Глава 23
— Я изменю своему ригоризму, — начал Лизаксу, — если не напомню собравшимся о следующем. Ее превосходительство полагала, что Наяуру будет выжидать, не предпринимая ничего. Но она ошиблась. Вот и все, что я хотел сказать.
— Нет! — прорычала Тайн Ху. — Договаривай. К чему ты клонишь?
— Вультъяг, — вмешался Отсфир, сверкнув на нее глазами из-за кружки пива. — Ты ведь не в кустах присела, чтобы справить нужду. Здесь совет равных. Имей уважение к собеседникам.
Налокотники Тайн Ху зазвенели о подлокотники кресла, подобно курантам.
— Бару Рыбачка терпела цингу и голод, пока ты транжирил ее казну на меха и лучников. Имей ты хоть крупицу ее смелости и убежденности, заявил бы прямо, чего хочешь.
Лизаксу со смехом поднял ладони.
— Мы все хотим одного и того же. Успокойся, Вультъяг.
— Неужели, Лизаксу? — Тайн Ху привстала с кресла, указывая на Эребог — так, словно ее жест был порожден подземным толчком. — Ладно! Ригоризм так ригоризм. Эребог, хочешь ли ты того же, что и он? А может, ты жаждешь сцапать Честную Руку, увезти ее обратно домой и держать взаперти, откармливая для брачного союза?
Эребог презрительно хмыкнула от грубого вопроса.
— Я разделяю тревогу Лизаксу. Да, ее превосходительство сплоховала в оценке намерений Наяуру. Но мне ясно, что прочность нашего текущего положения — результат действий «шакалов». Я понимаю, что этим мы целиком обязаны ей.
«Почему бы им просто не заткнуться? Пусть делают так, как я скажу», — раздраженно подумала Бару.
Мятежные князья собрались в доме Хараерода на совет. Завтра им предстояло вести совместные переговоры с Игуаке и Наяуру, и они должны были держаться заодно.
Увы, сегодня они заставили Бару усомниться в самой возможности этого.
— Точнее, ты обязана «шакалам» прочностью своего текущего положения, — вмешался Отсфир. — В твои земли, Эребог, пожаловали воины из Стахечи. Этот тип, Дзиранси, посланник Дома Хуззахт, в кои–то веки явившийся на юг из своей тайной цитадели, чтобы говорить с нами, — как он здесь оказался? Может, по воздуху прилетел? К кому ты обратилась бы за помощью, если бы «шакалы» не пришли очистить твои дороги и леса от разбойников? Может, без них княжество Эребог превратилось бы в Дом Эребог?
А Отсфиру не откажешь в некоторой смекалке.
Лизаксу метнул в Отсфира остерегающий взгляд — похоже, предупреждая, что речь о столь щекотливых вещах заводить пока рано.
Но предупреждение пропало даром: Бабка попросту отмахнулась от Отсфира.
— Несущественно. Сейчас важнее всего завлечь Наяуру к нам, прочь от Пактимонта.
— Завлечь Наяуру? — Унузекоме утробно расхохотался. — Наяуру нам всем известна. Она прыгнет в постель к обоим, а после продолжит пощупать, как ей самой будет угодно.
Раздраженно причмокнув, Эребог сняла пушинку с рукава платья.
— Не путай ее личные пристрастия с политикой. Будь у меня в молодости такие соседи, как Отр с Сахауле, я бы тоже вышла па охоту.
Унузекоме поднял руку ладонью вверх и сжал ее в кулак, словно предлагал помочь Бару тянуть канат. Накануне он приветствовал ее как старого товарища но плаванию и засиделся допоздна, слушая истории о военных похождениях Бару.
— Она уже могла бы носить ребенка Отсфира, что надежно привязало бы ее к нам. Еще не поздно заключить союз через брак.
— Для этой цели ты подходишь не хуже моего, — огрызнулся Отсфир. — Думаешь, замужество ее удержит? Ну, родит она мне наследника — и тотчас посадит его на мое место.
— Пожалуй, тебе не стоило бы вспоминать о ненадежности брачных уз здесь и сейчас, — медоточиво сказала Эребог.
Бару очень не хватало жрицы–иликари — ее реестра личных тайн, ее тихого храма, залитого оливковым маслом и рассеянным светом. Без нее проклятый заговор лишился краеугольного камня и держался лишь на капризных княжеских амбициях.
Но разве она не вызвалась стать краеугольным камнем в усадьбе над рекой, на том кровавом берегу? Разве она не объявила себя Честной Рукой?
— Довольно, — произнесла Бару, подавшись вперед, в круг сосновых кресел. — Я просмотрела счетные книги…
— Я со своей хотя бы развелся, — прошипел Отсфир. — А не устроил так, чтобы она исчезла на далеком севере, в доме человека, которого я полюбил сильнее.
— Хватит! — Окрик Бару заставил Отсфира отшатнуться, а на гyбax Эребог зазмеилась слабая усмешка. — Да, зима съела нашу казну. Но мы сделали хорошие вложения. Деньги обеспечили еду и оружие для тысяч. И еще десятки тысяч спасены от голодной смерти благодаря действиям «шакалов» во Внутренних Землях. Мы заняли господствующее положение. Настал час воспользоваться тем, чего мы достигли.
Князья смотрели па нее, не проронив ни слова, ожидая продолжения. Тяжелее всего был взгляд Лизаксу — и Эребог, с которой Бару еще не доводилось держать совет.
«Нигде в мире, — подумала она, — нельзя найти сборище владык или возлюбленных, где каждый не пекся бы о собственной политике».
— Ты знаешь князей лучше, чем я, — обратилась она к Лизаксу, окольным путем признавая свою ошибку. — Как нам помирить Наяуру с Игуаке, а затем привлечь их обеих па свою сторону? Последуют ли за ними их вассалы?
В данный момент контроль над Ордвинном целиком зависел от Внутренних Земель. Важны были и географическое положение, и торговые связи, и военная подготовка. Для летней победы эти княжества требовалось обратить против Пактимонта, направить их против зловещей тени далекого Фалькреста и его скорого возмездия.
— Похоже, деньгами не выйдет, — пробормотала Тайн Ху.
Отсфир закатил глаза. Унузекоме растер запястья.
— Она права. На затяжную войну нашей казны маловато, особенно если дойдет до осады Пактимонта. Морские пути открыты — они доставят подкрепления на кораблях.
Бару не первый день мучилась из–за этой проблемы. Восставшие нуждались в средствах, что означало ужесточение налогов — то есть утрату значительной доли народной любви или грабеж вражьих земель. Грабеж принес бы доходы немедленно, но противоречил долгосрочным перспективам.
— Мы должны показать свою силу до прибытия кораблей из Фалькреста. Так, чтобы Игуаке с Наяуру не сомневались, на чью сторону встать.
Сухой хрипловатый голос Эребог пробудил воспоминания о негласном совете ириадских старейшин — перед тем, как Тараноке охватило моровое поветрие.
— В нашем распоряжении — кавалерия. И много кораблей, — вымолвил Отсфир, завистливо покосившись на Унузекоме. — Не устроить ли вылазку в Порт–Рог?
Внезапно до Бару и остальных донесся тревожный крик. Бару вскочила на ноги столь же молниеносно, как Тайн Ху. Пара иликари, пришедших с Унузекоме, две похожие на тюленей женщины в зеленых одеждах, выкрашенных железной протравой, схватили старика в шерстяном плаще рекруга княгини Игуаке. Они что–то кричали своему князю по–урунски, но Бару не поняла смысл их речей.
Лизаксу спрятал нож.
— Вовремя заметили. А маскировка хороша.
Седобородый старик расхохотался.
— Еще бы! — рявкнул он. — Всю дорогу, от самого Пактимонта надо мной издевались, гоняли по лесам и долам; втайне от всех, кроме одного–единственного верного человека! И как меня тут принимают? Знал бы — сидел бы дома!
Он поперхнулся и закашлялся. Хриплый звук почти не отличался от его смеха.
Бару вздрогнула: кашель был ей знаком!
— Зате Олаке, — выдохнула Тайн Ху.
Бару подбежала к старику первой, опередив Тайн Ху на шаг.
— Отпустить его! — приказала она иликари. — Он — наш.
Пактимонтский князь–разведчик, брат–близнец правоблюстителя Ордвинна, пошатываясь, двинулся к заговорщикам. Усталость начертала глубокие морщины вокруг его глаз, точно руны веселья или ярости.
«Интересно, ты ли погубил Мер Ло?» — свирепо подумала Бару и едва не оскалилась.
Княгиня Эребогская выпрямилась.
— Олаке, старый лис! Я думала, ты помер еще три года назад.
— Я бы номер три дня назад, если бы не калека–стахечи, которого Ява дала мне в проводники. В жизни не видел лучшего лесовика. Подумать только! Незримого Князя выслеживают и стреляют в него, точно в оленя! — Опершись на Бару и таща ее за собой, как костыль, он заковылял к креслу. — Я потерял Пактимонт. Каттлсон спустил с цепи свору демонов, которых он называет очищенными! Они вырвали мою сеть с корнями. Наверное, они способны почуять шпиона лишь по запаху! — Он рухнул в кресло Бару и закутался в плащ. — Для виду Ява решила арестовать меня, прежде чем они до меня доберутся. А позже она устроила мое бегство. И… — Когда он улыбался, глаза его блестели из–под седых косм, подобно хрустальным льдинкам. — И прислала со мной подарок.
Вынув из–за пазухи рог, князь откупорил его и перевернул, окатив дощатый иол струей темного пива.
— Вот плоды всех ее ухищрений, — добавил князь. — Каттлсон до сих пор уверен в ее лояльности. Ее жестокость служит ему лучшим доказательством. И потому она вхожа в круг его прихлебателей.
Зате Олаке показал заговорщикам вынутую из рога нить бусин из дерева и воска.
— Здесь записана самым тайным из наших шифров стратегия возмездия, приготовленного Маскарадом. Их план подавления восстания, — пояснил он.
Князья напружинились в безмолвном предвкушении.
— Что нам нужно, чтобы одержать победу? — спросила Бару, привлекая внимание к своей персоне.
Зате (Злаке уставился на Бару в упор. Бару почувствовала легкое покалывание в ладонях, вспомнила угрозу медленного яда и прощальную реплику: «Станьте достойны противоядия».
— Честная Рука… — Он пересыпал бусины из ладони в ладонь. В его синих глазах плясали оранжевые отсветы факелов. — Мы слышали, ты стала королевой восстания.
Как утомительно было видеть взгляды, которыми Отсфир с Унузекоме обменивались всякий раз, услышав «королева»!
— Я стала боевым кличем. Как и обещала.
— И правильно сделала. Когда Фалькрест нанесет удар, Ордвинн нужен нам единым. — Зате Олаке пристально посмотрел на изменников и вздохнул, не скрывая своей усталости. — Губернатор Каттлсон планирует покончить с восстанием в первые летние деньки. Он собирается атаковать север. Его не остановит ничто, кроме кавалерии и фаланг Внутренних Земель.
И потому завтра мы должны рассеять «Сомнение предателя» — иначе нам конец.
Грязный, заросший, оборванный — он широко ухмыльнулся в мертвой тишине.
— Вы еще не забыли «Сомнение предателя»?
* * *
После совета Тайн Ху подошла к ним и произнесла, опустившись перед стариком на колено:
— Князь Лахта…
— Вультъяг! — Старик взъерошил волосы Тайн Ху. — Выглядишь сильной, племяшка. А я забрел на могилу Ко по пути на север. Притворился сумасшедшим, зато проскользнул мимо смотрителей. Жаль, старая орлица не видит нас сейчас — снова взбунтовавшихся и непреклонных.
— Ты недавно из Пактимонта. Любопытно! — Тайн Ху па миг повернулась к Бару, а потом принялась засыпать князя вопросами: — За зиму весть о восстании наверняка обошла все берега Пепельного моря. Были ли признаки… новости с кораблей, письмо или хоть символ? Тайный знак, предназначенный для твоих глаз?
Взгляд Зате Олаке заледенел.
— Нет, — отвечал он. — И для нас это, по–моему, к лучшему.
Бару взяла на заметку: поднять данную тему, как только Внутренние Земли встанут па их сторону.
А сейчас им обоим явно более всего хотелось поговорить о своем.
— Не буду докучать вам, — заявила Бару, оставляя Тайн Ху с тем, кто стал ей дядей, женившись па женщине, погибшей много лет назад.
Тайн Ко. Откуда она знает это имя? Кто упоминал его? Почему она прекрасно помнит голоса ириадских старейшин, а недавнее прошлое вылетает у нее из головы? Что ж, в детстве она не напивалась…
В дверях ее перехватила Эребог. На улице, за спиной княгини, застыли в ожидании ее дружинники с яркими факелами в руках, в красных табардах с эмблемой — глиняным человеком в языках пламени печи для обжига.
— Ваше превосходительство!
— Ваша светлость?
Бару оперлась рукой о косяк.
— Очень рада видеть вас на совете.
Какой дряхлой оказалась Глиняная Бабка! Волосы — белее снега, старческие пятна на коже — и древние, зловещие глаза! Ничего общего с острым алмазным взором Зате Явы! Нет, глазищи Эребог были словно сделаны из высохшей от времени кости, из цинги, из студеного отчаяния, из насквозь промерзшею камня.
— Лизаксу много рассказывал о вас, — продолжала она. — Он весьма впечатлен вами, а я захотела пообщаться с вами наедине.
Бару склонилась к ее руке, как учила когда–то Зате Ява. Но Эребог отвергла приветствие, скрючив пальцы.
— Хватит любезностей. У нас обеих еще куча дел. Однако я хотела дать вам совет.
Стремясь не уступить власти, сдерживая инстинктивную почтительность, Бару молча приподняла бровь в ожидании продолжения.
Но за улыбкой Эребог не пряталось ни смерти, ни угрозы, ни предостережений. Только ощущение наступившей старости, угасающего внутри огня — именно из–за него она предпочла говорить прямо. Кроме того, ей это ровным счетом ничего не стоило.
— Не делайте ничего по любви. Когда–то — далеко, в горах — я влюбилась в принца. Полюбила его без всяких расчетов, без единой задней мысли. Эта ошибка преследует меня до сих пор.
И Бару поняла, что старуха поделилась с ней сокровенной мыслью, общей для всей знати.
Но кто–то ведь уже просвещал ее, Бару, насчет роковой разновидности власти — власти крови и рода! Кто?.. Тайн Ху? Нет, Бару бы запомнила тот разговор.
Явно кто–то другой.
Вопрос этот буквально сводил Бару с ума!..
— У меня есть нужные инструменты. Мне надо двигаться вперед. И будущий король мне пока ни к чему.
— Но он понадобится. Я хочу, чтобы у моего рода в Ордвинне было будущее, а поэтому необходим тот, кто способен повелевать ненасытными, оголтелыми людьми. — Эребог отступила назад, в круг ожидавших ее копейщиков. — Будьте холодны, ваше превосходительство.
— Я такая и есть, — произнесла Бару. Огромная стена внутри ее дрогнула и растрескалась, а Бару ощутила сильное желание рассмеяться. — Такая и есть, — повторила она.
Эребог со свитой удалилась, а Бару осталась у дверей, ждать Тайн Ху. Из дома вышел Унузекоме — раскрасневшийся, тяжело дышащий. Он приветливо кивнул ей.
— Как я соскучился по парусам, — посетовал он и ушел в темноту без сопровождающих.
Бару подумала, не присоединиться ли к нему — она ведь тоже соскучилась по парусам. Нет, слишком опасно — во многих смыслах.
* * *
А затем судьбоносный день настал.
Совет собрался в древнем «Доме на холме» — прямо в центре Хараерода. Именно здесь в незапамятные времена мятежная ту майянская воительница водрузила свое знамя. Женщину заворожило то, как знамя развевалось под дуновением свежего ветра, и она воскликнула: «Отдыхайте и пойте — в этих краях будет мир и веселье!»
В зале из сосны и мрамора городские стражники Хараерода приготовили одиннадцать кресел с высокими спинками и одиннадцать стягов над ними. Комета Вультъяг, скальный пик Лизаксу, мельница Отсфира, парус Унузекоме, глиняный человек Эребог. То был мятежный север, а дальше начинались Внутренние Земли: бычья голова Игуаке, переполненный колодец Наяуру, наконечник копья Пиньягаты, блестящий кристалл соли Отра, пронзенный копьем вздыбленный скакун Сахауле.
И раскрытая длань Бару, хотя ладонь на знамени была бледной, как у стахечи, и не имела с ее настоящим цветом кожи ничего общего.
Когда в зал вошла Наяуру со своими консортами, Бару окаменела. Она тотчас узнала ее. Осколки воспоминаний и обрывки связующих нитей — все встало па свои места. «Идиотка, — подумалось ей, — что с твоей головой?» Но это уже не имело значения — ведь она узнала ее так поздно! Наяуру нашла способ подобраться к Бару окольным путем и выведать ее «слепые пятна», подсунув приманку из гордыни и тщеславия и оценив зубы жертвы по следу укуса. Строительница Плотин умело использовала принципы, отвергнутые Бару, и потому ускользнула из поля ее зрения.
Но теперь Бару считала ее равной. Бару видела, чего не замечает Наяуру, — к примеру, княжескую небрежность в мелочах… а еще веру в то, что гнев, страсть и благородство сильнее коварства и скрытных манипуляций простыми вещами наподобие денег.
Если ее удастся завоевать… Нет, надеяться на это нельзя — чересчур рискованно.
Строительница Плотин встретилась взглядом с Бару. Ее самоконтроль был великолепен. Бару не увидела в ее глазах ничего. Отсфир за ее плечом дернул себя за бороду. Ему было очень неуютно.
Последней явилась Игуаке, безмолвная сила, при появлении которой все вокруг замерли, точно перед грозой. Она превосходила Наяуру годами и накопленной за долгие годы властью, роскошью одеяний, драгоценностей и числом своей свиты. Но самым главным ее оружием стала тишина, которая тянулась следом за ней, словно шлейф.
Все ощущали ее ярость, впряженную в ярмо и готовую к работе, будто призовой бык. Рядом с ней живым копьем шагал Пиньягата, и его могучие руки были свободны и тоже готовы к делу.
— Начнем, — произнесла Бару, перехватывая инициативу.
И все пошло вкривь и вкось.
Унузекоме предостерегающе вскинул руку.
— Пусть сперва иликари благословят нашу встречу!
Отр Тузлучник — огромный, тяжелый — переглянулся с Сахауле, Конской Погибелью, через голову их возлюбленной Наяуру.
— Мы пока не бунтуем, — с надменной уверенностью пророкотал великан и расправил плечи. — Пактимонт не дозволяет благословений от иликари.
Сосредоточенный Лизаксу оживился.
— Пактимонт не дозволяет подобных собраний вообще, — возразил он и прищурил свои глаза старого, опытного и очень опасного лиса.
— Почему? — Сахауле пожал плечами. — Мы собрались, чтобы уладить спор между Наяуру и Игуаке. Спор, в который зачем–то… — Взгляд его скользнул по Бару и Тайн Ху, одетых в кольчуги и кожу. — В который зачем–то вмешались вультъягские разбойники. Здесь законные переговоры о мире между великими хозяевами Внутренних Земель. А вы — чужаки.
— Формальность, — ответила старая Эребог, отмахнувшись от слов молодого князя. Она целую ночь напролет совещалась с Зате Олаке, но никак не проявляла усталости. Для политических дел выносливости Эребог хватило бы на двоих. — Они предоставили вам свободу выбора только затем, чтоб вы смогли проявить лояльность, отказавшись от встречи с нами. И если вы намеревались играть в ваши глупые игры, то ваш выбор неразумен.
Наяуру, сидевшая в белом платье меж двух могучих консортов, хмыкнула.
— Странно слышать о неразумности выбора от Глиняной Княгини, чья мудрость оставила ей лишь выбор между бунтом и голодной смертью. Ты продалась Лизаксу за хлеб и цитрусы!
— Ладно, — проскрипела Эребог, устраиваясь поудобнее и словно взвешивая аргумент на обтянутой перчаткой ладони. Бару с трудом одолела страх перед равнодушной пустотой ее взгляда, гробовой снисходительностью к страстям молодых. — Сосед пришел мне на помощь, и я не оставила его без вознаграждения. Ты же решила воевать со своей соседкой Игуаке в угоду иноземному трону. Как следует наградить тебя, а?
Дело следовало взять под контроль.
Бару вклинилась в едва заметную паузу перед отповедью Наяуру.
— Главная пища Маскарада — информация, — выпалила она. Она должна их проконтролировать! Нужно просто использовать свой рост и голос, чтобы внушить князьям уважение. А иноземный «дикарский» вид только к лучшему — он поможет выудить их из моря собственных междоусобиц. — Вам давно все известно. Вы явились сюда, зная, что Пактимонт услышит об этом. Так что теперь совершаете акт открытого неповиновения. — Бару помолчала и обвела взглядом Наяуру, Игуаке и их вассалов. — Сегодня мы встретились, чтобы ответить на один вопрос: присоединятся ли к нашему восстанию князья Внутренних Земель?
Лизаксу еле заметно покачал головой. Бару осознала свою оплошность еще до того, как Игуаке заговорила.
Голос княгини зазвучал отдаленным грохотом тысячи пар лошадиных копыт.
— Но я собираюсь задать другой вопрос, — неторопливо вымолвила она, глядя на Наяуру величаво и грозно, будто устремившаяся вниз молния. — Вопрос моей союзнице, моей названой сестре — женщине, показавшей нам, сколь сильны ее надежды стать королевой.
В зале воцарилась тишина. Игуаке выдохнула и продолжала:
— Почему ты предала меня?
Нет, Бару сыта по горло! Махнув рукой на контроль, она позволила князьям схлестнуться в споре.
И все пошло как по маслу.
Игуаке обрушилась на изменницу Наяуру — зачем та напала на нее? Конечно, в целях самообороны! Помещики Наяуру, напутанные влиянием Честной Руки на крестьянство и раздосадованные преступлениями пришлых «шакалов», потребовали ответного удара по Игуаке. Унузекоме заявил, что это ложь, а притязания Наяуру не являются секретом ни для кого из князей. Отр с Сахауле в ярости поднялись против Унузекоме, но Наяуру одернула их, сохраняя благопристойный вид, что не помешало мятежному северу объявить ее тайной пособницей Маскарада. Как у нее рука поднялась предать Ордвинн, издревле стремившийся к свободе? Неужели трон ей настолько дороже?..
Словесная битва была в самом разгаре, но Бару слушала князей вполуха. Сама она лихорадочно перебирала в мыслях возможные точки опоры. Без треклятых Внутренних Земель им не одолеть Каттлсона. Чем живут эти края? Ремесленниками. Скотом, солдатами, чистой водой. Торговлей — в обе стороны: с севера на побережье поступает сырье, а обратно — провизия и иноземные товары.
Забыть про кровь и честь. Выкинуть из головы орудия Наяуру. Думать о главной цели.
Чью бы сторону — Маскарада или восставших — ни приняли Внутренние Земли, они заплатят за свой выбор дороже всех. И цену придется платить не только на нолях сражений, но и на рынке. Наяуру с Игуаке могущественны, однако им совершенно ни к чему вызывать недовольство своих помещиков и купцов. Значит, в первую очередь им нужны благополучие и власть в собственных владениях, а уж затем — трои Ордвинна.
Их — так же, как и Тайн Ху до знакомства со срочными сделками, — просят рискнуть. Нестабильность обойдется им гораздо дороже, чем лесному северу. Поэтому они будут держаться стабильного Маскарада, чье средоточие силы лежит далеко и надежно защищено. И с этих позиций их не сбить. Восстание обречено.
Если Бару не сможет предложить им стабильность, то — увы!..
Она очнулась от размышлений посреди спора о браках — кто–то назвал Наяуру «безнравственной», фалькрестским словечком из афалона. Какая чепуха!
Она нашла нужный рычаг. Сейчас она будет управлять ими.
— Самая большая опасность — оставить Ордвинн без князей, — негромко произнесла Бару, игнорируя княжеский гвалт.
И опять наступила тишина.
Лизаксу оскалился понимающей улыбкой старого хищника, а другие воззрились на Бару в недоумении.
— Объясни! — сказала Игуаке.
— Люди хотят свободы, — вымолвила Бару, поднимая руку раскрытой ладонью вверх. — Я заронила в головы крепостных и помещиков мысль о жизни без вас. Если вы пойдете против них, они поднимутся и уничтожат вас. Разумеется, вы можете обратиться за защитой к Маскараду, который именно этого и ждет. — Бару выпрямилась во весь рост и продолжила говорить ровным тоном: — Каттлсон твердил, что им нужны князья, робеющие перед собственным народом, и народ, трепещущий перед Маскарадом. Но теперь вы боитесь меня, а народ Ордвинна устал впадать в панику по любому поводу.
Бару протянула руку вперед, как будто предлагая собравшимся незримый дар. Новую основу и опору. Бару Рыбачку, любимицу Девены.
— Фалькрест обрел свою мощь, избавившись от аристократии. Их «Наставление к вольности» написано кровью — княжеской и королевской. Вы, сидя здесь, думаете, что Пактимонт и Фалькрест защитят вашу власть, но они отшвырнут вас, как обглоданную кость, как только ваше время кончится. Ведь в конечном счете Маскарад стремится уничтожить княжества и сделать Ордвинн ровным и гладким, как линзы телескопов. Поэтому лучше обратитесь ко мне — и к народу, которым правите. Без нас у вас нет будущего.
Бару умолкла и насладилась недолгим мигом удовлетворения.
Когда заговорила Наяуру, Строительница Плотин, ее голос рассек тишину, подобно шипению змеи.
— Ты предложила моим людям лишь грабеж и дикость. — Мрачная, решительная, она поднялась с места, чтобы сравняться с Бару, и юная злость ее была острее обсидианового ножа, клинка Тараноке. — Я пошла войной на Игуаке, свою соседку и союзницу, дабы уберечь мой народ от поступи войск Маскарада. Я вела честную войну копья и камня, дружинника и рекрута. Чем ответила на все ты, Бару Рыбачка, дочь чужой земли? Ты спустила «шакалов» на мои леса и деревни. На семьи, на беззащитных детей! — Она плюнула па пол. — То, что сделали твои солдаты в Имадиффе, говорит само за себя. Я слышала о мужчинах с выпущенными кишками и о сожженных заживо матерях. Такого не спрятать ни за сладкими речами, ни за мудрыми разглагольствованиями!
— Война никогда не щадит невинных, — заметил Лизаксу.
Губы Наяуру скривились в отвращении.
— Да. Но Рыбачка не любит их! Я никогда не отдам своих людей Бару Рыбачке. Ее власть построена исключительно на лжи.
* * *
Первый день совета закончился унизительным провалом.
Тайн Ху попыталась перехватить Бару на пороге.
— Займись «шакалами», — недовольно буркнула Бару.
Разочарование и унижение гнали ее вперед. Отчаяние и дурные предчувствия новых испытаний заставляли действовать в одиночку. Она обещала мятежникам Внутренние Земли. И она получит их — собственным умом и волей. Обойдется без политических браков с Наяуру, без благородных соглашений и даже без советов Тайн Ху.
Если ей не удастся, то па что же надеяться?
Бару направилась к лагерю княгини Игуаке. Среди сияющих отполированными латами шеренг копейщиков Коровьей Княгини дружинники Сентиамуты чувствовали себя неуютно. Оно и немудрено: Сентиамуты — все как на подбор — были оборваны и красноглазы.
Перед строем стоял, осматривая копья воинов, князь Пиньягата. Увидев Бару, он отсалютовал ей.
— Доброго вечера!
— И вам, ваша светлость.
— Славный зимний поход. Ваши «шакалы» отлично показали себя в военной кампании. Избавили меня от кое–какой грязной работенки. За что я вам искренне благодарен. — Оторвав занозу от ясеневого древка, он бросил на хозяина копья зверский взгляд. — Я слышал, с вами ходит стахечийская ягата. Корень моего родового имени… Любопытно было бы взглянуть на их снаряжение.
Бару кивнула.
— А Игуаке — она тоже благодарна? — осведомилась она.
Пиньягата пристально посмотрел на свою собеседницу.
— Девена направляет тебя, — наконец произнес он.
И Бару вошла в дом княгини — одна, без оружия.
Конечно, из всех князей Внутренних Земель наиболее веские причины встать на сторону восставших были именно у Игуаке. Наяуру скоропалительно напала на нее без объявления войны, и наверняка — не без поддержки Маскарада. Значит, оскорбленная честь, гнев или жадность — в общем, хоть что–то да заставит ее примкнуть к мятежникам. У нее нет выбора. Ее кавалерия и копейщики Пиньягаты скажут решающее слово в грядущей войне.
Она не может не примкнуть.
Княгиня Игуаке ждала Бару, сидя в центре застывшего в камне водоворота — мандалы из красного и белого мрамора.
— На колени, — приказала она.
Поперхнувшись гордостью, многими днями лесного похода, Бару застыла на месте. Но промедление не привело ни к чему.
Игуаке продолжала любезно улыбаться. Бару не отводила от нее взгляда.
Мощная, великолепная Игуаке с кожей цвета земли под паром любила украшения. На ее золотых браслетах были отчеканены быки и лошади, скачущие вереницами, — живое воплощение красоты и богатства империи ту майя. Сколь ничтожной, должно быть, казалась Бару в сравнении с ней — по-крестьянски поджарая, мускулистая, как чернорабочий, без титула, без детей, без всякой власти.
Бару опустилась на колени и склонила голову.
Игуаке скрестила руки на груди.
— Ты создала восстание из теней, — изрекла она звучным голосом владыки. — Хитрые богатства из бумаги и чернил. Призрачные армии лесовиков, лишенных доспехов. Брачные перспективы при отсутствии довольных любовников и доказательств способности рожать младенцев. Я слушала, как на совете ты предрекала князьям конец, и подумала: может, у нее нет ничего, кроме пустых речей?
Бару открыла рот, но Игуаке сдвинула брови и махнула рукой. Один из стражей ударил древком копья о каменный пол.
Бару была иноземной простолюдинкой на княжьем дворе. И пока еще ей не дали позволения говорить.
— Наяуру предала меня, и я охотно спущу с нее шкуру, — продолжала Коровья Княгиня. Ее драгоценности мелодично позванивали при каждом движении. — Но я понимаю ее. Она мечтает заполучить мои стада и пастбища — так же, как и я сама желаю присвоить плотины и мельницы в свою собственность. Она хочет, чтобы ее дети породнились со мной, а мой род склонился к подножию ее трона. И она решила, что у нее есть шанс получить все это и вдобавок оказаться в фаворе у Пактимонта. Восстания открывают возможности, верно? А какие возможности можешь предоставить мне ты, Бару Рыбачка?
И княгиня указала своей дланью на Бару.
Та заговорила — без злости, без мольбы, взвешивая каждое слово.
— Ты пустила «Армию шакала» в свои владения. Ты дала нам людей и припасы. Мы в ответ разбили Наяуру, когда она пошла на тебя войной. Твои вложения окупились.
Игуаке многозначительно промолчала. Но Бару не сказала более ничего, и княгиня произнесла:
— Однако мой долг перед тобой — тоже призрачная тень. Он существует лишь в нашей памяти. Вероятно, я предпочту забыть о нем: теперь я могу выдать тебя Пактимонту, и в награду они уничтожат Наяуру и пожалуют мне ее земли. Но я могу выслушать ее блеянье, взять с нее виру и вместе с ней истребить «шакалов». — Игуаке разглядывала Бару, точно бракованного жеребенка, неудачного отпрыска призового жеребца. — Сегодня я хотела услышать, что мне предложат восставшие. Но одними тенями тебе, Честная Рука, не перебить цены, которую готов платить Маскарад. Мы не забыли, что случилось с последним из южных князей, который присоединился к тебе: теперь народ Радашича склоняется перед стягом оленя. Мы помним о Дурацком Бунте и об участи тех, кто начал действовать слишком рано. Если ты хочешь, чтобы я рискнула воевать против Пактимонта, ты должна предложить мне реальные ценности.
«Сомнение предателя».
Бару подняла голову и взглянула в глаза княгини. Обдумала и тотчас отвергла последнюю мольбу: «Неужто свобода Ордвинна для тебя ничего не стоит?»
Ордвинн никогда не был добр к тем князьям, которые расплачивались кровью за идеи. Ордвинн привечал тех, кто платил кровью за власть.
И не только Ордвинн, но и весь мир. В конце концов, не Тараноке подчинил себе Империю.
— Я поняла твой вопрос, — сказала Бару вслух. — Ответ последует вскоре.
