Восточный Эдем на Ганимеде располагался в узкой расселине на юго–восточном краю темной, покрытой кратерами равнины в области Галилея. Дно и стены ущелья утеплили и герметизировали слоями композитных материалов из фуллерена и аэрогеля. Над разломом возвели крышу, а сверху уложили двухметровый слой камней, добытых в кратере по соседству, чтобы не дать потоку радиации из магнитосферы Юпитера просочиться внутрь. В южной оконечности расселины находилась промышленная зона, а остальную территорию занимала сельская местность: луга, оливковые рощи, заросли цитрусовых, перемежающиеся узкими прудами и болотами, хвойные леса с кустами краснокоренника, шуазии, толокнянки, мирта и других цветущих растений, которые покрывали уступы скал. Общественные здания и скопления жилых домов были возведены среди уходящих ввысь по склону лесов. Натянутые между фуллереновыми опорами тенты из прозрачных полимеров сверкали над домами, словно гигантские модели фасеточных глаз насекомых или россыпи бриллиантов.

Поселение лет пятьдесят назад основала группа людей, считавших, что остальные жители Ганимеда размякли и стали мещанами. Хотя местечко выглядело идиллией, горожане Восточного Эдема были консерваторами и аскетами: они полагались на традиции, догмы и гражданский долг, больше всего ценили науку, философию и произведения искусства. Несколько дней в неделю каждый житель работал в сфере базовых услуг и помогал поддерживать инфраструктуру поселения, но своим истинным делом они считали исключительно научные исследования, причем четких целей эдемцы перед собой не ставили, как и не стремились найти своим выкладкам практическое применение — они собирали и каталогизировали эзотерические знания ради самих знаний, ну или для того, чтобы написать замысловатую сагу, оперу, симфонию, инструментальную пьесу или иное произведение искусства. Они развили и отточили техники медитации, вернули к жизни темное искусство психоанализа, создавали посредством генных модификаций декоративные растения и животных, изучали нестандартный математический анализ и философию, даже залезли в дебри непонятных теорий, оставшихся после попыток объединить четыре типа взаимодействий в физике. Чем они только не занимались! А еще они столько же беседовали об искусстве и науке, сколько тратили на них времени: они обсуждали стратегию и планы на ближайшее будущее с другими членами творческих артелей и научной братии, спорили с оппонентами на виртуальных мастер–классах, даже проводили обычные научные конференции. Бесконечные дискуссии поддерживало правительство, которое здесь избиралось демократически, прямыми выборами, как в городах–государствах классической Греции или в ранней Римской республике. Не было ни выборных представителей, ни мгновенных опросов, ни референдумов. Раз в неделю в деревнях проводились собрания, на которых каждый гражданин мог принять участие в дебатах и проголосовать, а раз в месяц собирались, чтобы решить вопросы на городском уровне. Роскошь считалась преступлением, самопожертвование — добродетелью. Все, что не запрещалось, или было просто разрешено, или считалось обязательным к исполнению.

Сама Мэси Миннот считала подобную общественную организацию не менее утопической, чем жизнь в муравейнике. В Восточный Эдем она перебралась три месяца назад, сразу после побега. Правительство Радужного Моста настояло на таком решении. Официально заявлялось, что это делается ради ее же блага. Но Мэси прекрасно знала, что каллистянам не терпится избавиться от человека, напоминающего им о недавнем конфузе.

Восточный Эдем вызвался приютить девушку не из благородных побуждений: город возвращал давний таинственный долг чести Радужному Мосту. Мэси назначили консультанта — пожилого язвительного мужчину по имени Иво Тиргарден — и отправили работать на ферму. Однако доступ к сети для нее был ограничен, а выезжать за пределы фермы запрещалось — она никак не могла избавиться от ощущения, что ее держат здесь как заключенную, как диковинное животное в зоопарке. Несмотря на это, девушка намеревалась устроить свою жизнь как можно лучше. С огромным энтузиазмом она принялась за ремонт квартиры–студии, которую ей выделили в деревне Наш Удел: Мэси настелила и отполировала бамбуковый пол, покрасила стены в оттенки зеленого и розового, поэкспериментировала со светом, положила новую плитку в ванной, в вымощенном дворике поставила горшки и посадила разные травы и перец чили, а по дверному проему пустила виноградную лозу. Каждый раз она говорила себе, что обживается в первом по–настоящему своем доме, и все же в тягостные моменты квартира скорее напоминала ей камеру, а сам Восточный Эдем с его ограниченным, не замечающим ничего вокруг утопизмом — тюрьму.

Ей удалось завести нескольких друзей. В их числе оказался Иво Тиргарден. А еще Джон Хо — владелец ее любимого кафе в столовом комплексе Нашего Удела. Сада Селена и ее небольшая банда отказников. Была еще пара человек на подземной ферме, с которыми Мэси здоровалась при встрече. Но большинство жителей вели себя подчеркнуто вежливо, а то и вовсе относились к ней с безразличием; и только отдельные личности демонстративно проявляли враждебность. Пуще всех — Джибриль, член самопровозглашенного божественного сообщества трансгуманистов. Все остальные называли их космоангелами, поскольку при помощи пластической хирургии и простых генных модификаций члены сообщества приобрели некую потустороннюю стилизованную красоту. А еще они стремились развивать ментальные способности благодаря всякого рода практикам — от цветотерапии до использования специально разработанных психотропных вирусов. Поскольку все они имели очень старомодные взгляды на секс и считали, что достичь просветления можно, лишь отказавшись от животного соития, космоангелы были бесполыми. Они стирали из архивов старые записи о себе, называли себя ангелами и проводили все свободное время, прихорашиваясь и перепархивая из одного общественного места в другое, подобно мелким аристократам. Большинство из них так или иначе связывали свою жизнь с перформансом. Лучший исполнитель фаду во всем Восточном Эдеме был космоангелом, как и другие ведущие эстрадные артисты местного масштаба. Джибриль виртуозно играл в психоактивных постановках. С тех пор как Мэси прибыла в Восточный Эдем, она не раз становилась жертвой его искусства — от саркастических замечаний и насмешек, сделанных вскользь, до агрессивной критики всех землян, оказавшихся в Восточном Эдеме и тем самым нарушивших эстетический облик, инфицировавших их общество. Каждая встреча с космоангелами записывалась на видео, а смонтированные версии выкладывались в сеть, чтобы развлечь и потешить всех желающих насладиться зрелищем.

Когда Мэси проходила обучение для службы в отрядах СМР, до нее, как говорится, докопалась какая–то женщина. Тогда Мэси предложила ей разобраться — и они устроили рукопашный поединок возле столовой, но силы оказались равными, и в итоге признали ничью. Однако подобная тактика в борьбе с Джибрилем была бы ошибочной. Мэси решила дать отпор космоангелу и заявила, что в округе полно мест, где они могли бы разрешить все разногласия, — в итоге видео, на котором Мэси с ухмылкой уходит, демонстрируя отвращение к притворной обиде Джибриля, мгновенно заработало самый высокий рейтинг среди роликов космоангелов. Иво Тиргарден растолковал Мэси, что космоангелы страдают высшей степенью нарциссизма, но вполне безобидны, и Мэси стоит расценивать конфронтацию как этап исцеления Джибриля, а еще возможность повысить собственный статус в обществе. Джон Хо сказал, что ничего страшного не произошло, поскольку большинство людей на сегодня вовсе не следят за психоактивными спектаклями. Сторону Мэси 6+ приняла только банда юных самопровозглашенных отказников, да и то в основном по идеологическим соображениям.

— Космоангелы путают эволюцию со стилем жизни, — заявила Сада Селена.

Из всех отказников она была самая старшая — худая и очень серьезная девчонка лет пятнадцати.

— То, что они с собой делают, — продолжала Сада, — это ничуть не радикальнее, чем наколоть татуировку. Просто насмешка над неограниченными радикальными возможностями трансгуманизма. Но в этой тихой пуританской глуши, где каждый норовит спрятать голову в песок, всё так: безопасненько, согласно правилам, да еще каждый вместо полицейского следит за порядком. Ужасно!

— Они притворяются, будто стремятся к высшему идеалу, а на деле пытаются пойти против собственной природы, — встрял другой отказник. — Прям монашки какие–то. Ты когда–нибудь слышала о монашках?

— Она с Земли. А там всякие религиозные чудаки кишмя кишат, — заявил третий отказник. — Экопроповедники. Они ведь тоже вроде монашек, верно?

— Вроде того, — отвечала Мэси.

— Дело в том, что космоангелы не угрожают статус–кво, — вновь взяла слово Сада Селена. — Вот почему система их терпит, а мы ненавидим. Мы хотим руководить процессом человеческой эволюции. Настоящие транслюди постоянно изменяются, эволюционируют в сотне различных направлений. Ни одной утопии не под силу охватить этот процесс, потому что любая утопия по своей природе статична. Утопии не приемлют перемен, поскольку те бросают вызов их фантазии об идеальном мире.

Мэси нравилась компания отказников, потому что во всем Восточном Эдеме, пожалуй, с ними одними она могла говорить откровенно. И все же, хоть они беспрестанно называли себя революционерами, в реальности отказники оставались всего лишь изолированной группкой детей, вступивших в подростковый период. Они во всеуслышание заявляли о том, что живут вне закона и презирают ограниченные принципы и традиции своего поселения, тем не менее они ни разу не попытались эти традиции изменить, а все бахвальские тирады, будто они покинут Восточный Эдем, как только получат большинство, едва ли могли к чему–то привести. В городской жизни отказники не участвовали, зато забивались в пустые квартиры, питались преимущественно дрожжами, которые здесь раздавались безработным, или тем, что удавалось выклянчить у прохожих, дышали воздухом, вырабатываемым для поселения, пили воду, очищаемую для поселения, и пользовались эдемской сетью. Однако эти подростки блистали умом и вели себя провоцирующе. А кроме того, они поддерживали Мэси, ведь она была врагом их врага. На сайте Джибриля отказники оставляли комментарии в пользу Мэси и постоянно твердили, что она может рассчитывать на них даже в самой трудной ситуации.

Однажды ранним вечером Мэси сидела у барной стойки в кафе Джона Хо, как вдруг заметила приближающихся Джибриля и двух аколитов. Кафе располагалось в дальнем углу террасы, на которой разместился столовый комплекс, — отсюда, с крыши самого высокого жилого здания в Нашем Уделе, открывался вид через шестиугольные панели тента на сосновые леса по другую сторону расселины. Деревья были крохотные — каких–то пять–шесть метров в высоту: они сутулились под серо–голубым сводом в сотне–другой метров, но глаз все же радовали. Местечко напомнило Мэси о комнатке, где они с Джексом Спано проживали в короткий период расцвета их любви: если встать в центре, то руки можно было положить на стены по обе стороны — не просто дотянуться кончиками пальцев, но прижать ладони. Вот и кафе казалось маленьким. По–уютному компактным. Короткая барная стойка с бамбуковой столешницей, отполированной так, что можно было увидеть собственное отражение, скамья, на которой могло уместиться человек шесть клиентов, и пофыркивающая стальная кофемашина. которую Джон Хо собрал по модели трехвековой давности.

Напиток на самом деле не был натуральным кофе: чтобы вырастить кофейное дерево, в туннеле требовалось слишком много места, поэтому дальние создали вид генетически модифицированного мха, который давал маслянистые, богатые кофеином наросты, — но из того, что Мэси пробовала с тех пор, как покинула Землю, этот заменитель оказался лучшим. А еще Джон творил на плите потрясающие закуски и разрешал клиентам держать бутылочку любимого ликера или другого алкоголя за барной стойкой. Джон какое–то время работал корабельным инженером и много попутешествовал, а потому, наверное, был куда терпимее других жителей Восточного Эдема. Ему нравилось слушать, как Мэси вспоминает о жизни на Земле, а ей доставляло удовольствие рассуждать о том, как можно улучшить качество кофе, подкорректировав гены мха, как благодаря искусству генной инженерии крохотные изменения в метаболических процессах позволяют добиться точного баланса десятков флавоноидов, спиртов, альдегидов и эфирных масел, что напоминало процесс производства прекраснейшего живого ила за счет правильно подобранного баланса микроорганизмов.

Джон как раз рассказывал Мэси о последней попытке создать разновидность мха, которая будет иметь насыщенный вкус сорта Суматра Манделинг, когда она увидела, как трое космоангелов прокладывают путь мимо скамеек, столов, кадок с мхом, папоротником и цветами, кафе и лотков. Мимо мужчины и женщины, склонившихся над шахматной доской, мимо человека, разглядывающего фигуры, которые падали в светящемся пространстве памяти, мимо группы детей, которые учились печь хлеб рядом с булочной, а пока что просто визжали и щебетали, колошматя шары из теста.

— Скажи, а правда можно увидеть лицо Господа в иррациональном числе? — громко вопрошал Джибриль.

Мэси тут же догадалась, что космоангелу удалось каким–то образом раскопать информацию про Церковь Божественной Регрессии, — адреналин хлынул в кровь, и девушка вскочила с места. Включилась реакция «бей или беги». Ее переполняли негодование и гнев.

— Ах, пожалуйста, помоги мне постичь истину, — продолжал космоангел. — Мне известно, что цепочка цифр после запятой в числе «пи» бесконечна, а еще — что ни одна цепочка идущих друг за другом чисел не повторяется бесконечно. Но даже если бы где–то внутри такого числа содержалось полное описание Вселенной, на его разгадку потребовалась бы вечность. Что же касается поисков Бога…

— Не собираюсь тратить время на разговоры с тобой, — процедила Мэси.

— Но мне и правда очень интересно. — Джибриль встал на пути Мэси, когда она попыталась прорваться мимо них.

Ростом космоангел отличался внушительным — два с половиной метра, да еще худой, словно тростинка. Как обычно, на нем было минимальное количество одежды — короткие шорты, сандалии да поясная сумка, — чтобы ничто не скрывало идеальную белоснежную кожу, галерею татуировок и радужные чешуйки на груди. Над острыми выступающими скулами сверкали зеленые с золотыми прожилками глаза космоангела. Двое аколитов, столь же высоких и худощавых, встали позади Мэси, тем самым окружив ее. Над головой девушки завис беспилотник, направив прикрепленную снизу камеру прямо на Мэси.

— Какого Бога вы искали? — не останавливался Джибриль. — Древнего старца с белой бородой? Или, может, он на вас похож?

— Не приведи Господь, — сказал один из аколитов.

— Ну же, мы должны быть милосердными, — объявил Джибриль. — Хотя, признаюсь, Господь с ликом Мэси Миннот — отвратительное зрелище.

Джон Хо поинтересовался, позволят ли космоангелы его посетительнице спокойно уйти, на что Мэси заявила, что не нуждается в помощи, после чего, упершись двумя руками по краям табурета, взмыла в воздух, пользуясь низкой гравитацией, села на барную стойку, развернулась и спрыгнула уже с другой стороны.

— Шимпанзе с тучными окороками и широко расставленными ногами, — выкрикнул Джибриль вслед Мэси. — Это же ни капельки не подходит под описание творца Вселенной, разве нет?

На следующее утро Джибриль со своей бандой поджидали Мэси у входа в подземный переход, соединяющий Восточный Эдем с фермами, что располагались в сооруженных открытым способом туннелях. Двое аколитов хором распевали цифры, а Джибриль громко спросил, действительно ли Мэси верила, будто Бог позволит раскрыть себя путем простых математических трюков. Мэси прошла мимо, сжав в карманах жилета ладони в кулаки, совершенно не обращая внимания на преследующего ее дрона. Но и на следующий день космоангелы оказались на своем посту. На этот раз они интересовались, не замышляла ли Мэси и здесь нести слово Божие и превращать всех в зомби, что готовы в поисках секрета Вселенной вспарывать брюхо иррационального числа.

Мэси их полностью игнорировала — ни слова, ни даже сурового взгляда. Но они все равно выкладывали видео на своем сайте.

— Не стоит принимать это близко к сердцу, — утешал ее Иво Тиргарден. — Для Джибриля ты всего–навсего необработанный материал для искусства.

— Приплетать к этому события, которые я давно оставила позади, — это ли не личное?

Прошлой ночью Мэси приснилась церковь. Несколько трейлеров сгрудились вокруг пусковой шахты ракеты в тусклом свете: бушевала песчаная буря, что пришла из простирающейся со всех сторон выжженной пустыни, некогда бывшей прерией. В шахте штабелями вздымались серверы и жесткие диски древних громоздких параллельных компьютеров. На каждом уровне пол был выстлан сеткой из стальной проволоки, высились закрытые полки с электрическими схемами, которые соединялись между собой цветными проводами и толстыми серыми артериями оптических кабелей, — все устройство сотрясалось от громоподобной вибрации, создаваемой вентиляторами, что не позволяли системе перегреваться, пока та производила бесконечные вычисления.

Первая работа, которую Мэси поручили после того, как они с матерью вступили в лоно церкви, состояла в том, чтобы чистить стеллажи с серверами: хотя шахта была запечатана, пыль все равно попадала внутрь — поэтому, если вовремя не пропылесосить помещение, происходили поломки и зависание системы. Позже Мэси повысили до первого уровня божественных поисков, осуществляемых через молитву, — теперь она могла летать над виртуальными пейзажами, созданными путем арифметических преобразований бесконечного числа пи, божественной регрессии. Эти уровни уже успели тщательно исследовать, но они оказывались весьма полезными в качестве базовой подготовки новичков и знакомства с доктриной, прежде чем аколиты перейдут на более продвинутый уровень. Мать Мэси тогда находилась в «Секторе сорок» среди фрактальных ветвей, производимых в результате преобразований, основанных на фундаментальных физических константах, которые, согласно их учению и вере, отображали глубинную структуру Вселенной, созданной математическим Богом, чье присутствие незримо ощущалось в Его творении.

День за днем, год за годом святые матеманавты парили среди виртуальных симуляций, построенных путем комплексных преобразований регрессии числа пи, в поисках специально оставленных следов, которые могли оказаться отпечатками длани Создателя, и чем старше становилась Мэси, тем все более тщетными и бессмысленными выглядели их попытки. Мать Мэси к тому моменту превратилась в «святую»: исхудавшую и ненормальную особу, по восемнадцать часов в день занятую поисками божественной регрессии, — она отдалилась от дочери, да и от всего остального мира.

Мэси сбежала, оставила эту жизнь в прошлом. Рассталась с матерью и теми немногими людьми, которых она знала. Она вовсе не собиралась к этому возвращаться.

— Возможно, вам с Джибрилем стоит сесть и разрешить все споры один на один, — предложил Иво Тиргарден.

— Джибриль и команда бесполых заснимут всё на видео и выложат в сеть, сдобрив парочкой унизительных комментариев.

— Тогда сними, как они делают это видео, и выложи. Создай свое искусство, в котором ты раскритикуешь Джибриля.

— Я подумаю об этом, — ответила Мэси.

Старик не желал ей ничего плохого, но он–то полагал, что Мэси способна думать как дальние. А она не могла. Чужестранка в чужой стране. Стоило ей попытаться представить долгую, возможно, пожизненную ссылку, как голова начинала идти кругом, а живот крутило от страха. Она вдруг начала понимать, во что ввязалась: год за годом ей предстоит дышать закачиваемым из баллонов воздухом, испытывать постоянный страх, что нарушится герметичность или случится еще какая–нибудь масштабная катастрофа, жить в замкнутом пространстве. Жить с чужаками, столь отличными от нее самой. Чужаками, которые порой и вовсе не походили на людей.

На следующий день у Мэси был выходной, и она отправилась в соседнее здание на сельскохозяйственный рынок. Она как раз покупала мятный чай–мох у женщины, которая выращивала его в небольшом саду на одном из уступов возле расселины, когда заметила дрон, зависший возле цветочного ларька по соседству. И, конечно же, Джибриль не заставил себя долго ждать — космоангел в компании двух аколитов вышагивал между рядами: Джибриль впереди, а двое служек чуть позади.

— У меня к тебе маленькая просьба, — громко заявил Джибриль.

Космоангел изящно взмахнул лазерной указкой над гладко выбритой, покрытой татуировками головой, и в воздухе возникло цветное изображение более простого внутреннего содержания пи.

— Покажи мне, где на этой картинке Бог?

Мэси развернулась на каблуках и двинулась в противоположном направлении, но обидчик пошел за ней следом и попытался схватить за руку. Это было ошибкой. Мэси развернулась и в приступе ярости ударила космоангела основанием ладони прямо в грудь.

— Жаждешь шоу? Так почему бы нам не устроить его прямо здесь и сейчас?

Джибриль попытался вырваться, но Мэси крепко держала его за поясную сумку — они потеряли равновесие, закружились и приземлились посреди срезанных цветов. Фонтан лепестков поднялся в воздух, а Мэси тем временем прижала Джибриля к земле и в красочных подробностях живописала, что она думает о дурацком так называемом искусстве космоангела. Аколиты что–то щебетали, заламывали руки, раздираемые между желанием помочь господину и заснять представление. Вокруг собралась толпа, появилась пара полицейских. Им удалось разнять дерущихся, но Мэси в порыве гнева забыла о рассудительности, вырвалась, одним прыжком преодолела три метра и смачно заехала космоангелу в челюсть. Она почувствовала, как хрустнули зубы Джибриля под костяшками ее пальцев, — космоангел отшатнулся и сел на землю, из бледных губ сочилась на удивление красная кровь. А затем полицейские схватили Мэси и увели ее прочь.

Беспилотник заснял всё. Уже через час видео появилось в сети и мгновенно попало в топ чарта.

В тот же день Мэси предстала перед городским судом. Джибриль с распухшей фиолетовой щекой выдвигал обвинения. Мэси извиниться отказалась, равно как и признать свою вину, она даже не позволила Иво Тиргардену принести извинения от ее лица. На галерке несколько отказников принялись свистеть и всячески выражать неодобрение, но их быстро заставили замолчать. Старший из двух офицеров, которые арестовали Мэси, попросил проголосовать, и большинством она была признана виновной. За этим последовала короткая речь полицейского о том, что все — как рожденные в Восточном Эдеме, так и приезжие — должны уважать гражданский кодекс, который позволяет людям заниматься своими делами и не бояться вмешательства и угрозы со стороны других. Он также объявил, что Маси приговаривается к сорока дням исправительных работ и что приговор приводится в исполнение немедленно.