Мелодии бленкеров и крейцкопфов
– Витя, а где ключ?
– Ключ? Какой ключ?
– Мой ключ.
– Твой? У меня нет твоего, у меня только мои!
– Витя, я не про эти ключи! Где мой ключ на четырнадцать?
– Твой ключ на четырнадцать?
– Да, Витя, ты брал у меня рожковый ключ на четырнадцать, на прошлой неделе, на полчаса. Где он?
– Рожковый? Да у меня торцевые только ключи и на двенадцать. Я же киповец: зачем мне ключ на четырнадцать, да ещё рожковый?
– Витя, да откуда я знаю, зачем? Может, ты подрочить им себе хотел. Хватит уже придуриваться, так и скажи: «Не знаю, товарищ мичман, видимо, опять проебал!»
– Подрочить? Фу на вас, товарищ мичман! Для этого я ключ на семьдесят два просил бы!
– Ой, да там только разговоров на семьдесят два, рассказывай, ну.
– Ну не на четырнадцать же, согласись!
– Согласен, но хватит уводить меня в сторону! Может, в носу поковыряться… Я не знаю, зачем ты его брал, ты мне не докладывал!
– В носу-то отвёрткой удобнее, ты чё. А… погоди-ка, Игорь, а где моя отвёртка?
– Отвёртка?
– Да-да, отвёртка! Моя отвёртка с длинным жалом и красной ручечкой! Где она?
– Витя. Ну я же компрессорщик, зачем мне отвёртка с тонким жалом?
– Игорь, а я не знаю. Я как другу тебе дал, не спрашивая! Недели две уж тому, не меньше!
– Да?
– Караганда!
Это не весь диалог, а только малая его часть. К этому моменту вы уже должны понимать, что смотреть вечно можно не только на текущую воду, горящий огонь и чужую работу, но и на спор двух технарей. А мичман на корабле это не кто иной, как технарь, с поправкой на словосочетание «военно-морской». Конечно, есть ещё и мичмана-минёры, мичмана-акустики и мичмана-коки, но тупиковые ветви развития шальной эволюции мы рассматривать не станем в целях экономии времени и уменьшения градуса обсценной лексики в данном произведении, а вот на мичманов-механиков давайте посмотрим поближе.
Если вы представляете технарей в виде хмурых мужчин с кустистыми бровями, заплатками на коленях, вечно измазанными руками и перебинтованными пальцами, то вы конечно же глубоко ошибаетесь, и сейчас я вам расскажу, кто такие настоящие технари. Настоящий технарь – это поэт, который не умеет подбирать рифмы, или музыкант, который не знает нот: то есть в душе он крайне творческая личность, но снаружи хмурый мужчина с кустистыми бровями.
Кроме того, военно-морской технарь, мичман, свято чтит завет Степана Осиповича Макарова и помнит о войне, полагая главной своей задачей при подготовке к ней экстремально возможную степень экономии собственных сил. Ну как ему ещё к войне-то готовиться? А готовиться надо – Степан Осипович просто так слов на ветер бросать не стал бы.
Мичман, выполняя свои обязанности техника, может и не знать, чем диод отличается от тиристора, и удивлённо тыкать пальцем в схему, говоря: «О, глянь-ка, кто-то диоду хвостик пририсовал!» Но при этом на слух, запах, нюх и чёрт-те знает что ещё может определить, что не так в механизме и как это исправить, пока не началось.
– Я тебе говорю, Анатолич, она не так жужжит!
– Витя, ну что «не так жужжит»! Она нормально работает: параметры в норме, лампочки вон все горят, смотри, клапана управляются, фреон течёт. Что тут не так?
– Я те говорю: не так она жужжит. Вот-вот сломается: пиздец будет мясу в морозилке и нам с тобой. Особенно тебе.
– Ладно, сейчас схожу за схемами, давай прозвоним, паникёр.
– Да, да. Сходи-сходи. Обязательно.
А когда я с ворохом схем возвращаюсь обратно в трюм, Витя уже сидит и ментально курит, явно всё починив.
Если вы знаете хоть одного взрослого мужчину, то эту позу и это состояние наверняка видели. Стоит мужчине удачно сделать хоть какое-то дело (удачно – это в смысле без видимых косяков), как он тут же впадает в это состояние эйфории от вкуса победы, которую он и вкусить-то ещё не успел, а только ожидает. Причём сколь бы ни малы были прогнозируемые преимущества и выгоды от сделанного им дела, степень эйфории всегда одинакова. И если мужчина курит, то в этот момент он непременно закуривает, но не как обычно, а особенным способом: вальяжно, с невесть откуда взявшимися плавными движениями и прищуром глаз, как у Клинта Иствуда в самом крутом его прищуре, а если не курит или не может по причине того, что он на подводной лодке или жена не разрешает при детях, то всё равно у него те же самые позы и движения, что я и называю «ментально курит». Понаблюдайте.
– Вот он, – и Витя вальяжно пинает ногой блочок, – нашёл гада и заменил, теперь всё нормально жужжит, можно дальше к войне готовиться: без мяса не останемся (заметили, что в данном предложении прямо-таки просятся два восклицательных знака, но их нет, потому что К. Иствуд восклицать в этом случае не стал бы).
– А как ты его нашёл?
– Ну прозвонил, как.
– Чем прозвонил?
– Ну тестером.
– А где у тебя тестер?
– Ай, ну что, опять начинается?
– Это самое и начинается, да. Я тебе запрещал гвозди вместо предохранителей сувать в приборы?
– Ну запрещал.
– Наказать обещал тебя за это?
– Ну обещал.
– Ну так вот – я ещё раз тебе запрещаю и обещаю!
– Ага. Ну пошли курить уже?
Как и любые творческие люди, мичмана чураются грязной и примитивной работы – их тонким душевным организациям претит делать что-либо ниже рангом, чем совершение локального подвига или похода на обед. Вот представьте для примера: сидит симфонический оркестр и играет, не знаю, симфонию. Скрипачи рвут смычки в экстазе, флейтисты и гобойщики пытаются махать потными чёлками на лбах, на литаврах парень даже на перекур не ходит от ответственности – так болеет за общее дело! И играют хорошо, прям вот за душу берут – хоть сейчас за букетом беги, чтоб швырнуть им в ответ за их старания. Но партитуры у них устроены так, что ноты падают на пол, как только их сыграли. Взяли «ля» – она плюх на пол, исполнили «си» – она бумс туда же, и так далее. К концу концерта музыканты уже по колено в этих нотах сидят, нервно отталкивая их ножками, и вот финальный аккорд. Зал ревёт от восторга, овации, или что там у них. Музыканты торжественно раскланиваются с публикой, поправляя фалды фраков, а потом, когда публика, восторженно вздыхая, уходит, утирая слёзы, они достают из-под пуфиков совочки, метёлочки и начинают ноты за собой убирать, вместо того чтоб мчаться в ресторан и шампанскими винами поливать официантов и друг друга. Трудно себе такое представить, правда? И я не про падающие ноты – их-то как раз представить легко.
Так вот и наши технари: починив компрессор и запустив его пылающие ступени, разве можно допустить, что они начнут убирать вокруг себя пролитое масло, ветошь и лишние запчасти? Тем более, что можно воспользоваться уловкой, которую называют «передать по вахте» – здесь главное придумать железную причину, почему ты сам сделать этого не успел до конца смены. Но так как придумывание – вещь творческая, в отличие от приборки, то что? Правильно – и следующая смена тоже будет придумывать, почему им убраться было ну совсем не с руки. Они и хотели, да, собирались даже… но потом – вот, и поэтому – так вот… так что они тут и ни при чём, а не то, что кажется, будто забыли или от лени.
Поэтому отнюдь не удивительно, что киповец Витя бросил рожковый ключ там, где он им что-то крутил, а может, и забивал, а компрессорщик Игорь бросил отвёртку там, где он ею что-то отворачивал, а может, просто выковыривал – оба они мичманы, и это вполне даже логично. Ключ и отвёртку я нашёл и положил к себе в сейф. Как большой любитель драм я не мог упустить такого сюжета и лишить себя удовольствия понаблюдать за развитием событий, тем более что Игорь с Витей были друзьями, служили вместе чуть не с Цусимского сражения (по их рассказам) и даже жили вместе в одной каюте, выгнав оттуда молодого киповца и откорректировав типовые корабельные расписания. Потому что перед настоящим мичманом нет преград в исполнении его желаний: пришёл, увидел, победил и лёг спать дальше! А уж если их двое…
Толковой драмы никак не выходило в связи с отягчающим обстоятельством в виде дружбы. Я и так и сяк подливал маслица в огонь: то вздохну: «Ох, Витечка, мне бы ту твою отвёрточку, как бы сейчас пригодилась!» – то посетую Игорю, что вот-де у него ключик был хороший на четырнадцать, сейчас таких небось уже и не делают, – всё без толку. Проклятущая дружба максимум что позволяла им – это отказывать друг другу в сигаретах или сахаре к чаю, с высокомерным задиранием голов и обоюдными обещаниями возобновить угощения моментально после возвращения инструмента. Поговорка «дружба дружбой, а инструмент – врозь», очевидно, не всех видов дружбы касается, а только начальных стадий развития этого отношения. Тем более среди бывалых морских волков. Это молодые, пришедшие недавно из учебок и с ходу столкнувшиеся с дефицитом на флоте всего, начиная от обмундирования и заканчивая временем на боевую подготовку, берегли свой инструмент тщательнее, чем некоторые берегут новые платья или окружающую среду, – буквально спали с ним. А эти, взращённые на советском зиповском изобилии, до сих пор ещё не обрели до конца чувство того, что и отвёртки с гаечными ключами имеют свойство заканчиваться.
В итоге их месячное вялое противостояние окончилось ничем. Турбинисты подарили Игорю ключ на четырнадцать, потому что им такие маленькие размеры всё равно не подходят даже в носу поковыряться, а механик выдал Вите отвёртку, пару раз натолкнувшись на него с ножиком, который Витя носил вместо отвёртки наперевес, и здраво рассудив, что лучше минус одна отвёртка, чем минус очередной пучок его нервов.
Родные же их инструменты в это время медленно покрывались тоской, пылью и ненужными бумажками в моём сейфе, и, сказать честно, я про них вовсе и забыл, и так бы они и лежали там до сих пор, если бы Вите не понадобились красномедные прокладки для манометров. Так как вещь это была дефицитная, то и хранилась она, само собой, в сейфе, хотя какое им вообще можно найти применение за пределами подводной лодки – лично для меня загадка: ну разве что в чаек ими покидаться. Отдав Вите ключи, я продолжил ковыряться с не помню чем я там ковырялся, но точно помню, что в трюме. И минут через несколько такое странное чувство, что какая-то новая субстанция вокруг меня начала сгущаться и вроде как даже светлее стало, что ли.
А, так это же праведный гнев пылает – точно! Обернувшись в сторону предполагаемого эпицентра, я обнаружил не один, а целых два источника этого искреннего чувства.
– Анатолич, – сурово сказал Витя, – знаешь, что мы обнаружили в твоём сейфе?
– Да! – подтвердил Игорь, хотя подтверждать ещё было нечего.
– Нет, – говорю, – не знаю.
– Мою отвёрточку!
– И мой ключ!
– А, точно! Ведь именно туда я их и положил!
– Так это ты их спиздил у нас, получается!
– Так. Товарищи мичманы, стоп дуть! Давайте идентифицируем определения, которыми вы оперируете: отвёрточку я подобрал возле компрессорной станции, а ключ – на пусковой станции центробежного насоса. Дело было поздно ночью, когда вы глушили пивас у кого-то из вас на дому, вокруг никого не было, и инструменты явно не помечены, то есть слово «спиздил» тут можно применить с о-о-о-очень большой натяжкой. Я бы употребил слово «нашёл», например.
– Не, ну мы же потом искали. Ссорились из-за этого. Чо ты молчал-то?
– А ждал, пока страсти накалятся и вспыхнувшее пламя закалит вашу дружбу, как сталь. Так что я попросил бы тут на меня глазами не сверкать, сами проебали – сами на себя и сверкайте.
Стоят, пыхтят, с ноги на ногу переминаются, но остывают уже. С технарём – главное что? С технарём главное – не поддаваться на его гнев и не показывать слабину, иначе сожрёт и как зовут не спросит. А так творческая натура и двигатель прогресса быстро затушат в нём пыл. Попробуйте как-нибудь на телемастере или кто там у вас из технарей под руками крутится.
– Ладно, Витя, – говорит в итоге Игорь, – я пошёл, мне надо там доделать. Слушай, а дай мне отвёртку, не помню, куда свою дел.
– На. Только верни.
– Обижаешь! Минут через двадцать принесу.
– Витя, – спрашиваю я, когда Игорь исчезает, – это что сейчас было?
– Что «это»?
– Ну вот это вот: «дай мне отвёрточку, сейчас принесу»?
– Ну а что такого-то было?
– Ну вы же месяц из-за этой отвёрточки дулись друг на друга! Меня сейчас чуть не убили за неё же.
– Не, не только за неё, ещё же за ключ.
– Это очень важное дополнение, да.
– Ну у меня теперь две отвёртки же, правильно? Одну можно и проебать. Тем более, что отвёртки приходят и уходят, а друзья, знаешь ли, остаются!
– А чего ты у него ключ тогда не попросил? Чем вот ты эти манометры сейчас закручивать будешь?
– Бли-и-ин, забыл же, ну! Пойду сбегаю!
– Ви-и-и-итя! – кричу ему вслед. – Да я пошутил, у тебя же есть ключ!
– А ты?! Ты чем крутить будешь, чтоб мы быстрей всё сделали? Ключи! Надо больше ключей!
Круг опять замыкается, странное чувство дежавю повисает в воздухе и смотрит на меня с надеждой.
«Ну, – как бы говорит оно, – со второй-то попытки придумаешь что покаверзнее?»
Вот даже и не знаю, что ему ответить. Мужская же дружба – вещь довольно специфическая. Не скажу, правда, насчет людей с гуманитарным складом ума, хотя сам люблю относить себя к ним по причине того, что название моей инженерной специальности с первого раза никто повторить не может, а вот про технарей, пожалуй, скажу. Мужская дружба, в отличие от остальных, требующих непременного декларирования с восторгами и взаимными реверансами, протекает тихо и спокойно, берясь неизвестно откуда, может быть, даже с одного взгляда, и постепенно укрепляясь поступками, словами и ещё неизвестно чем. Она не бросается в глаза, не преподносится с гордостью на рассмотрение всем и не требует чёткого описания себя, чтобы подтвердить своё существование, – она просто есть, и всё тут.
Видели когда-нибудь со стороны общение двух друзей, сами при этом оставаясь незамеченными?
– …
– Эх, да…
– А сам-то как?
– Да так.
– И я так.
– А вот тогда, помнишь?
– А то!
– Вот бы ещё!
– Даааа…
– …
– …
– Вот такая хуйня, брат.
– Да, брат, понимаю тебя.
А потом они тушат сигареты и расходятся каждый по своим делам. И вы такой думаете: а что это сейчас было такое? И даже и не подозреваете о том, какой глубины философский разговор сейчас произошёл и как он добавил оптимизма, сил и, может быть, даже уверенности обоим его участникам. И при этом они ещё отдохнули от текущих проблем, да.
– Витя, вы вообще с Игорем разговариваете когда-нибудь?
– Конечно!
– На отвлечённые темы и в трезвом уме?
– Тоже бывает!
– А ругались когда-нибудь?
– Нет, а зачем?
Не «из-за чего» или «почему», а «зачем» – это важно, и над этим стоит подумать, если вы не сразу понимаете, в чём тут разница, и не готовы так же ответить про своего друга. А Игорь с Витей до сих пор дружат и даже в ресторанах фотографируются друг с другом, а не с жёнами ну или друг с другом и с одним там «дустом», который в гости приехал.
Мне вообще, за редким исключением, всегда везло на мичманов, что облегчало мою службу неимоверно. У нас, как и у большинства подводников вообще, не было принято козырять рангами, чинами и чётким знанием уставов, но чрезвычайно ценилось умение молча сделать дело так, чтоб потом его не приходилось переделывать. И везло мне в том прежде всего, что, отдав приказание своему мичману, я мог позволить себе тут же о нём забыть, потому как если мне мой мичман не доложил о каких-то проблемах в выполнении задания, то я мог быть уверен, что он не положил на него болт, а просто забыл доложить о том, что всё сделано. Или даже было сделано ещё до того, как я сообразил, что это нужно сделать, за что я никогда не получал упрёков или насмешек за тугодумство и невнимательность.
Вот бы все технари такие были, как мой Витя из восемнадцатой дивизии или Вова из двадцать четвёртой, – как это облегчило бы жизнь в обществе, но, правда, отвёртками и ключами пришлось бы запастись в изрядном количестве! Небрежность – признак мастерства, если мастерством занимаются люди творческие, а других в технари и не берут – следят за чистотой рядов, знаете ли. Это не означает, конечно, что если вы не можете с ходу подобрать более двух рифм к слову «да» (слово «звезда» третьим не считается), то вы обязательно обладаете техническим складом ума. Но. Если при этом вы делаете какое-то дело хорошо, просто потому что вам лень его потом переделывать, то из вас наверняка выйдет хороший технарь!
