Глава 12

Ночь выдалась тяжелой. Я не могла сомкнуть   глаз и ворочалась в кровати, не зная, как поступить. Наверное, нужно сразу пойти к коменданту? Вспоминалась открытая улыбка шпиона, и казалось невозможным, совсем невозможным на него донести, пусть даже интересы Империи этого требуют. Но вдруг он просто пытается выглядеть хорошим, а на самом деле у него долгосрочные планы?

Это сейчас я всего лишь учащаяся курсов, а через полгода – квалифицированная медсестра, а в перспективе, возможно, и целитель. А это значит, что у меня непременно появится доступ к секретной информации. Ведь даже по количеству потраченного спирта можно определить, сколько больных в госпитале на излечении. И чем дольше я буду молчать, тем глубже он внедрится и тем больше секретов успеет выведать. Но пойти и самой его заложить? Недостойно семьи Кихано. Но долг перед Империей требует.

Так я ничего за ночь и не решила, только измучилась и не выспалась. Утром я рассматривала в зеркало покрасневшие глаза и думала, что, наверное, не зря шпион выбрал себе имя Берлисенсиса. Значит, внутренняя сущность у него такая же, как у того, покрытого тональным кремом. Но решиться пойти в комендатуру так и не смогла. Да и опаздывала уже к началу занятий.

– Дульче, что с тобой? – сразу встретила меня вопросом фьордина Каррисо. – Ужасно выглядишь. И аура у тебя такая неспокойная.

– Я не заболела. Просто спала плохо.

– О семье переживала? – участливо спросила наставница. – Что-то случилось?

– Нет.

– Не хочешь говорить? – неправильно поняла она.

Я совсем смутилась. Не могу же я рассказать, что вчера узнала, что в военном городке – шпион, а я не знаю, как с этим знанием поступить? Фьордина Каррисо так участливо на меня смотрела, что я готова была сквозь землю провалиться.

– Знаешь что, Дульче, – сказала она, – устрой-ка себе еще один выходной. Толку от тебя сегодня не будет. Иди домой и попробуй все-таки поспать.

Стало ужасно стыдно, что она обо мне так переживает, а я не могу собраться и сходить в комендатуру. Каждый день, проведенный шпионом под личиной доблестного солдата нашей армии, наносит урон Империи, а значит, и фьордине Каррисо. Мой долг – сообщать обо всех шпионах, какими бы привлекательными они мне ни казались. Это их работа – казаться привлекательными. И вовсе никакого урона для чести семьи Кихано не будет, если мой рассказ поможет вывести шпиона на чистую воду. Главное, чтобы он вчера не понял, что раскрыт, и не сбежал, чтобы в другом месте внедриться более успешно.

Поэтому домой я не пошла, а сразу решительно направилась к коменданту – тянуть больше никак нельзя. Он пил чай из кружки совсем не с армейской символикой – розы даже в камуфляже не используются. А если учесть, что он еще и газеты при этом гражданские читал, а совсем не устав, то на лицо, столь ответственное, никак не походил. Я засомневалась, в правильное ли место пришла. Но даже если нет, он меня направит, куда нужно. Или сам сообщит. О том, что за поимку шпиона положена награда, я старалась не думать. Пусть лучше за арест Бруно ее получит этот фьорд, не нужна мне такая медаль. Совсем не нужна. Может, Бруно еще раскается, когда в тюрьме сидеть будет, а я – к нему на свидания ходить?

– Доброе утро, – робко сказала я.

– Доброе утро, фьорда… Кихано. – Комендант необычайно обрадовался, что вспомнил мое имя, что не помешало ему тут же добавить: – Штор и скатертей нет и не будет.

– Я к вам совсем не по этому вопросу, – решительно сказала я. – А по шпионскому.

– Шпионскому? Вот как? – Он усмехнулся, явно мне не поверив. – И кто же за кем шпионит?

– Фьорд, который выдает себя за Бруно Берлисенсиса, им не является, – пояснила я. – Я видела настоящего Берлисенсиса. Между ними мало общего.

Наверное, это не совсем правдивое заявление, все же между настоящим и лже-Берлисенсисом на самом деле не слишком много отличий, но хотелось подчеркнуть серьезность заявления. Слишком снисходительно смотрел собеседник.

– А почему вы решили, что тот, кого вы видели, – настоящий? – спросил комендант. – Иной раз не слишком порядочные фьорды выдают себя за других, чтобы произвести впечатление на девушку. Уверяю вас, фьорда Кихано, тот Бруно Берлисенсис, что сейчас у нас в учебке, самый что ни на есть подлинный.

– Но тот, другой… – начала было я.

– Тот, другой, видно, большой шутник, – прервал меня комендант. – Вы же не думаете, фьорда, что мы не проверяем тех, кого принимаем?

Я смутилась. В самом деле, есть же магическая проверка. Но, может, шпионы ее обходить научились? Но тут я вспомнила про тональный крем на первом Берлисенсисе. Я тогда подумала, что он хочет уродство скрыть, а на самом-то деле получается, он выдавал себя за другого. Не слишком удачно, впрочем. Я бы их никогда не перепутала. Но как вообще могло случиться, что встречал меня совсем не тот, к кому вызывали? И выходит, что мой жених – это вот тот Бруно, который сейчас здесь, в Льюбарре? Я совсем растерялась. А комендант посчитал, что он меня не убедил, и добавил:

– Скажу вам по секрету, фьорда Кихано, что лично я предпочел бы, чтобы этот Бруно Берлисенсис был шпионом. Тогда его можно было бы арестовать и отправить отсюда подальше. Если бы вы знали, сколько проблем с этими аристократами! Строят из себя невесть что. Правда, Берлисенсис уже пообтесался малость, но сначала тоже ходил здесь с видом, словно все ему должны.

– А почему сейчас не ходит? – зачем-то спросила я.

– Так пара нарядов на чистку сортиров кого угодно излечит от высокомерия, – захохотал комендант. – Почисть толчок зубной щеткой и попробуй посмотреть сверху вниз. Нет, фьорда Кихано, ваши подозрения совершенно беспочвенны.

Уходила я из комендатуры растерянная. Если этот Бруно настоящий, то кто же тогда тот фьорд, с которым я встречалась во Фринштаде? И главное – почему этот ничего не знает обо мне? Как такое могло случиться?

Фьордина, что звонила моей бабушке, несомненно, была самой настоящей Соледад Берлисенсис, иначе бабушка бы поняла, что ее разыгрывают. А то, что это розыгрыш, некрасивый и глупый, теперь не подлежало никакому сомнению. Или не была настоящей? Ведь бабушка не видела и не слышала свою подругу по пансиону столько лет, что могла и перепутать. А если не перепутала, то встречал меня все равно какой-то посторонний фьорд. Бруно, когда услышал мою фамилию, вспомнил лишь Алонсо, значит, о помолвке ничего не знал.

Мне стало ужасно стыдно. Как я могла вообще вчера подумать, что Бруно – шпион? По нему сразу видно – честный, порядочный и не способный ни на какую подлость. Получается, предложение – шутка его бабушки? Но зачем ей это? Старые счеты, еще с пансиона? Для такой аристократической семьи чрезмерная злопамятность. Слишком долго пришлось ждать, чтобы их свести. И почему со мной? Да и что такого могла в пансионе сделать моя бабушка, чтобы бабушка Бруно горела желанием отомстить до сего времени?

До обеда я все думала, думала, но так ничего не смогла понять. Даже не решила, говорить ли Бруно про этот ужасный случай или нет. Ведь такого воспитанного фьорда непременно расстроит, если окажется, что его бабушка действительно так некрасиво поступила. Но, с другой стороны, если какой-то жулик выдает себя за представителя их семьи, наверное, все же нужно рассказать, чтобы семья могла защитить свою честь?

К обеду я вернулась в госпиталь. От занятий меня освободили, но была еще работа. Не могу же я допустить, чтобы Лусия за меня ее делала? Я ночь не спала по собственной глупости. Как хорошо, что я ни с кем не поделилась своими размышлениями о шпионах, кроме как с комендантом, а ему по должности положено хранить секреты.

– Дульче, ну и видок у тебя, – сказала Лусия, когда я зашла к ней, перед тем как подняться в свое отделение.

– Я плохо спала.

– А все потому, что плохо ешь, – заявила она, и в тарелку, которая уже стояла передо мной, плюхнулся второй кусок мяса. Даже больше первого. – И перед сном не гуляешь. Вот погуляла бы с Рамоном, как он предлагал, сразу сон бы наладился. Он целитель, он видит, чего тебе не хватает.

Я чуть не сказала, что если судить по его поступкам, то не хватает мне шоколада, причем очень сильно не хватает. Настолько сильно, что мой организм его уже и вместить не может. Но суп так аппетитно пах, а говорить с набитым ртом не только неприлично, но и не слишком удобно, поэтому я просто махнула рукой и приступила к обеду.

Лусия ворчала на мое нехорошее поведение и говорила, какой Кастельянос замечательный и как мне повезло, что он мне хочет помочь. И тут я поняла, что мне есть, что ответить. Бруно вчера сказал, что я его девушка, а значит, гулять вечерами мне теперь будет с кем. Я невольно заулыбалась, и сменщица умиротворенно сказала:

– Да, будущей фьордине Кастельянос повезет.

До будущей фьордины Кастельянос мне не было никакого дела. Кроме того, если он продолжит столь активно помогать всем пришедшим в отделение, у него совсем не останется времени, чтобы заниматься собственной личной жизнью.

– Ему ее еще найти надо, а он не торопится, – сказала я, отодвигая опустевшую тарелку. – Спасибо, Лусия, я побежала.

– Как это – побежала? – встрепенулась она. – А второе? А договорить про Рамона? Как это – еще найти надо?

– Второе в меня не влезет. А личная жизнь фьорда Кастельяноса меня не касается.

Лусия растерянно захлопала глазами. Было это довольно уморительно, но я не стала на нее долго смотреть, а выскочила из столовой, пока она не опомнилась. Меня несколько удивила ее реакция на то, что второе в меня не войдет. Сама накладывает огромные порции, а потом требует, чтобы я съела еще хоть что-то! Я растягиваться не умею, а желудок у меня сейчас наполнен так, что еще немного – и может лопнуть. И то, что в госпитале мне окажут немедленную помощь, еще не значит, что я согласна так рисковать.

До своего рабочего места я и дойти не успела, как на моем пути возник тот, кого мы с Лусией только что обсуждали. Фьорд Кастельянос был очень встревожен.

– Дульче, мне сказали, что ты заболела, – трагическим голосом возвестил он. – Ты совсем о себе не заботишься.

– Утром я себя чувствовала не очень хорошо, но сейчас все прошло.

Я попыталась его обойти, но не тут-то было. Он заступил мне дорогу, словно я была вражеской армией, а он – единственное препятствие на ее пути к Фринштаду.

– Дульче, тебе надо срочно обследоваться. Вдруг это начало серьезного заболевания?

– Фьорд Кастельянос, я просто перенервничала и не могла уснуть. Но теперь все выяснилось, и оснований для беспокойства больше нет.

– И все же я настаиваю. Прямо сейчас, чтобы отмести все сомнения.

– Прямо сейчас у меня работа, – ответила я, все же несколько смущенная его беспокойством о моем здоровье, – так что не могу. Да и не нужны никакие исследования.

– Тогда сразу после окончания твоей смены, – твердо сказал он. – И я прослежу, чтобы ты не забыла и не ушла раньше времени.

И слово свое он выполнил: сопровождал меня весь день, будто у него никаких других дел не было. Лучше бы лишний раз зашел в палату к пациентам, которые в буфетной испуганно на него посматривали и торопились побыстрее поесть и уйти с линии огня, то есть его взгляда. И никакие мои уговоры в ненужности обследования его не пронимали. Я уж стала опасаться, что не избежать мне этой избыточной проверки здоровья, как вдруг в дверном проеме возник Бруно с цветами и сказал:

– Дульче, привет!

– Привет, – радостно сказала я и даже шагнула в его сторону.

– Фьорда Кихано, вы куда? – скучным голосом сказал Кастельянос. – У вас рабочее время, между прочим, а после него – обследование.

– Да не нужно мне никакого обследования.

– А я считаю, что нужно. Кто из нас двоих целитель?

Целитель, конечно, он. Но он не был мной и не чувствовал, как сейчас все внутри меня пело от радости, а последствия бессонной ночи ушли, словно ничего и не было. Да и фьордина Каррисо ни на какое обследование меня направлять не собиралась. А у нее опыта ничуть не меньше, чем у Кастельяноса.

Но я не успела этого сказать.

– Дульче, тебе все еще нехорошо? – обеспокоенно сказал Бруно. – Тогда непременно надо обследоваться. Но только… – Он почему-то подозрительно посмотрел на Кастельяноса и добавил: – У целителя женского пола. Мою девушку я всяким мужланам не доверю.

– Какая разница, какой пол у целителя? – мрачно спросил Кастельянос. – И когда это фьорда Кихано успела стать вашей девушкой? Да вам самому еще лечиться надо и не мешать другим заниматься своим делом.

– Вы же его выписали, – обеспокоенно сказала я, – и сказали, что с ним все в порядке.

– У нас только магические повреждения лечат, – ответил Кастельянос. – А фьорду, который представляет себя кастрюлей, нужны совсем другие специалисты. По…

И он выразительно постучал себя по лбу.

Мне пришло в голову, что он и обо мне такое думает, и я возмущенно на него посмотрела. Да мы просто проверяли, могут ли использоваться тележки в качестве транспорта в критической ситуации!

– Фьорд Кастельянос, – холодно сказал Бруно, – я вам очень признателен за все, что вы для меня сделали, но если вы продолжите меня оскорблять, я могу забыть о своей признательности, и вам тоже придется лечиться в другом отделении. Где сращивают переломы.

И выглядел при этом таким мужественным, что я невольно залюбовалась. Да, настоящий фьорд должен уметь за себя постоять! Но все же стало немного страшно – в воздухе висело такое напряжение, от которого неизвестно, чего можно ожидать.

– Вы мне угрожаете? – презрительно бросил целитель и качнулся к противнику.

– Разве? – ответил Бруно. – Я прошу вас держаться подальше от меня и от моей девушки. И язык за зубами держать. А то у вас своих зубов может не остаться. В вашем возрасте это очень обидно.

Фьорд Кастельянос вспыхнул, как после заклинания воспламенения, и с решительным видом двинулся вперед. По всей видимости, посчитал, что в возрасте Бруно без зубов остаться не столь обидно. Во всяком случае, на его лице было написано желание оставить противника не только без зубов, но и со сломанным носом. В Бруно я верила, и все же мне не хотелось, чтобы они выясняли крепость друг друга. Фьорда Кастельяноса тоже будет жалко, если после стычки ему придется просить помощи коллег из хирургического отделения.

Больные, которые еще не закончили свой ужин, теперь совсем перестали есть – слишком интересным было зрелище. Раздавались невнятные пожелания побыстрее начать, а то болтать все могут, а вот доказать делом, кто лучше дерется, никто не торопится. Теперь я уже испугалась по-настоящему. Так испугалась, что почти закричала:

– Фьордина Каррисо!

И сразу влезла между спорщиками. Меня они бить не будут. А если кто и сможет остановить этих разбушевавшихся фьордов, так только моя наставница.

Появилась она сразу же и моментально поняла, что случилось:

– Что за безобразие здесь происходит? Больным нужен покой.

Больные разочарованно вздохнули. Наверное, подумали, что покоя у них много, а вот развлечений совсем нет.

– Этот фьорд, – презрительно кивнул Кастельянос в сторону Бруно, – приходит в отделение с антисанитарными букетами и мешает работать фьорде Кихано.

– Он не мешает мне работать, – запротестовала я. – Да и рабочее время почти закончилось. Сейчас соберу посуду, отвезу кастрюли в столовую – и совсем свободна.

– Как это – свободна? – забеспокоился Кастельянос. – А обследование?

– Да не нужно мне обследование! – Я с надеждой посмотрела на наставницу: – Правда ведь, фьордина Каррисо?

На удивление она задумалась, потом сказала:

– Сейчас ты выглядишь лучше, чем утром, и аура у тебя поспокойнее. Но мне кажется, Рамон прав и обследование не помешает.

Фьорд Кастельянос победно посмотрел на Бруно. Так, словно они уже подрались, и в хирургическое отделение отправился его бывший больной. Бруно ответил вызывающим взглядом и сказал:

– Я против того, чтобы он занимался моей девушкой. Нет, обследовать ее нужно, но кому-то другому. Вот, к примеру, вам, фьордина Каррисо.

– У заведующей отделения и без того дел много, – горячо запротестовал Кастельянос. – Я прекрасно с этим справлюсь.

– Знаю я, с чем вы прекрасно справляетесь, – выразительно сказал Бруно, выудил непонятно откуда шоколадку и вручил ее мне вместе с антисанитарным букетом. – Отныне с этим я буду справляться сам. Моя девушка в чужих шоколадках не нуждается. И в помощи того, кто ей эти шоколадки дарит, – тоже. Не доверяю я некоторым целителям…

«Целителям» он выделил так, что мне показалось, что сейчас он совсем не о лечении говорит. Но букет был таким красивым, что все мое внимание ушло на него. Я прижимала его к себе и вдыхала нежный запах роз.

– А я не доверяю некоторым пациентам, – пробурчал Кастельянос, – которые только и думают, как задурить девушке голову.

Мне показалось, что спорил он, только чтобы лицо не потерять, а сам уже смирился с поражением. Выглядел целитель таким несчастным, что почему-то захотелось его пожалеть.

– Фьорд Берлисенсис, – сказала наставница, – я пойду вам навстречу и проведу обследование ученицы сама. Но если вы ее чем-либо обидите, то…

– Фьордина Каррисо, – возмутился Бруно, даже не дав ей договорить, – за кого вы меня принимаете? У меня самые честные намерения.

Кастельянос презрительно фыркнул. Наставницу слова Бруно тоже не убедили.

– …отвечать будете передо мной, – невозмутимо продолжила она. – Хватит бедной девочке истории с женихом.

И сразу после окончания моей работы она увела меня на обследование. Мои протесты не помогли, так как Бруно встал на ее сторону и сказал, что даже если я сейчас чувствую себя хорошо, это ничего не значит, и всем будет спокойнее, когда фьордина Каррисо меня осмотрит. Я обрадовалась, что он обо мне заботится. Но как оказалось, рано, поскольку сразу, как выяснилось, что никакой угрозы моему здоровью нет, и мы покинули госпиталь, он спросил, небрежно так, между прочим:

– А что за история с женихом? Не помню, чтобы ты о ней что-то рассказывала.

И передо мной во всей красе встал вопрос – говорить или не говорить? Про его бабушку я так ничего и не успела выяснить. Вдруг мой рассказ окажется для него ударом?

– Ты тоже о своей семье ничего не рассказывал, – попыталась я зайти издали. – Вот я, к примеру, жила с бабушкой. А у тебя бабушка есть?

– Конечно, есть. Только она отдельно живет. Так что там с твоим…

– Наверное, часто к вам приезжает? – перебила я.

И тут он явственно замялся. Так явственно, что у меня ни малейшего сомнения не возникло – с его бабушкой что-то не то.

– Она не может к нам приезжать, – неохотно ответил он. – Ей нельзя из дома выходить. Дульче, да при чем тут вообще моя бабушка? Я тебя про жениха спрашиваю, а ты от ответа увиливаешь!

От ответа увиливала не только я, и мне стало ужасно интересно, почему фьордина Берлисенсис не может приезжать к собственному внуку, но по виду Бруно стало понятно, что от него подробностей не добиться. Что же такого сделала эта фьордина, что из дома ее нельзя выпускать, а магофон давать можно? Я все больше убеждалась, что Бруно никакого отношения к истории с помолвкой не имеет, а вот его бабушка…

– Дульче, ты почему молчишь?

Настойчивость Бруно была бы отличным качеством, если бы не касалась того, о чем говорить я не хотела. Но, наверное, придется. Я вздохнула и сказала:

– Была договоренность о браке с одним молодым фьордом, к которому я поехала во Фринштад. Но он мне настолько не понравился, что мы расстались прямо на вокзале.

– А что он такого сделал? – не унимался Бруно. – И почему ты оказалась на курсах медсестер, а не вернулась домой?

Мне даже вспоминать этого вокзального хама не хотелось, а уж рассказывать Бруно – тем более. А если учесть, что некрасивая история произошла при участии его родной бабушки… Он, если узнает, ужасно расстроится.

– Не буду говорить, что он сделал, – насупилась я. – Не буду, и всё. А не поехала домой, потому что сначала экспресса назад не было, а потом – денег. Вот я и решила пойти на работу. В агентстве сказали о курсах. Помогать целителям – это же так замечательно, правда?

Я посмотрела на Бруно с надеждой, что он согласится. Но он недовольно хмурился, а потом выдал:

– Скотина он, твой бывший жених, вот что. Это надо же – бросить фьорду на вокзале без денег. Таким мало физиономию набить! Таких сечь надо – и к позорному столбу!

– Он мне ничего не должен был, – возразила я. – Да я у него ничего и не взяла бы.

– Взяла бы или нет – дело не в этом, – возразил Бруно. – Я бы никогда так с девушкой не поступил. Как его фамилия?

– Зачем тебе?

– Чтобы при встрече провести воспитательную беседу, – сказал Бруно.

Кулак правой руки, приличный такой кулак, он выразительно поглаживал левой. Я даже испугалась за бедного фьорда, выдававшего себя за Берлисенсиса. У него и без этого проблемы со здоровьем, а после таких воспитательных бесед здоровья совсем не останется. Мне его стало заранее жаль. Нет уж, пусть живет как есть.

– Не надо с ним ничего проводить.

– И все же, я хочу узнать его фамилию, – продолжал упорствовать Бруно.

Мы заспорили. Бруно настаивал, но я наотрез отказалась сообщать, к кому приезжала во Фринштад. Хотя его желание восстановить справедливость меня неимоверно восхитило. Вот таким и должен быть настоящий фьорд – честным, порядочным, открытым. Не то что тот, тональным кремом обмазанный, переговаривающийся со всякими крошками.

– Все равно выясню, – пригрозил Бруно. – Не у тебя, так у кого другого.

И был он так хорош в своем праведном гневе, что я невольно подумала, что он куда красивее Алонсо, и решила, что правильней ничего не рассказывать. Не должен же он отвечать за выкрутасы своей бабушки, которой не разрешается покидать дом, и наверняка не без причины? Родственники с ней и так мучаются, зачем дополнительно расстраивать Бруно?