Глава 16

Я твердо настроилась вернуть деньги за ботинки, а для этого нужно было узнать их цену. Фьордина Каррисо отпустила меня чуть раньше, и я сразу пошла в Льюбарре. В военном городке я таких не видела, а значит, Бруно сделал покупку не у нас. Обувных магазинчиков в центре Льюбарре не так уж много, найти тот, где стоит на полке такая приметная обувь, будет не сложно.

Так я думала, выскакивая через проходную. И в самом деле, искомое я нашла в четвертом по счету магазине. Ботиночки на витрине стояли точь-в-точь как мои. Обрадованная, я торопливо зашла внутрь. Ко мне тотчас устремилась продавщица. Ее оценивающий взгляд прошелся по мне снизу доверху и задержался на ботинках, после чего на лице проявилось счастье от моего прихода. Она еще раз бегло меня осмотрела и радостно защебетала:

– Добрый день, фьорда. Могу я вам чем-нибудь помочь? Наверное, вы пришли за сумкой из нашей последней коллекции, которая так хорошо подойдет к вашему образу.

Поначалу я опешила, но потом поняла, что она тоже узнала ботинки. Значит, осталась самая малость – выяснить, сколько они стоят. А продавщица не унималась: она извлекла непонятно откуда несколько сумок, на самом деле удивительно подходивших к подарку Бруно. На мгновение я даже засомневалась, не посмотреть ли их, но тут наконец взгляд зацепился за копию того, что было у меня на ногах. Но совсем новенькую и стоящую на полке.

Я подошла поближе и взглянула на цену. Боги! Сначала показалось, что там приписали два лишних нолика на конце, но на всех соседних парах эти нолики тоже были, и вряд ли везде – лишние. Нет, я и до этого дня знала, что есть обувь, которая стоит столько, что наша семья может прожить на такие деньги несколько месяцев. Но носить их? С ужасом посмотрела на свои ноги, на которых было целое состояние. Я не смогу вернуть Бруно деньги в ближайшее время. У меня такой суммы просто не будет. Что же делать? Не хочу быть ему должной!

В голову полезли недостойные мысли – что деньги за подарок возвращать неприлично и что совсем необязательно так оскорблять фьорда, побывшего моим женихом уже два раза. Хотя почему недостойные? Деньги сейчас я вернуть не смогу, ботинки тоже – они ношеные, поэтому магазин не примет их назад. И его никто не заставлял покупать мне такую дорогую обувь. Если бы я только знала, сколько они стоят, ни за что бы не взяла такой подарок. Что же теперь делать?

– Фьорда, только из уважения к вашему прекрасному вкусу сегодня наш магазин предлагает вам пятнадцатипроцентную скидку на сумки новой коллекции, – ворвался в мои горестные размышления оживленный голос продавщицы. – А если вы возьмете две, скидка достигнет тридцати процентов, а в подарок вы получите вот такой замечательный кошелек.

– Кошелек… – повторила я.

Мысль о том, что мне подарят кошелек, в который и класть-то сейчас нечего, неожиданно показалась смешной, и я улыбнулась. Девушка восприняла это как готовность обменять мою наличность на ее товар и стала совершенно счастливой.

– Да, фьорда, эксклюзивный кошелек, – защебетала она. – Каждый из них уникальный, второго такого ни у кого не будет. Да и сумки у нас в единственном экземпляре. Вы не рискуете встретить фьорду с такой же.

Сумку я покупать не собиралась, но ради приличия посмотрела. Одна мне даже понравилась. Ровно до того момента, как я увидела цену. После чего решила, что жила без такой сумки раньше, так и дальше великолепно проживу. Даже со скидкой за нее нужно было отдать почти столько, сколько за ботинки. А я и за ботинки не знала, как расплачиваться.

Меня охватила злость на Бруно. Он опять поставил меня в такое положение, в котором при всем желании я не могла себя чувствовать комфортно. Возможно, для него эта сумма не столь велика, и он даже не заметит, что ее лишился? Я бросила прощальный взгляд на ценник. Решено, не буду возвращать.

– Фьорда, вы куда? – Огорчение в голосе продавщицы было неподдельным, в отличие от улыбки. – Это специальные условия, действуют только один день. Завтра придется покупать уже за полную стоимость.

– Они все такие красивые, сейчас никак не могу выбрать, – неуверенно сказала я. – Мне надо подумать.

И не дожидаясь ответа растерявшейся продавщицы, вышла из магазина. Мне было так плохо, так плохо, что даже ботинки на ногах казались гадкими, отвратительными и совсем не радовали. Хотелось скорее прийти домой и сбросить их. Сбросить и поставить в самый дальний угол, чтобы никогда больше не видеть и не вспоминать про того, кто подарил.

К сожалению, другой обуви у меня не было, и отказаться от этой я не могла. А Бруно напомнил о своем существовании запиской в двери. Я ее даже читать не стала. Порвала сразу на множество мелких клочков и выбросила. Боги, пусть он забудет обо мне!

Но Бруно не торопился забывать. Вечером он приходил несколько раз и что-то бубнил за дверью, которую я так и не открыла. Закрыла уши ладонями и попыталась читать учебник, но помимо своей воли вслушивалась в то, что происходит за дверями, старалась уловить обрывки звуков, доносящихся до меня. Сама себя за это ругала, но ничего не могла поделать. Сердце разрывалось на части между желанием выйти к Бруно и желанием поступать так, как я считала правильным. Буквы начали расплываться перед глазами, а потом на них стали капать слезы, размывая картину еще больше. Я закрыла руками теперь уже лицо и окончательно разревелась.

На следующий день стало немного легче. Я поняла: главное – его не видеть и не слушать, что он говорит. А то поддамся минутному порыву и потом буду себя корить. А бабушка не одобрит такое пренебрежение семейной честью.

В отделении я просидела долго, до темноты. Там оставался только дежурный целитель, который удовлетворился моим объяснением, что только здесь есть учебник, который нужно прочитать и выучить. Хорошо, что это был не фьорд Кастельянос, чьи странные взгляды последнее время меня тревожили. Но на ночь все равно пришлось идти домой, хотя и появился соблазн заночевать в пустой палате, лишь бы только не встречаться с Бруно.

Он ждал около моей двери, прислонившись к ней спиной, словно боялся, что если встанет рядом, я пройду незамеченной. Когда увидел меня, поднимающуюся по лестнице, с облегчением выдохнул и шагнул вперед. Я отшатнулась и чуть не полетела вниз по лестнице, едва успела ухватиться за перила. Он нахмурился и сказал:

– Дульче, выслушай меня. Пожалуйста, выслушай.

Вид у него был такой несчастный, что я просто не смогла ответить резким «нет» и промолчала. Вход в квартиру он все так же загораживал, поэтому у меня не было выбора – слушать или нет.

– Дульче, – отчаянно повторил он, – я не знаю, что сделать, чтобы хоть немного сгладить случившееся.

– Ничего, – внешне спокойно ответила я. – Все это лишнее.

Я даже рукой помахала в воздухе, показывая, что это – все. Не знаю, понял ли он меня. Я так точно себя – нет.

– Дульче, наш набор завтра, прямо с утра, отправляют во Фринштад, а там уже по месту службы. Но я не хочу, чтобы у нас с тобой так все закончилось. Давай поженимся и уедем вместе?

– Нет.

Я ответила, не поднимая глаз, потому что боялась: посмотрю на него и сразу соглашусь. Сердце толкало вперед, к нему навстречу, но оно и так уже заставило меня сделать множество глупостей.

– Дульче, можно не жениться пока, если ты не хочешь, – предложил он. – Попробуем твой контракт во Фринштаде расторгнуть. Поживешь у моей бабушки, повстречаемся. Дай мне еще один шанс.

– Нет. Я не хочу.

Я говорила неправду, и от этого было ужасно стыдно. Но встречаться с ним никак нельзя, я это точно знала. Ему и так оставалось совсем немного, чтобы из моего нетвердого «нет» получить «да». Всего один поцелуй. Пока Бруно об этом не догадывался, было легче противостоять бушевавшим во мне чувствам. Главное – не смотреть на него, не слушать, что он говорит.

– Дульче…

Он сделал ко мне шаг, а я отступила, не желая, чтобы он приближался, чтобы он меня касался. Или желая? Я сама не могла в этом разобраться.

– Бруно, уйди, – с трудом выдавила из себя я. – Уйди, пожалуйста. Я не хочу тебя видеть. Совсем не хочу.

Говорила это больше для себя, чем для него. Хотела убедить в этом себя. Мне не нужно хотеть его видеть. Это все лишнее. Он снова шагнул вперед, и мое сердце оборвалось: я решила, что он прямо сейчас уйдет, уйдет насовсем. Но нет. Неожиданно он притянул меня к себе и попытался поцеловать. Я сопротивлялась, но от его близости решимость таяла, как кусок сахара в стакане с горячим чаем. Отворачивалась, но делала это уже даже против собственного желания. Казалось, еще чуть-чуть – и наши губы встретятся. Я затихла и даже губы чуть приоткрыла в ожидании поцелуя.

– Берлисенсис, ты что здесь забыл? Тебе утром во Фринштад отправляться, а ты девочке мозги пудришь!

Этого грузного военного я встречала и раньше, но никогда не думала, что он – начальник Бруно. Его появление отрезвило, и я нашла силы вырваться из рук Бруно, который от неожиданности меня отпустил. Я быстро проскочила на несколько ступенек вверх и оказалась за спиной своего спасителя. Широкой спиной, надежной.

– Фьорд майор, – Бруно попытался его обойти, но не смог – военный уверенно заступил ему дорогу. – Фьорд майор, я не морочу никому голову, на этой фьорде я собираюсь жениться.

Я ощутила спиной твердое дверное полотно и поняла, что все это время отступала, сама того не замечая. Открыть дверь и закрыть ее за собой было делом одного мгновения. Дальнейший разговор я слушала уже из своей квартиры. Голоса звучали глуховато, но все же я разбирала каждое слово.

– Жениться он собрался, – насмешливо сказал военный. – А вот девочка явно замуж не собирается. Иди уж, жених, готовься к отбытию.

– Фьорд майор… – горячо заговорил Бруно.

– Спорим с командиром, Берлисенсис? Мне в сопроводительных документах это указать? – жестко сказал военный, не привыкший к противоречию.

– Фьорд майор, мне нужно с ней поговорить! – с отчаяньем в голосе сказал Бруно.

Даже мне его жалко стало, но не его командиру.

– Берлисенсис, это не последняя фьорда, которая тебе отказывает. Пошел в армию – выполняй приказы. Все остальное неважно. Сейчас в казарму – бегом марш!

Он гаркнул так, что я вытянулась в струнку и поймала себя на желании бежать, куда он сказал. Майор был уже зол, очень зол, что его приказ не выполняют мгновенно.

– Дульче, я обязательно тебе напишу! – крикнул Бруно.

Я стояла за закрытой дверью и слушала затихающие шаги, а потом села на пол и разревелась. Может, он и напишет, вот только я не стану отвечать. Все кончено. Вот вам и «созданы друг для друга». По всему получается, что я у него третья за короткое время. Я-то была уверена, что он страдает по погибшей невесте, а он и думать о ней забыл, прыгая от одной фьорде к другой. Разве можно доверять такому ветреному фьорду? Доверять и доверяться. Тут я вспомнила, что он ни разу не сказал мне, что любит, и расплакалась еще горше. Хотя и сказал бы, что от этого изменилось? Разве я смогу теперь ему верить?

Утром я с трудом себя сдерживала, чтобы не пойти посмотреть хоть издалека, как они будут отправляться. Постоять возле телепортационной и увидеть Бруно. В последний раз увидеть. Но взяла себя в руки и пошла в госпиталь. Нет, нельзя давать себе поблажек. И без этого в голову лезут неправильные мысли – что, может быть, стоило дать Бруно второй шанс. Ведь все случившееся – результат того, что он просто не подумал. Я накручивала прядь волос на палец и отпускала ее, потом опять накручивала и отпускала. Это простое действие немного успокаивало, но мысли на место не ставило.

– Переживаешь, что Бруно уехал? – спросила фьордина Каррисо.

– Нет, – попыталась я соврать.

Но предательская слезинка повисла на реснице. Наставница ее промокнула вытащенным из кармана кружевным носовым платочком и сказала:

– Дульче, у вас непременно все хорошо будет, поверь.

– Будет, – согласилась я, – только по отдельности.

Фьордина Каррисо усмехнулась, но совсем не обидно, напротив – как-то по-доброму, и обняла меня. Я уткнулась в ее целительскую мантию и расплакалась. Слезы приносили облегчение, хоть и были совершенно неприличным явлением для фьорды из нашей семьи. Наставница гладила меня по голове и тихо что-то говорила. Слезы уходили, и их место занимала звенящая пустота осознания, что из моей жизни навсегда ушло что-то важное. Я отстранилась от своей утешительницы и неловко сказала:

– Извините.

– Дульче, – как ни в чем не бывало невозмутимо сказала она, – как ты смотришь на то, чтобы отработать необходимый по контракту год у нас в госпитале? Я отправлю запрос во Фринштад. Думаю, его удовлетворят.

– Это было бы просто замечательно! – попыталась я улыбнуться.

– Вот и хорошо, – сказала она с ответной улыбкой.

Как мне все-таки повезло, что я попала в это замечательное место! Все относятся ко мне с таким вниманием и участием с самого моего появления. Что Лусия, что фьордина Каррисо, что фьорд Кастельянос – все только и думают, как облегчить мою жизнь, которая стала бы совсем замечательной, если бы… Я попыталась отбросить все мысли о Бруно. Нужно привыкать, что его в моей жизни больше нет и не будет.

Но это оказалось не так-то просто. На следующий же день вечером недовольный работник почтового отделения маялся у моей двери. Пакет в его руках требовал немедленного вручения. Даже не надо было смотреть на адрес отправителя, чтобы понять, от кого он пришел.

– Фьорда Кихано? – оживился почтальон. – Вам срочное письмо от фьорда Берлисенсиса. Со звуком и изображением.

Он аж надулся от важности – наверное, не слишком часто к ним приходят такие вот дорогие отправления. Но я его разочаровала:

– Я не возьму.

– Как – не возьмете? – недоверчиво сказал он. – Это же очень важное сообщение, если его таким способом отправляли.

– Не возьму, – повторила я. – Ни это, ни любое другое сообщение от фьорда Берлисенсиса. Можете где-нибудь у себя отметить, чтобы лишний раз ко мне не ходить.

Если бы он начал меня уговаривать, я бы, наверное, не выдержала и взяла этот пакет – руки к нему тянулись сами, так хотелось узнать, что же там Бруно говорит. Но почтальон лишь равнодушно сказал:

– Дело ваше, фьорда. Отметьте вот здесь, что отказываетесь от вручения.

Пакет заманчиво маячил перед глазами, но я собрала силу воли, всю, которую смогла в себе найти, и написала отказ. Фьорд удовлетворенно кивнул и пошел вниз по лестнице, унося с собой те мысли и чувства, что хотел донести до меня Бруно. Может, напрасно я так поступила? Теперь мне никогда и не узнать, что же там записано…

Время шло. Но то ли Бруно ничего мне больше не присылал, то ли почтальон решил не загружать себя лишней работой. Я ходила в госпиталь, занималась там ежедневными делами, но из головы не выходили мысли о Бруно. Может, он и не собирался мне больше писать? Девушек много, одна отказала – другая согласится. Я уже представляла Бруно в компании другой, и от этого было еще хуже – ведь я сама от него отказалась, чтобы вручить той неизвестной особе с матримониальными планами. Теперь она залечивает его душевные раны от разрыва со мной, и наверняка успешно залечивает. Поэтому когда я опять увидела у своей двери почтальона, необычайно рассердилась.

– Я же сказала, что не буду брать письма!

– В прошлый раз речь шла о письмах от определенного фьорда, – недовольно сказал он, – а сейчас отправитель совсем другой. Или вы вообще никаких писем брать не собираетесь? Так бы сразу и сказали, чтобы я не бегал туда-сюда. Распишитесь в отказе.

– Нет, я возьму. – Я торопливо выхватила конверт и с удивлением узнала ровный округлый бабушкин почерк. – Спасибо, что принесли.

– Распишитесь в получении, – проворчал почтальон. – Вот фьорды пошли – сами не знают, чего хотят. То берут, то не берут. То отказываются, то не отказываются. Правильно говорят, у всех молоденьких девушек ветер в голове. Что надует, то и есть.

Меня его слова даже не обидели, все мысли были о письме из дома. Бабушка со мной даже разговаривать не хотела, а тут вдруг расщедрилась на целое письмо. Вдруг Берлисенсисы и вторую помолвку представили в таком виде, что она сейчас от меня откажется и потребует, чтобы я никогда им больше не писала, ничего не присылала и не вызывала по магофону? Даже страшно стало письмо вскрывать. Я держала его в руках, не решаясь ни разрезать конверт, ни отложить на потом, когда немного успокоюсь. Но поняла – все равно не успокоюсь, лучше уж сразу прочитать, чем мучиться неизвестностью.

Ножа для бумаг у меня не было, поэтому я просто ножницами отрезала самый край конверта, вытащила письмо и… зажмурилась. Постояла немного с закрытыми глазами, открыла их. Письмо никуда не делось. Бисеринки круглого бабушкиного почерка усеивали листок, как какая-то сложная вышивка, и никак не хотели складываться в слова. Но мне все же удалось успокоиться до такой степени, чтобы прочитать написанное.

Прочитала и не поверила своим глазам. Прочитала еще раз – в письме ничего не изменилось. Письмо просто дышало возмущением и злостью. Но не на меня – на Соледад Берлисенсис. Бабушка писала, что если бы знала, что внук этой особы обо мне не подозревал и женитьбу не планировал, никогда бы меня во Фринштад не отправила. Что из разговора со своей подругой по пансиону поняла, что фьорд согласен. И что приезд Бруно ей открыл глаза, и она теперь чувствует себя ужасно передо мной виноватой, поскольку подумала о своей внучке так плохо – что я могу сбежать из дома, воспользовавшись помолвкой.

Она просила прощения и писала, что очень меня любит. И что погашение всего долга семьи Кихано не искупает вины Соледад Берлисенсис, пусть у нее даже такой хороший внук, который не поленился приехать с объяснением сам, а не отправил соответствующее письмо, хотя было очень заметно, как ему неудобно перед нашей семьей. А еще она написала, что Бруно не похож на фьорда, который бегает за чужими ветряными мельницами. И вообще, маг Огня – фьорд более надежный, чем маг Воздуха.

Прямо она не говорила, но было заметно, что не возражала бы, стань Бруно моим мужем. Но сам он ей ничего такого не говорил. Получается, они просто откупились от нашей семьи, чтобы избежать скандала? На глаза от обиды навернулись слезы, но я тут же себя одернула. Для семьи выплаченный долг – это благо. Бабушка перестанет экономить каждый эврик, сестра сможет поехать в следующем году в Академию, а Алонсо не придется продлевать контракт. И дом, наш дом станет таким же прекрасным, как раньше. А это главное.

Дни летели, наполненные занятиями и работой в госпитале, и как-то незаметно пришел последний день учебы. Курсы закончились, а с ними и мое пребывание в отделении. Фьордина Каррисо неожиданно для меня произнесла торжественную речь, где сказала, как нашему отделению повезло, что я туда попала. Я даже покраснела от похвал и пробормотала, что она очень преувеличивает мои заслуги.

– Нет, Дульче, – грустно сказал Кастельянос, – нам будет тебя очень не хватать.

– А кто сказал, что мы расстаемся? – бодро произнесла наставница. – Я передаю с Дульче запрос в военное ведомство на медсестру в наше отделение. В конце концов, будет справедливо, если она отработает обучение по контракту именно у нас, правда?

Она подмигнула, и я улыбнулась в ответ.

– Но как же, – несколько растерянно сказал целитель, – разве ее не распределят к мужу?

– У меня нет мужа, – несколько более резко, чем следовало, ответила я.

– Я так и знал, так и знал, что все этим закончится! – неожиданно оживился Кастельянос. – Я предупреждал, что такой типчик наиграется и бросит. Вот так все и получилось. Что, даже не писал ни разу, как уехал?

Мне стало ужасно обидно за Бруно, даже слезы на глаза навернулись, и я ответила:

– Ничего-то вы не знаете, фьорд Кастельянос. Я сама не захотела за него выйти. И письма от него отказалась получать.

– И правильно, – удовлетворенно сказал целитель. – Разве это подходящий для тебя муж, Дульче? В голове одни поездки в кастрюлях.

– Рамон, что ты такое говоришь? – недовольно сказала наставница.

– Правду, Монсеррат. По нему сразу видно – ничего хорошего из этого фьорда не получится. Кроме фамильной спеси, там ничего нет.

– Неправда, – рассердилась я. – Бруно хороший. И талантливый, и маг сильный.

– Дульче, я не хотел тебя обидеть, – забеспокоился фьорд Кастельянос. – Не надо плакать. Хочешь шоколадку?

Он извлек из кармана мантии большую плитку шоколада с орехами в золотистой фольге. Наверное, так и носил все то время, что я отказывалась от его подарков из-за Бруно. Но я и сейчас не возьму, пусть Бруно это и все равно.

– Спасибо, фьорд Кастельянос, не хочу.

– Дульче, не надо на меня обижаться, – попросил он. – Я же хотел как лучше.

Но я не могла не обижаться. Нельзя так. Зачем он наговаривает на Бруно? Да и вообще, наши дела его совсем не касаются. И если уж целителю так Бруно не нравится, пусть хотя бы при мне про него гадости не говорит. А лучше бы вообще промолчал. Но Кастельянос так старательно извинялся, так пытался загладить свою вину, что я сделала вид, что на него больше не обижаюсь.

– Дульче, я тебя провожу, – обрадованно заявил он, когда я уже совсем собралась уходить.

Все было подписано, сдано – здесь у меня не осталось ни единого долга. И хотя я собиралась сюда возвращаться, порядок есть порядок.

Мне не очень хотелось, чтобы целитель меня провожал, но и обижать его по такому пустяковому поводу тоже не слишком хорошо. По дороге он говорил о том, что Льюбарре – один из самых лучших городов Империи, что госпиталь на хорошем счету в военном ведомстве, которое непременно удовлетворит заявку фьордины Каррисо.

– А если они вдруг не захотят подписать сюда направление, – оптимистично сказал он, – всегда есть запасной вариант.

– Какой? – без особого интереса спросила я.

Мы уже стояли у моей двери, и я размышляла, как бы тактично намекнуть, что в гости я никого приглашать не собираюсь.

– Дульче, – Кастельянос неожиданно бухнулся передо мной на колени, заставив испуганно ахнуть, – выходи за меня замуж!

– Замуж? – растерянно переспросила я.

Как это – замуж? Это извращение какое-то – жениться на той, что ему в дочери годится. И тут я поняла. Он предлагает фиктивный брак, чтобы я смогла остаться в Льюбарре еще на год, для отработки контракта.

– Фьорд Кастельянос, – ласково сказала я, – не надо идти на такие жертвы. К чему вам портить себе жизнь? Вы очень хороший, вы непременно найдете свое счастье. А фиктивный брак этому помешает.

– Дульче, кто говорит о фиктивном браке? – Кастельянос ухватил меня за руки и начал страстно покрывать их поцелуями. – Мне не нужен фиктивный, Дульче. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей женой.

Я испуганно отдергивала руки, но это было не так-то просто. Он цепко держал меня, не желая отпускать. Горячие поцелуи оставляли влажные следы на коже, и это было ужасно неприятно. При одной мысли, что придется лечь с ним в одну кровать и он займет место Бруно, меня начало тошнить.

– Фьорд Кастельянос, не надо, – умоляюще сказала я, – встаньте, пожалуйста, с колен.

– Не встану, – заупрямился он, руки мои не отпустил, но хоть целовать перестал. – Не встану, пока не получу твоего согласия. Раньше мне постоянно мешал этот Берлисенсис, но сейчас его нет. Дульче, тебе со мной будет очень хорошо, вот увидишь. Ты никогда не пожалеешь, что согласишься.

Соглашаться я не собиралась, но как об этом вот так, в лоб сказать фьорду, который глядит на тебя, словно от этого вся его жизнь зависит?

– Фьорд Кастельянос, это слишком неожиданно для меня, – дипломатично ответила я и все-таки выдернула свои руки из его.

Почувствовав себя свободной, я, не дожидаясь, пока он встанет с колен, юркнула за свою открывшуюся дверь и сразу ее захлопнула.

– Дульче, – раздался глухой голос с той стороны, – я уверен, что добьюсь твоего согласия. Ведь у меня будет целый год впереди.

Целый год рядом с ним? Ну уж нет. Я вытащила из кармана запрос фьордины Каррисо и порвала его. Целый год рядом с влюбленным Кастельяносом я не выдержу, лучше уж поеду туда, куда направят. Да, положусь на судьбу – она всегда радовала меня встречей с хорошими людьми.