Мое первое впечатление, когда я вошел, — абсолютная реальность.

Огромная комната, облицованная панелями и обставленная с безукоризненным вкусом, была наполнена светом.

— Нам не надо беспокоиться о том, чтобы «поймать» утреннее или вечернее солнце, — объяснил мне Альберт. — Все комнаты в любое время получают одинаковое количество света.

Я оглядел комнату. «Камина нет», — подумал я. Но казалось, он был предусмотрен.

— Я мог бы поставить камин, если б захотел, — тут же сказал Альберт, словно я озвучил свою мысль. — Некоторые люди это делают.

Я улыбнулся легкости, с которой он прочитал мои мысли. «У нас будет камин», — подумал я. Как те два камина из плитняка, бывшие в нашем доме и служившие в основном для уюта. Тепла от них было немного. Но мы с Энн больше всего на свете любили лежать перед камином с потрескивающими дровами и слушать музыку.

Я подошел к искусно сделанному столу и стал его рассматривать.

— Ты это сделал сам? — с восхищением спросил я.

— О нет, — ответил он. — Создать такую красивую вещь под силу лишь специалисту.

Я машинально провел пальцем по поверхности, потом попытался скрыть это движение. Альберт рассмеялся.

— Ты не найдешь пыли, — заметил он, — поскольку здесь не бывает разрушения.

— Моей жене это безусловно понравилось бы, — сказал я.

Она всегда любила, чтобы наш дом выглядел безупречным, а в Калифорнии с ее климатом Энн постоянно приходилось вытирать пыль, чтобы мебель блестела.

На столе стояла ваза с цветами — радужные оттенки красного, оранжевого, фиолетового и желтого. Никогда не видал таких цветов. Альберт улыбнулся, глядя на них.

— Их здесь раньше не было, — пояснил он. — Их кто-то оставил в качестве подарка.

— А они не завянут, после того как их сорвали? — спросил я.

— Нет, останутся свежими, пока я не потеряю к ним интереса, — ответил Альберт. — Тогда они исчезнут. — Он улыбнулся при виде выражения на моем лице. — И точно так же исчезнет в конце концов и весь дом, если он мне наскучит и я его покину.

— А куда он денется? — спросил я.

— Попадет в матрицу.

— Матрицу?

— Обратно в источник для повторного использования, — объяснил он. — Здесь ничего не пропадает, все используется повторно.

— Если вещь создается рассудком, а потом, когда человек теряет к ней интерес, исчезает, — поинтересовался я, — имеет ли она собственную вещественность?

— О да, — ответил он. — Только эта вещественность всегда подчинена рассудку.

Я собирался спросить что-то еще, но меня все это смущало, и я оставил все как есть, следуя за Альбертом по дому. Каждая комната была большой, светлой и просторной, с огромными оконными проемами, выходящими на роскошный ландшафт.

— Я не вижу других домов, — заметил я.

— Они там, вдалеке, — махнул рукой Альберт. — Просто у нас здесь много места.

Я намеревался сделать замечание по поводу отсутствия кухни и ванной комнаты, но понял, что причина очевидна. Понятно, что нашим телам еда не требовалась. И поскольку ни грязи, ни отходов не было, то и ванная комната была бы излишней.

Больше всего мне понравился кабинет Альберта. У каждой стены от пола до потолка стояли книжные шкафы, заполненные томами в красивых переплетах. На полированном деревянном полу были расставлены большие кресла, столики и диван.

К своему удивлению, я заметил на одной из полок ряд переплетенных рукописей и узнал заголовки своих книг. Меня поочередно охватывали удивление, как я уже сказал, потом удовольствие оттого, что вижу их в доме Альберта, и разочарование оттого, что, живя на Земле, я никогда не имел своих рукописей в переплетах.

И в конце я испытал чувство стыда, осознав, что во многих сочинениях описывались насилие или ужасы.

— Извини, — сказал Альберт, — я не собирался нарушать твой покой.

— Твоей вины здесь нет, — откликнулся я. — Это ведь я их написал.

— Теперь у тебя будет много времени, чтобы написать другие книги, — уверил он меня.

Я знаю, доброта не позволяла ему сказать: «лучшие книги».

Он указал на диван, и я опустился на него. Альберт сел в одно из кресел. Кэти устроилась у моей правой ноги, и я гладил ее по голове, пока мы с Альбертом продолжали беседу.

— Ты назвал это место «жатвой», — сказал я. — Почему?

— Потому что семена, которые человек сажает при жизни, приносят плоды, пожинаемые им здесь, — ответил он. — Но по сути дела, наиболее верное название — это «третья сфера».

— Почему?

— Объяснить довольно сложно, — сказал Альберт. — Почему бы тебе сначала немного не отдохнуть?

«Странно, — подумал я. — Откуда он знает, что я начинаю испытывать утомление?» Я осознал это в тот самый момент.

— Как это получается? — спросил я, зная, что он поймет вопрос.

— Ты пережил травмирующий опыт, — сказал он. — А отдых между периодами активности — естественная вещь как здесь, так и на Земле.

— Ты тоже устаешь? — спросил я с удивлением.

— Ну, может быть, не устаю, — ответил Альберт. — Ты скоро поймешь, что усталости как таковой здесь почти не бывает. Однако, для того чтобы освежиться, существуют периоды психического расслабления. — Он указал на диван. — Почему бы тебе не прилечь?

Я так и сделал, обратив взор к сияющему потолку. Через некоторое время я взглянул на свои руки, издав тихий возглас удивления.

— Они выглядят такими настоящими, — сказал я.

— Они и есть настоящие, — ответил он. — В твоем теле может не быть тканей, но это и не пар. Просто у него более тонкая текстура по сравнению с телом, оставленным тобой на Земле. В нем есть сердце и легкие, которые наполняются воздухом и очищают твою кровь. На голове у тебя по-прежнему растут волосы, у тебя по-прежнему есть зубы и ногти на пальцах рук и ног.

Я почувствовал, как тяжелеют веки.

— А ногти растут только до определенной длины, как и трава? — спросил я.

Альберт рассмеялся.

— Надо будет выяснить.

— А как насчет моей одежды? — спросил я, уже совсем сонно.

Мои глаза на миг закрылись, потом снова открылись.

— Она столь же вещественна, как и твое тело, — ответил Альберт. — Все люди — за исключением некоторых туземцев, разумеется, — убеждены в том, что одежда необходима. Это убеждение облачает людей в одежду и после смерти.

Я снова закрыл глаза.

— Трудно все это осмыслить, — пробормотал я.

— Ты все еще думаешь, что это сон? — спросил он. Я открыл глаза и взглянул на него.

— Ты и об этом знаешь?

Он улыбнулся.

Я оглядел комнату.

— Нет, не могу в это поверить, — сонно проговорил я и взглянул на него слипающимися глазами. — Что бы ты сделал, если бы я все-таки так считал?

— Есть разные способы, — сказал он. — Закрой глаза, пока мы беседуем. — Он улыбнулся моей нерешительности. — Не волнуйся, ты снова проснешься. И Кэти останется с тобой, правда, Кэти?

Я взглянул на собаку. Помахав хвостом, она со вздохом улеглась у дивана. Альберт встал, чтобы положить мне под голову подушку.

— Ну вот, — сказал он. — Теперь закрой глаза.

Я так и сделал. И зевнул.

— Какие способы? — пробормотал я.

— Ну… — Я слышал, как он снова садится в кресло. — Я мог бы попросить тебя вспомнить какого-нибудь умершего родственника, а потом явить его тебе. Я мог бы восстановить по твоим воспоминаниям подробности того, что случилось как раз перед твоим уходом. В крайнем случае, я мог бы перенести тебя обратно на землю и показать тебе твое окружение без тебя.

Несмотря на усиливающуюся сонливость, я приоткрыл глаза, чтобы взглянуть на Альберта.

— Ты сказал, что я не могу вернуться, — напомнил ему я.

— Не можешь — один.

— Значит…

— Мы можем отправиться туда только как наблюдатели, Крис, — пояснил он. — А это лишь ввергнет тебя опять в ужасное отчаяние. Ты не сможешь помочь жене, а станешь вновь свидетелем ее горя.

Я подавленно вздохнул.

— С ней все будет хорошо, Альберт? — допытывался я. — Я так за нее беспокоюсь.

— Знаю, — сказал он, — но теперь это выходит у тебя из-под контроля — сам видишь. Закрой глаза.

Я вновь закрыл глаза, и мне на миг показалось, что я увидел перед собой ее милое лицо: эти детские черты, темно-карие глаза…

— Когда я встретил Энн, то видел только эти глаза, — думал я вслух. — Они казались такими огромными.

— Ты встретил ее на пляже, верно? — спросил он.

— В Санта-Монике, в сорок девятом, — сказал я. — Я приехал в Калифорнию из Бруклина. Работал в компании «Дуглас Эркрафт» с четырех до полуночи. Каждое утро, закончив писать, я шел на пляж на час или два.

— Я все еще вижу перед глазами купальник, который был на ней в тот день. Бледно-голубой, цельный. Я наблюдал за ней, но не знал, как заговорить; мне раньше не доводилось этого делать. В конце концов я прибегнул к испытанному: «Не подскажете время?» — Я улыбнулся, вспоминая ее реакцию. — Она сконфузила меня, указав на здание с часами.

Я беспокойно заерзал.

— Альберт, неужели ничем нельзя помочь Энн? — спросил я.

— Посылай ей любящие мысли, — посоветовал он.

— И это все?

— Это очень много, Крис, — сказал он. — Мысли вполне реальны.