Джун

Лолли была права. «Лунный камень» стоит на самом краю света. Джун ехала, ехала – и приехала сюда. В эту комнату с белыми стенами, серым ковром и золотой русалкой над кроватью, нарисованной на выброшенной морем деревяшке. «Буду жить здесь, сколько нужно – может быть, до конца», – думает Джун, выключая свет и опуская голову на подушку. Снаружи грохочет океан: волны вновь и вновь ударяют о берег, и впервые Джун не гонит воспоминания о той ночи, а дает памяти волю.

Она стоит у кухонной мойки и наливает воду в чайник, но внутри уже и так все кипит. Этот вопрос давно их мучил. Огромным неподъемным валуном он стоял между ними еще с Нового года, когда Люк сделал Джун предложение. Вместо ответа она рассмеялась, отшутилась – словно бы он не замуж ее позвал, а предложил вместе подняться по ступеням Церкви объединения и вступить в ряды мунитов. Ее снисходительный и отрешенный смех почти на месяц отбил Люку охоту лезть к ней с подобными глупостями. Однажды он развел во дворе костер, и они сели к огню доедать ризотто, оставшееся после вчерашнего ужина с Лидией. Джун завела разговор о намеченной на май свадьбе Лолли. Больше года назад она предложила дочери устроить свадьбу у них дома, и вот сразу после Дня благодарения та позвонила и сказала, что готова принять предложение. Теперь у них осталось меньше полугода на то, чтобы арендовать шатер, разослать приглашения, договориться с рестораном, заказать цветы и прочее, и прочее. Джун заметила, как вчера Люк затихал при упоминании свадьбы, но после ухода Лидии он не стал поднимать эту тему. Зато сегодня набрался духу и спросил, в чем дело – может, она переживает из-за денег или из-за большой разницы в их финансовых возможностях? Люк неплохо зарабатывал садовыми работами, но это были гроши по сравнению с накоплениями Джун и ее домом, который они с Адамом успели выкупить еще до развода. Если проблема в этом, он готов подписать любое брачное соглашение. Джун не могла сказать, что мысли о брачном соглашении вовсе ее не посещали, но всерьез она об этом не задумывалась. Дело в том, что она вообще не принимала всерьез их роман – а значит, не было нужды думать о финансовых или юридических аспектах этого романа. Когда в Новый год Люк опустился на одно колено и протянул ей необычное и очень красивое кольцо с розовой эмалью, Джун подумала только об одном аспекте – Лолли. Они и помирились-то совсем недавно. Меньше чем два года назад дочь слышать не хотела о Люке, даже отказывалась произносить его имя. Прошло всего несколько недель с тех пор, как она согласилась провести свадьбу у них дома. Лезть к Лолли с новостями о своем скором замужестве будет неуместно и только подтвердит ее фундаментальные представления о матери: что та ставит свои интересы превыше всего и никогда не думает, как ее поступки отразятся на других, особенно на Лолли. Вот что крутилось в голове у Джун, когда она изображала бездушный смех и давала Люку понять, что о таких вещах не стоит даже думать. Рассказывать ему о своих волнениях она не хотела – Люк, чего доброго, ополчится на Лолли. Джун только-только убедила дочь дать Люку шанс, глупо же теперь настраивать его против нее. В тот февральский вечер у костра она умолчала обо всем этом. Сказала только, что искренне его любит, и пока этого должно быть достаточно. Некоторое время так оно и было. Джун хранила кольцо в серой коробочке вместе с остальными своими украшениями, в верхнем ящике комода. Люку она сказала, что кольцо ей велико, но один ювелир из Солсбери согласился его уменьшить. На самом же деле кольцо было впору, только носить его она не собиралась. Оно было по-своему красиво – винтаж и ар-деко всегда ей нравились – однако Джун не хотела носить на пальце вопрос без ответа и ежеминутно размахивать им перед носом Люка. А хотела она одного: чтобы вопрос исчез сам собой.

Сегодня вопрос прозвучал вновь. И ответила она гораздо хуже, чем раньше.

Джун застыла у плиты: одна рука, стиснутая в кулак, на бедре, другая впустую крутит ручку – ни искр, ни огня. Люк только что ушел, хлопнув дверью. Она прогнала его – чужими словами, которые сорвались с ее губ по собственной воле. И теперь не может справиться с плитой: снова поворачивает ручку до упора влево, но огня нет, лишь едва ощутимый запах газа. «Вот черт», – бормочет Джун, думая, что пора менять розжиг. С этой плитой никогда не угадаешь: то горелка сразу вспыхивает огромным огненным шаром, то загорается спустя целую вечность, то вообще не загорается. Джун поворачивает ручку вправо – чтобы выключить, и начинается привычное тиканье. Через несколько минут оно прекратится само собой. Так было всегда, на протяжении многих лет. Пора уже выбросить груду металлолома на помойку, думает Джун всякий раз, когда это происходит. А заодно поменять порванную сетку на крыльце и сломанный сушильный автомат в подвале. Но все это потом, после свадьбы, когда жизнь войдет в привычную колею. Джун бросает плиту и выбегает на крыльцо, а оттуда – на лужайку. Ждет, пока глаза привыкнут к темноте и на черном фоне проступят очертания деревьев, сарая, поля, шатра. В дальнем конце поля она различает над высокой травой белое пятно – футболку Люка. И бежит туда.

По выстриженной дорожке вдоль поля она спешит за ним в лес. Белая футболка скрывается на ближайшей тропе. Луна почти полная, и все вокруг – поле, лес, далекие владения Беркширов, – залито серебристым светом. Картинка напоминает проявленную пленку. Джун выходит на тропу, ведущую к Церкви объединения, но Люка нигде нет. Она ищет взглядом белую футболку, зовет его по имени и идет вперед, стараясь не споткнуться о корни или камни. Тысячи раз они ходили по этой тропе вместе, и Джун снова вспоминает тот вечер, когда он сделал ей предложение. Как не готова она оказалась к его вопросу и какое облегчение испытала, сумев – пусть ненадолго – уйти от ответа. Кроме Люка ей никто не нужен, но, даже если не брать в расчет Лолли, мысль о замужестве пугает. Брачное соглашение, ее неспособность иметь детей, разница в возрасте, неприятные воспоминания о разводе с Адамом… все это слишком трудно, слишком непредставимо.

Джун шагает по тропинке уже около часа – мимо церкви и вдоль дороги, которая приведет ее обратно к дому. Хотя вокруг светло, почти как днем, Люка нигде не видно. Она выходит в поле, оглядывается на темную громаду своего дома и силуэт белого свадебного шатра. Он похож на гигантского пса, свернувшегося калачиком возле дома и стерегущего сон ее близких. Джун идет через поле и замирает, услышав хруст ветки. «Люк!» Она возвращается на тропу и снова зовет его по имени. В ответ раздается лишь приглушенное уханье совы. «Дура. Дура. Дура!» – ругает себя Джун.

Она выходит из леса и медленно бредет по стриженой дорожке обратно к дому, прислушиваясь. У шатра она останавливается и окидывает взглядом все вокруг: жутковатое серебристое поле и деревья за ним. Люка по-прежнему нигде нет.

Она входит в шатер и идет вдоль одного из трех длинных банкетных столов, пока еще не заставленных посудой и цветами. Садится на складной деревянный стул, представляет смех и суету, которые будут царить здесь завтра, и вспоминает собственную свадьбу. Она вышла замуж двадцать три года назад, уже беременная. Кроме Адама, об этом никто не знал. Она еще не сделала тест и не была у врача, но поняла все сама. Джун вспоминает свою мысль: она получила от мужа, что хотела – ребенка, – и теперь может сбежать, чтобы спокойно и без семейных дрязг воспитывать сына или дочь. Она не думала об этом лет двадцать. Раньше ей не приходило в голову, каково это – жить с человеком, которого накануне свадьбы посещают подобные мысли. Быть может, Адам чувствовал ее сомнения, и это предопределило исход их брака? Может, и Лолли сейчас думает о том же: лежит рядом с будущим мужем и планирует завтрашний побег? Вряд ли. Но и тогда, двадцать три года назад, никто бы не заподозрил Джун в подобных мыслях; с виду она была абсолютно счастлива, выходя замуж за свою университетскую любовь. Ей прочили блестящее будущее в Нью-Йорке. Однако в глубине души она чувствовала, что ее брак увенчается поражением, а не успехом. И все же предпочла задушить предчувствия картинкой светлого будущего, которое ей рисовали все родные и друзья – и которое она сама изредка видела их глазами. У отца были проблемы с сердцем, мать умерла, пока Джун училась в университете, и отчасти поэтому ей так хотелось стабильности, определенности.

Представляя спящего наверху Адама, Джун испытывает незнакомую смесь сочувствия и негодования. Она вспоминает, как Лолли потребовала поселить отца в доме на время свадьбы, и радуется, что сумела избежать ссоры. А ведь ссора едва не разгорелась – за день до приезда Адама, когда Джун и Лолли гуляли в лесу. Они успели обменяться несколькими колкостями, но Джун вовремя одумалась: если она настоит на своем и отправит Адама в «Бетси», где для него уже забронирован номер, праздник будет испорчен и все успехи в ее отношениях с дочерью пойдут коту под хвост. Кроме того, Лолли оказалась права. Адам был на удивление доброжелателен, и его присутствие всем принесло только радость. Джун внутренне содрогается при мысли о том, как близка она была к категоричному отказу – и чем это могло закончиться.

Она стискивает голову руками и видит Люка. Он встал на одно колено и протягивает ей серую бархатную коробочку с розовым кольцом. Она смеется – и его красивое лицо превращается в камень. Как сегодня, когда он стоял перед ней на кухне и спрашивал, без намека на гнев или недовольство: «Почему?» И Джун ответила. Но высказала не то, что было у нее на душе, а то, о чем наверняка шушукались за ее спиной соседи и нью-йоркские друзья. Вечер с Лолли закончился на неприятной ноте, зачем-то снова всплыл вопрос об их с Люком свадьбе, а Люк, вместо того чтобы отшутиться и разрядить обстановку, принял все всерьез. В результате ее напряжение вылилось в эти злые слова, которые теперь не вернуть. «Потому что ты не из тех, за кого выходят женщины вроде меня. Ты из тех, с кем они спят, когда браку пришел конец». Эти слова прозвучали впервые даже для нее самой, она никогда не произносила их мысленно или шепотом и не успела как следует обдумать. Они сорвались с ее губ и попали точно в цель. Когда Люк ушел, она повернула ручку плиты вправо – выключив газ – и под хлопанье двери, под оглушительное пение лягушек и цикад за окном плита начала тикать.

Джун подтягивает колени к груди, ставит ноги в кедах на самый краешек своего стула и смотрит на трепещущий серебристо-белый брезент шатра. Она медленно покачивается из стороны в сторону, чувствуя, как в груди разливается кровоподтек вины и стыда. Он поднимается по шее к лицу. Как она могла так жестоко обойтись с человеком, от которого видела только любовь, поддержку и доброту? Есть лишь один способ заслужить его прощение и оставить позади эти страшные слова – просто сказать «да». Выйти за него замуж. Ей пятьдесят два, Люку тридцать. Они знакомы уже три года, и за эти три года он ни разу ей не соврал, ни разу не обидел. Да, порой он бывает неосмотрителен. Эгоистичен. Нетерпелив. Но в нем Джун нашла куда более надежного друга и партнера, чем в Адаме. И в отличие от Адама, который сразу после рождения Лолли стал избегать любого физического контакта, Люк постоянно находил способы к ней прикоснуться. Когда она проходила мимо, он то и дело гладил ее руки, ягодицы. А секс (хотя Джун предпочла бы заниматься им пореже) часто оборачивался бурей новых и удивительных ощущений. Тело Люка, в одежде и без, до сих пор приводило ее в шок. Прикосновение к нему заканчивалось либо приступом девичьего смеха, либо полной потерей речи с ее стороны. Зачем же она так цепляется за свое прошлое, за свою гордость? Почему бы просто не дать ему то, чего он хочет? И то, чего хочет она сама. Джун вытягивает ноги и кладет их на соседний стул. Вдыхает спокойный ночной воздух и чувствует, как с выдохом расслабляются мышцы ее плеч и шеи. «Вот оно», – думает она с облегчением. Похожее чувство она испытала, приняв решение развестись с Адамом. А потом еще удивлялась – вспоминая годы брака, полные сомнений, вранья, догадок, – почему так долго шла к этому простому и очевидному решению. Тогда у нее тоже было много вопросов. Почему некоторые решения приходили так мучительно, а потом от мук и сомнений не оставалось и следа? Почему самые важные жизненные уроки стоили ей такой душевной боли?

Джун покрепче запахивает жакет и устраивается на двух стульях, ставших ее импровизированной кроватью. Она дождется Люка. Будет сидеть хоть всю ночь, слушая чиханье оленей в лесу и пение древесных лягушек. Она дождется его здесь, под свадебным шатром. Дождется – и скажет «да».