Глава 2
Мы прибыли на окраину Нью-Йорка по 46 маршруту, который соединяет Нью-Йорк с Джордж Вашингтон Бридж. Во мне вновь заговорил голос разума. Что я буду делать, добравшись до другого конца моста? Этого я не знал.
Нам нужен был бензин. Мы заехали на автозаправочную станцию неподалеку от моста. Пока Майлз возился с машиной, я достал из кармана "Лайф", зашел в телефонную будку и позвонил прокурору округа, упомянутому в статье. Когда, наконец, я дозвонился, то старался говорить с чувством собственного достоинства, как пастор, выполняющий волю Всевышнего. Но это не произвело впечатления.
— Прокурор не потерпит никакого вмешательства в это дело. Всего хорошего, — на другом конце провода положили трубку.
Я вышел из телефонной будки и остановился возле бензоколонки, стараясь собраться с мыслями.
Мы были в 550 км от дома, уже темнело. Мной овладели безысходность, апатия, панический страх. Я чувствовал себя одиноким. Здесь, в темноте, на заправочной станции, после такой неудачи, указания, полученные мной от Бога в моем приходе, уже не казались мне такими убедительными, как раньше.
— Эй, Дэвид, — позвал меня Майлз, — мы загораживаем дорогу.
Мы выехали на магистраль, и нас тут же поглотил гигантский поток транспорта; мы бы даже не смогли развернуться, если бы захотели это сделать. Я никогда не видел такого множества машин, спешащих куда-то.
А каков был вид на мост! Река красных огней справа — горящие задние огни автомобилей, и белые фонари встречного движения, и над всем этим выплывающая из ночи линия горизонта. Неожиданно я ощутил свою провинциальность.
— Что же мы будем делать дальше? — спросил я Майлза, когда мы подъехали к концу моста, где множество знаков указывало направления во все концы. Но нам эти названия ничего не говорили.
— Когда не знаешь дороги, — сказал Майлз.
— Держись впереди идущей машины.
Как выяснилось, впереди идущая машина направлялась в Манхэттан. Мы последовали за ней.
— Послушай-ка! — воскликнул Майлз после того, как мы проскочили один перекресток на красный свет, чуть не наехав на полицейского, укоризненно покачавшего нам вслед головой.
— Вот улица, название которой мне знакомо, — Бродвей.
Знакомое название улицы в незнакомом городе для нас было, как встреча со знакомым человеком. По Бродвею мы ехали до Таймсквера. Проезжая мимо одного театра, где большие буквы афишировали фильмы "Обнаженные секреты", "Любовь без любви", "Девушка в ночи", "Стыд", и полицейский едва сдерживал напор подростков, хотя на афише было написано: "только для взрослых", мы вспомнили тихие вечера в Филипсбурге.
Проехав несколько кварталов, мы очутились в Мейси, затем у магазинов Гимбельса. Эти названия были мне знакомы. Гвен заказывала отсюда вещи. Я вспомнил, что теплые носки, которые она наказывала мне взять, тоже были из Гимбельса. От этого названия веяло чем-то надёжным. И поэтому я старался держаться поближе к ним.
— Давай-ка поищем отель поблизости, — предложил я Майлзу.
Напротив как раз был отель "Мартиник". Мы решили остановить свой выбор на нём. Но возникла проблема с парковкой автомобиля. Возле отеля была стоянка, но когда служащий у ворот сказал, что следует заплатить два доллара за ночь, мы торопливо выехали на улицу.
— Это потому, что мы из провинции, — сказал я Майлзу, удаляясь на такой скорости, которая, как я надеялся, выражала моё негодование. — Они думают, что могут вытворять всё, что им вздумается, если ты приезжий.
Но спустя полчаса мы опять очутились на той же стоянке.
— Ну хорошо, ваша взяла, — сказал я служащему. но тот не улыбнулся. Через несколько минут мы были в своей комнате на 12-м этаже. Я долго стоял у окна, наблюдая за движением пешеходов и автомашин внизу. Ветер гонял по улице обрывки газет. Группа подростков из пяти человек собралась на улице вокруг костра. Они пританцовывали, стараясь согреться. протягивали руки к костру и, несомненно, размышляли, что бы им такое предпринять.
Нащупав страницу из "Лайфа" в кармане, я подумал, что несколько месяцев назад семеро других — возможно, похожих на этих ребят — бродили в приступе злобы, пока не забрели в Хай бридж парк.
— Я попытаюсь ещё раз позвонить прокурору, — сказал я Майлсу. Я еще раз позвонил в приемную прокурора округа. К моему удивлению, она еще не была закрыта. Я понимал, что поступаю глупо, но я не видел никакого другого способа добраться до этих ребят.
Звонил трижды. Наконец, мне ответили: "Послушайте, единственный человек, который может дать вам разрешение увидеться с этими ребятами — это судья Девидсон".
— Где я могу его увидеть?
— Кортстрит 100. А теперь прощайте и не звоните сюда больше. Мы не можем вам помочь.
Я попытался позвонить Девидсону. Но телефонистка ответила мне, что его линия разъединена, и нет никакой возможности дозвониться к нему.
Мы легли спать, но я никак не мог уснуть. Для меня, не привыкшего к городу, каждый звук, доносившийся с улицы, был полон угрозы. Я провел эти долгие бессонные часы в размышлении о том, что я здесь делаю, и в благодарственной молитве о том, что как бы то ни было, долго я здесь не задержусь.
На следующее утро, в восьмом часу, я и Майлз выехали из гостиницы, даже не позавтракав. Мы оба предчувствовали что-то недоброе и решили, что этот пост поможет нам сохранить умственное и физическое равновесие.
Если бы мы знали Нью-Йорк, то мы бы поехали в суд на метро. Нам же пришлось забрать машину со стоянки и, спросив дорогу, отправиться в сторону Бродвея.
Корстрит 100 выглядело, как огромное ископаемое чудовище. Сюда приходили обозленные друг на друга люди, жаждавшие отмщения. Каждый день сюда приходят сотни людей по делам и множество любопытных жаждет пощекотать себе нервы. Один человек, например, размышлял вслух возле зала суда, где вскоре должно было слушаться дело об убийстве Майкла Фермера.
— Электрический стул слишком мягкое для них наказание, — сказал он. Затем он повернулся к стоящему у открытых дверей охраннику и сказал:
— Нужно их хорошенько проучить, чтоб и другим неповадно было.
Охранник отвернулся, всем своим видом показывая, что он знает как обращаться с такими самозванными хранителями правосудия. Ко времени нашего прибытия туда, в 8:30, сорок человек уже выстроились в очередь, чтобы войти в зал суда. Я узнал, что в зале было всего 42 места для зрителей и подумал, что если бы мы потратили время на завтрак, все случившееся со мной в то утро — 28 февраля 1958 года — могло бы принять совершенно другой оборот.
Полтора часа мы простояли в очереди, не решаясь отойти даже на короткое время, так как было слишком много желающих занять наши места. Когда мимо нас проходил служащий суда, я спросил, указывая на дверь в глубине коридора:
— Это дверь судьи Девидсона? Он утвердительно кивнул.
— Не могу ли я видеть его?
Служащий посмотрел на меня, рассмеялся и пошел дальше, ничего не ответив.
Около десяти часов охранник открыл дверь, мы все вошли и очутились в небольшом вестибюле, где нас обыскали, чтобы никто не прошел с оружием.
— Они угрожали судье, — сказал мужчина впереди меня. — Эта шайка "Дракон" Они сказали, что убьют его во время суда.
Мы с Майлзом заняли два последних места. Около меня сидел человек, который полагал, что правосудие должно быть незамедлительным.
— Этих парней давно уже надо было прикончить, правда ведь? — обратился он ко мне. и не успел я ответить, как он уже повернулся к своему соседу, чтобы задать ему тот же вопрос.
Я думал, что зал суда представляет собой огромное помещение на несколько сот мест. но это было не так. Половина помещения была занята присяжными заседателями, четверть — прессой, и только небольшая часть мест на галерке была отведена для публики.
Мой сосед справа комментировал для меня процесс суда. Вошла большая группа людей. Это были назначенные судом адвокаты.
— Двадцать семь человек, — сказал мой сосед. — И государству приходится финансировать их, ведь никто не станет нанимать защитников этим мерзавцам, а у них самих ничего нет. Они ведь пуэрториканцы.
Я промолчал.
— Они должны доказать, что те невиновны. Но по закону все семеро должны отправиться на электрический стул.
Наконец появились и сами преступники. Не знаю, кого я ожидал увидеть. Мужчин, вероятно. В конце концов ведь слушалось дело об убийстве. У меня не укладывалось в голове, что его могут совершить дети. Но это были дети. Семеро ссутулившихся, бледных, тощих, запуганных детей, которых судили за жестокое убийство. Каждый из них был прикован наручниками к охраннику, и, как мне казалось, все охранники были необыкновенно здоровые, как будто их нарочно подобрали для контраста. Всех семерых ребят провели на левую сторону зала. Они сели, и с них сняли наручники.
— Вот так с ними и нужно обращаться, — сказал мой сосед. — Нельзя быть с ними слишком мягкими. Господи, как я их ненавижу!
— Господь — единственный. Кто их любит, — сказал я.
—Что?
Тут кто-то постучал по столу, призывая всех к порядку. В зал вошел судья. Все встали.
Я молча следил за процессом. Но мой сосед вел себя очень возбужденно. Он так бурно выражал свои эмоции, что в нашу сторону часто оборачивались.
В то утро свидетельские показания давала девочка.
— Эта кукла из их шайки. Шлюха.
Девочке показали нож и спросили, узнаёт ли она его. Она призналась, что это был тот самый нож, с которого она вытирала кровь в ночь убийства. На это простое признание потребовалось всё утро.
Судебное заседание неожиданно кончилось. Я был очень удивлён и этим можно отчасти объяснить то, что произошло далее.
Судья Девидсон неожиданно поднялся и объявил, что суд откладывается. Мысленно я уже видел, как он выходит из комнаты и навсегда исчезает за дверью. Мне казалось, что если я сейчас не поговорю с ним, такой возможности мне больше не представится.
— Я подойду к нему и поговорю — прошептал я Майлзу.
— Ты сошел с ума.
— Если я не...
Судья снимал свою мантию, собираясь уходить. Наскоро помолившись, я схватил Библию в правую руку, надеясь, что по ней меня легко можно будет опознать как церковного служителя, и побежал за судьей.
— Ваша честь! — позвал я. Судья Девидсон резко обернулся, раздраженный нарушением правил поведения в суде. — Ваша честь, не могли бы вы уделить мне внимание как церковному служителю?
Но в это время меня настигли охранники. Я полагаю, что тот факт, что жизнь судьи находилась под угрозой, может быть объяснением последовавшего грубого обращения со мной. Двое охранников схватили меня под руки и поволокли по залу. В этот момент пресса оживилась, фоторепортеры старались заснять этот момент. Охранники выволокли меня в вестибюль.
— Закройте двери и никого не пускайте! — приказал офицер. Затем он обратился ко мне:
— Ну, мистер, где ваше оружие? Я уверял, что оружия нет. Меня еще раз обыскали.
— С кем вы пришли? Кто еще здесь с вами?
— Майлз Хувер. Он у нас заведует делами подростков.
Они привели Майлза. Он был более раздражен, чем напуган. Кому-то из прессы удалось проникнуть в вестибюль, когда меня допрашивали. Я показал полиции мои документы, так что они знали, кто я. Сержант пошел к судье, чтобы узнать его решение, и, пока он ходил, репортеры забросали нас с Майлзом своими вопросами. Откуда мы? Почему мы так поступили? Были ли мы заодно с "драконами"? Украли мы эти документы из церкви или подделали?
Вернулся сержант и сказал, что на этот раз меня отпустят, если я пообещаю сюда не возвращаться.
— Не волнуйтесь, он не вернётся, — сказал Майлз.
Когда мы вышли в коридор, нас поджидало множество репортеров с камерами.
— Эй, священник, что это у вас в руке?
— Библия.
— Вы стыдитесь ее?
— Конечно, нет.
— Нет? Тогда зачем же вы ее прячете? Поднимите ее вверх, чтобы мы хорошо видели ее.
Я был достаточно наивен и послушался. Застрекотали камеры, и я представил себе, как это будет выглядеть в газетах: провинциальный священник, размахивая Библией, с поднявшимися дыбом волосами, прерывает судебный процесс.
И только один из них был более или менее объективен. Это был Гэйб Прессмен из Эн-Би-Си Ньюс. Он спросил меня, почему я заинтересован в судьбе этих ребят, совершивших ужасное преступление.
Я показал ему журнал:
— Вы видели эти лица?
— Да, конечно.
— И вы еще спрашиваете?
Гэйб Прессмен улыбнулся и сказал мне:
— Я понимаю вас. Да, пастор, вы не похожи на обычных искателей приключений.
Да, я не был похож на них. Достаточно того, что я думал, что будто выполняю некую божественную миссию, вытворяя все эти глупости, навлекая позор на свою церковь, город и семью.
Как только нас отпустили, мы устремились к машине. Майлз не проронил ни слова. Мы сели в машину, и там я заплакал.
— Поехали домой, Майлз. Пора отсюда выбираться.
Проезжая по Джордж Вашингтон Бридж, я повернулся и еще раз посмотрел на очертания Нью-Йорка. И вдруг в моем сознании прозвучал отрывок из Псалмов, который так часто вдохновлял меня. "Сеявшие со слезами, будут пожинать с радостью".
Что же это за водительство? Я начал сомневаться, существует ли вообще получение точных указаний от Бога.
Как я посмотрю в глаза жене, родителям, общине? Прежде я стоял перед общиной и говорил, что Бог побуждает мое сердце, а теперь я должен вернуться домой и сказать, что это была ошибка.
