16
Кошмарный сон: грязь, кровь, пот…
– О боже! – вытаращив глаза, воскликнул Энтони и резко вскочил из кресла.
Люси закрыла дверь.
– Все нормально, – сказала она. – Не смотри на меня такими глазами. Немного беспокойная ночь, но ничего особенного.
Она зевнула так, что чуть не свернула себе челюсть. Студент пробрался в прихожую, схватил куртку и направился к двери, даже не взглянув на Люси.
– Энтони?
Он обернулся. Интересно, она заметила, что он дрожит?
– У меня… У меня занятия через… меньше чем через час, – извинился он, не отпуская ручку входной двери. – Мне непременно надо… идти. Простите…
– Да подожди, я сейчас заплачу тебе… Скажи хотя бы, все ли в порядке?
– Все отлично. Они не просыпались, я даже подумал, живы ли они… А деньги – в другой раз.
И он исчез так поспешно, что Люси даже не успела сказать ему спасибо. Странный парень.
Измученная молодая женщина охотно сразу же юркнула бы под одеяло, но оставалось еще два дела. Primo, мощный душ. Secundo, близнецы. Сегодня среда, в детский сад не надо. 7:30. Наверное, Мод давно проснулась. Люси позвонила и попросила, чтобы она зашла за малышками в квартиру. К счастью, та согласилась. Эта няня – настоящее сокровище.
Душ. Ощущение горячей воды на коже. Люси глубоко, спокойно вздохнула… и вдруг принялась чихать. Если она не простудилась, то тогда непонятно, что это… Постепенно облачка пара вокруг нее рассеялись… Она прикоснулась пальцами к затылку. Ее шрам… Люси не могла отделаться от мыслей о надрезах на теле Манон.
Замотав мокрые волосы полотенцем, она сделала несколько движений, чтобы размяться, и скривилась от боли. Нога. Итог ночи? Шишка на голове, нестерпимая боль в голени, шов на надбровной дуге. Переход через тридцатилетний рубеж оказался не только символическим. Подруга, а ты стареешь! Да еще эти порезы на пальцах. Четыре жуткие буквы, которые могут ворваться в ее организм как страшный сон.
Она вдруг страшно замерзла. А если ее жизнь теперь зависит от результата анализа крови? А если ей объявят, что…
Слишком много вопросов. Манон… Похищение… Все эти тайны, связанные с ее памятью… Профессор…
Люси попыталась разогнать этот туман в своем сознании. Сейчас есть дела поважней. Разбудить малышек. Снова заглянуть в их глаза, источник бесконечного счастья. Именно в самых простых вещах существование обретает смысл.
Потом они втроем долго нежились и обнимались на диване, отдавая друг другу свое тепло. Нормальная семья, пусть и без мужчины. Да и кому он здесь нужен? Зачем снова страдать?
– Мамочка, у тебя бо-бо?
Жюльетта. Более реактивная. Включается на все сто, едва раскрыв глаза. Копия матери. А Клара все еще медленно потягивается. Хрупкий кокон.
– Мамочка ушиблась, – ответила Люси, пытаясь скрыть смущение.
Жюльетта отпихнула сестренку, чтобы теснее прижаться к матери.
– Жюльетта, мне не нравится, что ты толкаешься!
Люси придержала ее. Она вспомнила замечание Манон, когда в машине та сказала про близняшку-командира.
– И чтобы больше такого не было!
Жюльетта свернулась калачиком рядом. Ее попка уже была знакома с грозными проявлениями материнского гнева. Лучше было не продолжать.
Люси сгребла обеих в охапку и поцеловала Клару в губки. Как бы ей хотелось чаще бывать с ними, видеть, как они растут под ее крылышком. Но разве у нее есть выбор? Надо же на что-то жить. Полиция… Ее профессия, ее жизнь. Она не умела делать ничего другого. Она так рано покинула школу и родительский дом, чтобы погрузиться в этот мужской и жестокий мир…
Борясь с одолевающим ее сном, молодая мать налила дочкам шоколадного молока, умыла и одела их, зашнуровала им ботинки, собрала рюкзачки, не забыв положить туда их любимые мягкие игрушки, тапочки, конфеты, коробочки с апельсиновым соком и баночки желе. Проявления нежности, которые она с легкостью повторяла каждое утро.
Последний крепкий поцелуй перед приходом няни, которая сразу же уведет их. У Люси каждый раз сердце разрывалось, когда она видела, как уходят ее девочки, с рюкзачками на спине. Клара всегда позади. А в один прекрасный день они и правда упорхнут, как это сделал их биологический отец. И будет слишком поздно наверстывать упущенное время.
Поставив будильник на одиннадцать часов, Люси рухнула в постель. Первая бессонная ночь за долгое время. Да какая! Поездки туда и обратно: дом, общежитие, клиника, Рем, Эм, Роэ… Сколько же километров за один вечер. Триста? В сильнейшую грозу, под проливным дождем карабкаться, ползти, получать удары – при этом один лично от Манон… До чего же трудно понять проявление ее болезни. Даже просто принять тот факт, что она больна. Подумать только, когда бедняжка проснется, все для нее снова начнется с нуля. И вечно все то же одиночество, все та же пугающая пустота. Не знать, какой сегодня день, что случилось накануне, что будет завтра. Идет ли где-то война. Умирают ли еще люди от голода. Не знать, какими событиями полнится История после того, как ее собственная остановилась… Привычным движением Манон откроет свой «N-Tech», просмотрит фотографии: Люси, дом с привидениями, десятичные знаки числа «пи», прослушает аудиозаписи и перечитает заметки. И что в результате? Ей покажется, что она выслушала чей-то рассказ? Или она просто запомнит голые факты, ничем не связанные между собой, без всяких отсылок. Вроде того, что «Берлин – это столица Германии»?
Люси не оставит Манон, она обещала.
Дождь умиротворяюще постукивал в рольставни. Сложив руки на груди, она дышала медленно и размеренно. Но уснуть не могла.
Потом перед ее мысленным взором стали мелькать какие-то образы, вспышки разрушительной силы. Последовательности цифр. Блеск скальпеля. Череп с лоскутами заскорузлой кожи. В ушах звучал скрип мела по доске. Плач. Ее собственный. Странные запахи. Ячейки, похожие на соты. Ужасы на уровне бессознательного. Трупы, кровь, морг. Мрак, ничего, кроме мрака…
Если бы только шрам у нее под волосами мог исчезнуть, как затягиваются старые ранки на руках…
Люси приподняла голову, на лбу – испарина, подушка вся влажная. Слева небольшой шкаф с тонированными стеклами. Его содержимое. Начало всех ее страданий. И ее неспособности принять худшее. За это она себя ненавидела. Это же надо, уметь анализировать других, не понимая саму себя. Возможно, по этой причине она и захотела пойти в полицию. Гордость – для родителей, а для нее – выход. Отражать коварные атаки сознания силой оружия.
На сей раз сон оказался сильнее. И когда она засыпала, в ее мозгу в последний раз вспыхнуло это слово. Простое слово, которое она так долго таскала в своей плоти, которое изменило ее восприятие мира, отравило ее юные годы. Это слово, как нож гильотины, возникло в больничном коридоре за углом палаты на заре ее шестнадцати лет. Одиннадцать букв, материализовавшихся сегодня в этом шкафу с тонированными стеклами.
Каннибализм.
