Глава 58
Около пяти часов вечера Миками вышел с работы.
Ему позвонила Минако; голос у нее был расстроенный. Еще один странный звонок! Звонивший молчал… Правда, в отличие от прошлых разов, определился номер звонившего. Судя по коду, им позвонили из города Д. Чутье подсказывало Миками: это не Аюми. Скорее даже не чутье, а привычка включать тормоза, чтобы не поддаваться ложной надежде. Он боялся того, что с ними произойдет, если они оба будут надеяться, что звонит Аюми, а потом их надежды не оправдаются. Его организм подавал и более недвусмысленные знаки. Например, у него вспотели ладони, которыми он сжимал руль. Ноги словно налились свинцом; несколько раз он пролетал перекрестки на желтый свет.
Бледная Минако ждала его у входа в дом. Дверь она оставила открытой, чтобы слышать, если вдруг зазвонит телефон.
– Она близко, я это чувствую! – Минако смотрела на него не мигая. – Пойдем скорее…
Миками схватил аппарат из прихожей и, волоча за собой шнур, потащил его в гостиную. Не снимая плаща, он сел на татами, скрестив ноги, и вошел в меню телефона.
На дисплее высветился номер. Да, судя по коду региона, им звонили из города. Номер был десятизначный. Вдруг Миками нахмурился. Номер казался ему смутно знакомым. Причем он видел его где-то совсем недавно. Может быть, это домашний номер Амэмии? Очень не хотелось разочаровывать Минако.
– Похоже на прошлые разы?
– Да, все было так же. Молчание… а потом бросили трубку.
– Ты назвалась, когда подошла к телефону?
– Нет… Сначала я ничего не говорила.
Значит, звонивший, скорее всего, не ошибся номером. Многие вешают трубку не извинившись, но для этого они должны хотя бы услышать «Алло»… голос вызываемого абонента.
– Ты долго слушала?
– Нет, не знаю. Недолго. Я несколько раз повторила «Алло», а потом связь прервалась.
– Ты не слышала каких-нибудь звуков на заднем плане?
– Звуков? Нет, не думаю. Я ничего не слышала.
– Ясно… скорее всего, звонили из дома или из квартиры.
Повсюду рекламировались автоматические определители номера; в последнее время они получили широкое распространение. Если бы им звонили какие-нибудь шутники или люди, желавшие им зла, они бы наверняка подключили антиопределитель или звонили из автомата… Может, это все-таки Амэмия? Так как он жил практически в изоляции, возможно, он просто не слышал о новых изобретениях. Позвонил, чтобы поговорить с ним о предстоящем визите комиссара, но, услышав на другом конце линии женский голос, смутился и повесил трубку.
То же самое, правда, можно сказать и про Аюми. Вряд ли она подумала бы, что у родителей новый телефон с определителем… Может, она хотела поговорить с ним, а не с Минако? Нет. Та же уловка, что и прежде, – она звонит и молчит.
Миками снял трубку.
– По-моему, лучше всего перезвонить по тому номеру.
– Что?!
Ему показалось, что ничего подобного не приходило Минако в голову.
– Перезвоним на определившийся номер и узнаем, кто звонил нам.
Еще не договорив, Миками почувствовал, как все у него внутри напрягается. Лицо у Минако стало жестче. Словно придя в себя, она решительно посмотрела на него:
– Да. Перезвони, пожалуйста!
– Можно стакан воды? – попросил Миками, распуская узел на галстуке.
После того как Минако ушла на кухню, он достал записную книжку и принялся листать страницы. Нет… Номер не совпадал с номером Амэмии. Может, Минако все-таки права? Может, Аюми в городе?
Минако вернулась довольно быстро. Миками вдруг почувствовал страшную жажду. Выпив воду одним глотком, он схватил телефон и набрал высветившийся номер.
Может, это номер одной из подруг Аюми? Он слушал длинные гудки. Минако, сидевшая рядом, плотнее сдвинула колени. Наконец кто-то подошел. Миками услышал женский голос:
– Вы позвонили в дом Хиёси.
Миками ошеломленно молчал. Эксперт-криминалист! Отшельник! Так вот почему номер показался ему знакомым! Это был домашний номер Коитиро Хиёси.
– Алло! Кто говорит?
– Миками из управления полиции. Несколько дней назад я приезжал к вам.
Он решил, что и в прошлый раз звонила мать Хиёси. Может, с ним что-то случилось и она решила с ним связаться?
Но…
– Что вам нужно?
Недовольный тон его удивил.
– Нам кто-то звонил с вашего номера; я просто перезваниваю.
– Простите… Не понимаю!
Миками прикрыл микрофон ладонью и одними губами проговорил, обращаясь к Минако:
– По работе….С полчаса назад мне домой позвонили. На нашем телефоне есть определитель номера…
Когда он объяснил про определитель, мать Хиёси испугалась:
– Но… полчаса назад меня не было дома, я ходила за покупками.
Значит, в отсутствие матери ему звонил сам Хиёси. Вот что случилось! Миками через мать передал ему две короткие записки: одну три дня назад, вторую на следующий день. Он кивнул, вспомнив ее слова. Хиёси прочел его записки. И позвонил по номеру, который ему написал Миками.
– Ваш сын по-прежнему у себя в комнате?
– Д-да… наверное.
– Вы можете позвать его к телефону?
– К телефону? Ах…
Она запнулась; возможно, ей не хотелось обращаться к сыну. За четырнадцать лет ко всему привыкаешь, и трудно что-либо менять. И все же…
– Видите ли, все возможно. Надо исходить из предположения, что мне позвонил ваш сын, – неожиданно для себя произнес Миками. – С ним такое уже случалось? Он кому-нибудь пробовал звонить раньше?
– Нет, ни разу. Хотя наверняка не скажу… не знаю, что он делает, когда меня нет дома.
– У вас радиотелефон?
– А? Да, такой… беспроводной.
– Вот и хорошо. Пожалуйста, скажите ему, что я звоню, и положите телефон рядом с его дверью. Посмотрим, удастся ли мне поговорить с ним.
– Да-да, конечно! – Она заговорила громче. – Пожалуйста… если можно. Это будет чудесно!
Миками услышал шаги. Она побежала; тапочки шаркали по полу. Поднялась по лестнице на второй этаж. Остановилась, окликнула сына. Подобострастие в ее голосе смешивалось со страхом. Послышался шорох; ее шаги стали удаляться. Наступившая потом тишина была мучительной. Миками без труда представил себе телефон, лежащий на полу. Прошло десять секунд. Двадцать. Тридцать. Миками терпеливо ждал; все его существо сосредоточилось на том, чтобы слушать, не пропустить ни единого звука. Неожиданно он увидел совсем рядом с собой голову Минако.
– В чем дело? – тихо спросила она.
Миками покачал головой, запрещая ей что-либо говорить. Потом махнул рукой, усылая ее прочь.
Ему показалось, будто он что-то услышал. Скрип открываемой двери. Да, определенно дверь! Потом послышался треск помех. Трубку подняли с пола. Миками прижал микрофон к уху так плотно, что все звуки многократно усилились.
Дверь закрылась… Что-то заскрипело – стул или кровать… Уже не сомневаясь, что Хиёси унес телефон к себе в комнату, Миками заговорил:
– Хиёси!
Ответа не последовало. Миками стал ждать. Он не слышал даже дыхания на том конце линии.
– Говорит Миками. Я директор по связям с прессой в префектуральном управлении полиции. Недавно вы звонили по моему номеру.
Ответа не последовало.
– Не удивляйтесь. В наши дни у многих есть…
Миками осекся, потому что вдруг кое-что сообразил. Служа в «Эн-Ти-Ти», Хиёси имел доступ ко всем новинкам. До того, как стал отшельником, он наверняка был хорошо знаком с компьютерными технологиями. И персональный компьютер у него, скорее всего, есть. Значит, можно предположить, что он в курсе того, какое большое распространение получили АОНы. Он в курсе дела и, значит, знает о том, что его номер определился.
Звонок стал криком о помощи.
– Вы прочли мои записки?
Ответа не последовало.
Для Хиёси время как будто остановилось. Остановилось четырнадцать лет назад, в доме Амэмии, когда Урусибара прошипел ему на ухо: «Если случится самое худшее… виноват будешь ты!»
– То, что я написал, – правда. Вы ни в чем не виноваты. – Он услышал судорожный вздох. – Хиёси… – Молчание. – Хиёси, я знаю, что вы меня слышите.
Вот, опять! Миками показалось, что его собеседник куда-то ускользает. И все же… он по-прежнему оставался на линии. Он слушал. Затаив дыхание, ждал продолжения. Миками подумал: «Я должен что-то сказать…» Нужно подобрать такие слова, которые Хиёси услышит. Достучаться до него, до человека, на которого взвалили вину за гибель маленькой девочки, и поэтому он на целых четырнадцать лет отрезал себя от мира.
Миками закрыл глаза и тихо вздохнул.
– Все было ужасно… – начал он. – Конечно, ужаснее всего для самой девочки и ее родителей. Но еще для ее подруг, для школы, для того места, где она жила… Ну, и для нас тоже.
Молчание.
– И для вас, Хиёси. Представляю, какой ужас вы пережили. Вы присоединились к нам в доме Амэмии, хотя никогда раньше вам не доводилось работать на месте преступления. Диктофон не сработал на запись, хотя, когда вы его проверяли, все было в порядке. И с командиром группы вам тоже страшно не повезло… С самого начала следствия нас преследовали неудачи. Срывалось все, что могло сорваться. А в результате погибла девочка. Я понимаю вашу боль. Понимаю потребность винить во всем самого себя. Но Сёко погибла вовсе не из-за вас. Она погибла, потому что ее убил похититель.
Ответа по-прежнему не было.
– Давайте поговорим о неудавшейся записи. Это определенно ошибка. Ошибка, которая дорого обошлась. Но вот что вам необходимо узнать – это была не единственная ошибка в ходе следствия! Ошибки совершались на каждом шагу; ими пестрит все дело. И я говорю не просто так. В ходе следствия все мы так или иначе ошибаемся. Но в тот раз ошибки окончились тем, что нам не удалось спасти девочку. Похититель до сих пор разгуливает на свободе, и вина за это лежит на всех сотрудниках нашего управления. Нелепо утверждать, что в ответе за все один человек. То, что вы чувствуете себя виноватым, – это хорошо. Хорошо потому, что ваши чувства свидетельствуют о вашей порядочности и чуткости. Но взваливать вину на кого-то одного неправильно. С таким грузом не совладает никто. Вину необходимо разделить. Всю боль и все страдания необходимо разделить пропорционально между всеми, кто расследовал то дело. Вы меня понимаете?
Ему показалось, будто он очутился в безвоздушном пространстве. Он и не подозревал, что молчание может быть настолько всеобъемлющим. Возможно, Хиёси закрыл микрофон рукой, чтобы его собеседник ничего не слышал. Но сам Хиёси слушал, впитывая каждое слово…
– Не знаю, помните ли вы, но ведь я тоже там был. Я познакомился с Амэмией и его женой. Ехал в машине сопровождения, когда Амэмия отправился передавать выкуп. Я видел, как он бросил чемодан с моста в реку. Мне до сих пор физически больно всякий раз, как я вспоминаю тот день. Всякий раз, как мне случается проезжать мимо парикмахерских, магазинов и кафе, которые называл похититель, меня охватывают приступы раскаяния и стыда… Прошлое возвращается. Конечно, потом все проходит. В отличие от вас, я не думаю о том, что тогда случилось, постоянно. И все же та боль по-прежнему со мной. Я ничего не забыл. Не могу забыть. Да и не хочу. Все мы несем свою ношу – я, Кода, Какинума. Нам нельзя о ней забывать… Сёко и ее родители этого не простили бы. Вот почему мы молча несем свою ношу. Мы пронесем ее с собой до могилы, даже не упоминая о ней, не придумывая отговорок. Вы можете провести остаток жизни, думая об этом, и все равно окажется, что этого недостаточно. Для нас Сёко по-прежнему жива в нашей памяти… Вот почему мы должны разделить ношу.
По-прежнему ничего.
– Не знаю, слушаете ли вы меня. По-моему, да.
Ему все больше казалось, будто он обращается к пустоте. Кричит в глухом лесу. В глубинах океана, куда не проникает солнце. Он вспомнил свою первую записку: «Я хочу знать, где вы. Я зайду, если есть место, куда я смогу прийти».
– Почему вы молчите? Вы позвонили, потому что вам хотелось выйти во внешний мир… Говорите, все в порядке. Я выслушаю все, что вы скажете… Попробуйте сами что-нибудь сказать.
Молчание пронизывало темноту. Миками чувствовал его напряжение. Он все больше тревожился.
– Четырнадцать лет. Прошло целых четырнадцать лет… Нельзя просидеть четырнадцать лет в комнате. Вот почему я написал вам. Я хочу знать, где вы были все это время. В каких местах побывали. Вы на небе? В аду? На дне океана? Где-то в другом мире? Я хочу знать, как вы выносите одиночество. Скажите, чтобы я понял. Неужели больше никто не может к вам присоединиться? Даже близкие?
Когда я писал вам, я сидел в закусочной. Я долго старался, искал нужные слова; и вот что в конце концов получилось. В записке я точно выразил свои чувства… Я в самом деле очень хочу знать, где вы. Расскажите!
Что мне сделать, чтобы мы встретились? Скажите, как до вас добраться. Если сейчас это кажется вам трудным, дайте хотя бы услышать ваш голос. Сойдет даже одно слово. Все что угодно.
Треск помех, а потом – тишина.
«Аюми…»
Состояние Миками напоминало транс. Ему казалось, будто его душу вытягивают в потусторонний мир.
«Нет, не Аюми. Или, может быть…»
Возможно ли, что такое молчание связывает наш мир с другими мирами?
Он понял, что по-прежнему сжимает в руке телефон. Тяжело вздохнул. Взяв себя в руки, заново набрал номер. Подошла мать Хиёси.
– Он ничего не сказал.
Мать Хиёси, плача, рассыпалась в изъявлениях благодарности.
После разговора с Хиёси он совершенно лишился сил. Тяжело оказалось даже встать с пола. Он не сразу заметил Минако. Она сидела спиной к нему в кухонном уголке. Ее фигура показалась ему ужасно одинокой. Наверное, она думает только об Аюми. А может, о нем – он тратит столько сил на другого человека, а не на их дочь. Миками посмотрел на свою руку. Этой рукой он отмахнулся от нее… Внезапно ему стало страшно. Он положил телефон, вышел на кухню. Набравшись храбрости, сел напротив Минако. Она с заметным усилием подняла голову.
– Что-нибудь случилось?
Вопрос вырвался машинально. Миками поморщился, показывая, что его ожидания не оправдались.
– Звонил человек, который раньше служил в экспертно-криминалистической лаборатории. После «Дела 64» он ушел из полиции. С тех пор отказывается выходить из своей комнаты.
– Понятно…
– Прошло четырнадцать лет. Его мать с трудом справляется.
Минако промолчала.
– Я подумал, что сумею как-то ему помочь.
– Какой ты хороший! – резко ответила она и тут же закрыла лицо руками. Стало ясно, что она пожалела о своих словах.
– Минако…
Подсознательно он потянулся к ее хрупкому плечу, но Минако отшатнулась, и его рука повисла в воздухе.
Внезапно он почувствовал себя беспомощным. На ее лицо упали волосы. Нужные слова не приходили в голову… Миками нерешительно убрал руку, и тут у него в кармане завибрировал мобильник. В тишине жужжание казалось необычайно громким. Раздраженный, Миками выхватил телефон из кармана, раскрыл.
Звонил Сува.
– Акама вернулся. Хочет вас видеть.
– Хорошо. – Миками встал и отвернулся от Минако.
– Вы сейчас можете вернуться в управление?
– Нет. – Миками обошел стол и встал у раковины; развернулся лицом к Минако. От нее, казалось, шли волны отчаяния.
– Ладно. Тогда я пойду к нему и доложу обо всем. Скажу, что мы провозгласили полную открытость и убедили представителей прессы отменить бойкот. В особые подробности вдаваться не стану.
– Одобряю.
Сува замолчал; он оставался на линии, хотя они уже закончили разговор. Миками понизил голос до шепота:
– Это оказался звонок по другому поводу. Можете передать и Курамаэ, и Микумо.
– Слушаюсь!
Миками нажал отбой и вернулся к столу. Как только он сел, Миками тут же вскочила и принялась готовить ужин. Слушая приглушенный стук ножа, Миками думал: со спины кажется, что она совсем одна, состарилась и готовит ужин только для себя. За едой они не разговаривали; после ужина перешли в гостиную. Миками включил телевизор. Он выбрал канал, по которому показывали какую-то заурядную викторину. Он смотрел телевизор, а краем глаза все время поглядывал на Минако. Думать он мог лишь об одном. Им звонила не Аюми. Он понимал, что Минако наверняка страдает оттого, что позволила себе колкость. Он хотел что-нибудь сказать, но не решался, помня о том, как она от него отшатнулась. Голова гудела от слов Мидзуки Муракуси.
– Как ты? – Он сам не понял, задал ли вопрос вслух или ему все только померещилось. Может быть, Мидзуки все придумала? Даже после того, как они поженились, он ни в чем не был уверен. Они прожили вместе больше двадцати лет, но Миками не помнил, что когда-нибудь раньше замечал у Минако перепады настроения или пытался ее утешить.
В одиннадцать часов они легли спать. Неожиданно Минако пожелала ему спокойной ночи; он ответил, что устал и ляжет с ней вместе. Очень важно, чтобы она чувствовала: он рядом. Возможно, они оба молятся, чтобы их дочь была жива и невредима, но молитвы не слишком укрепляют их брак.
В спальне было холодно. Минако выключила лампочку, стоящую рядом с ее футоном. Белая телефонная трубка, лежавшая рядом с ее подушкой, постепенно скрывалась во мраке, превращаясь в белесое пятно. Миками старался дышать как можно тише. Ему делалось не по себе, даже когда он поворачивался. Он различал еле слышное дыхание Минако. Ему стало трудно дышать, как будто из комнаты выкачали кислород. И спать совсем не хотелось. Пять минут тянулись как час. Спустя какое-то время Минако тихо вздохнула – как будто оставила попытки уснуть.
– Что, не спится? – спросил Миками, радуясь темноте. Темнота была его союзницей. – Ветер утих.
– Да…
– Наверное, трудно уснуть, когда слишком тихо.
– Да, верно.
– Прости…
– За что?
– За то, что я так долго провисел на телефоне, да еще в такой день. За то, что слишком завелся из-за чужого сына.
Минако молчала.
– Добро всегда возвращается… сделай доброе дело, и оно к тебе вернется.
Она по-прежнему молчала.
– Жалеешь?
Он почувствовал, как Минако поворачивается к нему.
– О чем?
– О том, что вышла за меня.
Последовала короткая пауза.
– А ты жалеешь?
– Я? Какая у меня может быть причина жалеть о том, что я женился на тебе?
– Ну что ж… ладно.
– А ты?
– Нет, конечно нет.
– Хорошо.
– С чего бы мне жалеть? Не валяй дурака. – В голосе Минако слышался легкий укор.
Миками показалось, что она сдерживается из последних сил. Он сломал ей жизнь. Из всех жизненных путей он выбрал для нее наихудший. Мысли набегали, как волны во время прилива.
– Ты могла бы остаться на службе.
– Что?
– Ты ушла из полиции, потому что вышла за меня замуж. Разве ты об этом не жалеешь?
– Почему ты спрашиваешь?
– Мне кое-что рассказала Мидзуки. По ее словам, ты отдавалась работе больше, чем другие.
– Еще до того, как мы поженились, я думала уйти…
– Правда?
– Я не годилась для такой работы.
Не годилась?! Он впервые слышал о чем-то подобном.
– По-моему, наоборот…
– В самом начале я была полна сил. В самом деле думала, что сумею сделать мир лучше, понимаешь?
– И сделала, не сомневайся.
– Нет, тут другое. Не сразу, но постепенно я поняла – я поступила в полицию только по одной причине. Я хотела, чтобы меня любили.
Миками широко раскрыл глаза в темноте.
– Я никак не могла себя заставить полюбить людей и общество в целом. Я сталкивалась с массой преступлений, происшествий, видела столько эгоистов! Я начала все ненавидеть. Тогда-то меня и осенило: я делаю свое дело только для того, чтобы чувствовать себя любимой – я хотела, чтобы мне были признательны. Когда я это поняла, очень растерялась. Меня пугало то, что творилось со мной. С такими мыслями как я могла надеяться, будто сумею кого-то защитить или спасти? Почему я вообще мечтала о возвышенном идеале сохранения мира? Именно тогда… я подумала: если мне не удастся спасти весь мир, может быть, ограничиться миром поменьше – своей семьей. Я хотела создать семью и защищать ее. Казалось, уж на такое-то я… – Ее голос оборвался.
Миками рывком сел. Развернулся лицом к Минако. Нащупал под одеялом ее тонкую руку, ощутил ответное пожатие – правда, слабое.
– Ты ни в чем не виновата.
Минако снова промолчала.
– С Аюми… не все в порядке.
Минако молчала.
– Может быть, она такая из-за меня. Я ведь никогда не пробовал узнать ее по-настоящему. Думал, если оставлю ее в покое, она вырастет самостоятельно… Кроме того, лицом она пошла в меня. Огромное препятствие для…
– Это не причина, – оборвала его Минако. – Может быть, дело даже не в том, что мы делали правильно, а что – неправильно. Может быть, мы просто ей не подходили.
У Миками голова пошла кругом. Что значит «просто… не подходили»?!
– Что ты имеешь в виду?
– Возможно, мы никогда ее по-настоящему не понимали, как бы ни старались. То, что мы ее родители, вовсе не означает, что нам известно, о чем она думает.
Миками невольно поежился.
– Как ты можешь такое говорить? Мы шестнадцать лет прожили под одной крышей. Ты родила ее, вырастила…
– Дело не в сроках. Есть вещи, которые ты просто не можешь понять. Родители и дети – разные люди; то, что произошло в нашей семье, вовсе не так странно.
– Хочешь сказать, что она родилась у нас по ошибке?
– Нет, я сейчас совсем о другом. Я часто думаю… может быть, Аюми нужен кто-то другой. Другой, не мы.
– Кто?
– Такой человек наверняка существует. И он готов принять Аюми такой, какая она есть, он не станет ломать ее, так или иначе менять. Он скажет ей, что она – совершенство, молча будет рядом, будет защищать ее. Ее место рядом с таким человеком. Рядом с ним она вольна быть собой, делать что хочет. Не здесь, не с нами. Вот почему она ушла.
Слушать ее слова было больно. Что имеет в виду Минако? Неужели она оставила всякую надежду? Может быть, она хочет сказать, что готова отпустить Аюми? Или просто привязалась к этой мысли, которая дарит хоть какую-то надежду? Как бы там ни было, разговорилась она благодаря темноте. Темнота взяла крошечную мысль, зародыш мысли, и раздувала ее, увеличивая до тех пор, пока она не заполнила собой все пространство перед ними.
– Я все равно ничего не понимаю.
Миками снова лег на подушку. Их руки разделились, хотя они этого даже не поняли.
– Зато я понимаю. Я понимаю ее, потому что и сама была такой же. Мне всегда, даже в детстве, казалось, что мне не место в родительском доме. И это чувство никогда не покидало меня.
– Тебе?!
– Помнишь, мои родители производили впечатление образцовой пары? Однако на самом деле они были глубоко несчастны. У отца много лет был роман с молодой сослуживицей. В результате мама часто бывала неуравновешенной… Через несколько лет после маминой смерти отец женился на той сослуживице, ты еще сказал: хорошо, что о нем будут заботиться.
У Миками закружилась голова. Еще кое-что он слышит впервые. Теперь понятно, почему Минако редко виделась с отцом.
И все же…
– Мы не такие.
– Конечно, не такие. И мне казалось, что мне не место в родительском доме, вовсе не из-за их проблем. Я узнала об измене отца гораздо позже, а родители почти всегда были добры со мной. И все же мне было одиноко. Я никогда не рассказывала им о своих чувствах. Судя по всему, они ничего не желали знать. А я заранее решила, вбила себе в голову – сама не знаю почему, – что они не в состоянии меня понять. Мне всегда казалось, будто я возвращаюсь в пустоту, хотя, когда я приходила из школы, мама всегда была дома. Заранее знала, что она спросит: «Как дела в школе?» И мои ответы всегда были предопределены заранее. Все казалось бессмысленным. Ощущение пустоты не уходило и когда возвращался отец. Даже сейчас, вспоминая то время, я вижу перед собой только пустые пространства. Ветер… или солнце, которое светит в окно. Продавленный диван. Куклы кокэси, которые собирали пыль на полках…
Ее голос утих. Миками закрыл глаза. Мрак стал еще чернее. Неужели она заснула? Или она смотрит в пустоту? Минако не подавала голоса. Миками начал терять чувство времени; он даже забыл, что лежит на своем футоне. Вдруг он снова услышал ее голос:
– Сын той женщины… Надеюсь, он к ней вернется.
– М-м-м?
– Тот эксперт. Надеюсь, он сумеет вернуться.
Вернуться…
– Да, я тоже надеюсь.
– Потому что… возможно, это был ты.
– Что – я?
– Возможно, именно ты стал для него тем самым человеком…
– Ты правда так считаешь?
Сам Миками перестал думать. Он просто больше не мог думать. Он тяжело вздохнул, и вздох, словно некий знак, унес его за собой в темноту.
