Глава 6
И в царской России, и в РСФСР основные принципы организации расследования преступлений и розыска преступников были одинаковы. О всяком происшествии обнаруживший его чин полиции или сотрудник милиции прежде всего сообщал своему начальству. Получив тревожный сигнал, последнее приказывало срочно принять все меры к обнаружению злоумышленников. Но поскольку начальство могло руководить только своими подчиненными, то приказ этот распространялся исключительно на подвластную ему территорию. И только если преступление было выдающимся, начальство сообщало в центр, и тогда приказ о розыске направлялся всем правоохранителям империи или республики. Но с момента совершения преступления до момента отдачи такого приказа обычно проходило много времени.
На это и рассчитывали Тараканов и Маслов, направляя «Ситроен» не в Тулу, а в сторону Калужской губернии. Была надежда на то, что тамошние опера еще не скоро узнают об инциденте в Сосновке и времени замести следы будет достаточно.
Дорога была плохой – ухабистой и извилистой, поэтому ехали медленно.
– Как же он меня раскусил? – спросил Осип Григорьевич у Маслова.
– Эх, Оська, Оська, да как же ему было тебя не раскусить, коли ты сам на себя донес!
– Чего?!
– А того! Пока ты с печкой возился, я Чуева обыскал и документик наш забрал. Кто же это в СССР слово «Предписание» через «и» с точкой пишет? А? Еров с ятями на бумаге наставил, и хочет, чтобы в нем шпиена не признали!
– Тьфу ты! А ты почему не проверил?!
– С каких это пор я должон начальство проверять? Я всегда считал, что ты парень грамотный.
– Да. Оба мы мудаки.
Дальше ехали молча.
Под утро они загнали машину в какой-то овраг, переоделись, форму облили бензином и подожгли. Маслов хотел спалить и машину, но Тараканов не дал – пожалел шофера, у которого из-за гибели вверенного казенного имущества могли быть большие неприятности. Он просто тщательно протер все детали, за которые они могли хвататься.
Дождавшись, пока костер разгорится в полную силу, они взяли корзинки и углубились в чащу. Когда по пути попался ручеек, Маслов побрил Тараканова наголо и сбрил ему усы.
Им предстояло пройти около десяти верст до Козельска. Шли, попутно собирая для маскировки грибы.
Из Козельска на поезде доехали до Сухиничей. Здесь надо было расставаться – в семь вечера Маслов должен был сесть на поезд до Калуги, а оттуда ехать в Тулу, куда у Осипа Григорьевича планов возвращаться не было.
Они зашли в лесочек у станции и сели на поваленную ветром березу:
– Может со мной, а, Вань? Через неделю в Нарве будем.
– А что я там делать стану? Я ж, Оська, делать ничего не могу, кроме как жуликов ловить. Здесь у меня хоть крыша над головой есть, да и братец помогает. А там? С голоду дохнуть?
– Там тоже можно устроиться. – голос у Осипа Григорьевича звучал неуверенно.
– Нет, Ось, не поеду. Как говорится, где родился, там и пригодился, буду здесь доживать.
– Ну тогда на, – Тараканов вытащил из бумажника тонкую пачку купюр, отсчитал сто червонцев и протянул Маслову. – Я бы тебе все отдал, кабы не мать.
– Так матери и отдай, – отвел руку Маслов.
– Держи, говорю. – Осип Григорьевич попытался запихнуть деньги в карман пиджака бывшего веневского станового.
– Не возьму, – твердо сказал Маслов. Тараканов посмотрел на него пристально и понял, что действительно не возьмет.
– Ладно. – Иван посмотрел на часы. – Через десять минут мой поезд, давай прощаться.
Бывшие коллеги обнялись, Маслов подхватил портфель, перекинул плащ через плечо и зашагал к платформе. Тараканову предстояло провести в лесочке еще целых полтора часа – московский поезд приходил в половине девятого.
В Москву Осип Григорьевич прибыл в семь часов утра следующего дня. До назначенной матери встречи оставалось еще двое суток, и надо было думать о том, где их провести. Такой вариант размещения, как гостиницы, он не рассматривал вовсе – по документам Тараканов имел прописку на Стромынке, а селить москвичей в московские гостиницы было запрещено инструкцией – про это ему Маслов рассказал. В отличие от Тулы, бабушек, предлагавших жилье, на вокзале не наблюдалась – видимо, милиция в Москве бдела лучше. Пришлось вспоминать друзей и знакомых. Перебрав в уме несколько кандидатур, Тараканов остановился на Герасиме Ильиче Фокине и решил нанести ему визит немедленно, опасаясь, что бывший коллега вскоре отправится на службу. Осип Григорьевич кликнул извозчика.
Фокин стоял в подъезде голым по пояс и чистил сапоги. Один из них уже отражал лучи утреннего солнца не хуже зеркала, а над другим бывший сыскной надзиратель работал огромной щеткой.
– Утро доброе, товарищ Фокин! – поздоровался Осип Григорьевич.
Герасим Ильич близоруко прищурился, узнал гостя, аккуратно положил сапог и щетку на пол и кинулся обниматься.
– В прошлом году по всей милиции чистка бывших прошла, никого сволочи не оставили, всех повыгоняли. А чего же, научили мы их жуликов ловить, вот и перестали быть нужными. Еле-еле я устроился приказчиком к одному купчине. Теперь вот мехом торгую. Тебе не надобно ли бобровой шубы? Мы скидку сделаем!
– Спасибо, Ильич, не надо.
– Зря, у нас мех хороший, только самый чуток хуже, чем до войны. Ну ладно, мне на службу бежать надо, а ты чай допивай и отдыхай с дороги. Я в половине девятого вернусь. Пожрать вот только у меня нету. На тебе ключ, как есть захочешь, так иди по нашей улице направо, через три дома кухмистерская будет – «Красный луч». Там неплохо кормят, только позже часу не ходи – во-первых, народу будет много, в соседнем учреждении обеденный перерыв в это время, а во-вторых, они щи уже продадут, а остатки водой разбавят – один к одному. В общем, не скучай, Оська, я скоро!
Когда Фокин ушел, Тараканов запер дверь, снял костюм и улегся на кровать, поверх одеяла. Из-за буйных соседей, всю ночь пивших водку, в поезде поспать не удалось, поэтому минут через пятнадцать Осип Григорьевич уже похрапывал. Вдруг он открыл глаза, вскочил, обхватил голову руками и зашагал по комнате.
Фокин принес две бутылки водки, круг «краковской» колбасы, буханку мягкого, вкуснейшего хлеба.
Когда допили вторую бутылку, Тараканов рассказал ему почти все.
Бывший сыскной надзиратель молча вертел в руке пустой стакан, потом поднял и зачем-то посмотрел сквозь него на лампочку.
– Надо было еще две взять, – вздохнул он и убрал со стола пустую бутылку.
Протерев клеенку тряпкой, Герасим Ильич положил на стол чистый лист бумаги и поставил перед Таракановым чернильницу:
– Накось, напиши матушкин адрес.
Осип Григорьевич обмакнул перо в чернила и вывел: «Тульская губернія, городъ Кашира, ул. Малая Посадская, Екатеринѣ Сафоновне, гражданкѣ Таракановой, собственный домъ».
Фокин взял лист, прочел, скомкал и бросил его в пепельницу.
– Однозначно они на такой адрес внимание обратили. С ятями у нас уже давно никто не пишет. Хорошо еще, что «госпоже» не написал.
– Про «госпожу» подумал, а вот про орфографию забыл, совсем забыл. Я по новым правилам и не писал-то почти, а в Эстонии русские газеты с ерами печатают. Ты думаешь, ГПУ такое письмо отследит?
– Обязательно! Ладно, если бы оно каракулями было написано. А тут – почерк ровный, разработанный, сразу видно, что писал человек образованный. А образованные на новую азбуку уже давно перешли. Так что письмо твое на Лубянке уже прочитали, и завтра будут тебя на вокзале ждать.
Тараканов сел на табуретку, закурил и этой же спичкой поджег скомканный Фокиным листок.
– Я мать семь лет не видел, Ильич. Надо попробовать с ней встретиться.
– Давай, пробуй! Я как раз сегодня в газете прочитал последнее слово немецкого шпиона Дитмара, так вот он говорит, что наши тюрьмы лучше европейских… Его, кстати, к расстрелу приговорили.
– А если замаскироваться?
– Как? Моя комната – не филиал сыскного отделения, у меня ни грима, ни бород фальшивых нет.
– А купить?
– Что купить?
– Бородку, усики?
– Купить-то можно, какие-нибудь нэпманы наверняка должны театральным реквизитом торговать, театров-то в Москве – прорва! Только поможет ли это? Ну нацепишь ты бороду, и что? Как к матери подойдешь, так тебя и вычислят. Нельзя, Ось, так рисковать, выбрось эти планы из головы. Поздно уже, давай спать ложиться. Или еще за одной сгонять?
Тараканов вытащил деньги.
– Возьми две, совдеповская водка все равно что вода.
В девять утра Тараканов, останавливаясь у каждой палатки «Боржоми», доковылял до большого книжного магазина на Тверской, полистал там справочник «Вся Москва», после чего по Глинищевскому переулку перешел на Большую Дмитровку и остановился у дома с вывеской «Центротеокостюм». Никакого плана действий у него не было, шел на авось.
Через темный подъезд Осип Григорьевич вошел в большую комнату, перегороженную на две неравные части деревянным прилавком. В меньшей находился потемневший от времени письменный стол, за котором сидела девица с коротко подстриженными льняными волосами, большая была заставлена вешалками с разными предметами одеждами. В комнате пахло нафталином. Девица быстро осмотрела Тараканова с головы до ног и приветливо сказала:
– Слушаю вас, товарищ.
– Здравствуйте, я из Тулы, моя фамилия Мурчиков.
– Из Тулы? Из Госдрамтеатра? Минуточку. – Девушка стала рыться в лежащей на столе стопке бумаг. – Вот, нашла ваш наряд. Вы на извозчике? Пусть заезжает во двор.
– Нет, я без подводы.
– Ну что же вы, товарищ!
– Не сообразил как-то.
– Ну тогда идите, ищите извозчика, а я прикажу грузчику вынести вещи. Да, в наряде распишитесь.
Осип Григорьевич внимательно прочитал бумагу.
– Позвольте! Тут одни костюмы, а мы заказывали еще и парики, и фальшивые бороды!
Барышня взяла из его рук накладную и пробежала ее глазами, потом заглянула в какую-то другую бумагу.
– Вы что-то путаете, гражданин, – сказала она. – Вот смотрите, ваш заказ, подписанный товарищем Бруном. Там нет никаких париков. – Девица протянула бумагу Тараканову.
Осип Григорьевич ознакомился с заказом.
– И правда нет. Это все Михельсон, вечно он напутает! А нельзя ли, гражданочка, получить парочку париков и накладных бород за наличный расчет? А то у нас завтра премьера.
– Ко дню Конституции? Что ставите?
– Пьесу нашего тульского автора, товарища Негодина, «Ленин в шалаше» называется. Ильича замечательный артист играет, товарищ Окунев. Может, слышали?
– Нет.
– Да уж конечно, откуда в Москве могут знать о провинциальном артисте, пусть и самом талантливом. Окуневу завтра на сцену выходить, а бороды у него нет, не растет борода, в Гражданскую ему осколок в щеку попал, с тех пор волосы и не растут. Гнездовая алопеция называется. Не поможете, гражданочка? А с Михельсона я три шкуры спущу!
– Ой, я даже не знаю, что и делать. Без наряда у нас не положено.
– Нам очень надо, войдите в положение. Завтра на праздник полный театр трудящихся соберется, а тут Ленин – без бороды. Бог с ними, с париками, выделите хотя бы бородку!
– Бога нет, гражданин, – строго сказала сотрудница «Центротеокостюма».
– Вы уж простите меня, старика, никак не могу отвыкнуть, уж очень нам этот дурман в голову вдалбливали при старой власти.
– Ну какой же вы старик, вы еще очень и очень интересный мужчина, – стрельнула глазками барышня.
– Благодарствую. Как вас звать, не скажете?
– Ольга Ивановна.
– Ольга Ивановна, Олечка, помогите с бородкой!
– Ну что с вами делать, выделю вам из резерва. Садитесь, пишите заявление, а потом оплатите три рубля в кассу – вторая дверь справа по коридору, – сказав это, Ольга Ивановна открыла перегородку и, покачивая бедрами, скрылась за вешалками с одеждой.
Тараканов сел за стол и стал писать, внимательно следя за тем, чтобы не поставить в конце слова еръ, или, как его теперь называли, «твердый знак».
Получив минут через пятнадцать сверток с ленинской бородой, он хотел поцеловать отзывчивой сотруднице руку, но вовремя опомнился и вместо этого руку пожал.
– Я сейчас найду извозчика и тут же вернусь, – сказал Осип Григорьевич и вышел на улицу, где кликнул «ваньку» и велел везти себя на главпочтамт.
Отправив посылку, Тараканов решил прогуляться. В сторону центра не пошел – пришлось бы идти мимо Лубянки, а этого делать совершенно не хотелось. Шагов через двести он увидел надпись «Столовая-пивная «Новая Бавария» и решил туда заглянуть – «Боржоми» плохо помогал в поправке здоровья.
Пивная была забита под завязку, об отдельном столике не приходилось и мечтать. Осип Григорьевич взял два пива, тарелку соленых сушек и, предварительно испросив разрешения, пристроился к компании молодых пролетариев. Когда он допивал вторую кружку, его кто-то нерешительно подергал за рукав. Тараканов обернулся. Рядом стоял узкоглазый человек в ватном халате и тюбетейке. В одной руке человек держал деревянный посох, а в другой – кружку пива.
– Товарища, подвинься, я тозе пиво пить буду! – попросил незнакомец.
Осип Григорьевич освободил место.
– Откуда будешь, отец? – спросил халатника один из пролетариев.
– Мой Ташкент приезжал, праздник Советский Союз, завтра Кремль идти, товарища Калинин вот эта рука жать будет! – Узбек продемонстрировал сухую загорелую руку. – Нас пять человек был, всех растерял, дом свой не найду. Сюдя приди, чай пина хотел, один холосый люди пиво угостил. Пиво – очень холос, люче чай!
Тараканов внимательно посмотрел на халат и тюбетейку узбека и сказал:
– А не выпить ли нам, товарищи, водки за дружбу народов? Пиво хорошо, а водка – еще лучше!
Халат оказался слегка коротковат, а тюбетейка, наоборот, налезала на уши, но в целом все смотрелось неплохо – после того, как Осип Григорьевич наклеил бородку и повернулся к Фокину, тот поднял большой палец.
– Совсем басурманином стал, мать родная не узнает.
– Это и хорошо, что не узнает. Я на нее хотя бы издалека посмотрю, ну а если слежки не увижу, то и подойду – на вокзале или в поезде.
– Я с тобой пойду!
– Нет, Ильич, нечего тебе попусту рисковать. И обратно я к тебе не вернусь, с матерью повидаюсь – и домой. Надоедать мне стало в Совдепии. Спасибо тебе огромное за приют и ласку, давай обнимемся на прощанье, да я и пойду.
На станции «Коломенское» в последний вагон пригородного поезда «Кашира – Москва» зашел старик-узбек в ватном халате и, опираясь на посох, пошел по проходу. По случаю праздничного дня и хорошей погоды народу в вагонах было много – жители подмосковных городов и поселков спешили потратить в Первопрестольной свои честно или нечестно заработанные деньги. На узбека пялились, некоторые, уже начавшие отмечать праздник пассажиры пытались завязать разговор. «Заблудился, дед?», «Почем халат, князь?», «Твоя моя понимай?», – неслось из разных концов вагона. Узбек улыбался, кланялся во все стороны и, не отвечая, продолжал переходить из вагона в вагон – видимо, действительно плохо понимал по-русски.
Наконец он достиг головы состава и встал у самого выхода. Пятнадцать минут, которые поезд добирался от Коломенского до Москвы, к этому времени уже истекли, и за окнами вагона показался дебаркадер Саратовского вокзала. Узбек вышел на платформу одним из первых, подошел к паровозу и стал внимательно смотреть на дышащую паром машину.
– Что, отец, интересно? – спросил у него остановившийся рядом паренек лет двадцати.
– Да, зверь машин, бежит шибко-шибко. Такой машин вся Россия меня вез, Москва привез, товарищ Калинин вот эта рука жать будет! – Узбек с гордостью продемонстрировал руку.
– Да ты, видать, на день Союза приехал?
– Да, день Союза, товарищ Калинин звал, рука жать, Кремль пойду.
– Тебя не проводить ли, знаешь, где Кремль?
– Не знаю, извозчик знает, я ему дам рубль, он везти будет, моя так Губком научил!
– Молодец твой Губком! Ну, удачи, батя! А товарищу Калинину передавай пролетарский привет от трудящихся Каширстроя!
– Передавай, передавай! – узбек улыбался.
Когда навязчивый пролетарий наконец удалился, Тараканов еще раз внимательно огляделся. Матери нигде видно не было. Зато в двадцати шагах от себя он увидел дымящего папироской Ивана Маслова…
Глава 7
Сотрудник по особым поручениям тульского ГПУ Станислав Адамович Буевич сидел у приставного столика и ел глазами начальство.
– Враги бросили нам вызов, Станислав. И мы должны им ответить. Ответить со всей пролетарской суровостью, так ответить, чтобы впредь неповадно было! – Голос начальника зазвенел, мягкий латышский акцент исчез совершенно. – Найти шпионов и покарать, беспощадно покарать – вот какая перед нами стоит задача. И если мы ее не выполним, то грош нам цена как чекистам. Не место нам тогда в органах.
Буевичу место терять совершенно не хотелось.
– Буду стараться, товарищ Матсон!
– Ты уж постарайся, пожалуйста. Все товарищи на тебя теперь смотрят, все на тебя надеются. Не подведи товарищей, Станислав!
– Костьми лягу, Герман Петрович, но найду гадов. Найду и вот этой рукой – к ногтю.
– Ну с этим торопиться не следует. Прежде чем в расход пустить, надо их поспрашивать, узнать, зачем они в Сосновку ездили, что в печке лежало, кто им помогал. А вот как все выясним, тогда можно и к ногтю.
– Кстати, по поводу печки. Сосновские говорят, что дом, где сейчас наш уполномоченный квартирует, до революции хозяину местного завода, некоему Костину, принадлежал. Богатым был человеком этот Костин. Может быть, это он чего-нибудь в печке спрятал?
– А что, мысль дельная, – задумчиво произнес Матсон. – Подготовь запрос в Москву, а я похлопочу, чтобы его побыстрее исполнили. Ну, иди, работай и о результатах докладывай немедленно!
Автомобиль нашли на следующий день мальчишки-грибники. Машина уже была объявлена в розыск и о находке тут же сообщили в Тулу. Матсон выделил машину и Буевич немедленно выехал на место. Розыскная собака привела гэпэушников к остаткам костра, метрах в двухстах от машины. Велев сотрудникам научно-технического подотдела искать пальчики, сотрудник по особым поручениям принялся копаться в пепелище. Он извлек оттуда кусок козырька и синего околыша, завернул их в газету и аккуратно положил в портфель.
Когда въехали в Тулу, сотоспор приказал шоферу поворачивать на Коммунаров и остановиться у дома № 5 по этой улице. «Картузно-шляпная мастерская» была закрыта на большой висячий замок. Подергав его, Буевич приказал подчиненным искать управдома.
О своих успехах Станислав Адамович доложил Матсону, едва тот явился на службу:
– Я как кусок околыша увидел, так сразу понял, чьей работы фуражка. Есть у нас такой мастер – Шницер, у него все ГПУ фуражки шьет, потому как мастер он отличный, да и материал в дело пускает хороший, околыши у него из довоенной ткани, бархатные. Дай, думаю, спрошу, не было ли у него недавно срочного заказа. Оказалось – был. Заказывал седой мужчина, лет пятидесяти. Готовую фуражку получил вчера, точнее, уже позавчера. Шницер, после того как заказ отдал, сразу свою богадельню закрыл и домой пошел – нездоровится ему, я его больного с постели поднял. Смекнул я, что коли мастерская все это время была закрыта, то на предметах, в ней находящихся, вполне могли сохраниться отпечатки пальцев нашего клиента. Привез я Шницера в мастерскую и стал спрашивать, что этот белобандит своими лапами трогал. Он и вспомнил: «Клиент, – говорит, – хотел увидеть, как фуражка сзади смотрится, я его спиной к большому зеркалу повернул, а в руки ручное зеркало дал». Потребовал я это зеркало, ребята над ним поколдовали и нашли очень хороший отпечаток пальца, Шницеру не принадлежащий. Помчался я в губрозыск, поднял заведующего регистрационным бюро, открыли мы картотеку, а там… – Буевич сделал театральную паузу, – есть там такие пальчики! Принадлежат они некому Тараканову, который содержался в губернской тюрьме осенью восемнадцатого и был выпущен по амнистии. Скорее всего, он играл роль шофера и спрятал лицо под очками. Тот шпион, который расхаживал в форме старсотоса, на Тараканова не похож, во всяком случае ни Чуев, ни сторож Галдобин его по карточке не узнали.
– Молодец, умница! Что за тип этот Тараканов?
– Тип весьма занятный. Он каширский уроженец и с младых ногтей служил по полиции. В тысяча девятьсот шестом году принимал участие в убийстве видного большевика, за что собственно и был после революции арестован.
– Кто же эту гадину отпустил?
– В учетной карточке этих сведений нет. Я закажу в архиве его уголовное дело, как почитаю, так доложу.
– Хорошо, действуй. Связи Тараканова установлены?
– Я телеграфировал каширским товарищам, но ответа, естественно, пока не получил. Да и долго, наверное, придеться его ждать – Кашира теперь другая губерния.
– А ты не жди, ты бери мою машину и дуй в Каширу, тут всего сто верст. А в Туле у него знакомые были?
– Должны были быть – он в тысяча девятьсот восьмом году руководил у нас сыскным отделением.
– Вот что, ты займись его здешними связами, а в Каширу я другого пошлю. – Матсон позвонил и приказал явившемуся секретарю найти старшего сотрудника по особым поручениям товарища Маслова, а потом продолжил: – Возьмешь в архиве формуляры всех сотрудников сыскного, работавших в одно время с Таракановым, установишь тех, кто сейчас живет в Туле, и проведешь их проверку. Поручи своим орлам сходить по месту его последней прописки, пусть соседей порасспрашивают. Установи родственников, друзей, знакомых. В общем делай все как всегда.
Алексей Владимирович Маслов, хоть и был совсем молодым человеком – ему едва исполнилось тридцать лет, уже успел растерять почти все волосы со своей круглой, как арбуз, головы и отрастить солидное брюшко. Он носил сшитый у лучшего тульского портного форменный френч, хромовые сапоги и фуражку с залихватски изломанной тульей, словом, вид имел весьма солидный, как и подобает представителю столь серьезного учреждения.
В губернском ГПУ он был самым старым сотрудником – как по сроку службы, так и по возрасту – даже товарищ Матсон был моложе на год. Поэтому на зов начальника Алексей Владимирович явился не сразу, давая понять, что хоть он и носит в петлицах не ромбы, а всего лишь кубики, но далеко не мальчик и человек в системе не последний.
Герман Петрович разговаривал с Масловым уважительно, называл его на «вы» и, давая задание, не требовал, а просил.
Алексей важно кивал и делал пометки в записной книжке в кожаном переплете паркером с золотым пером. Однако, по мере рассказа, Маслов становился все суетливее и суетливее, а в конце его и вовсе был вынужден спрятать руки под стол, чтобы Матсон не увидел, как они затряслись.
– Есть вопросы?
– Никак нет, товарищ начальник. Разрешите идти?
– Ступайте. Авто ждет вас во дворе.
Маслов щелкнул каблуками и удалился.
Сначала он зашел в кабинет и выпил сердечных капель. Усевшись в «Паккард» начальника, Алексей приказал шоферу везти его на улицу Ленина.
Брата он застал за занятием, для того необычным – старший Маслов снял портки и босой, в одной рубахе, мыл пол. Родственнику он обрадовался.
– Лешка, заходи. А я вот, видишь – уборочку затеял. А то совсем грязью зарос, как поросенок живу.
Но младший Маслов радости от встречи не разделил. Он подошел к брату и схватил его за грудки.
– Зачем вы с дядей Осей на Сосновского уполномоченного напали? Ванька, ты что, погибели моей хочешь! – Лешка чуть не плакал.
Маслов вмиг посуровел:
– Как про нас узнали?
– Пока только про Осипа Григорьевича – пальцы его нашли. Но и про нас они скоро узнают – Матсон поручил проверить тульские связи Тараканова. Узнают они по формуляру, что ты с ним в одно время в сыскной служил, поднимут в губрозыске твое личное дело и до меня доберутся, а когда пронюхают, что я его в восемнадцатом отпустил, то все – кранты мне! – Младший Маслов застонал.
– Не плачь! Бежать надо, братан.
– Надо! За тем и приехал. Собирайся, а я на чердак.
– Постой. А как же Галка твоя, детишки?
– А что Галка? Она баба видная, быстро другого себе найдет, он ребят и воспитает. Мне моя шкура дороже. Собирайся!
Когда Алексей Владимирович спустился с лестницы, держа в руках чемодан, Иван Владимирович уже был полностью готов.
Шофер посмотрел на них удивленно.
– Это брат мой, Иван. В Москву собрался, подкинем его до Каширы?
– Отчего не подкинуть, подкинем! – Удивление исчезло с лица водителя.
Младший Маслов сел рядом с шофером, старший забрался на заднее сиденье, и они поехали ловить белогвардейского шпиона.
Пятьдесят километров до Венева преодолели за час с небольшим – по хорошей шоссированной дороге шофер гнал «Паккард» на предельной скорости. Когда свернули на старый каширский тракт, газ пришлось поубавить – водителю то и дело приходилось объезжать ямы и колдобины. Километров за тридцать до Каширы, в Московской губернии, Алексей приказал:
– Стой, я отлить хочу.
Он вылез на обочину, водитель встал рядом. Лешка дождался, пока шофер закончит свои дела и застегнет гульфик, достал из-за голенища нож и полоснул ему по горлу, тут же отскочив, чтобы не запачкаться кровью.
– Леха! – заорал Иван. – Ты что творишь!
– Не ори. – Брат говорил совершенно спокойно, шаря по карманам убитого. – Чего сидишь? Вылазь, помоги мне его в лес оттащить.
Иван нес водителя, взяв за сапоги и стараясь на смотреть на его шею, словно подвязанную красным пионерским галстуком.
Они отволокли тело в подлесок и наскоро забросали хворостом.
– Он же пацан совсем, – сказал старший Маслов, закуривая.
– Судьба у него такая, Иван, ничего не поделаешь. Нельзя было его в живых оставлять. Садись, поехали!
Младший Маслов сел за руль, и едва Иван примостился рядом, машина рванула с места.
– Загранпаспорт-то у меня есть, только толку от него никакого – ни въездной, ни выездной визы нету. Да и не перейти мне границу легально с моим багажом – мои сбережения ни одна таможня не пропустит, – говорил Алексей, крутя баранку, – поэтому мне нужно окошко на границе. А у дяди Оси оно есть. Найдем товарища Тараканова и попросимся с ним вместе кордон перейти, авось не откажет. Он в Кашире?
– Я не знаю. Говорил, что мать собирается навестить, наверное, в Кашире. – Старший Маслов сидел, уставившись перед собой.
– Приехать мы туда должны часов в двенадцать. Я думаю, до этого времени бывшие коллеги меня вычислить не успеют. Ты адрес его матери знаешь?
– Малая Посадская, собственный дом. Зачем ты пацана зарезал, Лешка?
– Заладил! Будто тебе никого в расход пускать не приходилось!
– Я если кого в расход и пускал, так в открытую, и только когда защищался или защищал кого. А ты…
– Вань, не было у нас другого выхода. Не с собой же нам его везти? А если бы отпустили – его уже кто-нибудь нашел, место вдоль дороги людное. Сейчас бы в Кашире нас засада ждала. А так – лежит военный без документов, пока в милицию сообщат, пока личность установят, мы сто раз успеем до Москвы доехать.
Впереди показалась речка. Алексей остановил машину.
– Переодеться мне надо.
Он достал из чемодана блузу, штаны в полоску и белый картуз, быстро облачился в штатское, завязал форму в узел, и, положив во внутрь найденный на берегу камень, размахнулся и забросил его далеко в реку.
В губархиве личного дела бывшего полицейского чиновника О.Г. Тараканова не оказалось.
Архивный работник, порывшись в каких-то толстенных книгах, заявил:
– Так его еще в восемнадцатом в ЧК вытребовали и с тех пор не возвращали.
– А кто вытребовал? – спросил Буевич, нимало этому факту не удивившийся.
– Запрос подписан начальником Тульской ГубЧК товарищем Прокудиным. Вот, извольте взглянуть. – Архивариус ткнул прокуренным ногтем в пожелтевший лист бумаги. – «В связи с возникшей необходимостью…» и так далее.
Буевич прочитал запрос, черкнул в своем блокноте его исходящий номер и дату.
– Ну с этим понятно. А дела бывших сотрудников сыскной полиции?
– Таковые имеются, но не все. Дела тех, кто после переворота по милиции служил, в НКВД нужно искать.
– Давайте те, что имеются.
Станислав Адамович велел шоферу отнести пачку дел в автомобиль, и они покатили назад, в родное ведомство.
Однако в архиве ГПУ ни личного дела Тараканова, ни уголовного тоже не нашлось.
– Переправлены в Москву, по запросу из центра, – важно сказал заведующий чекистским бумагохранилищем – лысый человечек в застиранной гимнастерке без знаков различия.
– А чей именно запрос?
– Товарищ Буевич! – Лысый укоризненно покачал головой.
– Товарищ Нестеров! Я исполняю важнейшее поручение самого товарища Матсона, и мне необходимо знать!
– Ничем помочь не могу – дело истребовано по секретному запросу. Я и так слишком много вам сказал.
– Ну хорошо, а начальнику поможете?
– Только по письменному приказу.
Буевич чертыхнулся и поспешил к руководству.
Матсона на месте не оказалось, и в ожидании сотоспор потерял несколько драгоценных часов. Шеф вернулся только в половине первого. Получив долгожданное письменное указание, Буевич помчался в архив и остановился перед запертой дверью – сотрудники ушли обедать. Теперь пришлось ждать окончания обеденного перерыва. Только в час тайна секретного запроса была раскрыта: оказалось, что Таракановым интересуется Дорожно-транспортный отдел ГПУ Московско-Курской железной дороги – некто товарищ Гусаков, занимавший в железнодорожном ЧК должность, аналогичную должности Буевича. В Москву полетела срочная шифротелеграмма.
Не доезжая пары верст до Каширы, Лешка свернул в лес и остановился.
– Ступай, Иван, а я вас здесь подожду. Если до вечера не вернешься, то уеду. Давай попрощаемся, на всякий случай. – Младший Маслов раскрыл объятия.
– Пошел ты, – мрачно сказал старший, вылез из машины и хлопнул дверцей.
Через полчаса он был на Малой Посадской.
Калитка была затворена, но не заперта. Иван прошел через палисадник и постучал в давно не крашенную дверь. Открыла старая, но крепкая на вид женщина в ситцевом платье и фартуке.
– Здравствуйте, Екатерина Сафоновна! – поприветствовал хозяйку Маслов.
– И вам не хворать! – Тараканова явно не узнавала гостя.
– Не признали? Иван я, Маслов, бывший Оськин сослуживец.
Женщина всплеснула руками:
– Ой, не узнала! Старая стала совсем, глазами ослабла! Проходи, проходи, Ваня! – Она провела его в чисто убранную светелку и усадила за стол: – Давай, чайку пока выпей, а я щец согрею.
– Не откажусь. – Маслов снял фуражку и положил ее рядом с собой на лавку. – И чайку выпью, и щец поем, только сперва мне скажите, не был ли Оська у вас в гостях?
Хозяйка села рядом:
– Не был, Вань, как в восемнадцатом уехал, так я его не видала и не слыхала. Ни про него ничего не знаю, ни про внучонка. Живы, аль нет?
Иван пристально поглядел на женщину и понял, что про сына ей известно больше, чем она говорит.
– Живой он, теть Кать, я с ним недавно виделся.
– Да ты что?! Где же ты его видал?
– В Туле.
– В Туле?! Как он?
– Здоров, вид цветущий, костюм хороший, видать, деньжата водятся.
– Ну, слава Богу, слава Богу! – У Таракановой из глаз текли слезы. – Один он был али с семейством?
– Один, в командировку приезжал.
– А почто ж он, окаянный, мать не проведал?
– Да вроде собирался. Я потому к вам и приехал, что думал его здесь застать.
– Не было, Вань, не было его у меня. – Она вытирала глаза кончиком платка.
– И писем от него не было?
– Нет, ни одной весточки.
Маслов помолчал.
Тараканова принесла самовар, чашку, розетку с вареньем и белую булку.
– Ешь, голубчик, а я щи погрею.
Через полчаса на столе появилась дымящаяся миска со щами.
Поев, Иван Владимирович откинулся к стене и, испросив разрешения, закурил.
– Екатерина Сафоновна, а помните, как в восьмом году мы с вами Оську выхаживали, когда его бандиты чуть не убили?
– Помню, Вань, помню! Ох и служба у вас была…
– Да, служба не сахарная. Такая служба, что без крепкой дружбы никак нельзя. Бывало, идем с Оськой банду брать, и оба уверены, что друг друга не подведем. Если один стоит за спиной, значит, другому можно не оглядываться. Вот такие у нас с ним были отношения. А помните, как в восемнадцатом мы его из тюрьмы вытаскивали?
– Помню, и век тебе за это благодарна.
– Ну а раз помните, так чего ж вы правду мне не говорите?!
– Какую правду, Вань? – Тараканова опустила глаза.
– А такую, что от меня к вам Оська собирался. Неужто вы во мне не уверены? Неужто думаете, что я его продам?
Екатерина Сафоновна села:
– Не было его у меня. Не было. А вот письмо прислал. Завтра в Москве меня будет ждать, на Саратовском вокзале, в час, у паровоза.
Когда Маслов собрался уходить, хозяйка сказала:
– Может, все-таки съездить, Вань?
– Теть Кать, ну мы же уже обо всем договорились! За вами могут следить. Поедете – ЧК на него наведете.
– Да, да… – сказала Тараканова безнадежно. – Ну ты уж поцелуй его за меня, скажи, что все у меня хорошо, жива, на здоровье не жалуюсь, коровки меня кормят.
– А вы ему напишите, в Нарву, на Главпочтамт, до востребования.
– А разве можно за границу письма писать? – Оськина мать всплеснула руками.
– Теперь разрешают.
– Ой, напишу, обязательно напишу. А ты скажи ему, чтоб получил. Ступай-ка, Вань, на всякий случай, через огород. Там сзади калиточка есть, через нее выйдешь, в овраг спустишься, потом по переулку поднимешься и окажешься на Большой Московской. Пойдем, я тебя провожу.
Вернувшись в избу, хозяйка, не раздеваясь, легла на кровать, повернулась лицом к стенке и беззвучно зарыдала.
Поздно вечером Буевич вошел в кабинет Матсона, держа в руке тонкую бумажную папку.
– Разрешите, товарищ начальник?
– Заходи, заходи. Ну, чего хорошего скажешь?
– Хорошего немного. Ответа на нашу телеграмму в транспортный отдел до сих пор не получено. Маслов куда-то пропал – в Кашире не объявлялся, вестей о себе не подает. Каширский уполномоченный сообщил, что за домом Тараканова уже несколько дней установлено наблюдение, но пока без результатов.
– Постой, какие несколько дней? Мы им про него только сегодня сообщили!
– Очевидно, что наблюдение установлено по тому же делу, по которому запрашивали наш архив. Этот бандит еще где-то засветился. Получим ответ на шифротелеграмму, обо всем узнаем.
– А может, тебе самому в Москву прокатиться?
– Можно, конечно, но мне кажется, что здесь есть дела поважнее. Разрешите продолжить?
– Буевич, ты не в театре! Раз накопал чего-то, то об этом надо в первую очередь докладывать. Ну, говори скорей!
– Есть. Я проверил личные дела бывших сотрудников тульского сыскного отделения. Всех проверить не удалось – часть царских сыщиков до недавних пор служила в УГРО, и их дела хранятся в отделе кадров НКВД. Оттуда мне их обещали выдать завтра. Но и среди тех дел, которые я изъял в губархиве, есть одно интересное. Вот, полюбуйтесь. – Буевич положил папку на стол. – Некто гражданин Жемчужников Петр Александрович, бывший помощник Тараканова. Из дворян, сын очень обеспеченных родителей. По полиции служил недолго – всего несколько месяцев, уволен по прошению. Я решил его проверить, и вот что накопал: в тысяча девятьсот восьмом году Жемчужников поступил в Политехнический в Петербурге, перед самой войной окончил курс, стал инженером-электротехником, вернулся в родную Тулу. Всю жизнь работает по специальности, последние пять лет – в инженерном бюро ЭТЦР. До пятнадцатого июня был в командировке – трудился на Каширской электростанции, заметьте – в родном городе Тараканова! С пятнадцатого июня – в очередном отпуске. А вот его фотографическая карточка, полюбуйтесь – брюнет с тонкими усиками. Ведь именно так описывает нападавшего Чуев?
– Хлыщ! – изрек Матсон, посмотрев на фотографию. – А морда как будто знакомая. Ты ордер на арест подготовил?
– Так точно. – Буевич протянул начальнику бланк постановления.
Тот поставил подпись, повернулся к сейфу, достал из него печать и шлепнул по бумаге:
– Доложишь, как только признается! Я домой не пойду, здесь тебя буду дожидаться.
Комната для допросов находилась в подвале здания и окон не имела. Обстановка ее была спартанской – стол и стул для допрашивающего и табуретка для допрашиваемого. Все предметы мебели были крепко приделаны к полу. Из стены торчал водопроводный кран, к концу которого толстой медной проволокой был прикручен каучуковый шланг. Агент третьего разряда Сысоев открыл кран, вставил шланг в ведро, и, когда оно наполнилось водой, окатил лежащего на полу инженера. Тот зашевелился.
Буевич закурил папиросу.
– Петр Александрович! Может, хватит упрямиться? Зачем это вам? Зачем вам здоровье терять понапрасну? Ведь вина ваша доказана, абсолютно доказана. Сосновский уполномоченный вас уверенно опознал. Ну, может, будете говорить наконец?
Жемчужников кряхтя поднялся. Лицо его было все залито кровью, он едва шевелил разбитыми губами:
– Я не виноват, ни в чем не виноват. Я безоговорочно принял советскую власть и все эти годы честно трудился ей во благо. Я кандидат в члены партии!
Буевич кивнул Сысоеву. Тот подошел к Жемчужникову и ударил его сапогом по ребрам. Арестованный заорал. В кабинет заглянули. Буевич выкинул окурок и вышел.
За дверью стоял агент Пахомов:
– Супругу допросил, вот протокол.
– Что говорит? – Буевич взял у Пахомова бумаги, но читать не торопился.
– В ночь нападения его дома не было.
– Молодец Пахомов!
Буевич снова вошел в кабинет и знаком остановил Сысоева.
– Петр Александрович, а мы вашу супругу допросили! Оказалось, что она честная советская женщина, и укрывать мужа-преступника не стала. Знаете, что она говорит? Так… – Сотоспор пробежал глазами протокол. – Вот-с! «Первого июля муж ушел из дома около двенадцати часов дня, куда идет – не сказал. Вернулся он только второго июля, в состоянии сильного алкогольного опьянения». Что, вином страх заглушали?
Жемчужников опять сделал попытку подняться, но у него ничего не получилось.
– Первого, ну да, конечно же, первого, – прохрипел он. – Всю ночь с первого на второе июля я пил с вашим начальником товарищем Матсоном. С нами было еще человек двадцать. Почему вы мне сразу не сказали, что нападение было первого? – Жемчужников заплакал.
– Чего ты несешь? – заорал Буевич.
– Вы спросите Германа Петровича! Мы с ним оба состоим в автомобильном клубе. Первого июля в Туле проводились соревнования на призы ОГПУ, об этом все газеты писали. Наша команда победила, и мы всю ночь отмечали… И Лора об этом прекрасно знала! Она просто меня ревнует, дура…
Буевич раздумывая прошелся по кабинету, потом повернулся к Сысоеву:
– Отведи его в камеру. И дай ему умыться.
В половине третьего ночи Буевич постучал в дверь кабинета начальника.
– Я же говорил – физиономию знакомая, – сказал Матсон, вертя в своих коротких волосатых пальцах карточку Жемчужникова. – А ведь верно, были в тот день соревнования, и победу мы отмечали – всю ночь в «Артели» пили. Я-то с губернским руководством в отдельном кабинете гулял, а остальные в общей зале. И он вроде там был… Хотя наверно не помню. Ты вот что, ты других ребят из автоклуба порасспрашивай, разберись, вдруг Чуев перепутал чего? – Буевич впервые видел начальника растерянным. – Ведь если это не он, то выходит, настоящий шпион на свободе гуляет. Понимаешь?
– Так точно! Вот только как его отпускать, если алиби подтвердится?
– А никто и не говорит, что его надо отпускать. Пускай сидит, пока мы Тараканова не изловим, ну а тот уж нам точно скажет, был с ним Жемчужников или нет. Но только допросы пока не проводи.
– Есть!
– Что там с Масловым, не давал о себе знать?
– Никак нет!
– Странно. Не нравится мне это, сильно не нравится. Ты вот что, составь циркуляр об объявлении Маслова и моего «Паккарда» в розыск. Да, – начальник повернулся к сейфу и достал оттуда несколько папок, – вот, из НКВД передали. Здесь личные дела сослуживцев Тараканова, до недавнего времени работавших в уголовном розыске. На, изучай.
Буевич взял папки и вышел.
Через пятнадцать минут он влетел в кабинет Матсона, даже не постучавшись.
– Товарищ начальник, разрешите доложить! У меня есть веские основания считать, что Маслов – враг.
Дорожно-транспортный отдел ОГПУ располагался в неприметном двухэтажном флигеле во дворе комплекса зданий Управления Московско-Курской дороги на улице Карла Маркса. Буевич приехал туда в восемь и целый час ждал, пока сотрудники явятся на работу. Гусаков оказался сорокалетним широкоплечим мужчиной со скуластым крестьянским лицом. Знакомясь, он до боли сжал руку туляка.
– Садись, товарищ Буевич, излагай. Куришь?
Станислав Адамович отрицательно помотал головой и начал быстро и подробно рассказывать коллеге об обстоятельствах налета на сосновского уполномоченного и об участии в этом деле Тараканова и подозрениях на братьев Масловых.
– Да, никак эти бандиты не успокоятся, никак не перестанут нам мешать социализм строить, – выпустил из ноздрей табачный дым Гусаков. – Сегодня у всей страны праздник – день рождения, а мы с тобой из-за этих гадов вместо того, чтобы водку пить, на службе сидим. Ну ничего, возьмем мы сегодня и Тараканова, и этого вашего двурушника с его братцем, а потом и праздник отметим… Подожди, как ты сказал фамилия дезертира – Маслов?
– Да, Маслов Алексей Владимирович.
– Ну-ка, ну-ка. – Гусаков подошел к сейфу и вытащил из него потрепанное дело, на обложке которого Буевич успел заметить крупные буквы: «ГУБЧК».
Железнодорожный чекист открыл папку на последнем листе.
– Маслов, точно Маслов. Именно А.В. Маслов подписал постановление об освобождении Тараканова в 1918-м! Значит, уже тогда он был завербован! Да, долгонько вы эту гниду вычислить не могли.
Буевич насупился:
– Так все-таки вычислили!
– Ладно, ладно, не обижайся, товарищ Буевич. Сегодня вечерком побеседуешь с Масловым и спросишь у него, как ему так долго вас за нос водить удавалось.
– Скажите, а вы как вычислили Тараканова?
– Его и здесь неграмотность подвела. Плохо нынче в Европе шпионов готовят. Да и народ у нас бдительный, понимает, сколько нынче у советской власти врагов. На вот, почитай, я как раз ответ на запрос твоего начальника готовлю. – Гусаков достал из лежащей на столе папки лист бумаги и протянул Буевичу. Тот углубился в чтение.
«Начальнику Тульского губотдела объединенного государственного политического управления Союза ССР товарищу Г.П. Матсону.
На Вашу телеграмму от 4 сего июля сообщаю следующее.
24 июня сего года при сортировке почтовой корреспонденции служащая почтового отделения на Курском вокзале г. Москвы обратила внимание на то, что адрес на письме, адресованном в город Каширу Московской губернии некой Е.С. Таракановой, был написан по правилам дореволюционной орфографии. Об этом факте начальник почтового отделения доложил начальнику ДТООГПУ Московско-Курской железной дороги. При перлюстрации письма было установлено, что некто приглашает адресата на встречу 6 июля сего года в час дня на Саратовском вокзале у паровоза (видимо, у паровоза того поезда, в котором Тараканова Е.С. должна была прибыть в столицу). Проведенной проверкой установлено, что Е.С. Тараканова является матерью опасного белобандита – бывшего царского жандарма, причастного к гибели борцов за дело революции Осипа Григорьевича Тараканова, 30 июля (старого стиля) 1887 года рождения, происходящего из крестьян Каширского уезда Тульской губернии, бежавшего в 1918 году за границу. Начальником ДТО ОГПУ на Московско-Курской железной дороге было принято решение провести операцию по поимке О.Г. Тараканова. Исполнение указанного поручения возложено на меня. Для реализации этой задачи мною было принято решение:
1) Организовать негласное наблюдение за домом Е.С. Таракановой, расположенным по адресу: Московская губерния, город Кашира, улица Малая Посадская. Для выполнения этой задачи мною привлечены сотрудники службы наружного наблюдения Московского губернского ОГПУ.
2) Независимо от результатов наблюдения устроить 6 июля сего, 1925 года на дебаркадере Саратовского вокзала г. Москвы засаду. Для выполнения этой задачи мною привлечены сотрудники отдела особого назначения ТО ОГПУ РСФСР, в количестве шести человек.
Каждому из привлеченных сотрудников была выдана фотографическая карточка Тараканова из его следственного дела, полученного в архиве Тульского губернского ОГПУ.
Вчера, 5 июля, в двенадцать часов сорок восемь минут, к Таракановой явился неизвестный мужчина, среднего телосложения, темно-русый, ростом примерно один метр восемьдесят сантиметров, одетый в галифе цвета хаки, рубашку апаш и армейскую фуражку довоенного образца. Сколько он пробыл в доме Таракановой и каким образом оттуда ушел, установить не удалось…» На этой фразе рапорт прерывался.
– По приметам этот визитер на старшего Маслова похож, – сказал Буевич. – Да, я же с собой их карточки захватил! – Тульский сотоспор достал из портфеля свою папку. – Вот они, голубчики. Карточка младшего в январе сделана, а старшего – два года назад.
Гусаков внимательно изучил фотографии.
– Я у тебя их заберу и прикажу размножить, лады?
– Конечно! Вы мне в засаде принять участие позволите? Я ведь Маслова узнаю, даже если он загримируется.
– Ты думаешь, Маслов появится на вокзале? А мне кажется, что ему там делать нечего. И потом: ты Маслова, конечно, знаешь, дык и он тебя тоже. Если он на вокзал придет, тебя там увидит и с испугу палить начнет, что делать тогда будем?
– Что же мне, здесь сидеть?!
– Здесь мы сидеть, конечно, не станем, поедем на Саратовский, там найдем укромное местечко. Ну а насчет ребят наших не беспокойся, ребята из центрального аппарата, профессионалисты. А личности этих шакалов они по карточкам изучат. Не уйдет никто!
Глава 8
Тараканов не спеша достал из кармана халата кисет с табаком, скрутил самокрутку, посмотрел по сторонам и направился к Маслову.
– Гражданина, дай мне огня, пожалюстя!
Иван протянул окурок. Осип Григорьевич прикурил и, не поднимая глаз, произнес:
– Ты чего здесь, Ванька, делаешь?
Папироска в руках у Маслова дрогнула.
– Ищут нас, Оська. Мать твоя не приедет. Иди за мной, нас неподалеку Леха на автомобиле ждет.
Иван докурил, выбросил окурок в урну и пошел вдоль здания вокзала по направлению к Коломенской-Ямской. Тараканов подождал, когда бывший коллега отойдет шагов на двадцать, выбросил свою самокрутку в ту же урну и двинулся следом.
Гэпэушников он заметил почти сразу. Они подошли к Маслову с разных сторон и одновременно схватили его за руки. Тараканов ускорил шаг.
– Агент первого разряда ОГПУ Меншиков. Вы арестованы, гражданин Маслов, – говорил Ивану какой-то мужчина во френче защитного цвета, доставая из кармана удостоверение. Рядом уже маячил милиционер в форме.
«Четверо, и это только те, кого я вижу. Пропали мы с Ванькой», – мелькало в голове, а руки уже поднимали посох. Первым он ударил стоявшего справа, вторым – стоявшего слева. Маслов среагировал тут же – боднул головой в живот Меншикова, всем корпусом оттолкнул милиционера и бросился бежать, одновременно доставая из-за пояса револьвер. Осип Григорьевич выбросил посох и кинулся вслед за товарищем. Прохожие, видя вооруженного человека, отскакивали в стороны, освобождая дорогу. Сзади раздался хлопок, потом еще один. Маслов развернулся и три раза не целясь выстрелил.
Они выскочили на Ямскую, пересекли ее под острым углом и очутились в Стремянном переулке. «Паккард» стоял справа, передом в сторону Большой Серпуховской. Из трубы глушителя вился дымок.
– Ходу, Леха! – заорал Маслов, «рыбкой» юркнув в машину.
Дважды младшего брата просить не пришлось: Тараканов вскочил в «Паккард», и автомобиль ринулся с места.
Переулками, избегая больших улиц, они сначала мчались на юг, потом повернули на запад. Покружив, выехали на Крымский вал, пересекли мост, на Зубовском бульваре свернули в переулки. Лешка выбрал самый безлюдный и остановился.
– Ну, здравствуй, дядя Ося! – повернулся он к Тараканову. – Да, наделали вы с братцем делов.
– Нет, Лешк, они не Оську, они меня узнали, – сообщил Иван.
– Какая разница, кого они узнали, кашу-то Осип Григорьевич заварил! Ладно, ругаться времени нету. Искать нас будут троих разом, потому предлагаю разделиться. Где будем границу переходить?
– Во Пскове, трактир «Берега», Плехановский посад, – ответил Осип Григорьевич, снимая халат и тюбетейку. Он хотел было сорвать бородку, но передумал. – У буфетчика спросите Пашку Антонова. Тот скажет, что не знает такого. После этого надо попросить комнату и обязательно сказать, чтобы она была без клопов, непременно без клопов.
– Хорошо. Первый, кто доберется, ждет других до… – Алексей немного подумал, – до пятнадцатого, потом уходит. Ну а теперь разбегаемся.
Младший Маслов выскочил из машины, подхватил с заднего сиденья небольшой чемоданчик и был таков. Иван кинулся было в другую сторону. Тараканов схватил его за руку:
– Стой! Тебя вся ЧК сейчас ищет, убежать сможешь только до первого постового.
– А ты что, предлагаешь здесь их дожидаться?
– Нет, я предлагаю внешность сменить. Для начала – надень мой пиджак. Я в одной рубашке побуду. – Осип Григорьевич достал из мешка купленный в Туле пиджак и протянул его Маслову.
– Невелика маскировка, – сказал Иван, надевая таракановскую одежду. – Да и тесноват он мне в плечах, рукава коротки.
– Ничего, на прием в Кремль мы в нем не пойдем, а там, куда я тебя собираюсь отвести, на одежду внимания мало обращают. Тут шалман один неподалеку раньше был, его хозяин кое-чем мне обязан. Авось не откажет в приюте. Если живой, конечно.
Столовая-чайная «Низок» на Плющихе, несмотря на праздничный день, была открыта. Названа она была так потому, что находилась в полуподвальном помещении и ее никогда не мывшиеся окна были на одном уровне с тротуаром.
Беглецы зашли внутрь и заняли столик в самом дальнем и темном углу. К ним тут же подскочил услужающий-татарин.
– Чего желаете, граждане?
– Пива нам принеси.
– Слушаюсь. А кушать что будете? Есть колбаска кровяная, есть судачок окский свежайший, только вчера плавал!
– Неси и судака.
– Есть!
Вскоре половой поставил перед клиентами две кружки пива.
– Судачок приготовляется, сей момент готов будет.
– А что, Абдула Кадирович в заведении? – спросил Осип Григорьевич.
– А кто его спрашивать изволит? – насторожился татарин.
– Передай, что Осип Тараканов велел кланяться.
Половой удалился, ничего не ответив.
Через минуту у столика появился кряжистый старик в кумачовой рубахе и жилетке с блестками. В правой руке он держал черные деревянные четки.
– Гражданин начальник! Сколько лет, сколько зим! А мне сказывали, что вас в восемнадцатом шлепнули.
– Соврали, Абдула Кадирович.
– Вижу, что соврали. Ну и слава Аллаху! Чем обязан, товарищ бывший коллежский секретарь?
Тараканов уставился на полового.
– При Файзулле можно говорить, – успокоил его Абдула.
– Приют нам с товарищем нужен на пару-тройку деньков, одежда новая, бритье. стрижка. Деньги есть.
Татарин ухмыльнулся:
– Я вижу, гражданин начальник, вы в нашу шкуру влезли! Ну и как вам в ней? Не жмет?
– Век бы я в вашей шкуре не ходил. Обстоятельства заставляют.
– А у нас у всех обстоятельства. Эх, Осип Григорьевич, не в моих правилах лягашам помогать, да и хевра меня не поймет, если узнает. Только вот долги я свои привык отдавать. И вам отдам. Живите, сколько надо, и ничего я за это с вас не возьму. Ну а что касается шмоток и прочего, то за это заплатить придется, у меня лишних денег нет. Файзулла, покажи господам их апартаменты.
Гусаков позвонил на Лубянку, и вскоре все столичные правоохранители были ориентированы на розыск скрывшихся белобандитов.
Всю дорогу до ДТО оба молчали. Гусаков курил одну папиросу за другой, а Буевич смотрел из автомобиля на московские улицы. В кабинете железнодорожный чекист осушил стакан воды из графина и закурил очередную папиросу.
К вечеру доложили об обнаружении в Хамовниках «Паккарда». Буевич и москвич бросились на Зубовский. Ничего интересного, кроме халата и тюбетейки, в машине обнаружить не удалось. Одно радовало – автомобиль начальника тульского ГПУ вернулся к своему владельцу. Сотоспор велел прибывшему с ним шоферу отогнать машину в Тулу и возвращаться в столицу на поезде.
– Ты в Москве устроился? – спросил Гусаков.
– Какой там! Как только приехал – сразу к тебе. – Туляк тоже решил перейти на «ты».
– Я тебе сейчас записку дам в гостиницу нашей дороги, она тут неподалеку, езжай, отдохни. Ну а завтра приходи пораньше, будем думать, как этих гадов искать, надежды на то, что ночью их изловит какой-нибудь вокзальный агент, мало.
Через двадцать минут Буевич зашел в малюсенький номер и не раздеваясь рухнул на постель – за последние трое суток он спал два часа.
На следующий день его с Гусаковым вызвали на Лубянку.
Как только они вошли в здание, которое прежде занимало страховое общество «Россия», дорогу им преградил чекист с красной повязкой на рукаве.
– Вы к кому, товарищи? – строго спросил он.
– Я Гусаков из ДТО Курской дороги, это – товарищ Буевич из тульского отдела. Нам поступил приказ срочно прибыть.
– Минуточку! – Дежурный снял телефонную трубку и набрал какой-то короткий номер.
– Гусаков и Буевич… Есть! Васильев! – дежурный позвал помощника. – Проводи товарищей к товарищу Ягоде.
Буевич почувствовал, как у него задрожали колени.
Алексею Маслову никогда в жизни не было так страшно. Он, озираясь, шел Хамовническими переулками и думал только об одном: как бы побыстрее выбраться из города. В принципе, к такому исходу своей чекистской карьеры старсотос был готов, – как говорится, сколько веревочке ни виться, но все равно сейчас чувствовал себя словно обухом по голове ударенным и еле держал себя в руках.
Вчера они с Ванькой в гостинице два часа сидели над картой города и изучали возможные пути отхода, а потом прокатились по выбранному маршруту. Наука пошла впрок. Разработали и план раздельного бегства. Каждый должен был сесть на поезд с разных вокзалов Москвы и ехать до ближайшей узловой станции. Оттуда на перекладных следовало пробираться к пункту назначения, который должен был указать Тараканов. Но все планы спутало сообщение Ивана о том, что на вокзале ловили его, а не Осипа Григорьевича. Стало быть, причастность старшего Маслова к налету на сосновское ГПУ уже установлена, следовательно, узнали и про младшего. А раз так, то на всех вокзалах столицы сейчас ходят люди в штатском и внимательно сравнивают похожих по приметам мужчин с его фотографией. Садиться на поезд было слишком рискованно. Он хотел было вернуться к машине, но сообразил, что с помощью «Паккарда» поймать его будет еще легче. Алексей вышел к реке. На угловом доме висела табличка с названием улицы – Чудовка. Неподалеку располагалась остановка, к которой полз трамвай с цифрой «24» наверху кабины. Справа и слева были написаны начальный и конечный пункты маршрута: «1-я ф-ка «Гознак» и «Синичкин пруд». Вагон был переполнен.
«Трамвай в центр едет, а мне сейчас среди людей держаться надо, в толпе им меня найти труднее будет». Маслов вскочил на заднюю площадку. К нему протиснулся кондуктор.
– Обилечиваемся, гражданин!
Алексей протянул пятиалтынный. Кондуктор вопросительно уставился на него:
– Я не медиум, чтобы ваши мысли читать.
– Чего, простите?
– Докеле едем, говорю?
– А, до конечной.
– Тогда маловато даете. До конца – двадцать две копейки!
Маслов расплатился.
Они пересекли Садовое кольцо, проехали мимо храма Христа Спасителя, выехали на Моховую, прокатились мимо Манежа и очутились на Воскресенской площади, которая теперь называлась площадью Свердлова. Тут Маслов увидел несколько стоявших в ряд крытых «Рено» и вспомнил недавно читанную в «Тульском рабочем» заметку о том, что Моссоветом приобретены французские и итальянские автомобили, которые за весьма умеренную плату возят граждан по улицам столицы. Алексей стал протискиваться к выходу. В голову ему пришла одна идея.
– До Клина сколько?
Шофер – молодой парнишка в кожаной куртке и крагах – небрежно указал на большой ящик рядом с водительским сиденьем.
– Оплата по таксе. Сорок копеек километр.
– Вот те раз! А в газетах пишут, что плата умеренная.
– В принципе, хоть сорок копеек, хоть четыре, – усмехнулся водитель, – для вас, гражданин, разницы никакой, я вас все равно не повезу.
– Это почему же? – возмутился Маслов.
– Нам далее тридцати километров от Москвы отъезжать не велено. А до Клина в три раза больше.
– Мне очень надо в Клин, товарищ!
– Так садитесь на паровоз, – равнодушно предложил водитель.
– Не могу на паровоз – если на поезде поеду, не успею. Меня в Клину очень ждут. За девяносто километров я вам уплачу сорок пять рублей.
– Да у нас и по городу желающих пруд пруди. – Шофер оживился, но быстро сдаваться не хотел. – Я, например, сегодня через пассажиров и не обедал… К тому же при езде за город платить в оба конца полагается:
– Хорошо. Даю сто рублей.
– Эх, что с вами делать? В конце концов, советский человек должен помогать советскому человеку. Садитесь. Только, чур, о нашей поездке – молчок!
– Само собой, товарищ!
В кабинете сидел худой, с землистым цветом лица человек во френче без знаков различия.
– Кто из вас планировал операцию задержания Тараканова и его подельников? – спросил он вошедших с ходу.
– Я! – отрапортовал Гусаков.
– Операция спланирована крайне небрежно, что говорит либо о вашей профессиональной непригодности, либо о злом умысле. Доказать обратное вы сможете только одним способом – поймав Тараканова и компанию. Что намерены делать?
– Я докажу, товарищ Зампред! – срывающимся голосом поклялся Гусаков.
– Что намерены делать, я вас спрашиваю?
– На розыски белобандитов ориентирован весь личный состав Транспортного отдела ГПУ, информация передана в Центральный аппарат, в губернские отделы, в милицию и уголовный розыск. Полномочий у меня маловато…
– Хорошо, я дам указание, чтобы ваши приказы выполняли так, как будто они поступили от меня. Идите и работайте. Если преступники в Москве, вы не должны дать им убежать из города. Свободны!
– Есть! – Гусаков козырнул с явным облегчением, четко развернулся и, чеканя шаг, направился к двери кабинета. Но старался он зря – отдав команду, Ягода повернулся к Буевичу и на железнодорожного чекиста никакого внимания больше не обращал:
– Присаживайтесь, товарищ Буевич.
Станислав Адамович нерешительно сел на самый краешек стула.
Ягода подвинул к себе кожаную папку, но открывать ее не стал:
– Запрос вашего непосредственного начальника о Костине был передан в ИНО. Только что мы получили оттуда ответ. Оказывается, коллеги уже давно интересуются этой персоной. В настоящее время Костин проживает в Париже и чувствует там себя весьма неплохо – имеет миллионное состояние. А недавно он стал искать человека, способного, как это они называют, «сходить в СССР». Нашел некоего Кунцевича – бывшего чиновника Департамента полиции. Вот его фото из нашего архива – взгляните.
Буевич взял в руки карточку. С нее на него смотрел плотный усач лет пятидесяти.
– В двадцатых числах июня Кунцевич выехал в Эстонию, – продолжал Ягода. – Вчера, в разговоре с подругами, его жена жаловалась, что супруг до сих пор сидит в Печорах и конца и края этому сидению не видно. Как вы думаете, что он там делает?
– Ждет возвращение своего агента, – ответил Буевич, не задумываясь.
– Правильно. И кто этот агент?
– Я почти уверен, что Тараканов. Он должен был изъять и доставить за границу нечто из дома миллионера. Вот только что именно?
– Я думаю, что это что-то ценное, весьма ценное. Затеянная Костиным экспедиция – дело затратное, из-за ерунды ее снаряжать не будут. Впрочем, к чему гадать – найдем Тараканова, узнаем. Вам ясна ваша задача?
– Так точно!
– Что думаете делать?
Буевич потер рукой подбородок:
– Кунцевич ждет Тараканова в Печорах, значит, последний должен перейти границу где-то неподалеку. С Эстонией здесь граничит… – Сотоспор задумался, вспоминая гимназические уроки географии.
– Псковская губерния, – подсказал Ягода. – Дальше.
– Слушаюсь! Без посторонней помощи границу перейти нелегко, следовательно, Тараканов обратится ко сведущим людям. Границу обычно помогают перейти те, кто сами часто это делают, то есть контрабандисты. Я сам в пограничных губерниях не служил, но предполагаю, что у местного ОГПУ должна быть агентура в их среде. В общем, надобно ехать в Псков и общаться с тамошними товарищами.
– Великолепно! Езжайте немедленно, я распоряжусь выдать вам соответствующее предписание. Да, и переоденетесь в партикулярное.
В Клину Маслов велел высадить его за пару кварталов до вокзала. Он дошел до тупика, в котором стоял ленинградский поезд, и обратился к курившему в тамбуре багажного вагона кондуктору:
– Здравствуйте, с праздничком!
Железнодорожник стряхнул пепел с папиросы и важно кивнул.
– Нельзя ли до Бологого без билетика? А то я поиздержался…
– Вы о чем, гражданин? Контроль на линии.
– Да я и в багажном посижу, с меня не убудет.
– Два рубля.
– Согласен!
– Тогда залазь. А в Бологом я тебя за версту от станции выпущу – там поезд скорость сбавляет, прыгнуть сможешь?
– Прыгну!
Маслов поднялся на подножку и оказался в тесном тамбуре.
Кондуктор провел его в служебный отсек вагона и строго-настрого приказал сидеть ниже травы, тише воды.
В час ночи Алексей спрыгнул с поезда. У какого-то кабака подрядил извозчика, велев везти до станции Едрово.
– Так через два часа туда псковский пойдет! – удивился «ванька».
– Вот нам с тобой его и нужно обогнать. Понимаешь – я контролер. Если сяду в Бологом – поездной бригаде об этом тут же станет известно, и они «зайцев» не возьмут. А я сяду на полустанке, где меня никто не ждет, и накрою их, как миленьких! А то вишь, привыкли карманы свои набивать за счет государства.
Возница объяснением, видимо, остался доволен, потому что больше никаких вопросов не задавал.
Когда в четыре часа ночи к Едрову подошел псковский, Маслов сел в вагон уже никого не таясь – так далеко от столицы его вряд ли искали. Конечно, розыскной циркуляр дошел и досюда, однако сильно ли волновали местных чекистов дела коллег с другой железной дороги? Впрочем, судьбу он искушать не стал – сошел на станции Березки, не доезжая до псковского вокзала четырех километров. В город пришел пешком.
Глава 9
Оба сломали голову, размышляя, как покинуть город. Ничего путного на ум не приходило. На железной дороге их будут ждать в первую очередь, на извозчике далеко не уедешь, автомобиля в их распоряжении не было. После долгих споров решили все-таки рискнуть – изменить, как сумеют, внешность, подождать с недельку, пока все поутихнет, и бежать по железке.
Парикмахер собрал свои инструменты в саквояж и сказал клиенту:
– Через полчаса помоете голову теплой водой без мыла. Светлые корни покажутся дней через пять, много – через неделю. Надо будет подкрашивать. С вас полтора червонца.
– Почему так много? – возмутился Иван.
– За конспирацию.
– Вот, получите. – Тараканов протянул куафюру требуемую сумму.
– Тогда и одеколоном меня побрызгай! – приказал Маслов.
Парикмахер выполнил просьбу, поклонился и ушел.
Бывший веневский становой разглядывал себя в зеркало:
– Как же прическа и цвет волос меняют внешность! А уж без усов я вообще себя не узнаю. Я усы ни разу в жизни не сбривал, подстригал только.
– Так это же очень хорошо, Ванька, раз ты сам себя не узнаешь, то другие и подавно не узнают.
Они сидели в малюсенькой комнатенке без окон, изнывая от скуки. Заняться было абсолютно нечем. Единственным развлечением была кипа старых газет, которую хозяин по просьбе Осипа Григорьевича пронес из обеденного зала.
Маслов, ожидая, пока можно будет мыть голову, сидел на табурете, а Тараканов завалился на кровать и открыл очередной номер «Известий». Но вскоре он отложил газету.
– Нет, это читать невозможно. Вот скажи мне, кого может интересовать рост поголовья свиней на Орловщине? Кому интересно узнать, что на первой фабрике электроламп перебои с колбами? Как они вообще тиражи держат?
– Плевали они на тиражи, Оська!
– Как это плевали? Если на тиражи плевать – то газета разорится!
– Не разорится, «Известия» государство поддерживает, как и все другие центральные газеты. Большевики им деньги, а газеты за это – про свиней на Орловщине и лампочки.
– Ну и кто же это читает?
– Ты, например. Другого-то ничего нет.
Помолчали.
– А брательник-то у тебя ловок! Где он так шоферить научился?
– Не знаю… Вроде на службе у них учили. А то, что ловок, это точно. Слишком он ловок, Ось.
Маслов закурил.
– Родители у нас померли, когда Лешке и тринадцати не было. Я с утра до вечера на службе пропадал, сам знаешь, какова она, наша служба. За пацаном следить некогда было, вот он от рук и отбился. Сначала по мелочи воровал, потом с приятелями пьяных грабить начал. Один раз мужичок смелый попался, попытался сдачи дать, так они его отлупили до полусмерти… До сыскной дошло, стали мы это шайку ловить, ну и поймали. Согрешил я тогда, брата из дела вывел, сам его поучил, влепил горячих, думал, образумится. Он сначала и вправду присмирел, а потом пуще прежнего безобразить стал – от безнаказанности. Тогда отвез я его в Москву и отдал на фабрику, думал, что после двенадцати часов у станка сил куролесить не останется… Там-то, на фабрике, он с большевиками и сошелся. В пятнадцатом его на службу призвали, в Балтфлот – по моим стопам пошел, я ведь воинскую повинность тоже на флоте отбывал. Только я служил честно, а он… Хвалился потом по пьяной лавочке: «Я лично революцию делал, вот этими руками офицерье в расход пускал». Короче, совсем оскотинился. Только веры большевицкой в нем нет и никогда не было – в положении своем он всегда одну только выгоду искал – или властью куражился, или деньги наживал. Помнишь, в восемнадцатом ты тысячу золотом за свое освобождение отдал? Я Насте говорил, что это для чекистского начальства. Так вот, врал я. Все эти денежки Лешка себе заграбастал. Мне сотню совал – за посредничество. Тьфу на него, упыря.
Маслов замолчал. В комнате стало так тихо, что было слышно, как в обеденном зале ругается какой-то пьяный. Наконец Тараканов произнес:
– Однако из тюрьмы он меня тогда вытащил. И вчера от погони спас. Ладно, Иван, давай спать ложиться.
Они улеглись на койки, Осип Григорьевич потушил свет.
Минут через двадцать Маслов спросил:
– Спишь?
– Нет.
– Слышь, Ось, а что я там стану делать?
Тараканов приподнялся и оперся на локоть:
– Как что? Работать станешь.
– Газеты пишут, что у вас безработица.
– Работы мало, это верно, – через небольшую паузу ответил Осип Григорьевич. – Но устроимся как-нибудь. Мне за это путешествие хорошие деньги обещаны, половина – твоя. На первое время хватит, а потом разберемся. В крайнем случае можно дальше в Европу уехать. В Париж, например. У меня там есть знакомые, помогут.
Теперь помолчал Маслов:
– А ты бывал в Париже, Ось?
– Нет, не доводилось.
– А интересно было бы поглядеть! Ты знаешь, я вот ни капельки не жалею, что с тобой связался. Кабы не ты – сидел бы я сейчас в Туле, пил бы, через год-другой совсем бы спился, да и помер. А так – хоть Париж посмотрю!
Гусаков вздрогнул от трели телефона и проснулся. Спал он за столом, положив голову на руки. От неудобной позы затекла шея.
– Гусаков! – Голос у сотоспора был хриплым спросонья.
– Здравствуйте, товарищ Гусаков, это начальник десятого отделения милиции Ермаков вас беспокоит.
– Слушаю, Ермаков.
– Я только что получил сведения, что людей, похожих на тех, кого вы разыскиваете, видели на моей земле.
– Что? Кто видел? Где?
– Может быть, вы подъедете? Долгий переулок, семь.
Гусаков положил трубку, кликнул двоих агентов и помчался в Хамовники.
– Из «Низка» этого я знаю два выхода – один на Плющиху, а другой – во двор, через него товар в трактир завозят. Я предлагаю заявиться туда часов в шесть утра – как только ломовик с продуктами к черному входу подъедет и Абдулкины ребята начнут подводу разгружать. На их плечах в заведение ворвемся. – Ермаков махнул рукой так, будто бы рубил шашкой.
– Это зачем же нам утра ждать? Прямо сейчас поедем и возьмем гадов! – возразил Гусаков.
– Сейчас трактир закрыт, двери там крепкие, пока их открывать будут, враги могут утечь, – настаивал на своем начальник отделения.
– Ты же сам сказал, что там всего два выхода! Поставим у обоих людей, и никуда они, голубчики, не денутся!
– Я сказал, что мне о двух выходах известно, а сколько их всего на самом деле – бог весть. Этот трактир еще с довоенных времен воровским притоном был, а в таких притонах каких только тайных ходов нет.
– А ты что, до революции фараонил? – подозрительно уставился на милиционера чекист.
– Нет. У меня бывший околоточный участковым служил. Вот он мне и рассказал про эту хазу. Отличный сотрудник был, много мы с ним преступлений открыли. Его в прошлом году из органов вычистили, хорошо хоть агентуру мне передал. Кстати, это его агент мне про новых гостей Рахматкулова сообщил.
– Интересный ты начальник, Ермаков! – возмутился гэпэушник. – Царский жандарм у тебя – хороший работник, воровская малина под носом безнаказанно действует. Ладно, после с тобой разберемся. А сейчас – собирай людей и поедем белобандита брать. До утра нам ждать некогда.
Мать стояла на пороге избы, смотрела на него и ничего не говорила. Осип Григорьевич ринулся к ней – хотел обнять, прижаться, как в детстве, но кто-то его остановил, схватив за плечи. Тараканов попытался вырваться, повел плечами, но сильные руки не отпускали – вцепились пуще прежнего и начали трясти, как грушу.
– Вставай, вставай, Осип Григорьевич! Облава!
Тараканов открыл глаза. В темноте комнаты виделся бородатый силуэт татарина.
– Быстрее, быстрее, они сейчас дверь высадят.
Благо спали не раздеваясь – сунуть ноги в сапоги, вытащить револьвер из-под подушки и накинуть пиджак было секундным делом.
– Сюда, сюда! – Татарин отодвинул от стены этажерку и сдернул ковер, за котором оказалась низкая дверь. – Через эту дверь в соседнее парадное выйдете, как во дворе окажетесь – налево поворачивайте, там ворота на Девичье поле ведут, в сквер.
Беглецы ринулись в дверной проем, высокий Маслов ударился головой о притолоку. Они выскочили в душную июльскую ночь и ринулись к воротам.
– Вон, вон они! – послышалось сзади. – Сюда, товарищи! Стой, стой, стрелять буду!
Тут же раздался выстрел, за ним еще один.
Выскочили на улицу и побежали к скверу. Оказавшись среди деревьев, не сговариваясь, развернулись и высадили по полбарабана, целясь поверх голов преследователей. Шум погони сразу стих.
– Давай к Воробьевым горам, Оська! – сказал Маслов, и они пустились по безлюдным переулкам. Сзади опять послышался топот сапог, неподалеку заурчал мотор автомобиля.
Маслов бежал впереди, все время петляя и то и дело ныряя в проходные дворы. Они было совсем оторвались, но, когда выскочили на Большие Кочки, слева показался свет фар. Из машины тут же начали палить. Сердце билось бешено, дышать было нечем, в правом боку нестерпимо кололо, сапоги превратились в двухпудовые гири. Хотелось упасть и не шевелиться.
Впереди показалась железная дорога, по которой полз пассажирский поезд.
– Ходу, Ося, ходу! – подбодрил его Маслов и вскочил в открытый тамбур. Тараканов последовал его примеру – схватился руками за поручни, подтянулся, но рука соскользнула. Он упал бы под колеса, если бы Иван не схватил его за шиворот и не втащил в вагон. Состав вполз на железнодорожный мост, и погоня отстала.
Из поезда выпрыгнули в Канатчиково.
В роще сели прямо на землю и отдышались.
– Я в газете прочитал, – сказал Осип Григорьевич, – что акционерное общество «Укрвоздухпуть» пятнадцатого мая открыло навигацию. Каждый день, в пять утра его самолеты возят всех желающих из Москвы в Одессу, через Орел, Харьков и Екатеринослав.
– Ну и что?
– Давай слетаем?
– На кой нам Одесса?
Тараканов встал.
– На аэродроме нас никто не будет ждать. Ты вот, например, знал, что из Москвы можно улететь частным порядком?
– Я не знал, но в ГПУ-то знают!
– Знают, вот только то, что мы самолетом уходить будем, им вряд ли в голову придет. Это единственная наша возможность убежать, Иван.
– А если летчик нас везти откажется?
– А мы ему вот это покажем. – Осип Григорьевич достал из-за пояса револьвер.
– Есть такая поговорка – коготок увяз, всей птичке пропасть. Совсем ты стал бандитом, Осип Григорьевич.
– Кто бы говорил! – Тараканов посмотрел на часы. – Вставай, до отлета три часа осталось, а нам верст десять пилить.
Извозчика взять так и не решились и до Ходынского поля шли пешком. В здание аэровокзала тоже не пошли, а двинулись прямо к стоявшему на взлетном поле самолету. Пилот стоял у кабины, двое техников, подсвечивая себе электрическим рефлектором, копались в моторе.
– Здравствуйте, товарищ летчик!
Приветствие было столь неожиданным, что летун аж подпрыгнул.
– Что, что такое?
Перед ним стояли два прилично одетых гражданина среднего возраста.
– У нас к вам просьба, товарищ, большущая просьба, – сказал один из них – с ленинской бородкой.
– Билеты в кассе, товарищи.
– В том-то и дело, что в кассе нет билетов. А нам сегодня непременно нужно быть в Харькове.
– Если нет билетов, то ничем помочь не могу.
– Прежде чем отказывать, выслушайте нас, пожалуйста. Вот это – Конрад Оттович, мой старинный приятель. У него в Харькове невеста. Сегодня в три часа дня должно состояться их бракосочетание. Мы с Конрадом ездили в Ленинград в командировку и возвращались домой на скором поезде. В Москве решили выйти перекусить и размяться. Ну и… В общем, поезд ушел с нашими вещами, но без нас. На следующем мы к свадьбе уже не поспеваем. А если мы не успеем, невеста отдумает выходить замуж. Такая, знаете ли, очень своенравная девушка. Что вы хотели – ей всего двадцать лет, еще ветер в голове гуляет.
– А не поздно гражданину жениться? – молодой летчик с сомнением смотрел на Маслова. – Тем более на двадцатилетней гражданке?
– Эх, товарищ пилот, сердцу не прикажешь. А жениться никогда не поздно!
– Ну не могу я вас взять, товарищи, не могу. Все билеты проданы. Вы что, стоя полетите?
– Можем и стоя. Дело очень важное. Полетим стоя, а за билеты заплатим, как за первый класс. Десять червонцев хватит?
Летчик насупился.
– Не положено, товарищи!
– Ну хорошо, пятнадцать?
Восьмого июля, ровно в пять утра с расположенного на Ходынском поле аэродрома поднялся грузо-пассажирский самолет модели «Комета-2». Через пять с половиной часов он благополучно приземлился в столице советской Украины. Всю дорогу бывшие тульские сыщики провели среди чемоданов и тюков в багажном отсеке.
На рынке в Харькове купили дешевые ношеные пиджаки, рубахи-вышиванки и старые фанерные чемоданы. Осип Григорьевич оторвал свою фальшивую бородку. Из Харькова выехали в половине первого, в разных вагонах. Утром были во Льгове. В этом богом забытом городишке им пришлось провести почти целый день – поезд на Брянск отходил только в половине шестого вечера. Купив в привокзальной лавке хлеба и колбасы, они зашли в какой-то лесок, перекусили и спали по очереди до отхода поезда. В Брянск приехали в двенадцать ночи и сидели на вокзале порознь в толпе похожих на них хохлов-пассажиров. Железнодорожные чекисты несколько раз проходили мимо, но документов ни у кого не проверяли. В три ночи сели в полоцкий поезд и ехали на нем весь следующий день, потом пересели на псковский и в девять часов утра одиннадцатого июля вышли на станции Березки.
Двери «Берегов» были заперты на большой амбарный замок. Тараканов со скучающим видом прошел мимо, свернул в переулок и очутился на берегу Псковы. На заднем дворе трактира голый по пояс паренек лет пятнадцати колол дрова.
– Бог в помощь! – поздоровался с ним Осип Григорьевич.
– Здрасте, – сказал паренек, взмахнул колуном, и очередное полено развалилось на две части.
– Чегой-то ваше заведение закрыто? Хотел горлышко промочить после вчерашнего.
– Хозяин третьего дня уехал куда-то и велел торговлю прекратить. Половых со двора отпустил, а мне наказал за домом смотреть. Но сороковочку я вам продать могу.
– Принеси, милый, принеси.
Мальчишка проворно сбегал в трактир и вернулся с чекушкой «рыковки».
Надо было доигрывать роль до конца, и Осипу Григорьевичу пришлось вылить в себя все содержимое бутылки прямо из горлышка. Его чуть не вырвало. Придя в себя, спросил:
– А когда вы опять откроетесь?
– Бог его знает, хозяин ничего не говорил.
Глава 10
Алексей проснулся от того, что почувствовал, как на него кто-то смотрит. Он чуть разомкнул веки и увидел в предрассветных сумерках фигуру в плаще с капюшоном.
– Вот что, мил человек, – сказал незнакомец приятным баритоном, – из столицы по вашу душу какой-то высокий гэпэушный чин с особыми полномочиями прибыл. За нашего брата крепко взялись, погранотряд шерстят, говорят, что из Ленинградской губернии вот-вот взамен нашим погранцам новый кадр пришлют. Получается, что мне ждать ваших друзей совсем некогда, мне, видите ли, очень надо за кордон смотаться, пока границу совсем не перекрыли. Так что решайте – или сейчас со мной в Эстонию идете, или – один на все четыре стороны.
Маслов не думал ни секунды.
– Конечно, с вами!
– Тогда собирайтесь. У вас есть пять минут.
Незнакомец деликатно удалился. Он вышел в залу и сказал буфетчику:
– Новых гостей пока не принимай, если кто придет и условные слова скажет – говори, что мест нет. Если ЧК возьмет – держись и молчи, им тебе предъявить нечего.
– Не, я лучше с вами, – испуганно сказал буфетчик, – им завсегда есть чего нам предъявить, а не будет – так и без предъявы шлепнут.
– Смотри сам.
Когда Алексей зашел в избу в приграничной эстонской деревушке, к нему с распростертыми объятиями бросился было плотный усач, бросился, но тут же остановился.
– Это кто? – спросил усач у проводника.
– Не знаю. Гражданин пришел на явку, назвал пароль, который я сообщал вашему человеку, я его и привел. А кто он – вы сами разбирайтесь. И позвольте получить обещанное.
– Постойте! Какое «сами разбирайтесь», какое обещанное? Мы с вами о чем договаривались? Переправить в Совдепию и обратно конкретного человека. А вы? Вы кого мне привели?
– Ваш человек сообщил этому гражданину пароль, я его и привел. Одного увел, одного привел. Попрошу расчет! – Глаза проводника сверкнули так, что Маслов поежился. – Вам не кажется, милостивый государь, что место, в котором вы теперь находитесь, не располагает к спорам?
Кунцевич молча достал портмоне и отсчитал купюры. Контрабандист пересчитал деньги и сунул их в карман: «Так-то лучше».
– Я сейчас все объясню, граждане! – быстро-быстро заговорил Маслов. – Дело в том, что я приятель Осипа Григорьевича…
– Мне ваши объяснения слушать недосуг, уважаемый, – сказал контрабандист. – Если вам угодно рассказать вашему новому знакомому о своих приключениях – говорите тет-а-тет, пожалуйста. За сим, вас обоих больше не задерживаю. – Проводник поклонился и щелкнул каблуками.
Кунцевич надел пальто и, бурча что-то под нос, вышел из избы. Маслов последовал за ним.
– Я буквально умолял этого, как вы его называете, Опасного подождать еще денек-другой, но он был непреклонен. Тогда я решил один перейти границу – хотя бы для того, чтобы связаться с вами и рассказать, как обстоят дела. – Маслов чуть не плакал.
– Да-с. Значит, после Москвы вы его не видели?
– Нет, не видел.
– Плохо. И этот… – Кунцевич обернулся и выругался. – Придется мне к нему возвращаться и опять договариваться. Да и еще вас надо легализовать! Документы у вас есть?
– Есть. Заграничный паспорт Союза ССР, но без виз.
– То, что без виз, это плохо. А средствами вы обладаете?
– Кое-что имею.
– Это лучше. У меня есть пустой нансеновский паспорт, в Печорах мы вас сфотографируем и сварганим вам почти настоящий документ. С ним вы переедете во Францию, ну а там будете хлопотать о получении легального вида на жительство. Мой патрон вам в этом деле поможет. Но только при одном условии – если Осип Григорьевич справится с заданием. Так что, как только поселитесь в гостиницу, начинайте молиться о его здравии и о благополучном возвращении.
Они сидели на берегу Великой и курили.
– Чего делать-то будем, Ось? – спросил Иван, выбрасывая окурок в речку.
– Чего-чего. Попытаемся прорваться своими силами.
– Ты думаешь, у нас получится?
– А черт его знает. А ты чего предлагаешь, в Тулу вернуться?
– Нет, конечно. Может, другого проводника поищем?
– Как же мы его найдем? Объявление в газету дадим – так, мол, и так, ищу проводника для перехода госграницы. Опасного не предлагать. Так, что ли?
– Да ну тебя к дьяволу! – махнул рукой Иван.
Помолчали.
Денек, не под стать настроению, был чудесным. С речки дул теплый ветерок, светило солнышко, на небе не было ни облачка. По мосту то и дело пробегали пролетки с седоками, где-то недалеко звенел трамвай, а по Великой шел катерок, верхняя палуба которого была набита публикой под завязку.
Тараканов вздохнул полной грудью:
– Иван, а ты был прав насчет поговорки про коготок и птичку. Мне сейчас кой-какая мыслишка в голову пришла.
Маслов обернулся к товарищу:
– Чего такое? Хочешь с боем прорываться?
– Нет, не хочу, ты послушай, мысль дельная. Со мной в Северном корпусе служил один псковитянин…
– В каком корпусе?
– В Северном.
– Это какой же армии корпус?
– У Юденича я служил…
– А ты, оказывается, и правда контра! Меня, кстати, в девятнадцатом чуть не мобилизовали Питер от Юденича защищать, еле отбился. Вот бы встретились мы с тобой в бою!
– Ты слушай, не перебивай. Так вот, служил со мной один местный уроженец. До войны он на Талабских островах жил, рыбалкой промышлял. Когда красные свою власть установили, они рыбачков поприжали, да так, что им совсем невмоготу стало.
– Они тогда всех поприжали, – заметил Иван.
– Ну да, только не все сопротивлялись, а талабцы решились. Короче, свергли они большевиков. Белые из талабцев целый батальон набрали, а в ноябре восемнадцатого, когда красные Псков взяли, все талабские белогвардейцы в Эстонию на лодках ушли.
– И что ты предлагаешь? Свергнуть на этих островах советскую власть?
– Нет, я предлагаю в Эстонию на лодках уйти. Талабец мне рассказывал, что у них на островах ничего своего, кроме рыбы, нет, все привозное. Сдается мне, что с той поры ничего не поменялось – как снабжали острова припасами по озеру, так и снабжают. Стало быть, туда регулярно ходит какой-нибудь катерок. Надобно на него сесть, но только плыть не на острова, а через границу.
– А если не повезут, то мы им вот это покажем? – Маслов отодвинул полу пиджака и обнажил рукоятку револьвера.
– Совершенно верно. Пойдем на пристань, разузнаем, что почем. Только сначала на Главпочтамт заскочим, мне посылочку надо получить.
Прибывшие на смену псковским пограничникам ленинградцы в четыре часа утра 9 июля попытались задержать троих переходивших границу неизвестных. Те принялись отстреливаться и попытались скрыться. В завязавшейся перестрелке один из нарушителей был убит, второй – ранен и взят в плен, третьему удалось убежать.
На допросе плененный – гражданин Эстонии Вальтер Клемент, рассказал, что он три раза пытался нелегально перебраться в Советскую Россию, но его всегда задерживала эстонская пограничная охрана. В четвертый раз Клемент решил воспользоваться услугами профессионального проводника. Его свели с одним из жителей приграничной деревни Волково, который обязался организовать доставку во Псков за пять тысяч марок. Переправы он ждал у него в избе. Вместе с ним проводника ждал какой-то русский – человек лет пятидесяти, плотного телосложения, с роскошными усами. Вечером, накануне задержания, Клемент уснул на печке около одиннадцати часов, а когда проснулся, то в избе было несколько незнакомых ему мужчин, одного из которых присутствующие называли Опасным. Контрабандисты, видимо, считая, что Клемент спит, обсуждали между собой поведение усатого, которого к тому времени в избе уже не было. Опасный осуждал этого русского за то, что тот не хотел платить за выполненную работу. В Россию они переправлялись втроем – он, Опасный и еще один контрабандист. Именно Опасный начал стрелять. Он, Клемент, не стрелял, у него даже не было с собой оружия. Он перешел границу, так как хочет строить социализм вместе со всем советским народом, поэтому просит его отпустить.
Из допроса задержанного выходило, что Буевич с заданием не справился и те, кого он ищет, благополучно ушли в Эстонию.
Сотоспор написал рапорт и отправил его телеграфом в Москву. Вскоре он получил ответ – ему было приказано незамедлительно возвращаться.
Поезд уходил в шесть тридцать следующего дня. В гостинице не сиделось, и Буевич бесцельно бродил по городу. Настроение у Станислава Адамовича было отвратительное – он прекрасно знал, что такие ошибки у них на службе не прощаются. Хорошо, если в должности понизят и сошлют простым уполномоченным куда-нибудь далеко-далеко. А ведь могут и вовсе с места погнать или того хуже – самого вместо Тараканова в тюрьму посадить, за халатность.
«А что, если меня прямо на вокзале арестуют?» – Буевич представил, как он выходит на перрон и к нему приближаются сотрудник транспортного ОГПУ и двое в штатском, и от ужаса зажмурил глаза. «Жене письмо надо написать, сообщить о возможном аресте. Напишу, отправлю Яшке Кривушину и попрошу отдать супруге, если в течение недели домой не вернусь. Пусть знает, что я не к другой бабе сбежал». Приняв решение, сотоспор немного успокоился и пошел на Главпочтамт. Там он купил лист бумаги и конверт, пристроился за столиком, на котором стояли чернильницы с перьями, и стал писать. Рядом примостился какой-то бритый тип и принялся заполнять какой-то бланк. Лицо бритого показалось Станиславу Адамовичу смутно знакомым. Тип быстро закончил и пошел к окошку выдачи посылок.
– Вот, написал, – сказал он служителю.
Тот взял бланк, внимательно его прочитал и выдал бритому небольшой посылочный ящик.
– Получите-с.
Бритый поблагодарил и направился к выходу. И тут Буевич понял, где видел это лицо – всю последнюю неделю он разглядывал фотографическую карточку получателя посылки. Правда, на ней он выглядел значительно моложе и имел густые русые волосы.
Сотоспор скомкал недописанный лист, положил его в карман и бросился вдогонку за Таракановым.
Пристань находилась у самых стен Кремля, неподалеку от моста Красной армии. К причалу был пришвартован единственный паровой катерок, рядом с ним стояло несколько лодок. На сходни катерка облокотился молодой парень в тельняшке и курил самокрутку.
– Здравствуйте, молодой человек! – поприветствовал его Маслов.
– Здравия желаю, дяденьки, – ответил матрос.
– Как нам на Талабские острова попасть? – поинтересовался Тараканов.
– Ой, да вы чуть-чуть опоздали, ушел пароход. Теперь только завтра будет.
– Вот те на… А больше туда ничего не плывет?
– Не идет.
– Чего, простите?
– Не плывет, а идет. То есть не идет. Тьфу ты! Короче, до завтрего пароходов нет!
– И грузовых нет?
– Нет, туда только один катер ходит – грузо-пассажирский. Ходит кажный день, в эту пору. Опоздали вы самую малость. Еще есть пограничный, но он вас не возьмет, придется до завтрего ждать. Хотя… Вона, вон та лодка – третья от нас, она вроде залитская, у них спросите.
Беглецы не поняли, что это за «залитская» лодка, но, поблагодарив парня, пошли в ее направлении.
Рядом с лодкой на берегу сидели пятеро мужчин и ели из котелка какое-то приятно пахнущее варево.
– Здорово, мужики!
Все пятеро, не переставая есть, покосились на непрошеных гостей и ничего не ответили.
– Как бы нам на острова попасть?
Один из рыбаков – самый старый на вид, отложил ложку.
– На Белова, али на Залит?
– На Белова, – ответил наугад Маслов.
– На кой вам туда?
– В погранотряд едем, радио устанавливать.
– Чего делать?
– Радио, отец, тарелку такую на столб повесим, по ней будет музыка играть, новости станут передавать.
– А, радива! Знаю, слыхал в городе я енту радеву. Анжанеры, что ли?
– Да, радиоинженеры.
– А нам в поселок радиву когда поставят?
– А сразу после пограничников. Свезете?
– А что, на пароход опоздали?
– Опоздали, отец.
– Таперя отругают вас?
– Отругают.
– Тогда пятерка.
– Побойся Бога, батя! Полчервонца за двадцать верст?
– Дык нам из-за вас крюк на Белова делать. Ну хорошо, трешница!
– Эх, отец, пользуешься нашим положением. Будет тебе трешница. Когда поплывем?
– Не поплывем, а пойдем. А прям сейчас и выходим.
Когда рыбаки грузились в лодку, Маслов шепнул Тараканову:
– Не много ли пятеро на двоих?
– А куда деваться? – ответил Осип Григорьевич. – Не боись, стволы в бока сунем, трепыхаться не станут!
– Бандит, и правда – бандит! – покачал головой Маслов.
Сначала он хотел подойти к первому постовому милиционеру, показать удостоверение и приказать арестовать Тараканова. Но потом передумал – надо было установить местонахождение братьев Масловых, ведь поймать одного из них – дезертира Алексея Маслова, было делом не менее важным, чем поймать Тараканова. Поэтому Буевич решил проследить за незваным гостем из-за кордона.
Держась на небольшом отдалении, он прошел за подозреваемым несколько кварталов, и они очутились на набережной. Там Тараканов встретился с мужчиной, в котором гэпэушник с трудом узнал старшего Маслова, и оба разыскиваемых двинулись в сторону Кремля. На пристани они сначала поговорили с матросом с парового катера, а потом подошли к рыбакам, сидевшим у своей моторной лодки. Буевич к реке не спускался, наблюдал с высоты набережной, поэтому разговора не слышал. Сотоспор побежал за постовым.
Возвратился он не скоро – как назло, поблизости ни одного стража порядка не нашлось, милиционера удалось обнаружить только на улице Троцкого. Пока он объяснял служивому, что от него хочет, пока тот недоверчиво изучал удостоверение Тульского ОГПУ, пока свистками вызвал подкрепление, пока они вчетвером прибежали на пристань – прошло минут пятнадцать. Лодка в это время уже успела отойти от берега и вот-вот должна была скрыться за излучиной.
Буевич стал кричать и махать руками, но на лодке его никто не услышал – во всяком случае, хода она не сбавила и вскоре исчезла за поворотом реки. Буевич побежал к катеру.
– Заводи машину, немедленно! – закричал он матросу.
Тот посмотрел на Буевича, потом – на осторожно спускавшихся с крутого берега милиционеров, и сказал:
– А вы кто будете, дяденька?
– Что? – закричал Станислав Адамович. – Я тебе сейчас покажу, кто я буду! Я из ГПУ! Вот мое удостоверение.
Матрос внимательно изучил корочки.
– Так вы тульский, а мы-то во Пскове. У нас тут, чай, свой чака есть. Пусть она и командывает.
– Ах ты… – Буевич замахнулся было, но бить передумал. – Заводи, я сказал! Если из-за тебя я белогвардейских шпионов упущу – тебе мало не покажется. Узнаешь на своей шкуре, кто тут командовать должен.
Сказано это было так уверенно, что паренек струхнул.
– Дык я один на борту – все в город ушли, а один я машину не запущу – не обучен.
Буевич сплюнул с досады:
– Чья это лодка сейчас ушла?
– Так с островов, залитовская.
– Что за острова такие?
– Так в озере острова. Их там три, все вместе Талабские называются, а лодка с самого большого – имени Залита.
Сотоспор побежал было на набережную – хотел поймать извозчика и мчаться в ОГПУ, но, увидев рядом с одной из стоявших на берегу лодок человеческую фигуру, метнулся к ней.
– ОГПУ! А ну, заводи свое корыто!
– Это почему же я должон заводить? – Рыбак с ухмылкой уставился на Буевича. На сей раз сотоспор сдержаться не смог – двинул мужику в челюсть с разворота, и тот упал.
– В лодку! – приказал милиционерам Буевич. Но те команды тульского чекиста слушаться не спешили – стояли на берегу и смотрели на него исподлобья.
– В лодку, я сказал! – закричал чекист.
Стражи порядка с места не двинулись. Один из них – с ромбом старшего милиционера на петлице, сказал:
– Нам посты без приказа начальства покидать не велено. К начальнику горотдела обращайтесь – даст команду, поедем с вами.
– Саботаж?! – взревел Буевич, доставая из кобуры наган.
Милиционеры тоже потянулись за оружием. Сотоспор посмотрел на их решительные лица и застегнул кобуру.
– Вот что, товарищи, я разыскиваю особо опасных преступников – белых шпионов, незаконно проникших в нашу страну и совершивших ряд тяжких преступлений. На привлечение для этого любых сил у меня есть все полномочия. Если из-за неподчинения моим приказам бандиты уйдут, вы ответите по всей строгости закона. Если же с вашей помощью мне удастся их поймать, обещаю, без награды не останетесь. Ну, кто со мной?
Один из милиционеров решительно махнул рукой:
– Я!
Остальные по-прежнему не двигались с места.
– Давай быстрее в лодку. И этого, – Буевич указал на до сих пор не пришедшего в себя рыбака, – надо как-то в чувство привести, пусть за руль садится.
– Пущай отдыхает, – сказал доброволец, – с мотором я и сам справлюсь, чай, на озере вырос.
Прежде чем отправиться в путь, Станислав Адамович вырвал из блокнота листок и, быстро набросав на нем несколько строк, передал старшему.
– Начальнику губернского ГПУ передайте, как можно скорее. Это-то вы можете сделать?
Милиционер, уже, видимо, жалея, что не послушался приказов чекиста, приложил руку к козырьку фуражки:
– Так точно, сделаем!
Глава 11
Несколько километров лодку гнали на предельной скорости, но когда залитовское судно замаячило на горизонте, Буевич приказал идти тише – как настроены рыбаки, сотоспор не знал – вдруг это и не рыбаки вовсе, а переодетые шпионы, вдруг у них у каждого по револьверу, а то и по винтовке! Гэпэушник решил не спешить – получив его записку, начальство должно было связаться с пограничниками, а те должны были послать наперехват катер.
Примерно через час, когда уже стало темнеть, залитовская лодка неожиданно сбавила ход и, приблизившись к одному из многочисленных островов дельты Великой, остановилась. Буевич увидел, как в воду один за одним спрыгнули пятеро мужчин. Мотор у преследуемых взревел, и их лодка понеслась в озеро. Сотоспор приказал милиционеру давить на газ. Минут десять мчались по длинной протоке и наконец выскочили на простор озера.
– Уйдут, товарищ чекист! Тут до границы километра три! – закричал милиционер. – Стрелять надо!
Слева показались огни пограничного катера, который на всех парах несся наперерез лодке. Когда до беглецов оставалось метров двести, с катера ударил пулемет.
– Не стрелять! – заорал Буевич. – Не стрелять! Живьем, живьем брать гадов!
Выстрелы тут же прекратились, хотя с катера его слышать не могли. Пограничный корабль проскочил между двумя лодками и направился к берегу.
– Что?! Почему?!!! – заорал сотоспор.
– Граница, товарищ чекист, – прокричал рулевой, – я сворачиваю!
– Вперед! Вперед! – Буевич направил на милиционера револьвер.
– Граница же! Эстония!
– Вперед я сказал!
До преследуемых оставалось метров двадцать – сидевший за рулем обернулся, и гэпэушник увидел, что это Тараканов. Маслова видно не было.
Станислав Адамович лег на дно, положил ствол револьвера на борт лодки, и стал ловить фигуру шпиона на мушку. Вдруг таракановская лодка резко вильнула в сторону и очутилась намного правее по курсу. Буевич выругался, встал на одно колено, собираясь еще раз прицелиться, но тут неведомая сила подняла его в воздух и кинула в воду…
Когда впереди показались острова дельты, Осип Григорьевич переместился к мотористу, достал револьвер и сунул ему в живот.
– Правь к берегу! – тихо сказал он.
Рулевой еще не успел сообразить, что происходит, как сидевший на носу Маслов тоже достал револьвер и закричал:
– Спокойно, граждане! Мы – эстонские белогвардейские шпионы и сейчас направляемся на родину. Кто-нибудь из вас хочет с нами?
Рыбаки растерянно молчали.
– Раз никто не хочет, то сейчас подойдем ближе к берегу и всех вас высадим.
– А лодка? – спросил старший.
– А лодку мы конфискуем для целей контрреволюции!
На глазах у старика показались слезы.
– Что же вы, ироды, делаете! Нам же ее только месяц, как выделили. Как нам теперь рыбу ловить? Чем семьи-то кормить?
Теперь растерялись захватчики.
– Лодку вам наше правительство вернет, – неуверенно начал Тараканов.
– Вернет! Как жа, держи карман шире! – кипятился старик. – Тьфу на тебя, анжанер хренов!
Осип Григорьевич отодвинулся от рулевого, достал из кармана бумажник и вытащил оттуда все советские деньги.
– Вот – компенсация вам, – сказал он, протягивая купюры старику. – Если лодку не вернут, новую купите.
Рыбак недоверчиво взял деньги и, послюнявив палец, начал их пересчитывать. Закончив счет, он заметно повеселел.
– Вещички дозволите забрать?
– Берите все, что унесете.
У острова рыбаки попрыгали в воду и, когда лодка, за руль которой сел Маслов, набрала ход, даже помахали им вслед руками.
Над озером уже сгущались сумерки.
– Как же мы дорогу найдем, когда стемнеет? – с тревогой спросил Тараканов.
– Не боись, Оська, найдем. Вон, вишь, – Маслов поднял вверх руку, – Полярная звезда зажглась. Она все время справа по курсу должна быть. Не боись, я тебя в лучшем виде доставлю.
До места оставалось несколько километров, солнце почти село, и вместо дневной духоты воздух наполнился вечерней прохладой. С эстонского берега дул теплый ветерок, настроение было самым чудесным.
Тараканов смотрел вперед и мечтал о скорой встрече с Настей и сыном. Он так погрузился в свои приятные мысли, что не сразу услышал тревожный голос Ивана:
– Оська, Оська, смотри! – Маслов показывал налево. Взглянув в эту сторону, Осип Григорьевич увидел окрашенный в серый цвет катер, летевший им наперерез, а оглянувшись назад, обнаружил, что за ними несется рыбацкая лодка, на носу которой стоит человек и машет револьвером.
– Погранцы! – Иван до упора открыл дроссельную заслонку, и лодка, задрав нос, понеслась к границе.
Осип Григорьевич примостился рядом с Масловым и с тревогой наблюдал, как расстояние между ними и преследователями стремительно сокращается.
– Жми, Ваня, жми! – прокричал он, дернулся было за револьвером, но тут же убрал руку.
Они пересекли курс катера, и тогда с него ударил пулемет. Осип Григорьевич упал на дно, сверху навалился Маслов. Лодка потеряла управление и стала рыскать из стороны в сторону.
– Руль, Ванька! – Тараканов перевернулся, сбросил с себя товарища, схватился за руль, оглянулся – моторка продолжала преследовать. Он посмотрел вперед, и вовремя – прямо по курсу увидел огромное бревно. Беглец резко повернул руль, лодка накренилась на правый борт и чудом разминулась с опасной преградой.
Маслова перевернуло на спину, и Тараканов увидел, что вышиванка друга вся залита кровью.
Сзади послышался грохот – лодке преследователей с бревном разойтись не удалось. Огромный ствол пробил деревянное днище ниже ватерлинии. Пробоина была так велика, что судно ушло под воду за несколько секунд.
Тараканов снизил скорость.
– Аааа! – В воде бултыхался и кричал человек. – Тону! Спасите!
Осип Григорьевич остановил двигатель и бросился к Маслову. Иван лежал, уставившись невидящими глазами в ночное небо.
– Помог… – человек захлебывался, – помогите!
Тараканов запустил мотор, резко развернул лодку и направил ее прямо на утопающего.
Буевич плавать не умел, но, очутившись в воде, бешено заработал руками и ногами и вынырнул на поверхность. Сапоги неудержимо тянули назад, пиджак стеснял движения. Гэпэушника охватил леденящий душу страх. Он представил всю находящуюся под ним толщу воды и заорал изо всех сил.
Когда силы уже почти кончились и хотелось бросить бороться и спокойно пойти ко дну, звездное небо заслонила тень и голос сверху прокричал:
– Цепляйся за багор!
Рядом с головой в воду плюхнулась деревянная палка с большим металлическим крюком на конце. Сотоспор схватился за нее обеими руками. Палку потянули к лодке, и через несколько секунд он оказался у борта.
– Хватайся за борт и двигай к корме! – приказал человек в лодке.
Буевич с трудом заставил себя отцепить правую руку от багра и тут же схватился ею за планширь. К корме он пробирался осторожно, переставляя руки на короткое расстояние. Когда очутился у мотора, человек в лодке протянул ему руку:
– Подтягивайся!
Станислав Адамович перевалился через борт и упал на дно, лихорадочно дыша.
Когда он немного пришел в себя и открыл глаза, то увидел, что рядом лежит Маслов с залитой кровью грудью. Буевич, работая локтями и ногами, задом отполз к носу.
Тараканов сидел у двигателя, зажав руль под мышку и курил, держа в другой руке револьвер. Лодка быстро шла на запад.
– Ну и что мне с тобой делать? – спросил Осип Григорьевич спасенного, выбрасывая окурок в озеро.
Буевич сел на банку:
– Доставить обратно в Советскую Россию, а самому сдаться и сдать похищенное. Это вам зачтется при вынесении приговора.
– Ты по жизни дурак, или это тебя бревном по голове ударило? – Тараканов выбил из пачки еще одну папиросу. – Ты моего товарища убил и вместо того, чтобы каяться, сдаваться меня агитируешь. – Он сунул папиросу в рот, положил револьвер рядом, не спеша достал из кармана спички, чиркнул, выпустил струю дыма и опять взял револьвер.
– Маслова не я убил, а пограничники. И действовали они по правилам – погранохрана обязана применять оружие при пресечении попыток незаконного перехода границы. И я по закону действую – пытаюсь вернуть награбленное.
– Награбленное? Это кого же я ограбил?
– Государство. Драгоценности, которые вы похитили, принадлежат советскому народу.
– Это с какого боку они народу принадлежат, если их хозяин жив и здоров?
– По декрету от пятнадцатого января тысяча девятьсот восемнадцатого года все частные лица обязаны были сдать за плату принадлежавшие им ценности, а те ценности, которые не были сданы, согласно этому же декрету, подлежат конфискации и обращению в доход государства.
– Понятно. Так вот что я тебе скажу. – Голос у Тараканова наполнился ненавистью. – Это не я вас ограбил, это такие, как ты, весь русский народ ограбили. И по декретам, и без декретов. Люди трудились, добро наживали, а вы пьянствовали да языками чесали. Потом бах – власть взяли и давай все отбирать.
– Это кто же трудился? Гвардии корнет Костин? Насколько я знаю, все, что он имел, ему по наследству досталось.
– Ну, не Костин, так отец его с дедом.
– Ну да, обтрудились они! Получили от царя поместье, драли с крестьян три шкуры и на заработанные мужиками деньги покупали себе алмазы с жемчугами. Вся заслуга Костина только в том и состоит, что он свои фамильные побрякушки не прокутил в «Аквариумах» да «Стрельнах», в отличие от многих из своих классовых собратьев.
Тараканов выкинул в речку второй окурок и стукнул кулаком по планширу.
– В чем, в чем, а в демагогии, вам, большевикам, равных нету! Вы бы так страной управляли, как языками чешете!
– Переходить на оскорбление, когда в споре не хватает аргументов – один из самых известных приемов демагогии. Нас обвиняете, а сами этой наукой отлично владеете!
Буевич говорил совершенно спокойно, а Осип Григорьевич вскипел:
– Вы же, сволочи, не только таких, как Костин, обирали, вы же у тех же мужиков последний хлеб со двора вывозили! У самого мелкого лавочника товар забирали, за торговлю хлебом к стенке ставили! Вы же, твари, считаете, что если у человека лишняя копейка от трудов праведных завелась, то не человек он вовсе, а дармоед, и эту копейку у него надо обязательно отобрать!
– Абсолютно мы так не считаем! Советская власть объявила новую экономическую политику. Вы что, не видели, сколько кругом частных предприятий? Товарищ Бухарин на московском партактиве так прямо и заявил крестьянам – «Обогащайтесь!».
– Сегодня сказали «обогащайтесь», а завтра, когда мужики своим горбом обогатятся, вы свой старый лозунг вспомните: «Экспроприируйте экспроприаторов!», и все до исподнего у мужика заберете, потому что ничего, кроме как отнимать и делить, не умеете! Ладно, не буду я с тобой спорить, – сказал Тараканов, успокаиваясь. – Мы люди взрослые, у каждого из нас свой взгляд на жизнь, и переубедить нам друг друга не удастся. Поэтому сиди смирно, не рыпайся, в Эстонию поплывем.
Через полчаса Осип Григорьевич заглушил разрывавший ночную тишину двигатель и велел Буевичу взяться за весла. Еще через пару часов лодка уткнулась носом в берег.
Тараканов спрыгнул в воду, и, направив на гэпэушника револьвер, шепотом приказал:
– Вылазь и Ваньку вытаскивай.
Сотоспор спрыгнул на землю с носа, втащил лодку на песок, потом взял мертвого Маслова под руки и потащил через борт.
– Аккуратней! – зашипел Осип Григорьевич. Когда Буевич положил труп Ивана на землю, Тараканов сказал: – А теперь разворачивай посудину и дуй в свою Совдепию. Как прибудешь, лодку рыбакам верни, она казенная. Там плащ старый валяется, кинь-ка его мне. Мотор не запускай, а то наши пограничники услышат, заарестуют тебя, а ни мне, ни тебе этого не надо. Давай, начальству привет от меня передай!
Долго Буевича упрашивать не пришлось. Он сел в лодку и, несмотря на усталость, задвигал веслами в два раза быстрее, чем когда плыл сюда.
Тараканов расстелил плащ, положил на него Маслова и потащил от берега.
