Левиафановедение и какие-то туристы

Пошел дождь, и мы переждали его под навесом, растянутым над броневиком. В одиннадцать часов на стоянку притащились два тральфамозавра, и мы попрятались в свои бобы, пока они не ушли. Смерть Игнатиуса омрачила настроения в наших рядах. Пусть мы не питали к нему теплых чувств, пусть его кончина склонила чашу весов и пятидесятипроцентный прогноз выживания в нашу пользу, но погиб член нашей команды. И кто-то будет по нему скорбеть. Кертис вел себя с диким апломбом, полагая, что все козыри были у него в руках. Я его сторонилась. Я рассказала принцессе о вчерашнем разговоре, и она снова предложила его убить (я снова отказалась). Мы не разговаривали с Кертисом, Ральф не разговаривал вообще, и единственным, с кем можно было поболтать, оставался Уилсон. Он был в приподнятом настроении и вел свои орнитологические заметки в синей тетрадке.

Я заглянула ему через плечо. Страница с подзаголовком «Птицы, виденные на этой неделе» была почти пуста, за вычетом голубя и пары воробушков.

– Что, не везет с пернатыми? – спросила я. – Работает закон Тарва, значит.

– Закон к отсутствию птиц не имеет ни малейшего отношения, – сказал Уилсон. – Но птицам здесь непросто живется. Чтобы выжить, им приходится или начинать зарываться в норы, как делают береговые ласточки, тупики и слепые кротоворобьи, или учиться развивать огромную скорость, как стрижи и ястребы икс-1. Все остальные, кто щелкает клювами, так или иначе… идут на корм.

– Кому?

– Облако-левиафанам, – ответил Уилсон как ни в чем не бывало. – Животные ныряют вниз и проходят низко над землей, втягивая в себя тонны воздуха вместе со всем, что попадается им на пути. Воздух компрессируется в мускульных мешках, и, когда под конец охоты левиафан проглатывает пойманных летучих созданий, он выпускает сжатый воздух из дыхал по бокам, этой струей подталкивая себя вверх.

– Как киты в океане, что ли? – спросил Кертис.

– Именно. Левиафаны, бывало, проглатывали за раз стаи в десять тысяч особей, и считается, что именно они повинны в вымирании североамериканских пассажирских голубей. Потому птицы и мигрируют, чтобы их не съели. Нет, их отсутствие меня ничуть не удивляет. Облако-левиафаны достигают размеров пассажирского самолета, шутка ли, что они любят плотно покушать.

– Как же они летают на таких крошечных крыльях? – поинтересовалась принцесса, показывая размытую фотографию со страниц «Десяти животных Кембрийской Империи, которым лучше не попадаться». Зверь напоминал упитанного плезиозавра. Четыре крылышка в виде весел, ужасно непропорциональные на вид. Большая пасть внизу широкой, плоской головы.

– Никто не занимался их доскональным изучением, – сказал Уилсон. – Во-первых, это очень редкий зверь – полагают, их осталось не больше пяти. А во-вторых, они хамелеоны, что позволяет им оставаться буквально невидимыми. Никто не видел вблизи даже их туловища, не говоря уже о скелетах – отсюда и миф о кладбище, куда все они приходят умирать.

Я спросила:

– Как думаете, правду говорят, что Небесная Пиратка Вольфф укротила левиафана?

Уилсон задумался над ответом.

– Что ж, нет ничего невозможного. Я слышал легенды о небесных пиратах, об истреблении облачного города Нимбус-3 и о «Тиранике», но я бы не спешил в это верить. Как правильно отметила барышня, летун из левиафана сомнительный, так как же ему на таких крыльях выдержать вес целого пиратского экипажа?

Мы замолчали. Я думала о Пиратке Вольфф. Гадала, реальная она или вымышленная, а если вымышленная, то, может, и Око Золтара – миф? Однако я была здесь не только затем, чтобы найти Око. Моей задачей было расспросить об Оке Эйбла Квиззлера – и это я могла сделать даже со всеми нашими нынешними трудностями.

Когда к двенадцати ни Эдди, ни Перкинс не вернулись, я приняла решение выдвигаться в дорогу. Расписав наш маршрут на листке бумаги, я прикрепила его к бобу Эдди. Уилсон предложил сменить меня за рулем, взревел мотор, и мы потащились по утрамбованной глинистой дороге с указателем «Ллангериг, Север», где Туристический Совет Кембрийской Империи услужливо приписал: «32 % вероятности попасть на съедение, живописные пейзажи и разнообразие мест для пикника».

Мы не преодолели и двух миль, когда на глаза нам попался пыльный «Рейндж-Ровер». Машина остановилась на зеленой полянке у обочины. Проезжая мимо, мы сбавили ход и увидели в машине водителя и одного пассажира. Они любовались видом и даже не повернулись в нашу сторону. Почуяв неладное, я попросила Уилсона отъехать чуть подальше и тормозить.

Я велела принцессе и Кертису ждать нас в броневике, а сама, в сопровождении Уилсона и Ральфа, который не хотел отходить от меня ни на шаг, с опаской подошла к «Рейндж-Роверу».

Я спросила водителя:

– У вас все в порядке? – но тот не ответил. Это был мужчина средних лет, прилично одетый, в одной руке он держал фотоаппарат, вторая лежала на руле. Он хмурил брови, будто заметил что-то странное, но не шевелился. Это было очень подозрительно.

– Алло? – окрикнула я и помахала рукой перед его носом. Он даже бровью не повел. – Ноль реакции, – сообщила я Уилсону. – А у вас?

– Аналогично, – отозвался он, с беспокойством глядя на пассажирку. Та застыла с полувытянутой рукой и приоткрытым ртом, как будто только что зевнула.

– Мулий грипп? – предположила я.

Уилсон ответил:

– Если бы так, не стали бы они дожидаться паралича в таких позах.

– Пульс не прощупывается, – сказала я, подержав водителя за запястье. – И кожа какая-то твердая на ощупь, как воск.

– Это Хотаксы постарались, – сказал Уилсон.

Я посмотрела на обездвиженную парочку.

– В каком смысле?

– В таком. Хотаксы не только каннибалы-убийцы, но еще неплохо разбираются в бальзамировании. Они оставляют несъедобные отходы – кожу, волосы и кости, – чтобы сохранить их в идеальном состоянии. Смотри.

Уилсон сунул руку в окно машины и приподнял волосы с загривка водителя, обнажая ряд мелких швов на коже, потом постучал мужчину по глазнице, которая оказалась вовсе не человеческой, а сделанной из настоящего стекла.

Я пригляделась. Удивительная работа. Реалистичнее любого чучела и в десятки раз круче поделок, которые стоят на обозрении в музеях восковых фигур.

– Поразительное правдоподобие, согласись, – сказал Уилсон. – Родственники жертв часто предпочитают не хоронить своих близких и ставят их вместо шляпных вешалок в коридорах. Однако чем хороши нападения Хотаксов – это тем, что жертва об этом ничего не узнает. Легкий укол в области шеи – это входит под кожу отравленный дротик, – и все. Потом человек примет вот такой вид и останется навеки запечатлен в миг своей смерти.

– Э-э… Ладно, наверное, есть и похуже способы умереть.

– Наверняка есть способы похуже, – согласился Уилсон задумчиво. – Зная Хотаксов, они небось и рабочие запчасти стащили, чтобы перепродать потом. Полюбуйся.

Он открыл капот, и верно – в моторном отсеке было шаром покати.

Пока мы так стояли, задумавшись о Хотаксах и парадоксальном сочетании в них дикарства, мастеровитости и деловой хватки в сфере перепродажи автозапчастей, тишину вдруг пронизал рев мотора.

Мы обернулись на шум. Броневик. Кто-то сел за его руль, взвизгнули тормоза, и этот кто-то дернулся с места.

– Эй! – закричала я и бросилась вдогонку уносящейся машине. Водитель обернулся – Кертис, сомнений быть не могло. Броневик ехал медленно, но у него была фора – мне в жизни было их не догнать.

– Только не говорите, что вы оставили ключи в зажигании, – сказала я подоспевшему Уилсону.

– Ой-ей, – выпалил он. – Извини.

– У-ук, – сказал Ральф.

– Плохо дело. – Я огляделась. Кто знает, какие ужасы притаились в этой пустоши, не замеченные нами. – Очень даже плохо.

– Может, это глупый розыгрыш, – предположил Уилсон с сомнением, – и он скоро вернется.

– Он не вернется, – поняла я вдруг со всей отчетливостью. – Он уехал на поиски Кладбища Левиафанов.

– Ему-то это зачем?

– Хочет первым заграбастать зубы левиафанов. Кажется, он думает, что в магической индустрии они ценятся на вес золота.

– Серьезно, что ли?

– Да нет, конечно. Впрочем, – заметила я, – все равно не понимаю, зачем он увез с собой мою служанку.

– Есть у меня предположение на этот счет, – сказал Уилсон. – Последние три десятилетия Кембрийская Империя претерпевает кризис на рынке обслуги. Речь тут не только о служанках: лакеи, повара, кондитеры и даже чистильщики обуви нынче в дефиците. Подозреваю, он намерен продать ее в Ллангериге. И притом за высокую цену.

– Я была бы осторожнее на его месте. Лора обучалась искусству тихого убийства.

– Хоть какое-то облегчение. Но сможет ли она сама управлять броневиком, если убьет его?

– Очень сомневаюсь.

И вообще я опасалась, что принцесса в миниатюрном и слабом теле Лоры не сможет оказать сопротивление Кертису, который был сильнее чисто физически.

Я присела на камень у дороги и потерла лицо руками.

– С каждой минутой все лучше и лучше.

– Мы еще сможем выкупить ее обратно, – подсказал Уилсон задумчиво. – Если у нее нет особых талантов в обращении с утюгом, а то хорошо выглаженная рубашка в этих краях ценится на вес золота.

– Почти уверена, что прин… то есть Лора не умеет с ним обращаться, – сказала я, думая про себя, что она вряд ли отличит утюг от ананаса. – Сколько отсюда до Ллангерига?

– Около тридцати миль по дороге, – ответил Уилсон. – Вдвое меньше, если срезать наискосок. Но одно я знаю точно…

– Лучше нам не ночевать на открытом воздухе.

– Точно.

Я перешла дорогу, подобрала камушек и в приступе бесплодной злобы и бессилия швырнула его со всей дури в дебри Пустой Четвертины.

Я доверила нашу экспедицию в руки ребенку. Она выдала Перкинса шайке преступников и не смогла его вытащить. Перкинсу придется уповать на милость императора и, видимо – да какой «видимо», наверняка – участвовать в возобновлении разработок Термомагического Прибора. Я не уберегла принцессу, доверенную под мою опеку, я трагически недооценила алчность Кертиса и дала ему повод бросить нас на верную смерть посреди Пустой Четвертины, самого опасного места во всей Кембрийской Империи – в свою очередь, самой опасной империи в Несоединенных Королевствах.

Просто фантастика.

Ральф и Уилсон как будто чувствовали мое эмоциональное состояние и дали мне побыть одной несколько минут, и только потом перешли дорогу и присоединились ко мне.

– Ну-ну, – успокаивал меня Уилсон, обладавший неистребимым запасом оптимизма перед лицом непреодолимых неудач. – Скоро кто-нибудь нас подберет.

– Вы много машин встретили на пути от стоянки и досюда? – спросила я.

– Ни одной, – ответил Уилсон, – но это еще не значит, что их вообще не будет. Думай не о том, что мы в самом опасном месте страны – думай о том, что мы не в самом опасном месте этого места. До него мы немного не дошли. Нужно быть благодарным судьбе за то, что мы еще живы.

– Вот счастье-то, – съязвила я, глядя в землю. – Несите шампанское.

– А… пас… на! – внезапно выдавил Ральф с паникой в голосе. Я посмотрела по сторонам, но не увидела, что его так напугало. Уилсон оказался наблюдательнее.

– Не шевелись, – прошептал он.

– Хотаксы?

– Отнюдь. Гораздо хуже. Помнишь, секунду назад я сказал, что нужно быть благодарным судьбе за то, что мы еще живы?

– Припоминаю.

– Я… погорячился.