2
Княгиня Радмила смотрела из окна княжеского терема, как ее муж бился на мечах с дружинником. Если не знать, что это великий князь, то вряд ли можно было бы догадаться, что человек, одетый в простую рубаху, повелевает судьбами тысяч людей.
– Посмотри на него, – шепнула Радмила ключнице Стеше. – Ведь еще совсем юноша, время его не берет! Мне иногда кажется, что я ему в матери гожусь.
– Днем ты можешь быть ему кем угодно, – улыбнулась Стеша. – Главное, чтобы ночью.
– Думаешь, без тебя не знаю? – оборвала ее княгиня, внезапно помрачнев. – Только он в последнее время – нечастый гость на женской половине.
Тем временем Ярослав сделал удачный маневр и выбил меч из рук дружинника. Тренировка была закончена – и вовремя. Послышался топот копыт и людские голоса. Ворота открылись, и во двор въехали новгородцы – сын Ярослава, семнадцатилетний княжич Владимир, с воеводой и небольшим отрядом. Убранство гостей резко отличалось от простого наряда князя – все были разодеты в пух и прах, а Владимир роскошнее всех – волчья шуба, перстни, серьги в ушах.
– Вы только посмотрите на него! – усмехнулся Ярослав, вкладывая меч в ножны. – Хорошо выглядишь, сынок! Кони-то вас не боятся?
– А тебя, батя, совсем, смотрю, татары пощипали, – съязвил Владимир. – Я отсюда тебя с конюхом перепутал.
Владимир спешился, отдал поводья подбежавшему конюху и крепко обнял отца. Остальные новгородцы тоже спрыгнули с коней, сорвали шапки и склонили головы, вразнобой приветствуя князя.
– Пойдем, ты и твои молодцы, как всегда, в самый раз к обеду, – пригласил гостей Ярослав.
Пока шли к терему, девка поднесла князю огромный ковш с водой и полотенце. Тот окатил себя на ходу и вытерся. Владимир, отпрянув, стал быстро стряхивать капли с шубы.
– Что, шкуру замочил?..
– Я за эту шубу насмерть с половецким воеводой бился, – гордо ответил Владимир.
– И конь под тобой тоже половецкий?
– Красавец, да? Ноги легкие, слушается – чуть тронешь. Я тебе потом покажу, как я его подковал мудрено. Ты такого в жизни не видел.
Радмила сначала внимательно смотрела из окна на гостей, а потом, глядя в чашу с водой, стала разглядывать морщинку у себя на лбу.
В это время мамка с расческой бегала за Даниилом, уговаривая княжича причесаться.
– Нет, пусть меня матушка причешет! – капризничал ребенок.
– Матушка занята…
– А-а! Она не занята, не занята!
Радмила смирилась и начала распутывать его длинные, кудрявые волосы.
В комнату заглянула ключница Стеша.
– Там новгородцы приехали во главе с князем Владимиром. Теперь весь дом разорят, нехристи.
– Язык попридержи, – оборвала ее княгиня. – И поди проследи, чтоб гостей как следует приняли.
А сыну мягко сказала:
– Иди, Данилушка, поздоровайся с братом.
– Ох, рассердится великий князь, – шепнула мамка.
– Что ты сказала? – крикнула на нее Радмила. – В этом доме только я могу судить, что нравится, а что не нравится моему мужу. Впредь думай, что говоришь, а то сошлю в людскую.
И, оправив подол, княгиня вышла переодеваться для встречи гостей. Сегодня это было особенно тягостно – кокошник сползал набок, а роскошный пояс не сходился на талии.
– Надо бы, матушка, поменьше кушать, – причитала Стеша. – Поясок-то туже стал.
– Да и сама чувствую, Стешенька, – вздохнула Радмила. – Это все Марфа со своими пирогами. Да и князь стал реже ходить… А что еще вечером одной делать? Только квас пить.
Во время обеда Владимир словно чего-то ждал, вопросительно глядя на отца. Но тот не торопился, ел со вкусом, то и дело отхлебывал вино, которое подливал ему в чашу Мирон. Наконец Владимир не выдержал:
– Ты если ругать собрался – начинай уже, а то кусок в горло не лезет.
– С чего ты взял, что я тебя буду ругать? – спросил князь, словно нарочно в этот момент отрезая себе большой кусок мяса.
– А чего тогда моих людей отослал? И женки твоей я за столом не вижу.
– Что мне тебя ругать? – пожал плечами Ярослав. – Поздно уже, надо было раньше. И не ругать, а пороть как следует, тогда, может, кой-чего понимал бы сейчас.
– Да я и так все понимаю.
– Так что ж ты тогда творишь?! – с раздражением воскликнул Ярослав. – Думаешь, половцы нам с рук спустят то, что ты и твои остолопы кровожадные с их селением сотворили?!
– А ты что, боишься?! – усмехнулся Владимир.
– Молчи! – Ярослав треснул кулаком по столу. – Ты знаешь, в каком мы сейчас положении. Слева – татары, справа – литовцы. Третий враг нам сейчас не по силам.
– Нельзя же вечно терпеть… – немного помолчав, начал Владимир.
– Мы не терпим, мы силы копим! До времени.
Внезапно дверь распахнулась.
– Я велел никого не пускать! – рявкнул князь и, увидев младшего сына, сразу помягчел. – Сынок, ты что тут делаешь? Где твои мамки?
– Я пришел поздороваться с браткой. – Даниил смотрел на Владимира восторженно. – Ой, какой! А я такой же буду, когда вырасту?
– Надеюсь, ты будешь умнее, – буркнул князь.
Дверь снова распахнулась, и в залу вплыла Радмила, приветливо улыбаясь Владимиру.
– Приветствую дорогого гостя!
И сразу повернулась к мужу:
– Прости, господин мой, мамка за малым недоглядела.
– А ты поиграешь со мной в лошадки? – спросил Даниил, которого уже уводили.
– Посмотрим, – неопределенно ответил Ярослав.
– В лошадки? – удивился Владимир. – Со мной ты никогда не играл.
– Мне тринадцать было, когда ты родился. Я сам только что игрушки бросил, – вздохнул Ярослав.
Во время обеда и после него Ярослав вспоминал те давние годы своей ранней юности, когда присутствие на военных совещаниях с лихвой заменяли ему игры в войну со сверстниками. Вот и сегодня князь удалился на совещание в приемную залу. Еремей, его советник, показывал собравшимся карту, где было отмечено число юношей, пополнивших рекрутский набор.
– Удельные князья чуть что, за помощью во Владимир бегут. А как своих молодцев в княжеское войско присылать – так тут они вроде как сами по себе.
– А сами молодцы чего хотят?
– Известно чего, – хмыкнул Еремей. – Лежать на печи, есть калачи.
– Значит, надо им объяснить, что служба в княжеском войске слаще, чем калач!
– Так чем слаще-то, кормилец? – спросил Еремей.
– Ну, во-первых, жалование, конь хороший. И главное – воля, Еремей! Воля вольная! – глаза князя вдохновенно сверкали. В этот момент он смог бы убедить любого. – Что дома их ждет? Дома жизнь наперед расписана. А тут, если повезет, можно подвиг совершить, мир увидеть. Девки опять же дружинников любят.
– Это хороший довод, – усмехнулся Еремей.
– Надо только пораньше их от дома отзывать, а то к шестнадцати годам уж и жена на шее висит, и дети по углам плачут, и хозяйство заведено. Какая уж тут воля.
Раздался топот, и в залу вбежал дружинник.
– Батюшка-князь, к тебе гонец из Рязани!
– Зови, – велел Ярослав.
Появившийся вестник бросился в ноги князю:
– Великий князь! Дошло до нас, что татары к нам едут. Посольство от хана Берке.
– Кто именно едет? – помрачнел Ярослав. – Неужто сам хан?
– Хан-военачальник Менгу-Темир, племянник Берке.
– Зачем они опять? – нахмурился и Еремей. – Недавно ж дань уплатили.
– Надеюсь, не за тем, о чем я думаю, – загадочно проговорил князь.
В этот день приехала еще одна делегация – посольство из Суздаля. Все было как обычно: суета прибытия, конюхи, девки, снующие с напитками к спешившимся всадникам, прислужники, помогающие перенести тюки с вещами.
Радмила и Ярослав ждали на крыльце, когда к ним подойдет брат князя Борис со своей женой Устиньей. Радмила с интересом разглядывала ее – в ладно скроенном сарафане, красивых сапогах, Устинья выигрышно смотрелась на фоне Радмилы, несмотря на все ухищрения жены Ярослава.
– И как она умудряется? – шепнула княгиня Стеше.
– Голь на выдумки хитра, – буркнула ключница.
– Здравствуй, брат! – Ярослав обнял Бориса. – Спасибо, что приехал так скоро, дело важное.
Устинья с коротким поклоном поцеловала Ярославу руку, тот тоже обнял ее и расцеловал в обе щеки.
– Уже тридцатый год пошел, а все как девка! – воскликнул он.
– Здравствуй, князь! Ты тоже все молодеешь, – кротко ответила Устинья. – И груз забот тебя не гнет, не ломает.
– Гнет, милая. А сломать меня нельзя – я железный!
Ярослав подмигнул Борису, но тот даже не нашел в себе сил улыбнуться.
– Что-то ты, золовушка, все худеешь да бледнеешь? – ласково спросила княгиня. – Болела чем или князь тебя совсем не кормит?
– Кормит, да я сама не ем, – ответила гостья. – Зато ты, матушка, пополнела, порумянела – сразу видно, у мужа, как у Христа за пазухой.
Большей обиды было трудно себе представить, но княгиня не подала виду.
– Ну, идемте в дом, – пригласил князь – Тебя, братка, сразу забираю, мы там, в зале, уже шестой час совещаемся.
На княжеском совете присутствовали бояре и удельные князья. Все взмокли, раскраснелись – спорили не на шутку.
– Татары четыре года назад половину сел под Новгородом пожгли, кучу народу поубивали или в рабство поугоняли, – гнул свою линию Владимир. – Я кузнеца толкового три месяца не мог найти – мужиков в округе осталось три калеки. Чего мы еще боимся?! Чего дожидаемся?! С чем бы ни ехал нехристь этот – жечь его и его чертей каленым железом!
– Дело говоришь, князь! – поддерживали новгородцы.
– Да что ты такое молвишь, Владимир Ярославович?! – возражал Еремей. – Ты верно сказал: мужиков поугоняли. Да холера была, голодный год, войско наше поредело. Кого в бой поведем: детей да баб?
– Может быть, ханский посланник едет с миром? – предположил митрополит Филарет.
– Не думаю, отче, что с миром, – возразил Ярослав. – До меня дошли слухи, что иранский хан Хулагу собирает войско. Все знают, как обошелся с ним Берке. Хулагу сейчас силен и влиятелен – самое время мстить.
– А мы-то тут причем? – удивился тверичанин Федор.
– Совсем ты, дядька, поглупел в своей Твери. Люди ему нужны, пополнение. Так что скоро у нас и баб с дитями не останется. Что думаешь, воевода?
– Надо дать, – сказал Еремей. – Нет у нас сил для войны! Тем более с татарами.
Начался ропот.
– Бить! Бить их надо, князь! – кричали новгородцы.
– Что думаешь, брат Борис? – теперь обратился Ярослав к гостю.
– Так с наскока и не скажешь, – неуверенно начал тот. – Дай ночь подумать.
– Он голову под подолом у жены оставил, – съязвил Федор. – Заглянет туда и утром расскажет нам, что делать.
Загрохотал смех. Ярослав жестом велел всем умолкнуть, но сам не мог сдержать улыбки.
Борис не стерпел насмешки, смахнул со стола поданный ему поднос с холодным мясом и выскочил из зала в ярости.
– Обидчивый, как баба, – нахмурился князь. – Сходите за ним, верните, скажите, что я князя Федора попросил при всех извиниться.
– А что дядьке за правду извиняться? – удивился Владимир. – Все знают, что у него женка.
– Помолчи, щенок! – рассвирепел Ярослав и повернулся к Федору. – А ты мне тут воду не мути! Сейчас мы все, как пальцы в кулаке, – вместе должны держаться.
Пока шло совещание, к княжескому терему приближалось посольство из Орды. Русичи толпились по обеим сторонам улицы, обсуждая всадников. Первыми ехали Менгу на вороном жеребце и его нукеры. В красивом крытом шатре, который несли восемь огромных, полуголых носильщиков-рабов, сидели девушки – «подарки» от ордынцев. Народ перешептывался, разглядывая лысых, невозмутимых евнухов с серьгами в ушах, загорелых дочерна рабов в грязных чалмах, нукеров в легких, сияющих доспехах на коротконогих, крепких лошадях. Сам Менгу, с черными бровями вразлет, с красивой белозубой улыбкой, безупречной осанкой и темными, как колодцы, глазами, вызывал у баб и девок смешки, и полуобморочный восторг. Некоторые мужики сплевывали, с ненавистью глядя на ордынцев.
«Хорош», – отметила про себя Радмила, пристально рассматривая Менгу.
Тот спешился и подошел приветствовать князя.
– Здравствуй, хан! – ответил ему Ярослав. – Добро пожаловать во Владимир.
– По русскому обычаю отведай хлеб-соль, досточтимый хан, – поклонилась ему Радмила.
Посторонившись, она пропустила вперед сияющую красотой и юностью девушку. Та, зардевшись, с поясным поклоном протянула Менгу каравай с солонкой посередине, поправляя висевший на плече рушник.
– Не побрезгуй, батюшка.
– Только каравай можно попробовать? Или девушку тоже? – пошутил Менгу.
– Если посватаешься – забирай! У нас с этим строго, – ответил Ярослав.
– Тогда только каравай, – улыбнулся хан. – Я еще не готов жениться.
Где гости – там и пир. А этот день был богатым на гостей. Ярослав воспользовался случаем собрать всех вместе – и родичей, и ордынцев, ведь за трапезой неминуемо должно было последовать продолжение переговоров, но уже в более свободной обстановке. Иногда самое важное решалось именно за пиршественным столом, а не в зале приема делегаций.
Менгу восседал вместе со знатными вельможами и родственниками князя. Хан заметил, что его обслуживает та самая девушка, которая поднесла каравай. Менгу с удовольствием поглядывал на нее, и девушка притворно смущалась.
– Мы на рожон не лезем, защищаем свое, – тем временем говорил гостю князь Ярослав. – Так что для нас главное – доспехи надежные, удобная рубаха, чтоб стрелять сподручнее было и смолу лить, да стены крепкие.
– Лукавишь, князь, – качал головой Менгу. – Не верю, чтобы великий русский правитель не мыслил о завоевании других народов.
– Я о своем народе думаю, мне и дома хорошо…
– А я бы поучился у монголов их военному искусству, – вдруг произнес захмелевший Владимир.
– Если великий князь отпустит в Орду юного князя, мы с удовольствием обучим его всему, что знаем сами.
– Да я бы рад, только вот Новгород оставить не на кого, – быстро ответил Владимир.
– Я думаю, досточтимый хан, сила Орды в том, что у великого хана нет незаменимых людей, – веско сказал Ярослав.
Владимир бросил на отца гневный взгляд и закусил губу.
– Если бы у великого хана был сын – он был бы незаменимым, – хитро ответил Менгу.
– А если бы сыновей было двое? – неожиданно проговорила Радмила.
За столом повисла тягостная пауза. Радмила под гневным взглядом мужа стихла, проклиная себя за болтливость.
– Я думаю, пока у великого хана есть рядом мудрейший хан Менгу, он не слишком сожалеет о том, что бог не дал ему сыновей, – решила сгладить неловкость Устинья, поймав благодарный взгляд князя.
Пока вносили новую перемену блюд, Менгу что-то тихо спросил у своего человека.
– Жена брата Ярослава, княгиня Устинья, – прошептал тот.
– Надеюсь, досточтимого хана не оскорбляет присутствие за столом женщин? – спросила Радмила.
– Ваше общество, луноликая княгиня, доставляет мне несказанную радость, – речь Менгу становилась все более витиеватой, казалось, он что-то замышляет и старается скрыть свои намерения в ловком плетении словес.
– У нас тоже все не так вольно, как вам кажется, – продолжала Радмила. – В обычные дни мы, женщины, тоже едим на своей половине.
– Не понимаю, для чего эти правила? – сказал князь.
– Интересно, как бы женщина ответила на этот вопрос? – в задумчивости проговорил Менгу, глядя на Устинью.
– Эти правила придумали мужчины, которые боятся, что жены будут сравнивать их с другими, – ответила она.
Борис напрягся и перестал живать. Все смотрели на Устинью, повисла тишина.
– И действительно стоит опасаться такого сравнения? – продолжал Менгу свою игру.
– Умная женщина не станет сравнивать.
– Почему?
– Потому что мы все равно не можем выбирать.
– У вас мудрый обычай, досточтимый хан. Невыносимо одновременно жевать и слушать глупые речи, – заявил Борис и тут же спохватился. – Кроме речей великой княгини, конечно.
– Ну, я думаю, нам с княгиней Устиньей не за что роптать на судьбу. Для нас выбрали лучших из мужей, – сказала Радмила.
– Твоя правда, княгиня, – кивнула Устинья.
– Речи великой княгини услаждают слух, а ее красота радует душу, – продолжал Менгу. – Да простит мне мою дерзость великий князь.
– Женщины неделю готовились к вашему приезду, досточтимый Менгу, – ответил Ярослав. – Не знаю, как бы княгиня уснула сегодня ночью, если бы не ваша похвала.
Вечером Стеша слушала впечатления княгини от разговора за столом.
– Он умеет держать себя в руках, но я-то видела, что ревнует… А посланник этот весь вечер на меня смотрел, как кот на сметану.
– Ох, матушка, с огнем играешь, – качала головой ключница.
Распахнулась дверь, и вошел Ярослав. Стеша быстро выскользнула из спальни.
– Не поможешь мне, любимый? – Радмила протянула мужу рукав, на котором не расстегивался крючок.
– Ты что творишь?! – Ярослав схватил ее за руку, чуть не порвав платье.
– О чем ты, господин мой?
– Ты вела себя, как базарная девка! Как последняя шлюха хвостом мела перед этим чертом косоглазым!
– Я просто проявила гостеприимство. Ты же сам просил принять его поласковее.
– Дура! – князь оттолкнул ее, и Радмила упала на постель. – Так бы и удавил этого змея.
Радмила решила, что все еще можно поправить. Она встала, разгладила платье и подошла к мужу, обняв его за плечи.
– Не ревнуй, князь.
Но тот резко скинул ее руки.
– Правду говорят: мужики с годами умнеют, а бабы – наоборот! – и быстро вышел из опочивальни.
Оскорбленная Радмила, сдерживаясь, чтоб не заплакать, начала снимать с себя украшения. Ее взгляд упал на чан с водой, и, увидев свое отражение, она все-таки беспомощно разрыдалась.
