Люди постоянно претендуют на стойкость, которой не обладают. Но, возможно, на свой собственный человеческий манер они действительно стойкие. В таких местах, как Затонувшие города, дети вырастают сильными, потому что слабые быстро умирают. Но и в каналах Затонувших городов, и на рисовых полях Калькутты дети всегда одинаковы. Или они проигрывают, или убегают, или сражаются и охотятся. И дети везде. Как мыши.

Они лежат по углам разбомбленных зданий или вжимаются в грязь ирригационных канав. Мухи влетают в их носы, рты и глаза. Мышь тут, мышь здесь. И убийство такого никогда не даст даже самого слабого ощущения победы.

Солнце ползло по небу, а Тулу снились мыши, бегающие повсюду. Подумай, Маля. Это не тот путь, которым ты хочешь идти. Подумай, Маля. Это не твой путь.

Я умираю.

Когда Тул был молод, учителя говорили ему, что если он и его стая будут сражаться хорошо и благородно, боевая колесница вознесет их к солнцу. Тул умрет и отправится в поля мяса и меда, и найдет там свою стаю, и они станут охотиться на тигров, разрывая их голыми руками.

Они будут охотиться.

Скоро.

Он вспомнил шокеры, которыми пользовались учителя. При ударе в нос они рассыпали искры. Шокеры вечно угрожали ему, заставляли его сжиматься в ужасе при ударе. Братья и сестры скулили и прятались за спинами друг у друга, лишь бы спрятаться от шокера.

Учителя. Суровые мужчины и женщины с шокерами в руках. Лучшие из лучших, отобранные прямо в лагерях GenSec Military Solutions, Ltd. В ГенСеке знали, как добиться повиновения. Сырое мясо и удары электричеством. Дожди искр.

Плохая собака!

Тул помнил, как дрожал и умолял разрешить ему делать то, чему его учили. Просил разрешения сражаться и убивать. Нападать, когда ему скажут.

Подчиняться.

А потом пришел их генерал. Добрый и честный человек, который спас их от ГенСека. Генерал, который вывел стаю из ада. Они все вместе вылезли из самого пекла, взошли на боевую колесницу солнца и родились заново. В порыве отчаянной благодарности они поклялись генералу Кароа в верности.

Тул, спасенный из ада, должен был служить до конца дней своих. Ему пришлось бы сражаться, но он познал бы счастье защищенности – он принадлежал бы кому-то, кто выше его. Он являлся частью стаи и армии.

Хорошая собака.

Солнце клонилось к закату.

Тул заметил мальчика, который кружил рядом, как стервятник, и наблюдал за ним с плотоядным интересом.

Многих из стаи Тула разорвали стервятники у него на глазах. Стервятники. Псы. Вороны. Они плыли к дальним берегам и умирали. Когда они сражались с Тигриной стражей в Индии, стервятники кружили в мутном синем небе. Они появились там, когда армия еще не высадилась на берег, и ждали трупов. Они знали, что в болотах у устья реки Хугли всегда найдется еда. Но это не остановило генерала Кароа.

Тул и его стая бросились вперед по приказу генерала. Они погибали, разодранные в клочья.

И теперь стервятник тоже кружил рядом, ожидая.

Нет, не стервятник. Мальчик.

Мальчик-мышка.

Тул смотрел на худое рыжеволосое создание, не понимая, почему парень еще не сбежал. Он держал мальчишку за хвост, потому что… Тул порылся в памяти. Разум туманился. Мышонок был узником, а узники полезны. Иногда генерал приказывал хватать солдат противника живыми. Они нужны были ему целиком, не потрошенными.

Тул не помнил, зачем держал мальчика. Решил, что ему все равно. Он умирает. Умирать в чьем-то присутствии не так плохо. Он сам наблюдал за множеством братьев и сестер, когда они уходили. Слушал их признания и воспоминания. Хорошо, когда кто-то рядом при твоей смерти и выслушает тебя.

Мальчик хотел было уйти, но у Тула еще хватило сил его остановить.

– Нет, – проревел он, – ты останешься со мной.

– Почему ты меня просто не отпустишь?

– Отпустить тебя? Ты просишь тебя отпустить? – Тул зарычал от отвращения. – И ты думаешь, Первый коготь Лагоса проявил ко мне милосердие, когда мы сражались один на один? Думаешь, я просил о пощаде, когда он прижал клинок к моей шее? Думаешь, он меня отпустил? – Тул фыркнул. – Думаешь, генерал позволял мне гулять, куда вздумается? Думаешь, Кароа когда-нибудь отпустил хотя бы одного человека? – Тул посмотрел на мальчика. Мальчик казался таким слабым, что его нельзя было не презирать. – Никогда не проси о пощаде. Прими поражение. Просят только собаки и люди.

– Это ты и делаешь? Принимаешь поражение?

– Думаешь, я проиграл? – Тул показал зубы. – За все годы, проведенные на войне, я не знал поражения. Я жег города и уничтожал армии, и небеса над нами горели огнем. Если ты думаешь, что я умираю побежденным, ты ничего не знаешь.

Он лег, вымотанный этим разговором. Он никогда не чувствовал себя таким слабым.

«Смерть – не поражение, – сказал Тул сам себе, – ведь всем предстоит умереть. Всем и каждому. Клыку, и Клинку, и Страху, и всем остальным. Мы все умрем. И ты, наверное, даже последний. Мы были созданы, чтобы умереть».

И все же он продолжал бороться с этой мыслью. Он завоевал себе свободу. Он – и только он – выжил. Плохая собака, которая восстала против хозяина. Тул почти улыбнулся, представив, что бы сейчас подумал о нем Кароа, если бы увидел, как Тул лежит в грязи, истекая кровью. Он фыркнул. Кароа и не заметил бы. Генералы не думают о такой ерунде. Они посылают целые стаи на бойню и покрывают себя славой.

Тул посмотрел на солнце, думая о горящих городах и сердцах врагов, которые ему довелось съесть. Он вспоминал, как его стая бежала по охваченным пламенем улицам, высоко подняв клинки и ружья. Вспоминал, как беженцы пытались сбежать от монстра, отталкивая друг друга в отчаянной надежде. Его стая смеялась над их ужасом. Когда Калькутта пала, они пели триумфальную песнь, забравшись на крыши.

Они делали невозможное: прыгали с огромных дирижаблей, с высоты тридцати тысяч футов, так, чтобы приземлиться за линией войска врага и защитить побережье Нигера. Он убивал гиенолюдей из Лагоса десятками и лично съел сердце Первого когтя.

Когда корабли генерала Кароа прибыли, чтобы изрыгнуть передовые отряды на песчаные пляжи, Тул уже был там и приветствовал их, стоя по колено в кровавой пене и смеясь. Куда бы он ни шел, он завоевывал победу, и генерал награждал его и его стаю.

Он делал то, что невозможно сделать, и пережил то, что невозможно пережить. А теперь Тул лежал, как раньше его братья и сестры, и умирал в грязи, и вокруг его ран жужжали мухи – у него не было ни сил, ни желания смахнуть их. На самом деле неважно, какой путь ты выбираешь, – конец все равно будет один.

Я никогда не был побежден.

Но вслед за этим пришла новая, циничная мысль: «И что же я выиграл?»

Он сражался в тысяче сражений, высоко подняв штандарт Кароа, и что же он выиграл?

– Пожалуйста.

Тул посмотрел на мальчика. Глаза жгла лихорадка, и он почти ничего не видел.

– Ты делаешь мне больно.

Тул посмотрел на свою собственную руку, на сжатый кулак. Удивился увиденному.

Маленького мышонка пришпилили за хвост.

– Отпусти, – прошептал мальчик, – я могу принести тебе лекарство.

Лекарство. Ах, да. Вот в чем дело. Мышонок ни при чем. Лекарство. Вот что важно. Но уже слишком поздно для лекарства. Девчонки не было слишком долго. Осталось уплатить последнее. Осталось одно невыполненное обещание.

Тул медленно повернул голову. От инфекции все тело казалось тяжелым, мышцы шеи застыли, как ириска. Мухи облаком поднялись с тела, когда он опустил лицо в грязную воду. Он глотнул воды и снова лег, тяжело дыша. Язык, казалось, не помещался во рту. Жара джунглей давила на него, как огромная ладонь.

– Сестра тебя бросила, – прохрипел он.

– Она придет, – настаивал мальчик, – просто подожди еще чуть-чуть.

Тул чуть не рассмеялся. Удивительно, как люди доверяют друг другу. Они такие непостоянные. Говорят одно, а делают другое. Именно поэтому был создан его вид. Плюсовые всегда выполняют свои обещания.

– Пора, – сказал он. Тул медленно стащил мальчишку с берега в болото, схватил его голову своей огромной ладонью.

– Еще немного!

– Нет. Девчонка тебя предала. Твой вид – отбросы. Бегут, когда нужно стоять. Убивают друг друга за мусор. Твой вид… – боль заставила его остановиться и отдышаться. – Вы хуже гиен и грязнее ржавчины.

– Она придет! – продолжал настаивать мальчик, но в его голосе появились истерические нотки.

– И сколько времени у нее уйдет, чтобы дойти до доктора и вернуться? – поинтересовался Тул. – Полдня? Два дня? – Он подтащил мальчика ближе.

– Почему ты не можешь просто меня отпустить? – мальчик пытался сопротивляться. Как комарик против великана. – Какая тебе разница? Ты, считай, умер. Я не виноват. Я ничего тебе не сделал.

Тул проигнорировал его слова и погрузил мальчика в воду. Силы у него кончались, иссякали, как вода, выливающаяся из-за дырявой плотины, но на это сил хватит.

Отплати девчонке. Пусть она ответит за предательство. Пусть девица поймет, что если Пятый полк предан, он не оставляет живых.

Генерал и учителя шептали на ухо Тулу, заставляя его действовать.

Мальчик задергался и закричал. Крошечная кучка костей, шрамов, веснушек и рыжих волос. Еще один человечек, который вырастет и станет чудовищем.

– Пожалуйста, – прошептал мальчик, – отпусти.

И снова милосердие. Люди чаще всего о нем просят. Делают с другими худшее, на что способны, а в конце ждут пощады.

– Пожалуйста.

Как трогательно.