Амба

Случай этот происходил уже в двадцать четвёртой дивизии атомных подводных лодок Северного флота. Для начала, на примере этой дивизии я расскажу вам о том, как толстолобые (то есть конструкторы и флотоводцы всех мастей) троллили подводников от всей своей учёной души, и звание «пиджак» не то что не оскорбляло их, а было слишком малой расплатой за их шуточки.

Вот представьте на секундочку, что вы – подводник. Вам не очень повезло и вы не попали служить в восемнадцатую дивизию, но повезло, что не попали в Гремиху или на остров Новая Земля. Вы прибываете в двадцать четвёртую дивизию, в которой состоят лодки проекта 971 («Акула» по классификации НАТО и «Щука Б» по нашей собственной). Естественно, натовцы прозвали их «Акулами», то есть хищниками морей, не просто так: лодки бесшумны (пожалуй, единственный проект, способный незамеченным преодолеть систему SOSUS), скороходны и глубоководны. Они вооружены торпедами, крылатыми ракетами и даже имеют на борту три контейнера (восемнадцать ракет) ПВО «Стрела-3М». То есть любой, будучи натовцем, боялся бы их со страшной силой, так как это – основные ударные многоцелевые лодки СССР. И именно они фотографируют натовские военно-морские базы в свои перископы, в то время как потенциальный противник и не подозревает об этом, потягивая коктейли в Мексиканском заливе и любуясь на прекрасные пейзажи из полосатого шезлонга под защитой ВМФ США, а прямо из этих пейзажей его и фотографируют. Но об этом становится известно уже потом, а не в момент любования. Мне бы было страшно потом, например.

И кроме всего прочего, вам выдают вот такой вот прекрасный шеврон, на котором красноглазый от избытка опасности в крови леопард перекусывает «Лос-Анджелес» и объявляют, что дивизия называется «кошачьей» потому, что в ней служат лодки с именами «Барс», «Тигр», «Пантера», «Леопард» и «Гепард». Ну круто, чё! Вы пришиваете шеврон себе на рукав и гордо ходите плечом вперёд – ну красиво же и торжественно, правда?

Какие-то гениальные умы, правда, приписали к дивизии лодку с названием «Волк», ну да ладно, почти же тоже кошка, хоть и собака. Но «пиджаки» не утихомириваются и, кое-что модернизировав, присылают к вам служить «Вепрь». Не, ну нормальные вообще люди? Ну как травоядная свинья коррелируется с этими всеми благородными хищниками? Ну какая тут логика, а? Нельзя было его на Камчатку куда-нибудь спулить? Говорю же, издеваются над подводниками! Я уже молчу про приписанную к дивизии «Грушу», но это уж сами флотоводцы постарались.

Но знаете что? Подводники же русские и гордятся не «потому что», а «несмотря на», и любой подводник из двадцать четвёртой дивизии сказал бы вам гордо, что служит в «кошачьей дивизии» несмотря на волка, вепря и грушу.

Вот на этом самом «Вепре» мы и вышли двигать науку. Не знаю, как насчёт «вперёд», но точно не в Архангельск, потому что помогали учёным испытывать новый, революционный, акустический буй. Этот буй мог настолько точно срисовывать акустические портреты, что становилось ясно не только какой корабль мимо него прошёл, но и что там у них на обед сейчас готовят. Особенностью его было то, что он, сука, был дорогой. Главный учёный на испытаниях так и сказал:

– Ребята! Только он, сука, ужас какой дорогой! Вы уж там поосторожнее!

– А мы-то что с ним сделать можем?

– Ну не заденьте там, когда галсами вокруг него ходить будете, да найдите потом его в море!

– В смысле – «найдите»? Вы же на буксире будете, сами и ищите его потом!

– Понимаете, – откашлялся представитель военного штаба, который отвечал за испытания и взаимодействие, – у нас с соляркой очень напряжённо, а у вас же топливо бесплатное!

– Што-о-о-о? – выпучил глаза командир. – Что это значит – «бесплатное»?

– Ну вам же не надо заправляться – у вас реактор и всё такое!

– То есть, по-вашему, уран дешевле, чем солярка? Ну ладно, опустим этот момент как несущественный. Мне и так уже всё понятно. Но товарищ учёный, на чём основываются ваши подозрения, что мы его заденем?

– Ну понимаете, я же не в области управления кораблями специалист и догадываюсь, что управлять подводной лодкой сложно, особенно, при таких условиях, поэтому… вот.

– Может, поспорим?

– Не-не-не-не-не! Меня коллеги категорически предупредили с подводниками не спорить вообще ни о чём!

– Ну ладно, хотя жаль. Давайте ваши графики нашего движения.

А происходило всё это дело в самом что ни на есть Белом море в бухте Умба. В бухту Умба впадала река Умба, на её берегу располагался посёлок Умба, раболовецко-свиноводческий колхоз «Умба» и всё остальное, что располагалось вдоль этого берега, называлось тоже вы уже догадались как. Походили мы надводными и подводными галсами вокруг этого буя, попеременно включая и выключая устройства и механизмы, а также меняя скорости хода. Потом нашли его, словили, передали на буксир и зависли на пару дней в надводном положении, ожидая, пока учёные на буксире расшифруют полученные данные и дадут нам «добро» уходить или всё заново придётся начинать. Но так как высокий уровень профессиональной выучки и исполнительности не давал нам оснований сомневаться в правильности выполнения нами всех предписаний, то мы считали, что просто отдыхаем. Подвахтенные убежали наверх помочить крючки своих удочек в серых водах Белого моря, потому как раболовецкий колхоз не зря же вон прямо с борта виден!

– Тащ командир! Прошу разрешения с двумя членами экипажа убыть на берег, в посёлок Умба! – обратился к дремлющему в центральном командиру замполит.

– С двумя членами?

– Так точно!

– В Умбу?

– Совершенно верно!

– С целью?

– Наладить отношения с гражданским населением! Может, там, помочь чем им надо или лекцию в клубе прочитать живыми подводниками. Ну и так, мало ли.

– Помочь?

– Ага!

– Колхозникам?

– Ну!

– Подводниками?

– Ими самыми!

– Не, ну ехайте, конечно, помогите.

Чтоб у вас не возникало никаких там всяких мыслей по поводу этого замполита, то скажу вам, что когда в море смыло волной двух подводников, то именно он держал страховочный конец, которым они были привязаны. Этим самым страховочным концом он разрезал себе ладони до костей, но не выпустил его из рук. Страховочный конец оборвался, потому что был гнилым, как и всё техническое и материальное состояние военно-морского флота в те годы, а замполит – нет. Потому что был из гранита и стали, хоть и замполит.

– Так вот ты какая, Амба! – сойдя на берег, сказал замполит и поклонился. – Ну что вы вылупились? Шутка юмора же!

– А-а-а-а. А то мы уже и растерялись, что делать: смеяться или верёвками вам руки вязать, чтоб к доктору доставить!

– Тупорезы! Пошли председателя искать.

Заглянув во все двери и опросив малочисленное население, председателя нашли на свинарнике. Вместе с ещё двумя колхозниками он тащил вдоль загонов телегу и вилами сбрасывал в кормушки для свиней натуральным образом самую что ни на есть красную рыбу.

– Эссссс! Ссссселяне! А что это вы тут делаете такое?! – спросил замполит выпученными глазами.

Селяне почесали под шапками-ушанками, переглянулись, пожали плечами и ответили председателем:

– Ну свиней кормим, чо же ещё-то, незнакомый человек в чёрном!

– Свиней? Красной рыбой? – и замполит начал судорожно шарить по правому бедру в поисках маузера, которого, к счастью для селян, там не было.

– Ну. А чем нам их кормить? Дошираками штоле? Так оне дороже у нас!

– Красной! Рыбой! Свиней! – Замполит начал вращать глазами вокруг в поисках каких-нибудь свободных вил или кистеня, на худой конец.

– Да не переживай ты так, мы-то икру из неё вынули, какая в ней ценность осталась?

Замполит завис на секунду. Он смотрел, как хрюшки радостно трескают рыбины размером с половину его оклада каждая, и не мог разобраться – они ему подмигивают дружески или издевательски?

– То есть как это никакой ценности? – решился он наконец уточнить у председателя свой разорванный в клочья шаблон.

– Да так! – сплюнул председатель. – Нам её перерабатывать негде, вот она и гниёт за сараем, а свиней кормить нечем, комбикорма нам дорого покупать!

– То есть как это гниёт?

– Так и гниёт! С мухами, слизью и неприятными запахами!

Теперь уже настала очередь замполита чесать под шапкой. Нет, он конечно же знал по роду своей специальности, что Россия – богатая страна. Но вот до сих самых пор не осознавал – насколько. В тот момент, возможно, такой подход к использованию природных ресурсов страны казался ему малорациональным, но был он уже капитаном второго ранга с седыми висками и знал, что стране-то он вряд ли поможет, а вот экипажу…

– Так это… – решился наконец спросить замполит у председателя. – Может, мы возьмём какой рыбки посвежей, ребят вот своих покормим?

– Вы с той лодки? – уточнил председатель.

– С неё, да.

– Вот сколько хотите, столько и берите! Хотите, мы и лодку вам дадим, чтоб больше увезти!

– Конечно, хотим! И гребцов тогда!

– И гребцов, само собой.

– Не понял, – удивился командир, – а как это зам на одной лодке отчалил, а обратно на двух гребёт?

– На абордаж, видимо, взял там кого или контрибуцию везёт с покорённого им порта, – предположил старпом. – Боевой же офицер, а не труба на бане!

И вот тут-то и началось употребление красной рыбы на первое, второе, салат, десерт и компот. От крабов-то я и до этого нос уже воротил, после голодных девяностых, но вот так красной рыбой не обжирался никогда, конечно. Селяне потом нам привезли ещё красной рыбы с икрой и продавали её по цене примерно булки хлеба за килограмм.

А с буем всё нормально было. Учёный, расшифровав данные, кричал нам с буксира спасибо, хлопал в ладоши и, сцепив руки в замок, махал ими над своей светлой головой:

– Грандиозно, ребята! Перфектно! Великолепно! Прорыв! Прорыв в науке! Прорыв, ребята! Эх мы и зададим сейчас супостату!

– Ну да, ну да, – вежливо кланялся ему с рубки командир. – Зададите, непременно!

На тот момент в его экипаже было процентов семьдесят прикомандированных людей при разрешённых, согласно руководящих документов, для выхода в море не более тридцати. И часть из них была прикомандирована из береговых частей – они не проходили никакой подготовки и в море вышли вообще в первый раз, что категорически запрещалось всеми руководящими документами.

Командир не спал уже неделю, как и тридцать процентов его родного экипажа, потому что было уже откровенно страшно. Нет, не за себя, а за того, кто стоял бы на посту, если позволить себе расслабиться и поспать. Да и за себя тоже, конечно, ведь каков бы ни был ты герой, а жить хочется. И детей растить, и, может быть, даже ходить в театры и на выставки в картинные галереи, даже если и не на Айвазовского, а на выставки авангардистов, – но лишь бы ходить. Щуриться на солнце и держать за ручку своего маленького сыночка или доченьку и никогда больше с ними не прощаться навсегда, уходя в море на неделю. Просто поправлять бантик перед школой, готовить омлет с зелёным горошком. Учить завязывать шнурки и давать отпор хулиганам. А ещё, обязательно, – целовать носики перед сном. Всё сложное просто на самом деле, как ни крути.

Начинались двухтысячные.