я вздохнула. Никогда мне не понять, как работает мужской мозг. Мой пол – не увечье. И все-таки мне повезло, что дядя достаточно современен, чтобы позволить мне учиться у него, поэтому я должна терпеть такие досадные мелочи.

– Прошу прощения, сэр, – Томас прочистил горло, – но я думаю, если ваша племянница может справиться с вскрытием человека, она способна выдержать умную беседу, не падая в обморок. Ее интеллект, хоть и не такой мощный, как мой, может оказаться полезным.

Томас еще раз откашлялся, готовясь к ответному удару дяди, но тот тихо уступил. Я невольно уставилась на него, открыв рот. Он действительно защищал меня! Свойственным ему раздражающим окольным путем, но тем не менее. По-видимому, не только я почувствовала растущее уважение.

– Хорошо. Продолжай, прошу тебя.

Томас взглянул на меня, потом глубоко вздохнул.

– Он ненавидит этих ночных созданий. Ненавидит за то, что они живут, торгуя собой. Держу пари, что та, кого он любил или любит, его бросила. Возможно, он чувствует, что его предали в каком-то смысле, – Томас снова взял свою чашку с чаем, осторожно сделал глоток и поставил ее обратно. – Меня не удивит, если его жена или невеста покончила жизнь самоубийством – то есть окончательно покинула его.

Дядя, быстро возвращаясь к научному образу мыслей, кивнул.

– Он также считает, что ему позволено брать то, что он хочет. В буквальном смысле слова. Он за это заплатил, в конце концов. На его взгляд, он откровенно говорит этим женщинам, что ему нужно, следовательно, они являются добровольными соучастницами его…

– Убийств, – мой желудок скрутили спазмы тошноты. Какой-то лунатик бегает по улицам и завлекает женщин в ловушки, заставляя соглашаться на то, чтобы их убили. – Возможно, он претворяет в жизнь свою фантазию? – спросила я, размышляя вслух. – Возможно, он пытается играть роль Бога.

Томас так внезапно остановился, что чуть не упал. Он резко развернулся и несколькими короткими шагами пересек комнату. Схватив меня за локти, он поцеловал меня в щеку, от чего я лишилась дара речи и залилась краской.

Я бросила взгляд на дядю, дотронувшись до щеки, но он ничего не сказал о таком неприличном поведении, его мысли были сосредоточены на убийстве.

– Вы – гений, Одри Роуз, – сказал Томас, его глаза горели восхищением. Он смотрел мне в глаза на мгновение дольше, чем позволяла вежливость. – Должно быть, это именно так! Мы имеем дело с человеком, считающим себя неким богом.

– Молодцы вы оба, – глаза дяди сияли, надежда и уверенность вновь вернулись к нему. – Мы нашли возможный мотив.

– И какой же? – спросила я, не вполне понимая, какой мотив они имеют в виду. Мне было трудно думать о чем-то другом, кроме прикосновения губ Томаса к моей щеке и абсурдности нашего разговора.

Дядя глубоко вздохнул.

– Наш убийца использует свои религиозные взгляды, чтобы определять судьбу этих женщин. Меня бы не удивило, если бы он оказался неким тайным сектантом, или, может, он неудавшийся священник, убивающий во имя Господа.

На сердце у меня стало тяжело, когда я осознала сказанное.

– Это значит, что могут быть новые жертвы – и еще больше крови до того, как все это закончится.

Дядя затравленно посмотрел на Томаса, потом на меня. Слова были лишними.

В Скотленд-Ярде посмеялись бы над нами и отправили в сумасшедший дом, если бы мы пришли к ним с этой теорией. И кто бы их обвинил? Что мы могли сказать? «Безумный пастор или священнослужитель бродит по городу и убивает потому, что ему так велит Господь, и никто в Лондоне не будет в безопасности, пока мы не найдем способ его остановить»?

Дядя был знаменит, но люди все равно сплетничали у него за спиной. Легко могут поверить, что это он совершает убийства, чтобы разбирать на органы покойников, как какой-то хищный стервятник. Люди будут креститься и молиться, чтобы он мирно дожил свой век в отдаленном месте, предпочтительно в одиночной камере.

Мы с Томасом в общественном мнении были ничуть не лучше.

– Важно никому об этом не рассказывать, – наконец произнес дядя, снимая очки и потирая переносицу. – Ни Натаниэлю. Ни друзьям и одноклассникам. По крайней мере, пока мы не сможем сами доказать что-то полицейским. А на данный момент я хочу, чтобы вы оба разобрались с теми уликами, которые мы собрали. Среди них должна быть улика, которую мы упустили, – что угодно, что можно использовать для опознания преступника до того, как он снова нанесет удар.

Убийца действительно должен быть безумцем, если он думает, что его преступления оправданы и справедливы. И эта мысль пугала больше всех остальных.

Раздался стук в толстую деревянную дверь, и вошла служанка, которая быстро присела в реверансе перед дядей.

– Мистер Натаниэль Уодсворт ждет вас в гостиной, сэр. Говорит, что должен срочно повидать свою сестру.