Глава 2

Когда Брайс злился, он всегда убегал. В детстве это было легко. Никто особенно не следил за ним: он был всего лишь младшем из четверых принцев, полукровкой. Грязным полукровкой, как его обозвали сегодня на заседании Совета, и от одного этого воспоминания Брайс сжимал зубы до хруста. Но его положение являлось неоспоримым фактом, который он слишком хорошо сознавал и с которым, в сущности, смирился давным-давно. Отец, пожалуй, любил его – может быть, в память о матери, а может, за то, что из всех сыновей Лотара именно Брайс проявлял наибольшую одаренность к магии и больше прочих любил ею пользоваться. Правда, чаще для баловства, но как еще он мог ее применять? В последнюю войну с орками ему едва стукнуло пятнадцать, и в бой его не пустили. В то лето были еще живы Клайд и Рейнар, и Брайс до сих пор помнил, как горело у него лицо и уши, когда они безжалостно высмеяли его жгучее желание присоединиться к ним и отцу в битве. «Подрасти сперва, щенок», – хохотали они. А когда знамена армии, ведомой старшими митрильскими принцами, скрылись на горизонте, Яннем подошел к Брайсу, сжал его плечо и сказал: «Они просто самодовольные остолопы. Там сам это знаешь». И как ни хотелось Брайсу огрызнуться, он не сделал этого и не сбросил руку Яннема со своего плеча. Потому что Яннем в ту войну тоже остался дома, хотя ему уже исполнилось семнадцать и его место было рядом со старшими братьями и отцом. Но кому он там нужен, на поле боя – не умеющей колдовать, не способный не то что использовать заклинания, но даже поставить и держать вокруг самого себя элементарный защитный барьер? За ним пришлось бы бегать пачке придворных магов, оберегая, как наседки цыпленка. Он стал бы только обузой.

Они оба были изгоями в собственной семье, оба знали это, оба научились с этим жить. И это всегда их роднило.

Но те времена прошли.

Когда Яннем сделал в Совете то, что сделал – принял присягу новоявленного Лорда-хранителя, утвердил его назначение и ни от кого не получил возражений, – Брайс не сразу понял, что именно произошло. Точно так же медленно он среагировал в ущелье, когда заклинание тролльего шамана сбросило отца со скалы. Он не считал себя тугодумом, отнюдь, даже Клайд с Рейнаром не упрекали его в подобном. Просто Яннем всегда соображал быстрее. Он мгновенно приспосабливался к любым переменам, чутко улавливал сиюминутные обстоятельства и умел извлекать выгоду из событий. И там, на скале, он раньше Брайса понял, что смерть отца изменит между ними все. Конечно, они и прежде понимали, что этот день рано или поздно придет, но никогда не обсуждали этого вслух. Ведь Лотар был еще далеко не стар, как для королевской особы – помазанные монархи живут долго. А в последний год король, утешившийся наконец после смерти второй жены, присматривал новую супругу… Нет, ни Брайс, ни Яннем никогда не говорили о том, что будет, когда их отца не станет. Яннем, возможно, думал об этом. Но Брайс… Брайс – нет. Ему лишь недавно исполнилось двадцать лет. Жить настоящим было проще.

Поэтому сейчас, когда Яннем так наглядно показал ему, где его место, он отреагировал как мальчишка. Просто сбежал – от этого унижения, от такого стремительного и полного поражения, но главное – от своего гнева. Брайс чувствовал, что если останется, то сделает или скажет нечто такое, о чем впоследствии будет жалеть. Поэтому просто покинул зал Совета, едва не бегом спустился по лестнице, ворвался в конюшню, перепугав конюших, и, грубо отвергнув их услуги, самолично взнуздал коня. И через четверть часа оказался в городе – в шумном, суетливом, многолюдном Эльдамаре, где никто не знал его настоящего имени. Где он переставал быть и грязным полукровкой, и наследным принцем, только что потерпевшим поражение.

Здесь, в городе, он был Брианом, сыном одного из многочисленного сонма придворных лордов. И у этого Бриана в городе водилось полно друзей. Они всегда были страшно рады видеть его и упиться с ним в хлам – разумеется, за его счет.

Брайс так спешил убраться из дворца, что забыл переодеться, но его мрачный костюм никого в городе не смутил: многие сегодня облачились в черное. Не то чтобы по королю Лотару очень скорбели, разве что в той мере, в какой народ всегда скорбит по монарху, особенно в отсутствие официально признанного наследника. Однако традиция предписывала всему дворянству облачиться в траур и носить его тем дольше, чем знатнее род. Трактиры, однако, не закрылись: митрильцам оставили возможность помянуть почившего короля, хотя алкогольные напитки во время Поста были строго запрещены. Люди собирались тем вечером в тавернах, чтобы обсудить безвременную кончину монарха, повздыхать, посокрушаться, прикинуть, какое влияние окажет смерть короля на торговлю и не отменят ли на этой неделе ярмарку. Однако слишком явные проявления скорби не приветствовались, как и вообще любые бурные чувства. Народ Митрила, тысячу лет назад построивший в горах город, а затем шаг за шагом отвоевавший у орков обширные земли, примыкающие к хребту с юга и запада, был довольно суров и не растрачивал сил на пустые стенания.

И тем не менее Брайс видел печаль и растерянность на многих лицах, когда ехал тем вечером через город. Он направился сразу в таверну «Два хвоста», где часто коротал вечера. Там собирались его друзья, в основном из купеческого сословия и из мастеровых, но и несколько мелких дворян, не допущенных ко двору, среди них тоже водились. Заводить более родовитых друзей в городе было опасно – Брайса могли узнать. А он для того и удирал из королевского замка от своих забот и печалей, чтобы стать ненадолго Брианом и ни в коем случае не становиться Брайсом. Сегодня он нуждался в этом больше, чем когда-либо прежде.

– А вот и Бриан! Только что тебя вспоминали, – приветствовал его Ройс, поднимаясь навстречу из-за стола. Брайс дружески кивнул ему и еще двум знакомым парням – все трое состояли в гильдии кожевников, крепкие, рослые парни. По сословному положению им не предписывался строгий траур, и они ограничились нарукавными повязками из черного крепа.

– Помер король, надо ж, какое дело, – сокрушенно сказал один из них. Парень выглядел не на шутку подавленным, да и прочие посетители в таверне казались такими же. Гул в воздухе стоял, но непривычно тихий для этого времени суток, не слышалось разудалого стука кружек и пьяного смеха.

– Да уж, никто и не ждал, – вздохнул Ройс. – А от чего помер-то? Говорят, на охоте?

– На охоте, – коротко подтвердил Брайс, садясь с ними рядом. – Его убил тролль.

– Тролль, вона как, – присвистнул Ройс. – Здоровенный, видать?

– Я не видел. Меня там не было.

– А на похоронах был?

– Нет. К церемонии погребения допускаются только наиболее родовитые члены двора.

– Ага. Жаль, что выпить нельзя, – сказал один из кожевников, и другие усиленно закивали.

Брайс оглядел их, чувствуя себя странно. «Я здесь Бриан, – напомнил он себе. – Я должен скорбеть не больше, чем любой из них».

– Выпить нельзя. Пожрать зато можно, – отрывисто сказал он. – Ненавижу Пост, тьма его забери.

Дерзкая речь, но он находился среди друзей, и те довольно заухмылялись. Никого из них не отличала чрезмерная набожность, однако за несоблюдение ритуалов можно было вылететь из ремесленной гильдии – цеховые мастера боялись вызывать недовольство жрецов и строго следили за тем, чтобы подмастерья чтили традиции. Отчасти это объяснялось близостью жреческого сословия ко двору и сильной позицией Лорда-пресвитера в Совете. Брайс знал обо всем этом, но, разумеется, не собирался ни с кем делиться своей осведомленностью.

– Хорошо сейчас первый месяц, а не третий. Хоть рыбу можно. Я видел на кухне, хозяин во-от такенную щуку потрошил! – сообщил Ройс и развел руки в стороны, заговорщицки скалясь.

Брайс сглотнул. Он в самом деле чувствовал страшный голод.

– Так пусть тащит ее сюда. Я за все плачу, как обычно.

– Вот это дело! – завопили мастеровые – их уныние как ветром сдуло. Другие посетители тоже стали поглядывать в сторону стола, за которым, похоже, решили устроить пирушку, презрев траур. В некоторых – но только в некоторых – взглядах читалось осуждение. Брайс посмотрел на них с вызовом, и головы опустились. Все же он носил сегодня черное, а это значило, что он дворянин.

Хозяин оценил дерзость клиентов и, радуясь возможности заработать в эти не слишком доходные дни, сбился с ног, таская к столу обильные, хотя и постные блюда. Брайс как раз начал отдавать должное расхваленной щуке, когда в трактир явился еще один его знакомец – Артен, сыродув из оружейного цеха. Заприметив Брайса за ломящимся от яств столом, он тут же рванул туда – да не один, а волоча за компанию двух низкорослых, но очень дюжих бородатых мужиков.

– Эк я вовремя, не все еще сожрали? – радостно гаркнул Артен, и Брайс ухмыльнулся:

– Только начали.

– Да уж вижу, как начали, от щуки-то одна башка осталась!

– Да не ори ты, дубина. Пост. Траур, – сказал Брайс без тени упрека, на что Артен только пожал плечами.

– А и точно, траур. Король же помер. Идите-ка сюда, ребята, – обратился он к бородатым мужикам, и те кое-как втиснулись за стол, заняв на скамьях столько места, сколько хватило бы на четверых.

Брайс, не отрываясь от щуки, пристально всмотрелся в незнакомцев. Выглядели они и впрямь странно, заметно отличаясь от всех, кого ему доводилось видеть прежде. Точно взяли двух дюжих богатырей и приложили кувалдой по головам, расплющив и скукожив в росте вдвое, зато вдвое же увеличив вширь.

– Вы гномы, – внезапно осознал Брайс, и сердце у него в груди громко бухнуло в унисон этим словам.

Он сказал это, пожалуй, чересчур громко. Все за столом замолчали. Гномы переглянулись, ухмыльнулись в бороды одинаковыми усмешками, и один из них ответил:

– Ага. Гномы и есть. Я – Тофур, а этот вот доходяга – Дваин.

– Сам доходяга, – отозвался другой совершенно невозмутимо. – В прошлом месяце на спор только четыре штофа бар-дамара выпить сумел. Позорище на весь Подгорный мир.

Брайс, и не только он, в изумлении переводил глаза с одного на другого. С ума сойти, настоящие гномы! Он никогда не встречал в Митриле существ из иных рас, кроме людей. Не считая, конечно, останков орков и троллей, которые привозили с гор и из долины в качестве трофеев. Но чтобы вот так, живые, всамделишные гномы свободно разгуливали по Митрилу – такого Брайс за свои двадцать лет припомнить не мог.

– Как же вас пропустили через ворота? – вырвалось у него.

Он тут же понял, что не стоило задавать этот вопрос. Гномы напряглись. Артен обменялся с ними беглым взглядом, который Брайсу не понравился – от этого взгляда за лигу несло сговором. Какие Темные силы занесли двоих гномов в столицу Митрила в день похорон короля?

– Король Лотар умер, – негромко сказал гном, назвавшийся Тофуром – а может, это был Дваин, Брайс плохо их различал.

– Ага, – отозвался Ройс, пялившийся на гномов с таким же недоумением, как и Брайс. – И чего, вы решили, митрильцы сразу же полюбят подгорный народ?

– Ну может, и не сразу, – покладисто признал гном. – Может, и не полюбят. А проверить не повредит.

– Да ладно тебе, Ройс, – вмешался Артен. – Если ты первый раз в жизни видишь гнома, так не все ж в столице такие деревенщины. Гномы и эльфы время от времени приезжают к нам по торговым и ремесленным делам, прямого запрета на это нет.

– Да ну! – поразился Ройс. Брайс, по правде, разделял его изумление.

– Ага. Только въездную пошлину платим. И подушную пошлину. И цеховую пошлину. И пошлину нечистой крови. И хренову кучу еще всяких пошлин, чтоб только пробраться в ваш благословенный город! – заявил Дваин (или это был Тофур?), а его брат (или просто товарищ?) согласно кивнул.

Пошлина нечистой крови. Да, Брайс о таком слышал. Тысячу лет назад Митрил основали люди, изгнав из предгорья кочевые племена орков. Но король Подгорного царства, правивший в то время гномами, попытался оспорить право людей на эту землю. Недалеко от возведенного людьми города залегали старые гномьи шахты, давно заброшенные, – некогда в этой местности проходила митриловая жила, что и дало название хребту, долине, а потом и королевству, которое основали здесь люди. Жила давно истощилась, и гномы отсюда ушли, так что первый человеческий король Митрила не признал притязаний гномов. Разразилась война – в те времена светлые расы еще воевали друг с другом по малейшему поводу, – в которую неосмотрительно ввязались и эльфы, причем на гномьей стороне. Учитывая, что ценных руд в Митриле к тому времени уже почти не осталось, смысла особого в войне не было, она продлилась одно поколение и угасла вместе со смертью тогдашнего гномьего короля. Его преемник поддался на миролюбивые уговоры Светлой владычицы, стремившейся погасить затянувшийся конфликт, и гномы ушли, оставив бесплодную гору людям.

Но хоть война и закончилась, вражда осталась. Память о том, что светлые расы не только не помогли людям в борьбе с орками, но и сами пошли против них, оказалась в митрильцах весьма крепка. Суровый горный климат, нехватка плодородной почвы, необходимость снова и снова отвоевывать предгорье у орочьих орд – все это не способствовало развитию в митрильцах излишнего мягкосердечия. «Кругом враги, а кто не с нами, тот против нас» – вот на какой идее взрастали многие поколения в течение тысячи лет. А гномы и эльфы, со своей стороны, ничего не делали, чтобы исправить положение: их мало волновала жизнь людей в отдаленном горном королевстве. Империя людей, постепенно набиравшая все большую силу, пыталась наладить с Митрилом связи, но короли Митрила негодовали от того, как вольготно ощущали себя в Империи ненавистные гномы и эльфы. «Кто не с нами, тот против нас, друг моего врага – мой враг», – упрямо твердили митрильские короли, а с ними – митрильские жрецы и маги, которым замкнутый образ существования королевства был только на руку: закрытым миром проще управлять. И хотя не существовало прямого запрета на посещение Митрила светлыми расами, горожане пялились на их представителей как на диковину, больше того – диковину враждебную и потенциально опасную.

Так что эти двое гномов, так запросто приехавшие в Митрил, вошедшие в таверну и севшие за один стол с людьми, – отчаянные ребята.

– У вас, гномов, Зимнего Поста нет, – сказал Брайс. – Правда же?

– Правда, – подтвердил Тофур. – У нас другой календарь, да и дань богам по-своему отдаем.

– Значит, у вас наверняка есть с собой выпивка. Этот, как вы его называете… бар-дамар?

Гномы переглянулись. Ройс, Артен и другие мастеровые вытаращились на Брайса. Брайс в упор смотрел на гномов.

Тофур коротко хохотнул. Вынул из сумы плоскую железную флягу. Потряс ею: внутри соблазнительно забулькало.

– Да иди ты, Бриан, – неуверенно сказал Ройс. – Оно-то понятно, бухнуть охота, но ведь Пост, траур, то да се… да и вон, пялятся на нас…

Брайс, не взглянув на него, протянул руку, и гном вложил в нее флягу. Брайс отвинтил крышку, нюхнул – и отшатнулся, когда на него дохнуло таким нестерпимым смрадом, что защипало глаза. Гномы загоготали опять, теперь уже оба.

– Только ты учти, парень, что на вас, людей, бар-дамар действует непредсказуемо. Может замертво с ног свалить, а может, обблюешься весь, смотря на то, крепкое ли у тебя нутро.

– Вот сейчас и проверим, крепкое или нет, – сказал Брайс и поднес флягу к губам.

«Пью за тебя, отец. Не знаю, к каким богам ты ушел, но пусть они примут тебя и облегчат твой путь», – подумал он и отхлебнул из фляги.

Тофур – или Дваин – не соврал. Расплавленный свинец, сдобренный кислотой виверны и тролльими соплями, был бы куда более приятным и бодрящим пойлом. Брайс затаил дыхание и, быстро сунув левую руку под стол, тайком свернул защитный аркан, оберегая внутренности. Ему казалось, что в желудке у него ворочается чей-то чугунный кулак. Прошло бесконечно много времени, прежде чем буря улеглась, и Брайс, с трудом удерживая рвотные позывы, мужественно выпрямился за столом.

Теперь уже гномы таращились на него во все глаза.

– Ты глянь! – воскликнул Дваин. – Да я до самого Солнцестояния про это всем рассказывать буду. Никогда не видел, чтоб человек так бар-дамар хлебал!

– А я и не…

Брайс едва не сказал: «А я и не человек. Только наполовину». Совершенно не подумав о том, чем это может кончиться. Ядреное гномье пойло ударило ему в голову, и в долю секунды Брайс опьянел так, как не пьянел ни разу в жизни. От глупейшего саморазоблачения его спасла случайность. Брайс увидел упавшую на него тень, а когда обернулся, то перед ним стояли четверо… нет, пятеро мужчин, еще недавно сидевших в противоположном углу таверны. Все они были одеты в черное с головы до пят – полный траур по королю, что означало благородное происхождение. Брайс окинул взглядом их лица: слава богам, знакомых нет. И все же он подобрался и поднялся на ноги, надеясь, что его не шатает из стороны в сторону.

– Милорды, – поприветствовал он пятерых мужчин, в холодном молчании глядящих на него. – У вас ко мне какое-то дело?

– Как ты смеешь, – проговорил один из дворян размеренным, почти певучим голосом, – как смеешь в день похорон нашего славного короля сидеть с простолюдинами, хуже того – с грязной кровью, и пить с ними их грязное пойло, нарушая священный Пост?

Брайс мгновенно протрезвел. И расцвел. Он понял, что будет драка, еще когда только заприметил этих пятерых – они сидели в углу тихо и ничего не ели, у них было горе, и чужое легкомыслие в такой день они сочли за личное оскорбление. «Умер мой отец, но горе у них. Кто я после этого?» – подумал Брайс, но не позволил и этой мысли увести его слишком далеко. Он имел право ответить этим людям, куда большее право, чем они могли помыслить.

И он им ответил.

– Да, милорды, король умер. Но теперь у нас новый король. Его имя Яннем. Впервые за тысячу лет на трон Митрила взойдет человек, не владеющий магией. И не значит ли это, что старый мир сегодня рухнул, милорды? Не значит ли, что с этого дня многое может измениться? В том числе вековые законы и предрассудки. А за это, я считаю, стоит выпить!

Его слова произвели эффект разорвавшегося фаербола. Все в таверне – а Брайс нарочно сказал так, чтобы его голос донесся в каждый угол, – замерли, ошеломленные услышанным. И верно: весть о том, что Совет признал Яннема монархом, еще не успела распространиться. Ее принес Брайс. Он лично сообщил всем о своем проигрыше и позоре.

«Ну же. Вперед, дайте мне повод!» – мысленно крикнул он, мечтая только о том, чтобы сорваться и дать выход скопившейся ярости.

Боги, Светлые или Темные, услышали его мольбу.

– Если так, то это к добру, – тяжело роняя слова, сказал дворянин. – Потому что уж лучше пусть нами правит король, неспособный к магии, чем эльфийский ублюдок-полукровка, который, глядишь, напустил бы в Митрил вот такой вот швали!

И он обвиняюще ткнул пальцем в притихших гномов.

Брайс улыбнулся. Те, кто видел эту улыбку, запомнили ее – и долго вспоминали потом, когда ком покатился. Но пока это был не ком, а лишь первый, мелкий камешек в нем. Пылинка, рождающая бурю.

Брайс вскинул руки, сплел аркан и выстрелил в дворянина магией.

Рука, обвиняюще выпрямленная в сторону гномов, хрустнула и переломилась, как сухая ветка.

Дворянин пронзительно вскрикнул и отшатнулся. Он не ждал нападения, тем более магического: применение магии в пьяных драках запрещалось и каралось строже, чем драки с использованием оружия. Мастеровые тут же вскочили со скамей и хлынули в стороны, кто-то прижался к стенам, кто-то и вовсе выбежал на улицу, призывая стражу. Дворянин со сломанной рукой выпрямился и посмотрел на Брайса. В его глазах боль и ненависть мешались с недоверием.

– Так ты этого хочешь? Этого? Ты, щенок… – прохрипел он и выбросил вперед здоровую руку, послав могучую ударную волну.

Все-таки он должен быть из придворных, странно, что Брайс его раньше не видел – эта мысль мелькнула в голове, пока он летел к стене, отброшенный ударом такой силы, что стены таверны содрогнулись и вниз посыпалась штукатурка. Это было одной из причин, по которой магические поединки в городе находились под запретом: во время подобных драк часто ломались вещи и рушились здания. Особенно когда знатные господа выбирались из королевского замка побалагурить.

– Милорды, смилуйтесь! – заверещал трактирщик. – Пожалейте мое несчастное заведение! Стража! Стра…

Брайс не глядя метнул в него заклинание, залепляющее рот. Трактирщик подавился воплем на полуслове и обиженно выпучил глаза. Брайс поднялся на ноги, отряхнул ладонью с волос крошки штукатурки. И ощутил жжение в глазницах – явный сигнал готовящейся атаки. На сей раз он был готов и с легкостью отразил удар, исходивший не от того дворянина, который послал предыдущую волну, а от одного из его друзей. Пятеро дворян наступали, причем четверо из них концентрировались для общего удара – видать, привыкли биться в связке. Наверняка они бывали на войне, мелькнуло у Брайса. Сражались с орками под началом моего отца. Потому и колдуют так слаженно. Пятеро на одного. Смельчаки.

Он коротко вздохнул, закрывая глаза, чтобы не видеть отвлекающие его телесные оболочки противников и целиком сосредоточиться на их аурах, смутно колышущихся на черном фоне опущенных век. Одна аура горела совсем слабо, Брайс послал в нее легкий удар – не удар даже, укол, связывая магическую силу врага и лишая его воли. Четверо оставшихся были хуже: они уже успели сплестись в единый магический потенциал и готовились ударить сообща. «Не одолею, – мелькнуло у Брайса. – Хотя…» Что ему терять? Сегодня он потерял отца и надежду стать кем-то большим, чем грязный ублюдок-полукровка. Ниже падать некуда.

Он вобрал в кулак всю свою ману и ударил – сразу всех четверых, сплетшихся в плотную сеть, готовую вот-вот наброситься на него.

В последний миг он открыл глаза и успел заметить вспышку сине-белого пламени, стеной идущую на пятерых дворян. Это пламя не опаляло, оно было холодным и колючим, как метель, и его прикосновение прошлось по коже словно наждаком, не причинив, однако, никакого вреда мебели и стенам. «Заклятие против живой плоти. Как я не подумал…» Но подумать он не успел ни о чем, потому что эта синя-белая стена, враз сбившая с ног пятерых дворян и начисто осушившая их общий магический заряд, исходила не от него.

Она исходила от кого-то другого, кто стоял у Брайса за плечом и нанес удар, по своей мощи перекрывший и заглушивший удар Брайса.

«Какого хрена я постоянно оказываюсь вторым!» – в ярости подумал Брайс и едва не ударил заклятием своего нежданного и, главное, незваного союзника. И замер, увидев, кем был этот союзник.

А был он виконтом Эгмонтером. Чужеземцем, который два часа назад ворвался на королевский Совет и, осознано или нет, помог Яннему лишить Брайса всех прав на трон.

– Тише, тише, молодые люди, – сказал Эгмонтер, оправляя кружевные манжеты. Куча сваленных копошащихся тел, в которую превратились его противники, что-то невнятно простонала в ответ. – Зря вы так разбушевались. Траур все-таки. И Пост. Надо бы поскромнее, милорды, самую малость поскромнее… Друг мой, я вас искал. Ваш отец настаивает, чтобы вы немедленно вернулись в замок. Что мне ему передать?

Отец Брайса? Ах, да. Он ведь – не Брайс. Отец юного придворного по имени Бриан разгневан, что его непутевый сын удрал в город кутить в день похорон короля. Все верно…

Брайс бросил виноватый взгляд на трактирщика и, вывернув карманы, высыпал все имевшееся в них золото на стол. И только тогда метнул заклинание, вернув бедолаге способность говорить.

– Позже увидимся, парни, – сказал он своим друзьям и гномам, которые все это время стояли у стен неподвижно, подальше от магической потасовки. И попытался улыбнуться как можно небрежнее, выходя из таверны следом за Эгмонтером.

Улица оказалась пустынна, стража, к счастью, прибыть еще не успела. Брайс сгреб Эгмонтера за плечо и встряхнул с такой силой, что новоявленного Лорда-хранителя мотнуло на месте как котенка.

– Я бы справился с ними и сам! – прошипел Брайс, и Эгмонтер сухо ответил:

– Разумеется, мой принц. И этим бы сразу выдали, насколько мощной владеете силой. Один одолел пятерых. Немного слишком для не особенно знатного дворянчика из королевской свиты. Это бы запомнили. А потом соотнесли с вашими весьма опрометчивыми речами.

– И что?! Я теперь не младший сын короля. Я его брат! Это кое-что меняет!

– Да, меняет. И вы, мой принц, еще не понимаете, насколько много.

Брайс остановился. Выдохнул, давая ярости улечься. И посмотрел на виконта Эгмонтера. В первый раз как следует посмотрел.

– Кто вы такой, Темные боги вас забери?

– Вряд ли они меня заберут, – улыбнулся Лорд-хранитель. – Они меня к вам послали.