Лидия
На кухне темно. Из соседского телевизора наверху доносится металлический смех – только он и нарушает тишину. Лидия придвигает стул поближе к кухонному столу и слышит тихий скрип деревянных ножек по полу. Обеими руками прижимает трубку к уху и спрашивает Уинтона, здесь ли он.
«Я всегда здесь», – отвечает он, словно как раз это и хотел сказать.
«Хорошо… не вешай трубку». Лидия делает глубокий вдох и медленно выдыхает. Ее все еще трясет после встречи с сыном Кейтлин Райли и незнакомкой, которая влепила ей пощечину. Но она не боится. Она закрывает глаза и начинает:
«Я еще не рассказывала тебе про Рекса. Мы познакомились в “Пробке” много лет назад. “Пробка” – это бар, который был всегда и всегда будет, как и его завсегдатаи. Вроде меня. И вроде Эрла, который пил там каждый вечер, покуда ему не запретили приходить – спустя несколько лет после нашего развода. Не так-то просто получить такой запрет в “Пробке”. Так что ты теперь имеешь представление, что за человек мой бывший муж. Наверно, если б его оттуда не вышвырнули, я бы не стала туда ходить. В каком-то смысле именно Эрлу я должна сказать «спасибо» за Рекса. Мы развелись несколько лет назад, но я была еще достаточно молода, чтобы ходить туда одной и не платить за выпивку.
Быть может, все беды со мной случились оттого, что я, сорокалетняя, по-прежнему рассчитывала на бесплатное пиво. Ты никогда меня не видел, Уинтон, но до недавних пор я была еще о-го-го. Мужики на улице шеи сворачивали. Добра мне это не принесло, зато принесло бесплатную выпивку и Рекса. Рекс был не местный, из соседнего городка – Амении, где держал собственный тренажерный зал и несколько мелких фирмочек. Я никогда не понимала, чем же он занимается, а если у него появлялась новая машина или мотоцикл, всегда имелась в запасе правдоподобная история. Вещи прямо сами падали ему в руки – телевизоры, дровоколы, шины, аэросани… Как по волшебству. Но мне было плевать. Он меня смешил и водил по дорогим ресторанам. Тогда я еще думала, что мужчина не станет водить по дорогим ресторанам кого попало».
Лидия начинает говорить громче. Она не кричит, но чеканит слова быстро, уверенно, с удивительной силой – как человек, которого наконец осенило. Очень скоро она понимает, что хочет поскорей рассказать Уинтону всю историю целиком.
«Если не считать сына и бывшего мужа, Эрла, самые долгие отношения с мужчиной у меня были именно с Рексом. Люк тогда учился в старших классах и все еще жил со мной, но домой почти не приходил. Плавание, подружки, подача документов в университеты – все это отнимало у него много времени.
Когда появился Рекс, я радовалась, что у меня теперь есть собственные планы и кто-то, кроме сына, который с самого рождения был смыслом и центром моего мира. Видимо, это вскружило мне голову: я отказывалась видеть очевидное. Рекс внезапно пропадал на несколько дней, и поначалу я немного беспокоилась – а потом привыкла. Еще в его рассказах не все сходилось, прямо как в твоих, Уинтон: менялись имена, названия городов. Но я привыкла и к этому. Решила, что это не имеет никакого значения. С Рексом мне всегда было весело. Пусть он не заслуживал доверия, зато с ним я хохотала до упаду. Как с Эрлом. Как с тобой.
Люк ничего не говорил про Рекса. Я видела, что он не по душе сыну, но свое мнение Люк держал при себе. По его лицу всегда было видно, какого он мнения о человеке – оно либо открывалось, либо закрывалось, лучше все равно не объяснить. Так вот с Рексом лицо у него было закрытое, будто он знал, что тот ему лапшу на уши вешает. Этот талант Люк точно унаследовал не от меня. Я в состоянии распознать вранье, только когда на меня выльют ушат лапши. Как сейчас, например.
Спустя несколько недель после школьного выпускного Люка Рекс попросил у меня машину. Попросил он в воскресенье, чтобы съездить по каким-то делам в понедельник. С его «корветом» якобы что-то стряслось. К вечеру машина будет на месте, пообещал он. Люк, ясное дело, взбесился, потому что у нас был уговор: я езжу на машине по будним дням, а он по выходным. Уж не помню, как я его уговорила, но в итоге он согласился.
Рекс переночевал у нас с воскресенья на понедельник, а рано утром отчалил, пока я еще спала. Через три или четыре часа он позвонил мне из тюрьмы в Биконе. Его остановили под Кингстоном, и в багажнике автомобиля обнаружилось большое количество кокаина. Рекс попросил внести за него залог, но у меня не было таких денег, поэтому залог внес его адвокат, мужчина с женским именем Кэрол. Уже утром Рекс был на свободе. Он сказал, что наркотики не его, а Люка: тот якобы прятал их в моей машине. И еще Рекс будто бы не раз слышал, как Люк по телефону договаривается о наркосделках, но мне ничего не говорил, чтобы защитить меня. Уинтон, ты тоже хотел меня защитить, помнишь? От своих боссов. От организаторов лотереи, в которой я выиграла главный приз – ну, не бред ли?! На этих словах мне следовало повесить трубку, но я не повесила. Так и с Рексом: когда он сказал, что не хотел впутывать меня в дела Люка, я должна была развернуться и уйти. Но не ушла. Я ему поверила. Прямо как тебе. И его адвокату тоже поверила. Моему сыну будто бы светило десять лет тюрьмы, если он не признает вину. А спустя несколько дней я поверила окружному прокурору: наркотики якобы были спрятаны в спортивной сумке со школьным пропуском, плавками, очками для плавания и CD-плеером. Кроме того, наркодилер из Уайт-Плейнс, тип по имени Рэй Хейл, которого накрыли примерно в то же время, сознался, что Люк был его распространителем в округе Личфилд. И еще двое человек согласились дать показания о том, что покупали у него кокаин. Когда я узнала, что у Рекса и этого самого Рэя Хейла один адвокат, Рекс заверил меня, что это просто совпадение и что в долине Гудзон не так много адвокатов, берущихся за дела о наркоторговле. И представляешь, в эту чушь я тоже поверила! Я им всем поверила, всем, кроме собственного сына, который умолял нанять ему хорошего адвоката, и в защиту которого писали письма учителя, тренеры и друзья. Все, кроме меня, встали на его защиту. А я предала его. Нет, это даже не предательство, а в тысячу раз хуже.
После ареста Рекса к нам домой заявились трое полицейских с ордером на обыск. Я позвонила адвокату Люка, назначенному судом, и тот сказал, что у них есть все основания для обыска: против Люка свидетельствовало несколько человек, а в машине, на которой он регулярно ездит, нашли наркотики. У меня попросту нет выбора: я обязана впустить полицейских. И я их впустила. Они сразу прошли в комнату Люка, как будто знали, где она находится, и обнаружили у него под кроватью, в жестянке из-под кофе, еще два пакета с кокаином. Я словно попала в ночной кошмар. Люк, наблюдавший за полицейскими из коридора, как с цепи сорвался. Он орал, что его подставили, что Рекс нарочно подбросил в машину наркотики. И на меня он тоже орал. Мол, я разрушила его жизнь, приведя домой Рекса. Лишь когда полицейские завалили его на пол, надели на него наручники и стали зачитывать ему права, я поняла, что натворила. Однако и тогда я не бросилась его защищать. Я должна была лечь под колеса полицейской машины и орать во все горло, покуда копы, судьи и адвокаты не поверили бы, что наркотики оказались в багажнике по моей вине. В тюрьму должны были посадить меня! Моя жизнь и так уже пошла псу под хвост, а жизнь Люка только начиналась. Но я и пальцем не пошевелила. Не закричала. Просто молча смотрела, как полицейские увозят моего сына».
Лидия опускает трубку на грудь. На ее лице – смесь боли и неверия. Вернув трубку к уху, она начинает говорить чуть тише и спокойней:
«Знаю, ты считаешь меня дурой набитой, но даже тебе будет трудно поверить в то, что случилось дальше. Такое может случиться лишь со слабачкой, которая до смерти боится одиночества. Чей сын поступил в университет на другом конце страны и вот-вот уедет. Это может произойти лишь с такой идиоткой, как я, способной час за часом, месяц за месяцем слушать враки от сволочи вроде тебя, слушать упоенно, как музыку по радио.
А дальше я перестала быть матерью. Я согласилась дать показания о том, где находился Рекс за несколько дней до ареста – притом, что я понятия не имела, куда он ездил и где был. Он, как обычно, исчез из моей жизни на несколько дней, просто как сквозь землю провалился. В субботу днем он вернулся уже без «корвета», который якобы оставил в городе у своего приятеля из города (этому приятелю он помогал открыть собственный ресторан). Тогда-то Рекс и попросил у меня машину. Его адвокат заверил меня, что эта маленькая ложь точно поможет Рексу не сесть в тюрьму за Люка. «Учитывая обстоятельства, – сказал Кэрол, – это меньшее, что вы можете сделать». В тот же день я узнала об уголовном прошлом Рекса (его несколько раз обвиняли в мошенничестве и торговле наркотиками), однако это не помешало мне дать нужные показания. Потом адвокаты, прокурор и Рекс велели мне уговорить Люка признать вину – чтобы скостить ему срок. Я сделала и это. Хоть Люку уже и исполнилось восемнадцать, пели они, его просто пожурят и отпустят на свободу, ведь раньше он не привлекался. Это никак не повлияет на его жизнь, и он спокойно поступит в университет. Думаете, я попыталась проверить эти утверждения? Позвонила в Стэнфорд, тренеру, другому адвокату? Конечно, нет! Я поверила Рексу на слово. И вместо того чтобы нанять приличного адвоката и отдать Люка на милость присяжным, я уговорила сына признать вину. К тому времени он просидел в тюрьме уже несколько дней и был запуган до смерти угрозами окружного прокурора, который обещал ему десятилетний срок. Адвокат убедил Люка, что это его единственный шанс на нормальную жизнь, и в конце концов мой сын признал вину. Он признал вину и провел в тюрьме одиннадцать месяцев.
А дальше случилось очевидное. Спустя три недели Рекс исчез. Не попрощался, не позвонил, не оставил записки. Ничего. Больше я его не видела. Ты-то небось уже понял, к чему шло дело. Дура набитая связалась с мошенником, тот получил от нее, что хотел, и быстренько смотал удочки. Ты, конечно, уже слышал эту историю. Слышал, видел и сам проворачивал такое множество раз.
Я тебе рассказывала, что незнакомая женщина сегодня влепила мне пощечину? Вот это да! Ты, вероятно, знаком с ее отцом – таким же идиотом, готовым распрощаться с денежками ради возможности поболтать с кем-то по телефону. Но тому идиоту повезло: за него вступилась дочь. Всыпала мне по первое число. И слава богу. Она вправила мне мозги. Наконец кто-то вправил мне мозги!!! Знаешь, что она сказала? Что я ломаю людям жизнь. Она права. И еще она велела мне это прекратить, Уинтон. Она велела мне прекратить, Уинтон, и я прекращаю это безобразие прямо сейчас».
Прежде чем Уинтон успевает ответить, Лидия встает из-за кухонного стола, на прощание ласково прижимает трубку к груди и вешает ее. Соседи сверху выключили телевизор, и впервые за вечер в квартире наступает полная тишина.
