Книга: Куда приводят мечты
Назад: НЕУДАЧНОЕ НАЧАЛО
Дальше: ЕСТЬ БОЛЬ И КРОВЬ

ПРИЮТ МЕЛАНХОЛИИ

Когда она наконец заговорила, я не мог понять, обращается ли она ко мне или к себе.
— Мои сосны тоже умерли, — сказала она. — Мне все время говорили, что так и будет, но я не верила. А теперь верю. — Она медленно покачала головой. — Я стараюсь их поливать, но сейчас отключили воду. Должно быть, ремонтируют водопровод.
Не знаю, почему в тот момент это меня так сильно поразило. Возможно, то, что она говорила о вполне земных делах. И я вспомнил слова Альберта.
Нет смысла пытаться убедить Энн в том, что ее нет в живых; она считает себя живой.
В этом был весь ужас ситуации. Если бы она знала, что совершила самоубийство и что все это — конечный результат, можно было бы найти к ней какой-нибудь подход. Сейчас в ее положении не было смысла, не было логики в том гнетущем состоянии, в котором она оказалась.
Я и правда не знал, что сказать, и все же снова услышал свой голос:
— У меня в доме вода есть.
Она обернулась, словно удивившись тому, что я еще не ушел.
— Как это возможно? — спросила она. У нее был смущенный и раздраженный вид. — А как насчет электричества?
— У меня оно тоже есть, — сказал я, осмыслив собственные слова.
Я надеялся, что она путем сравнения поймет, что происходящее в ее доме логически нереально, и это заставит ее более тщательно изучить окрестности.
— А как насчет газоснабжения? — спросил я, продолжая следовать своей идее.
— Оно тоже отключено, — ответила она.
— А у меня нет, — сообщил я. — А телефон?
— Он… не работает, — тихо проговорила она.
Я почувствовал в ее тоне нотку недоумения, словно она опять спрашивала: «Как такое возможно?»
— Не понимаю, — сказал я, пытаясь воспользоваться преимуществом. — Не может такого быть, чтобы все виды бытового обслуживания одновременно вышли из строя.
— Да, это… странно.
Она пристально на меня посмотрела.
— Очень странно, — согласился я, — что это произошло только в вашем доме. Интересно почему?
Я внимательно за ней наблюдал. Дошло до нее хоть что-нибудь? Я с нетерпением ждал.
Можно было бы и догадаться.
Если бы убедить ее было так просто, то наверняка кто-то уже сделал бы это. Я понял тщетность своих усилий, когда выражение сомнения на ее лице мгновенно сменилось апатией. Она пожала плечами.
— Потому что я на вершине холма, — сказала она.
— Но почему…
Она перебила меня:
— Будьте любезны, позвоните в телефонную компанию и скажите, что у меня не работает телефон.
Я уставился на нее, испытывая сильное разочарование. На миг у меня возникло безрассудное желание сказать ей обо всем прямо — кто я такой и почему она находится здесь. Но что-то меня от этого удержало — наверное, риск все испортить.
В голову пришла другая идея.
— Почему бы вам не прийти ко мне и не позвонить им самой? — спросил я.
— Не могу, — сказала она.
— Почему?
— Я… не выхожу из дома, — сказала она. — Просто…
— Почему не выходите?
Теперь мой голос срывался от нетерпения; я досадовал на свою неспособность помочь ей хоть в малейшей степени.
— Не выхожу, и все тут, — повторила она.
Она отвернула лицо, но перед тем я успел заметить в ее глазах слезы.
Бессознательно я вытянул руку, чтобы ее успокоить. Джинджер зарычала, и я убрал руку. «Почувствую ли я что-нибудь, если собака нападет?» — подумал я. Буду ли истекать кровью, страдать от боли?
— Бассейн выглядит просто ужасно, — призналась Энн.
Опять это холодное отчаяние. До чего ужасным было ее существование — бесконечные дни в этом месте, невозможность избавиться от мрачного окружения.
— Прежде мне здесь так нравилось, — с несчастным видом произнесла она. — Это было мое любимое место. Посмотрите на него теперь.
Ответ на мой вопрос нашелся. На этом уровне я мог испытывать боль. Глядя на нее, я глубоко чувствовал эту боль, вспоминая, как Энн каждое утро выходила на террасу с чашкой кофе, садилась на солнышке в ночной сорочке и халате и смотрела на кристальную воду обложенного камнями бассейна, на пышную растительность, выращенную нами вокруг. Она действительно все это любила — очень. Ее тон сделался насмешливым.
— Какая-то исключительная местность, — заметила она.
— И все-таки в моем доме все работает, — сказал я, делая еще одну попытку.
— Рада за вас, — холодно ответила она.
В тот момент я понял, что никакой подход не сработает дважды. Я вновь оказался на первом квадрате в этой ужасной игре, вынужденный начинать все сначала.
Опять повисла тишина. Энн неподвижно стояла, глядя на покрытую тиной поверхность бассейна, рядом с ней замерла Джинджер, не сводящая с меня глаз. «Что делать?» — с отчаянием спрашивал я себя. Казалось, чем больше проходит времени, тем меньше остается у меня возможностей.
Я заставил себя сосредоточиться. Та ли это опасность, от которой предостерегал меня Альберт? Будто это унылое окружение может затянуть, как болото, сделав меня своей частью?
— У вас есть дети? — спросил я, повинуясь импульсу.
Она повернулась и холодно, оценивающе взглянула на меня. Потом проронила:
— Четверо.
И снова отвернулась.
Я уже собирался о них спросить, но потом решил еще раз попробовать выстроить в ее сознании ряд провоцирующих «совпадений». Тема детей еще не была затронута.
— У меня тоже четверо детей, — сказал я. — Две дочери и два сына.
— Да? — молвила она, не поворачиваясь.
— Моим двум девочкам двадцать шесть и двадцать, — сообщил я. — Сыновьям двадцать три и семнадцать.
«Не слишком ли я спешу?» — подумал я. Она вновь на меня посмотрела. Выражение ее лица не изменилось, но мне показалось, посуровели глаза. Взяв себя в руки, я произнес:
— Моих детей зовут Луиза, Мэри, Ричард и Йен.
Теперь она снова отпрянула от меня, в лице выразилось недоверчивость. Лицо женщины, почувствовавшей, что ее изводят, непонятно зачем. Это ее выражение вызвало у меня приступ страха. Неужели я совершил ужасную ошибку?
Поймав себя на этой мысли, я услышал собственный вопрос:
— А как зовут ваших детей?
Она не ответила.
— Миссис Нильсен? — молвил я. Я едва не назвал ее по имени.
Ее глаза опять словно подернулись пленкой — и я вдруг со щемящим чувством что-то осознал.
Как бы близко я к ней ни подошел, я не смог бы наладить с ней связь. Всякий раз при моей попытке что-то воздействовало на нее, заставляя отключиться. Она уже мысленно избавилась от моих слов, наверное, полностью стерев их из памяти.
Но я все же продолжал с выражением невольной угрозы:
— Моя старшая дочь замужем, и у нее уже трое детей. Моя младшая дочь…
Я умолк, когда она отвернулась от меня и пошла к дому, выронив из рук мертвую птичку и даже этого не заметив. Я пошел за Энн, но следовавшая за ней по пятам Джинджер обернулась с грозным рычанием. Я остановился, глядя, как Энн от меня удаляется.
Неужели пришел конец всему?
Вдруг Энн, глянув в сторону, с испуганным криком вбежала в дом через дверь общей комнаты и с шумом задвинула стеклянную раздвижную дверь.
Я посмотрел на то место, куда она бросила взгляд, и увидел громадного тарантула, ползущего по камню.
Я застонал, но не от страха перед тарантулом, а поняв, что здесь воплотился один из самых глубоких страхов Энн. Тарантулы всегда приводили ее в ужас; она буквально заболевала, их увидев. Как это ни ужасно, но можно было предположить, что ее личный ад будет населен гигантскими пауками.
Подойдя к тарантулу, я взглянул на него. Огромный, с волосатыми, словно раздувшимися лапами, он неуклюже карабкался вверх по камню. Обернувшись, я увидел, что Энн, стоя за стеклянной дверью, смотрит на него со страхом и отвращением.
Оглядевшись по сторонам, я увидел прислоненную к стене дома лопату. Взяв ее, я вернулся к пауку. Потом наклонил лопату и держал ее перед тарантулом, пока тот не заполз на металлическую часть. Поднеся лопату к краю террасы, я подбросил паука как можно дальше, и, пока он летел через бассейн, чтобы приземлиться в плюще, я спрашивал себя, настоящий ли он. Существовал ли он сам по себе или только потому, что Энн его боялась?
Я посмотрел в сторону двери в общую комнату, которая слегка приоткрылась. Сердце мое подпрыгнуло, когда я заметил на лице Энн выражение детской благодарности.
— Спасибо, — пробормотала она.
«Даже в аду существует благодарность», — с изумлением подумал я.
Я решил поскорей укрепить свои позиции.
— Я заметил, что у вас кончилась питьевая вода, — сказал я. — Можно я поставлю новую канистру?
Лицо ее немедленно приняло недоверчивое выражение, и я чуть не заскрежетал зубами.
— Что вам надо? — спросила она. Я заставил себя улыбнуться.
— Я просто пришел вас поприветствовать. Пригласить к себе на чашку кофе.
— Я же сказала вам, что не выхожу из дома, — молвила она.
— Разве вы никогда не гуляете? — спросил я, стараясь казаться ненавязчивым и беспечным.
Мы с ней когда-то много гуляли в Хидден-Хиллз.
Я хотел, чтобы она осознала свою изоляцию и чтобы это ее озадачило.
Она ничего не ответила, отвернувшись от меня, словно мои слова ее обидели. Я пошел в дом вслед за ней и задвинул стеклянную дверь. При этом Энн обернулась, а Джинджер снова зарычала и шерсть у нее на загривке поднялась дыбом. Меня преследовала мысль о бесконечных бесплодных попытках достучаться до сознания Энн.
Вскоре я обратил внимание на дюжины висящих на стенах фотографий в рамках, и меня осенила другая мысль. Если бы я смог заставить ее взглянуть на одну из моих фотографий, ее наверняка поразило бы мое с ними сходство.
Не обращая внимания на рычание Джинджер, я подошел к ближайшей стене и посмотрел на свою фотографию.
Все фотографии были выцветшими и плохо различимыми.
«Почему это произошло? — недоумевал я. — Было ли это частью наказания, придуманного Энн для себя?» Я хотел спросить, потом передумал. Это могло лишь растревожить ее.
Новая идея. Повернувшись к ней, я произнес:
— Я сказал вам неправду.
Она посмотрела на меня с недоверчивым опасением.
— Мы с женой больше не вместе, — сказал я, — но это не то, что вы думаете. Нас разлучила смерть.
Я вздрогнул, увидев, как ее лицо исказилось судорогой, словно в ее сердце только что вонзили нож.
Но все же мне пришлось продолжить в надежде, что я наконец на верном пути.
— Ее тоже звали Энн, — сказал я.
— Вам нравится здесь, в Хидден-Хиллз? — спросила она, будто я ничего не сказал.
— Вы меня слышали? — спросил я.
— Где вы жили прежде?
— Я сказал, ее звали Энн.
Ее лицо опять конвульсивно дернулось, на нем появилось выражение смятения и испуга.
Потом взгляд ее вновь стал отсутствующим. Отойдя от меня, она направилась в кухню. «Энн, вернись», — хотелось мне сказать. И я чуть этого не сделал. Мне хотелось крикнуть: «Это я, разве не видишь?»
Но я молчал. И, как холодный камень, опять сдавило мне грудь отчаяние. Я старался его побороть, но на сей раз мне это хуже удавалось. В душе остался след.
— Посмотрите на это место, — сказала Энн. Она говорила механическим голосом, словно была одна. У меня возникло чувство, что это составная часть происходящего с ней процесса: постоянное повторение деталей ее положения, укрепляющее ее с ними связь. — Ничего не работает, — говорила она. — Еда портится. Не могу открыть консервы, потому что электричества нет, а консервный нож пропал. Без воды не могу вымыть посуду, и она накапливается. Телевизор не работает — думаю, он сломался. Ни радио, ни граммофона, ни музыки. Нет отопления, если не считать тех щепок, что я сжигаю. Дом все время холодный. Мне приходится ложиться спать в темноте, потому что нет света и все свечи израсходованы. Мусорщики больше не приезжают за мусором. Весь дом пропах отбросами и всякой дрянью. И я не могу пожаловаться, потому что не работает телефон.
Она прервала свое печальное перечисление смехом, от которого меня бросило в дрожь.
— Поставить канистру с водой? — сказала она. — Доставки не было так давно, что я не помню, когда была последняя. — Она снова засмеялась до жути горьким смехом. — Хорошая жизнь, — сказала она. — Ей-богу, я чувствую себя персонажем из какой-нибудь пьесы Нила Саймона, когда все вокруг меня разваливается на части, а я сама как будто съеживаюсь.
Тело ее начало сотрясаться от рыданий, и я инстинктивно двинулся к ней. Путь мне, оскалив зубы, загородила Джинджер; из ее груди доносилось приглушенное свирепое рычание. Я подумал, что она напоминает Цербера. Ко мне возвращалось отчаяние.
Я взглянул на Энн. Я хорошо понимал, что она делает, но не хватало сил ее остановить.
Она убегала от правды, погружаясь в относительную безопасность печальных подробностей своего существования и создавая приют меланхолии.
Назад: НЕУДАЧНОЕ НАЧАЛО
Дальше: ЕСТЬ БОЛЬ И КРОВЬ