Глава 10. Закон звездного часа, или что делать, когда в вашу дверь стучится фортуна
Встречу с Костой Настя назначила за городом, на пешеходном мосту через ручей. Специально выбирала место, где практически никогда не было прохожих в такой час, особенно учитывая накрапывающий дождь и поднимающийся ветер. Коста пришел вовремя.
– Привет, Анастасия, зачем такая секретность?
– Мне нужно попросить тебя об одной услуге.
– Относительно Ники?
– Можно сказать, что да.
– Что за услуга? – немного странным тоном спросил он.
– Я бы хотела, чтобы ты снял камень с ее души.
– Я камень?
– Она чувствует себя виноватой в том, что из-за нее ты покинул монастырь. Вот я и прошу тебя рассказать ей правду.
– Какую? – напрягся Коста, сегодня многословием он не отличался.
– Что ты по-прежнему монах лавры Святого Афанасия на полуострове Афон! И во Францию ты отправился по поручению твоего монастыря!
Коста молчал. Она ждала. Пауза затягивалась, Настя решила не прерывать ее первой. Надо было дать Косте время переварить. Под мостом прожужжала маленьким мотором надувная лодка. Настя наклонилась, чтобы получше рассмотреть. Внезапно почувствовала прикосновение стали к руке. Жестким движением Коста ей вывернул руки. Столетова резко дернулась, но было уже поздно. Она была надежно прикована к деревянным перильцам наручниками.
– Хорошая вещь, от папы достались. Он, видишь ли, когда остался без работы, стал охранником в тюрьме, там и погиб, когда пытался помешать побегу одного опасного заключенного. Ему даже медаль посмертно дали, только ею никого не накормишь, – прокомментировал Коста, безучастно наблюдая за ее бесплодными попытками вырваться.
– Это что, неудачная шутка? – Она попыталась изобразить искреннее возмущение.
– Ты прекрасно знаешь, что нет. Ты проиграла, я выиграл. Иногда и охотник становится жертвой! Я восхищаюсь тобой, Анастасия, и хорошо понял, что тайны всего лишь разжигают твой аппетит. И я был готов, что ты не успокоишься, а некоторые тайны опасны для здоровья, – произнес Коста. – Итак, наши дороги расходятся. Мне очень жаль, но у меня нет другого выхода, дорогая мадемуазель Столетова. Ты получишь заслуженный отдых, но в отличие от Вельтэна твоя душа, надеюсь, попадет в рай.
Настя с ужасом смотрела на него. От обаятельного и сердечного юноши, которого она знала, не осталось и следа. В черных глазах светилась холодная решимость, и еще в них пылала ненависть. По коже пошли мурашки, но она собрала себя в кулак. На слабость права она не имела.
– Ты ничего не почувствуешь, – спокойно продолжил он. – Ты продвинулась слишком далеко, дорогая Анастасия, только, к сожалению, не в том направлении.
Мозг Насти работал четко, и она, сама удивившись собственному хладнокровию, заявила:
– Ты уверен, что я продвинулась не в том направлении?
– Уверен, только скажи, когда я проговорился? Так, из научного интереса.
– Тогда из научного же интереса попробуй догадаться, мне от всего этого какая выгода?
– Я тоже могу удовлетворить твое любопытство.
– Учитывая то, что мне предстоит, думаешь, у меня есть желание любопытствовать? – возмутилась Настя. – Хотя, подожди, а что ты собирался делать с изобретением Эдуарда, если бы он согласился тебе его передать?
– Мне нужны были таблички, – упрямо повторил он.
– Таблички? Каменные?
– Что, кроме камня, может выстоять тысячелетия!
– Тысячелетия! – эхом повторила Настя, все постепенно становилось на свои места. – Каменные таблички с волшебной музыкой Орфея, так, значит, именно этим владел Эдуард? Откуда они у него?
– Понятия не имею.
– Подожди…
– У нас нет времени на объяснения.
От его ровного тона ей стало окончательно не по себе. Грек был равнодушен. Ее судьба в его голове была окончательно решена, и никакой надежды не было. По спине заструился холодный пот. Она лихорадочно просчитывала в уме варианты.
– Я нисколько не жалею, что убил де Вельтэна, – продолжал Коста, – я ведь пытался объяснить важность этого открытия для нас. Таблички должны были передать Великой лавре! Волшебная мелодия Древней Эллады должна была вернуться в Грецию! Никто не знает, почему в последний момент коптский епископ передумал. И мои собратья много веков назад и не догадывались, какое направление было выбрано для табличек. Мы безуспешно их искали в течение многих столетий! Но все тщетно! И вдруг появляется этот самонадеянный болван с копиями нот, которые мы считали утерянными!
– И ты уговорил настоятеля отправить тебя во Францию, якобы в целях изучения связей православных и католических монастырей. Именно так это было представлено префектуре полиции.
– Ты и до префектуры добралась! – удивился Коста.
– Добралась, а еще один вопрос: это ты подстроил встречу Вельтэна с Никой?
– Что это изменит? – пожал плечами Коста. – Хотя приговоренные к смерти имеют право на последнее желание! Если хочешь знать правду, пусть так и будет. Да, я организовал встречу Эда с Никой. А через нее стал своим человеком, Эдуард даже со мной делился.
– Он тебя не узнал?
– Нет, он прекрасно меня узнал, и его даже забавляла эта ситуация. Он знал, с какой целью я появился здесь.
– Он тебя недооценил, – констатировала грустно она.
– Как и ты, – пожал плечами Коста, – и ты мне не оставила другого выхода, ты можешь помешать выполнению моей миссии!
– Значит, ты так ничего и не нашел! – с облегчением произнесла Настя.
Его передернуло, глаза сверкнули.
– Замолчи! – Он достал заранее приготовленный шприц с какой-то мутной жидкостью.
– Ты законченный психопат! Ты же монах и не имеешь права преступать закон «не убий»! Чего тогда стоит твоя клятва?
– Тамплиеры, госпитальеры, тевтонские рыцари тоже были монахами!
– Тогда было другое время!
– То есть хочешь сказать, что в наше время убивают меньше? Думаю, что время пришло, прощай, Анастасия. – С этими словами он поднял шприц, прицеливаясь.
Коста был настолько уверен и сосредоточен на своей жертве, что забыл всякую осторожность. По сторонам он не смотрел, а зря. От невысокого дерева бесслышно метнулась тень, и через считаные доли секунды мощный удар припечатал грека к дощатому настилу, а сильная рука вырвала шприц.
– Вколоть, что ли, тебе эту дрянь, гаденыш! – произнес Гарик, одним коленом придерживая лежащего Косту.
– Он нам нужен живым! – напомнила Настя.
Гарик кивнул, для верности врезал еще раз, чтобы жертва не дергалась, и, зачем скрывать, для удовольствия. Потом не торопясь достал тонкий нейлоновый жгут и тщательно скрутил грека по рукам и ногам. Бодлер появился с противоположного направления.
– Полицию вызвал? – спросила его все еще прикованная к перильцам Столетова.
– Вызвал, «отец Браун» на полной скорости сюда несется. Я его подключил, когда этот… – он указал пальцем на побелевшего Косту, – соловьем про свои подвиги разливался!
– А меня вы думаете отцеплять?
– Очень даже неплохо смотришься, – съехидничал Гарик, – блондинка в лапах Кинг-Конга!
– Я не блондинка, да и этот подлец до Кинг-Конга не дотягивает!
– Твоя правда, – согласился Гарик, вытряхивая карманы Косты.
Ключ был найден, Настя отцеплена. Она перевела дыхание и ворчливо произнесла:
– Уф, никогда не думала, что это может продолжаться целую вечность!
– Добро пожаловать на войну, дорогая! – одними глазами усмехнулся Гарик.
– А если бы он в меня воткнул этот проклятый шприц?
– Ну этот вариант мы тоже предусмотрели. Жэбэ, можешь выходить.
Послышался треск веток, и из чащи вышел долговязый, застенчиво улыбающийся мулат лет тридцати пяти. В руках он держал винтовку с оптическим прицелом и небольшой чемоданчик.
– Знакомьтесь, Настя Столетова – Жан-Батист Самохин-Жаке, не удивляйся, у него две фамилии от русской мамы и французского папы. Настя – технический переводчик и по совместительству детектив-любитель, Жан-Батист, а для своих Жэбэ – негласный чемпион мира по стрельбе по движущимся и недвижущимся целям.
– Ну уж ты и загнул, я выше третьего места на европейских не поднимался, и то всего лишь один раз, – поправил Настиного друга Жэбэ, присаживаясь на пень и любовно разбирая и упаковывая свое оружие в чемоданчик, по-русски он говорил с легким акцентом, зато французским владел отлично.
– Ну, не скромничай, в бытность твою снайпером в Легионе, я думаю, ты выше первого в мировых поднялся!
– Об этом лучше не будем, – с внезапно помрачневшим лицом поправил его Жэбэ, в отличие от Гарика воспоминания о Легионе у него, похоже, были не из приятных.
– Извини, дружище. Так вот, Настя, как видишь, ты была в полной безопасности.
– Почти в полной, шприц с эфедрином мы не предусмотрели, – поправила она его.
– Ста процентов никогда не бывает, – согласился Гарик.
– Бывает, при первой попытке я бы его снял, – возразил стрелок.
Раздался звук полицейской сирены. На берег вырулило три автомобиля. Из одного из них выбрался Борель и, прихрамывая, поспешил к мостику. За круглыми линзами его очков глаза полыхали молниями, лысина переливалась на солнце капельками пота, а голос не обещал ничего хорошего:
– Ваши действия могут быть причислены к обструкции следственных действий!
– Я же передала вам в руки настоящего убийцу! – возмутилась опешившая от такой черной неблагодарности Настя.
– Но вы могли погибнуть, а он ускользнуть от закона!
Гарик дернул свою подругу за руку и миролюбиво произнес, показывая на надежно спеленутого Косту:
– Вот ваш элемент. Тепленький, из рук в руки, и извините, если что не так. А это – орудие покушения. – Он протянул им полиэтиленовый пакет со шприцем. – А вот моя визитная карточка, если будут вопросы: охранное агентство Арутюняна, я уже пару раз работал с вашими ребятами.
К этому времени Бодлер, полицию недолюбливавший, благополучно ретировался, а Жэбэ растворился в кустах еще до прибытия команды «отца Брауна». Дальше все происходило как при замедленной съемке. Надежно спеленутого нейлоновым жгутом Косту поволокли и без особых церемоний втолкнули в полицейскую машину. Тот даже не сопротивлялся, а как-то сразу потух и съежился. Аристид уже более спокойным тоном поинтересовался:
– Могу я все-таки узнать имя неизвестного доброжелателя, подключившего меня к вашему разговору? Хотелось бы его поблагодарить.
– Я передам ему вашу благодарность, – уклонилась от прямого ответа Настя.
– То есть у вас собственные тайны?
– Можно сказать, что да.
– Как знаете, – не стал настаивать следователь, – хотя посоветуйте ему в следующий раз быть поосторожнее. И последний элемент: вы так и не сказали Косте, как вы его вычислили.
– В день смерти на Вельтэне была новая футболка с девизом: «Не откладывай на завтра то, что можешь сделать послезавтра», и Коста не мог ее видеть, если, конечно…
– Не был убийцей, – сделал вывод следователь, – но он мог зайти к Вельтэну до возвращения Ники и прихода предполагаемого убийцы.
– Я думала об этом, поэтому и решила его спровоцировать. Если бы он был невиновен, то не явился бы со шприцем. – Вы освободите Нику?
– Существует определенная процедура, но постараюсь ее ускорить.
– Спасибо! – с чувством произнесла Столетова.
– Это вам спасибо, – как-то неловко произнес Борель и явно смутился. Не в его привычках было благодарить вмешивающихся не в свои дела штатских. Но Настя благоразумно сделала вид, что не заметила. В конце концов, для нее всегда был важен результат. Настоящий убийца Магнуса был арестован, Ника будет свободна, правда, она так и не решила последней проблемы, но время покажет.
Свое слово «отец Браун» сдержал, и Нику освободили на следующий же день. В машине ее ждали Настя, Бодлер и Гарик. По просьбе хакера она не стала представлять его Нике, да та и не спрашивала, оглушенная всем на нее свалившимся. В маленькой квартирке их уже ждали родители. Но оставаться Настя не стала. Гречанке надо было прийти в себя. Поговорить они смогут и позже. Следом троица заехала в апарт-отель, потом последовал ресторан и долгие, за полночь разговоры. На следующий день Гарик с Бодлером уехали, а для Насти начались рабочие будни. Только одно чувство никак не отпускало: ощущение не доведенной до конца работы.
Ноябрь 1147 года, аббатство Клюни, владения Французской короны
В свою каморку Бернар вернулся в странном отупении. Повалился на топчан и забылся тревожным сном. Утром полегчало, словно что-то просветлело в голове. После утренней молитвы разложил вновь перед собой листки с записями и принялся размышлять. Внезапно глаза сами собой выхватили одну строчку. Он нахмурился. Что-то было не так. Одно имя возвращалось вновь и вновь. Он заколебался, потом вспомнил совет аббата о силе молитвы и отправился в базилику. Замер потрясенный перед порталом. Сегодня он все видел иначе, словно привычный, знакомый мир открывался незримой стороной. Ступенчато-углубленный портал медленно разворачивался перед ним суживающимися арками. Сцены Страшного суда сменяли одна другую, и фигура Христа с разведенными руками ждала его на пороге своего царства. «Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их», – пронеслось в его голове знакомое и сто раз услышанное. Только сегодня эти слова звучали иначе. Только сейчас санитарный брат, к богословским рассуждениям несклонный и неспособный, понял, что входил в мир иной. Что дорога, ведущая к истине, широкой быть не может, к правде приходилось пробираться по узенькой тропинке, да еще над обрывающимся ущельем с бурлящим потоком внизу.
Храм был непривычно пустынен. Там, за стенами, жизнь текла своим чередом, а внутри оглушающая тишина. Только пришлый живописец, появившийся в монастыре больше месяца назад, терпеливо закрашивал ярким пурпуром выведенные углем языки адского костра. Вот и сейчас огонь был как настоящий, языки пламени плясали, как живые, обдавая жаром. Бернар уже не раз восхищался талантом художника. Ему даже захотелось сказать что-нибудь. Но, взглянув на суровое изуродованное лицо мужчины, не осмелился. Про живописца рассказывали всякое. Мол, за совращение дочки покровителя ему поставили на лицо позорное клеймо и кастрировали. И только вмешательство Этьена Марешаля спасло ему жизнь. Но Петр Достопочтенный на все эти россказни не обращал никакого внимания. Для него какие бы грехи ни совершил этот человек в своей прошлой жизни, он их с лихвой искупил своими страданиями. И Творец не мог дать Божественную искру такого таланта непоправимому грешнику.
Бернар стыдливо отвернулся и направился к восточному приделу. В крипте Св. Антуана склонил колени и стал усердно молиться. Аббат оказался прав. Св. Антуан направил мысли Бернара. Сердце санитарного брата затрепетало и, оборвавшись, упало в тот самый бурлящий поток под тропинкой, ведущей к истине. Санитарный брат распростерся ниц и смиренно попросил прощения за свою гордыню. Только сейчас все предстало перед ним в предельно четкой и откровенной ясности. Только сейчас он понял, что просто-напросто очень долго не желал видеть очевидного. Наверное, потому что эти люди были ему близки и дороги. Сморщенное лицо старой Бригитты появилось перед внутренним взором, и Бернару стало совсем уж плохо. Усилием воли он заставил себя подняться. Выхода не было, сейчас он стал солдатом истины и оружием ее возмездия. Он вернулся в лазарет и застал брата Иосифа, обтирающего холстом лицо одного из старцев.
– Мартин отлучился, – улыбаясь, объяснил хромоножка, – а я вот его заменяю.
– Нам надо поговорить, – четко сказал санитарный брат.
Монах как-то странно посмотрел на Бернара, спокойно положил холст рядом с лежанкой умирающего, не торопясь вытер руки и произнес:
– Поговорить, отчего же не поговорить, мой брат.
Они вышли. На улице Иосиф обернулся:
– Говори.
– Не я, а ты.
– А мне сказать нечего, – пожал плечами как-то сразу потускневший Иосиф.
– Не уверен, Иосиф, что случилось между тобой и Ожье?
– Что могло между нами случиться? – сделал непонимающий вид Иосиф.
– Это из-за Мартина?
Иосиф вздрогнул.
– Что тебе известно? – ощерился он.
– Что ты любишь моего ученика, и он скорее всего отвечает тебе взаимностью!
Хромоножка задрожал:
– Ты не смеешь!
– Еще как смею, – возразил ему Бернар, – я ведь давно замечал и ваши переглядывания, и ласковые прикосновения, и отлучки Мартина, и сколько раз ты засыпал во время утренней мессы. Просто закрывал глаза и отказывался видеть за этим нечто иное, нежели обычную дружбу.
– Ты осуждаешь нас?
– Я никого не осуждаю, брат мой, но ты не имел права забирать человеческую жизнь, – медленно произнес санитарный брат.
– Как ты догадался, Бернар, мне ведь почти удалось навести тебя на ложный след? – с внезапно проснувшимся любопытством спросил Иосиф.
– Св. Антуан направил мои мысли, и еще ты совершил одну ошибку.
– Какую, хотя в принципе сейчас не все ли равно, но все-таки какую?
– Помнишь, однажды ты сказал, что я нашел Ожье лежащим лицом вниз. Откуда ты мог узнать об этом? Я был один, когда перевернул его, и все остальные братья увидели его лицом к небу. Признаюсь, что сначала я не обратил никакого внимания. Только, пока молился, эта деталь неожиданно всплыла в памяти.
– Но ты мог упомянуть об этом сам, – возразил хромоножка.
– Нет, – покачал головой Бернар.
– А хотя какая сейчас разница! Если даже святые против меня! – махнул рукой Иосиф. – Так даже лучше. Ты прав, именно я убил Ожье.
– Он угрожал рассказать о ваших отношениях с Мартином?
– Да.
– Как ты его убил? Заклинанием?
– Каким заклинанием! – рассмеялся сухим скрипучим смехом Иосиф. – Ты думаешь, что мне подвластны силы природы? Если бы это было правдой, тогда я бы не нуждался в яде!
– Но мэтр Теодориус заверил меня, что это не может быть ядом, – слегка растерялся Бернар.
– Что он знает, твой мэтр! – с гордостью заявил Иосиф и даже стал как-то выше ростом. – Только продавать свои снадобья, которые скорее способны загнать человека в могилу! Приготовлением яда в нашей семье владели все, от мала до велика. Мои предки испокон веков жили на этой земле, и мы знаем лес и все, что растет в нем, как свои пять пальцев. Это секрет, он передается из поколения в поколение, и даже под пытками я его не выдам. Я могу приготовить около десятка разных ядов, в маленьких количествах они даже могут помочь от боли в суставах, остановить кровотечение, заглушить зубную боль, лишить человека сна или, наоборот, помочь от бессонницы! Мы обмазывали им кончики стрел, когда охотились. Достаточно задеть животное, и оно само упадет. Есть такие яды, которые действуют за доли секунды, они останавливают сердце и прерывают дыхание. Именно такой яд я и использовал против Ожье и нисколько о том не сожалею!
Бернар вскинул голову.
– Не смотри на меня так! В моей душе даже меньше раскаяния, чем если бы я придавил гадюку. Змеи приносят гораздо больше пользы и нападают, если у них больше нет выбора. Ожье относился к другой породе. Как он догадался о наших отношениях с Мартином, я не знаю. Но только одной ночью он выследил нас. А на следующий день пригрозил мне оглаской, если я не узнаю, где спрятаны тонарии! Как я ни пытался уверить его, что в тайну я не посвящен, он только смеялся. Его забавляло играть со мной, как кошка с мышкой. Никогда не думал, что познание святых книг делает человека такой грязной тварью! Ему нравилось мучить меня! И даже угрожал он не мне, а моему дорогому Мартину!
Санитарный брат отвел глаза. В его голове промелькнуло предсказание старой Бригитты: «Вот и ты ищешь истину, хочешь найти быстро и просто, там преступник, тут праведный суд. Второпях так можно настоящую правду-то мимо себя и пропустить. Проблему-то с виновным решить просто, только к чему это все приведет и подлинный ли это виновный?» В который раз убедился в справедливости слов старой колдуньи. Ведь она все увидела: и про бродягу, и про подлинную натуру псевдо-Ожье, и про нелегкий суд, который был вынужден вершить Бернар.
– В ту ночь я его умолял, говорил, что покину монастырь, исчезну и тем самым положу конец всему. Но Ожье только смеялся, говоря, что ему доставит удовольствие самолично посадить Мартина на кол! – В голосе Иосифа звучали такое отчаяние и такая боль, что Бернару стало окончательно не по себе.
– Разве любовь может быть богопротивной, Бернар? – продолжал хромоногий монах. – Скажи по совести, руку на сердце положа и глядя мне в глаза. Нет чище и благороднее моей любви к Мартину! Обещай мне, что не раскроешь нашу тайну, не отдашь твоего ученика на растерзание приору и его сподручным! А себя я накажу сам!
– Ты не имеешь на то права! Подумай, это же величайший грех! – не очень уверенно воскликнул спохватившийся инфирмариус.
– У меня есть выбор? Как на духу ответь, есть ли у меня выбор?
Бернар в глубине души признавал, что выбора у Иосифа не было. Не успел он и глазом моргнуть, как хромоногий монах поднес к губам крошечную фляжку и одним духом опустошил. Потом с молитвенным взглядом вложил фляжку в руки Бернара:
– Уничтожь ее и, умоляю, расскажи всем, что я умер от удара, и отмоли меня, брат мой, отмоли мою душу!
– Я буду молиться за тебя! – со слезами на глазах воскликнул Бернар.
Он схватил хромоножку за руки, пытаясь поддержать, но тот уже извивался в судорогах, сжимая зубы и не давая ни одному стону вырваться. Через несколько мгновений все было кончено. Бернар выпрямил, как мог, тело Иосифа, машинально спрятал фляжку в складках рясы и отправился за другими братьями. Все остальное происходило как в тумане: трещотка келаря, собравшиеся вокруг братья, горестные рыдания Мартина, торжественные песнопения, сопровождающие душу умершего в рай. И только санитарный брат горестно качал головой и повторял еле слышно, чтобы никто не услышал: «Прими Господи душу грешника и прости!»
Только на этом испытания того долгого и утомительного дня не кончились. Только отнесли тело Иосифа в мертвецкую, как перед Бернаром вырос глухонемой Поль. Он мыча потянул санитарного брата за рукав рясы, пальцем указывая на покои аббата. Инфирмариус был приглашен к аббату. И это приглашение равнялось приказу, нарушить который в монастыре никто бы не посмел.
В своих покоях Петр Достопочтенный был один.
– Pax et bonum, сын мой.
– Pax et bonum, отец мой, – склонил голову монах.
Санитарный брат с трудом выдерживал испытывающий взгляд аббата.
– Ты уверен, сын мой, что тебе нечего мне рассказать?
– Нет, отец мой.
– Именно поэтому ты отводишь глаза, как провинившийся школяр?
Бернар с трудом сглотнул ставшую неожиданно вязкой слюну. Петр Достопочтенный молчал. В жизни санитарный брат не испытывал такой тягостной тишины. Но он обязан был сдержать клятву и спасти Мартина от неминуемой кары.
– Хорошо, будь по-твоему, Поль, выходи, – Петр Достопочтенный показал рукой на дверь, и глухонемой охранник, поклонившись, вышел. Дождавшись, когда за гигантом закроется дверь, аббат поднял свои голубые глаза на инфирмариуса и четко произнес: – Теперь все, что ты расскажешь, будет тайной исповеди. Ты готов исповедоваться, сын мой?
Инфирмариус растерялся. Такого он не ожидал. Аббат оказался гораздо хитрее. Но теперь выхода у него не было. Отказаться от исповеди права он не имел. Запинаясь и прерываясь, начал он свое трудное повествование. Петр Достопочтенный слушал внимательно. В глазах его сначала заполыхал зарницами гнев, потом морщины разгладились, взгляд просветлел и погрустнел. Даже в один момент показалось Бернару, что в уголке левого глаза блеснула предательская слеза. Когда санитарный брат замолчал, установилась тишина. Только сердце Бернара рвалось на волю из грудной клетки, да тяжелое дыхание аббата разрывало камнем нависший полог безмолвия.
– Тяжкую доверил ты мне тайну. И как быть нам теперь? – Голос аббата прозвучал неожиданно громко и ясно.
– Вы сохраните тайну исповеди, отец мой? Вы не выдадите тайну Иосифа?
– Как я могу, в страшных грехах повинен брат Иосиф! Ой, в каких страшных! – обреченно произнес настоятель, неожиданно в его глазах заблестели искры, и он медленно, словно нащупывая возможное решение, заговорил: – Хотя ты прав, тайна исповеди все облегчает, ибо нет выше этой тайны, этого доверия, оказанного одним слабым человеком другому слабому человеку.
Аббат вновь замолчал, было видно, что его разрывают противоречивые чувства. Наконец черты лица его смягчились, и Бернар вздохнул с облегчением:
– Иосифа похороним в освященной земле как нашего брата, а Мартину сам прикажешь отстаивать ежедневно две всенощные молитвы, и так до конца его жизни. А почему, пусть молчит. Мало ли какую ошибку он мог совершить, никого это не касается.
Бернар выходил от аббата радостный. Он выполнил обещание, данное покойному. Иосиф может быть спокоен, Мартина никто не тронет. А что его помощник с радостью отстоит еще две молитвы, в этом Бернар не сомневался. Такое наказание ему будет только в радость и облегчение. Проходя мимо базилики, санитарный брат услышал пение. Мужской голос вдохновенно выводил Credo in unium Deum (Верую во единого Бога…). Скорбная и одновременно светлая мелодия звенела, поднимаясь светлым и радостным потоком к небу. Несколько снежинок закружилось в воздухе. Одна из них упала на рясу и долго не таяла. Бернар залюбовался ею. До Светлого Рождества Христова оставался ровно месяц. Бернар перекрестился и улыбнулся. В этот момент он почему-то подумал, что Иосиф будет прощен.
* * *
Жизнь брала свое. Обычный ход ее был нарушен, но она быстро справлялась с помехами и входила в обычное русло. А история? История ровно переходила из настоящего в прошлое. Только Настю такой поворот событий никоим образом не устраивал. Она была абсолютно уверена, что упустила нечто важное. Настя продолжала работать, Воскобойников вздохнул с облегчением. Парижане уехали, и Столетова наконец стала походить на саму себя. Город наряжался и усиленно готовился к Рождеству. Медленно подходило время отъезда. Настя взяла с хакера самое честное-пречестное слово, что за ней он уж шпионить не будет. Бодлер пообещал, правда, оставил за собой право действовать, если им будет грозить опасность. Со своей стороны Столетова попыталась настоять на том, чтобы познакомить его с Никой в реальности. В конце концов, своим спасением гречанка была обязана во многом хакеру. Но Бодлер отказался, предпочитая продолжать наблюдать за жизнью Ники со стороны. В этом Настя мешать ему не собиралась. Каждый живет как знает. Тем временем она закончила разбираться с черновиками Эдуарда де Вельтэна. Останавливаться на достигнутом, то есть на аресте Косты, она не собиралась. Во-первых, у нее появились кое-какие мысли, каким образом в руки Магнуса попали древние записи. Во-вторых, она была почти уверена, что исследования последнего не пропали бесследно. Она нашла логическое разрешение проблемы, осталось добиться встречи с тем, кто мог ответить на все ее вопросы. Она отправляла мейл за мейлом, попыталась заручиться поддержкой Старицкого, все бесполезно. Она уже начала было терять надежду, как пришел ответ:
«Готов встретиться с вами. Можете ли вы приехать в Сантандэр?»
Может ли она приехать в Сантандэр? Да, она была готова отправиться на край света, лишь бы развязать до конца эту историю! Позвонила Гарику, тот ее просьбе удивился. Потом махнул рукой:
– Ну и упрямая ты, никак не успокоишься. Что ж, твоя взяла, Сантандэр так Сантандэр, поедем на рождественские каникулы.
– Отлично! – обрадовалась Настя.
Пришел момент отъезда. Настя объявила ребятам, что ей необходимо вновь в Париж и возвращаться она будет одна. На Сережу было жалко смотреть, но Столетовой было сейчас не до него. Как и договорились с Гариком, она сама добралась до Биарицца. Арутюнян встречал ее на вокзале. Дорога до Сантандэра заняла два с половиной часа. Апартаменты Вальтера Дильса занимали последний этаж элегантного многоэтажного дома, прямо напротив импозантного здания головного офиса банка «Сантандэр». Хозяин дома одет был просто: джемпер, фланелевые брюки и легкие мокасины.
– Вы – упорная и очень неосторожная девушка, ни перед чем не останавливаетесь! – то ли с восхищением, то ли с осуждением произнес хозяин дома.
– Почему же, останавливаюсь, – исправила его Настя, – но речь шла всего лишь о поездке в Сантандэр.
– Вы в первый раз здесь?
– В первый, но думаю, что не в последний, удивительно приятный город!
– Мой самый любимый на свете, – улыбнулся Дильс, – только здесь я чувствую себя дома.
– И даже не в Аргентине?
– Аргентина в прошлом, том самом прошлом индейцев аймара, которое впереди будущего, – грустно покачал головой Дильс и после небольшой паузы добавил совершенно другим тоном: – Итак, вы уверены, что готовы услышать хотя бы одну из священных мелодий?
Настя с Гариком переглянулись и согласно кивнули.
– Как хотите, – посмотрел на них долгим, изучающим взглядом хозяин дома. Он нажал на кнопку на пульте, который держал в руках. Из динамиков полилась грустная музыка. Даже не музыка, а плач. И скорбь, тупая, мучительная, разрывала сердце.
– Какая беспощадная тоска! – прошептала Настя.
– Проще умереть! – подтвердил Гарик.
Вальтер взглянул на их посеревшие лица и потускневшие глаза и усмехнулся. Хотя было видно, что ему и самому не по себе, одним движением руки он остановил музыку и скрестил руки на груди, безмолвно рассматривая нечто одному ему видимое в окне. Первой нарушила молчание Настя:
– И это есть небесная музыка?
– Это одна из мелодий сакральной музыки Орфея.
– Они все такие печальные? – спросил Гарик.
– Не все, – покачал головой Дильс.
Музыка зазвучала вновь, но только сейчас в ней было что-то тихое, ласковое и свежее, как утренний туман веселого летнего дня. Перед глазами Насти встали горные вершины, зацепившиеся за них легкие облака, стрекот цикад, глухой шум моря и этот незабываемый аромат, когда запах лаванды смешивается с нагретой землей и легким соленым ветром. Она почувствовала глубокое сострадание ко всему живущему. И внезапно ей захотелось быть особенно искренней и нежной. Музыка захватывала чувства и несла вдаль, к неведомому берегу неведомой земли.
Внезапно она остановилась, и Столетова очнулась. Она была там же. Рядом сидел Гарик. По его потерянному виду она поняла, что он тоже испытал настоящее потрясение.
– А теперь не хотел бы показаться невежливым, но мне необходимо остаться с мадемуазель Столетовой один на один, – твердо заявил Дильс.
– То есть вы выставляете меня за дверь?
– Внизу есть приятный бар, у них очень хорошее вино. В любом случае выбирайте, или я остаюсь с Анастасией, или на этом наша встреча окончится.
– Оставь нас, – попросила Гарика Настя, – не бойся.
Тот нехотя поднялся с кресла, бросил угрожающий взгляд в направлении Дильса и направился к выходу. Когда за ним захлопнулась входная дверь, Дильс протянул руку:
– Дайте мне вашу сумочку.
– В ней нет подслушивающего устройства, – произнесла она, сразу поняв смысл неожиданной просьбы.
– Доверяй, но проверяй, кажется, именно так звучит ваша русская поговорка.
– Этому вас Старицкий научил.
– Не только он, – усмехнулся Дильс, – а теперь наденьте вот это. Так скажем, это ваша награда за поимку убийцы Эдуарда!
С этими словами он протянул Насте пару немного странных наушников. Она повертела их в руках. Необычные, ничего не скажешь, ничего похожего на звуковой излучатель, только плотный материал, смахивающий на полистирен, и все. Ее немой вопрос был понят правильно:
– Я их создал специально для нашего эксперимента. Эти наушники способны подстраиваться под любую форму головы, ушей и обладают идеальной звукоизоляцией. Но, как вы заметили, ничего похожего ни на звуковую мембрану, ни на усилитель звукового сигнала в них нет.
– То есть, если я их надену, я просто перестану что-либо слышать?
– Для этого они и созданы. Ни одного внешнего звука.
Настя натянула наушники, они действительно хорошо обхватили голову, впрочем, не сдавливая и не вызывая никакого неудобства. Зато мир вокруг стал удивительно безмолвным. И в этот момент она услышала музыку. Поразительно похожую на только что услышанную, но еще пронзительней. Эта мелодия проникала в самое нутро. Она подводила к краю вечности, оставляя, нет, бросая наедине с чем-то отчаянно желаемым и от которого кровь стыла в жилах. Музыка заполняла собой все, все вокруг поплыло перед глазами, привычные формы принимали причудливые очертания, пол под ногами разверзся, потолка не стало. Она парила, страх и радость наполняли все ее существо, да, собственно говоря, человеческих чувств уже не было. Вдруг все прервалось, оглушающая тишина установилась вокруг, и Настя потеряла сознание. Очнулась от резкого запаха чего-то похожего на нашатырь.
– Я не могла ее слышать! Что это? – слабо произнесла она, голова продолжала кружиться, а сердце бушевало в грудной клетке.
– Это и есть то, что мы называем музыкой неба, – просто объяснил Вальтер Дильс, – Пифагор называл ее Гармонией небесных Сфер, некоторые эзотеристы – музыкой души.
– Это и есть магическая музыка, способная управлять человеческим сознанием?
– Вернее, вырывать человеческое сознание из обычного мира, перенося его в мир тонких сфер, – поправил ее Дильс.
– Именно ее нашел Магнус?
– Так скажем, восстановил, Эдуард был гением, и если бы не этот сумасшедший монах…
– Но как я могу слышать?
– Если хотите понять, то придется вам сейчас выслушать немного занудной теории, если вы не против?
– Нисколько не против, – согласилась она.
– Ученым уже известен способ восприятия звука без участия барабанной перепонки, так называемый микроволновой звуковой эффект. Не буду вдаваться в подробности, просто особого рода излучения воздействуют на ткани вокруг ушной улитки, заставляя человека буквально кожей воспринимать различные звуки. Когда Эдуард впервые обратился ко мне с предложением продемонстрировать музыку, которую человек слышит не ушами, я подумал, что речь идет об одной из разновидностей микроволнового слухового эффекта. Но я ему не отказал. На встречу со мной он имел право хотя бы потому, что мы оба бывшие студенты Высшей школы искусств и ремесел. Ничего общего с тем, что вы услышали сейчас, это не имело. Только череда нескольких нот. И самое главное, я понял, что Эдуард нуждался не только и не столько в капитале, чтобы продолжить собственные исследования, ему нужен был соратник. Именно им я и стал. Но уговор был, что никто не должен был быть в курсе моего участия в проекте.
– Могу я узнать, как в руки Эдуарда попали таблички?
– Хорошо, я вам расскажу эту историю с самого начала, когда прапра…дед де Вельтэна получил заказ на постройку нескольких доходных домов в Лионе. Клюнийский монастырь к тому времени превратился в каменоломню.
Его рабочие, разбирая правую стену пресвитерия базилики, нашли небольшой тайник. Но, к их великому огорчению, ничего, кроме нескольких каменных табличек, в нем не было. Не зная, что с ними делать, они решили отдать их пра-пра-прадеду Эдуарда де Вельтэна – Пьеру Вельтэну. Рабочие, естественно, надеялись на награду. Пьер их надежды не обманул, но приказал держать язык за зубами. Так эти таблички оказались во владении семьи де Вельтэн. Вначале Пьер намеревался их продать. Но потом пришла реставрация, Церковь вернула себе былую власть, и де Вельтэн решил спрятать находку до поры до времени. Он и так снискал себе недобрую славу того, кто уничтожил монастырь. Не хватало еще, чтобы его обвинили в разграблении церковных ценностей. Тем более он решительно не понимал, что это были за таблички. Большая часть знаков была непонятной, и несколько греческих надписей не помогали, а только все больше запутывали. Пьер умер безвременно, а его наследников три плоских камня с еле видными знаками интересовали и того меньше. Их спрятали на чердаке, а потом благополучно забыли.
– И эти таблички на чердаке собственного загородного дома нашел Эдуард де Вельтэн?
– Вы все правильно поняли. Нужно сказать, что он был чрезвычайно целенаправленным молодым человеком. Это было его открытием, и он не собирался ни с кем делиться. Он даже специально выучил древнегреческий и обнаружил, что странные значки – всего лишь нотные знаки.
– Древнегреческий? – удивилась Настя.
– Именно поэтому он отправился на Афон.
– Где встретил Косту, – грустно произнесла Столетова, – но как монахи догадались, что в его руках мелодия древних мистерий?
– Скорее всего он их расспрашивал о знаках, может быть, показал отдельные отрывки.
– И что вы собираетесь делать с этим открытием?
– Пока ничего, никакого решения я не принял, Эдуард умер, он бы, конечно, скорее обнародовал свои изыскания. Я же предпочитаю сохранить их в тайне.
– Почему вы тогда рассказали все мне?
– Я знаю, что вы умеете хранить секреты. И ваш жених тоже, – улыбнулся Дильс.
– Он мне не жених, – поправила его автоматически Настя.
– Пока, но в жизни все меняется, милая мадемуазель.
Обратную дорогу Настя с Гариком проехали молча. Каждый был благодарен другому за паузу. Им казалось, что, разговорившись, они спугнут нечто услышанное и понятое сегодня, нечто очень важное. Им было просто важно остаться наедине с собственной душой. В Париже быстро заехав за остатком Настиных вещей, поехали в аэропорт. Перед посадкой расстались, крепко обнявшись и пообещав друг другу скоро встретиться. В самолете Настя молчала, не откликалась ни на расспросы говорливого соседа, ни на вопросы стюардессы. Ее быстро оставили в покое. Под крылом сахарной ватой лежали облака, солнце проглядывало иногда, посылая тонкие лучики и снова скрываясь за облаками.
На ее счастье, мама с тетей отправились за город, решили проверить закрытый на зиму дачный домик и заодно прихватить пару банок варенья и овощных консервов. Настя приказала ее не встречать, а противоречить они не осмелились. Зашла в квартиру, вдохнула знакомый домашний запах. Мама напекла блинов и поставила рядом банку янтарного меда. Настя заварила чай, обмакнула первый блин в мед и отправила в рот почти не разжевывая. Только сейчас поняла, насколько она соскучилась, и задохнулась от счастья. Было тепло, в батареях урчало, за окнами выл ветер, а Анастасия Столетова с толком и расстановкой объедалась вкуснющими мамиными блинами.
Вечером следующего дня позвонила, как и обещала, Нике.
– Ты уже в России? – удивилась гречанка. – Хорошо добралась?
– Да, а ты как, пришла в себя?
– Пришла, выяснилось, что я вполне стойкий оловянный солдатик, – со скрытой гордостью произнесла гречанка.
– Я рада за тебя.
– Спасибо, хотя я за себя не очень рада, когда думаю, как Коста, которого я считала самым близким и надежным другом, даже возлюбленным, использовал меня!
– Как ты могла догадаться?
– Лучше скажи, как я могла поверить его россказням о романтической любви! Только сейчас восстанавливаю все в памяти и понимаю, что в принципе идея отправиться во Францию принадлежала ему. Конечно, я всегда любила французский язык и хорошо говорила на нем. Бабушкины соседи были французами и активно учили меня языку с детства. И на Клюни он настоял. Я больше хотела в Лион, а он говорил, что, мол, жилье дешевле, да и ему проще будет что-либо найти. Потом как из шляпы волшебника вынул это самое исследование монастырского движения. А я никаких вопросов себе не задавала. Думаю, он искал активно выход на Эда. Мне ведь вначале больше понравился Роберт, мы даже стали друзьями, а он так ловко подвел меня к Эду, что я ничего и не заметила… Господи, как вспомню, не по себе становится!
– Лучше не вспоминай, оставь все это в прошлом, – посоветовала Настя.
– Да и потом, с чего он решил, что у меня что-то получится с Эдом?
– Это только он может сказать.
– Ладно, Бог ему судья, оставим все это, ты права, переверну страницу! Я хотела поговорить с тобой об очень важном для меня деле. Знаешь, тюремная камера очень даже располагает к размышлению.
– Могу себе представить.
– Тогда способна меня понять. Я просто задумалась, что вот я одна, брошена на произвол судьбы, надеяться не на кого, только родители. И вот появляется один человек, не очень симпатичный, похоже, со странностями, и приходит на помощь. Вот так просто, как рыцарь в сказке, приходит на помощь! – Голос ее дрогнул.
Настя молчала, переваривая услышанное.
– Ты не спрашиваешь, кто это?
– Старицкий? – солгала Настя, лихорадочно соображавшая, как выкарабкаться из такой двусмысленной ситуации.
– Не притворяйся, Настя, пожалуйста, интуиция у меня неплохая, и обычно я чувствую людей. На выходе из тюрьмы меня ждали ты и двое твоих друзей, и один, пониже ростом, смотрел на меня собачьим взглядом. Я хорошо знаю этот взгляд. Он в меня влюблен?
– Да, – решила не врать Столетова.
– Дай мне, если можешь, мейл или телефонный номер этого человека.
– Бодлера? – протянула Настя.
– Его на самом деле зовут Бодлером, как поэта?
– Нет, конечно, нет, его настоящее имя Александр, – и Настя задумалась, – слушай, фамилию не знаю, привыкла называть его Бодлером.
Настя со скоростью света перебирала варианты. Алекса она уже изучила и представить этого малахольного хакера, способного прилично ответить на мейл Ники, не могла. Но она просто обязана была дать ему хотя бы один шанс. Может быть, единственный в его жизни. Внезапно почувствовала собственную ответственность.
– Слушай, Ника, я должна тебя предупредить, что Бодлер – человек специфический.
– Это я уже поняла.
– Поэтому я просто дам тебе его адрес. Застать дома его легко, он там и работает, и живет. Если ты решила, что должна его увидеть, то я тебе препятствовать не буду. Тем более, честно говоря, если бы не он…
– То я бы активно гнила в тюремной камере, – закончила ее мысль гречанка, – и еще спасибо тебе за все. И знай, что я никогда не забуду и, если ты будешь во мне нуждаться, только позови.
– Спасибо, Ника, и удачи тебе.
– В смысле, с этим Бодлером? – неожиданно рассмеялась гречанка. – Не беспокойся, все будет хорошо.
Следствием этого разговора стало то, что вечером позаследующего дня в дверь бодлеровской парижской квартиры позвонили. Открывать Алекс не собирался. Любой его знакомый знал, что являться к нему вот так, без предупреждения, было высшим нахальством. Но неизвестный посетитель не сдавался. Звонок снова затрезвонил. Бодлер крепился, но после третьего звонка не выдержал.
– Что за наглость? – гаркнул он разъяренно, распахивая дверь, и пошатнулся в растерянности. На него смотрели удивительно синие, васильковые глаза. У Алекса подкосились ноги.
– Привет, Бодлер, я могу пройти? – весело произнесла Ника и, не дожидаясь приглашения, прошла внутрь. Бодлер роботом последовал за ней.
– А у тебя вполне уютно, просторно, только экранов многовато, – прокомментировала она и лукаво добавила: – Ты рад моему приходу?
– Я-я… – промямлил Бодлер, с ужасом чувствуя, что, похоже, потерял дар речи.
– Понятно, – тряхнула она головой, – кстати, время ужина подошло.
– Подошло, – выдавил из себя Бодлер и, как последний идиот, плюхнулся в кресло перед экраном, ухватившись за спасительную мышку.
– Ты занят?
– Да, – буркнул он, замирая.
– Отлично. – Ника развернулась и вышла.
Бодлер тупо смотрел ей вслед. Ему хотелось плакать, нет, выть от разочарования. Недоумок, набитый дурак, тупица, осел! Как ты мог упустить единственный в жизни шанс! Нет, он просто был безнадежным и законченным кретином. В его дверь постучалась первый раз в жизни фортуна, а он так бестолково упустил ее. Закон звездного часа, твою мать! Тот самый единственный раз, когда фортуна стучится в дверь, адресат чаще всего сидит в соседнем кабачке и не слышит ее стука. И он, Бодлер, оказался самым безнадежным и позорным болваном на свете. Он открыл дверь фортуне, но не смог удержать ее! Он схватился за голову и закачался в кресле.
В этот момент дверь отворилась, и в квартиру вновь зашла Ника.
– Вот я и вернулась, – весело, как ни в чем не бывало, объявила она, – а теперь нам обоим надо подкрепиться, тут за углом я открыла совершенно чудесный китайский ресторанчик. Кстати, его хозяин сказал, что хорошо тебя знает, и передал твои любимые пельмени.
– Мои любимые пельмени? – еле прошевелил губами Бодлер.
– Твои любимые пельмени! Да очнись наконец, оторвись от экрана, и будем питаться. Ты какой соус любишь?
– Ты вернулась, – констатировал Алекс.
– А ты решил, что избавился от меня навсегда?
– Н-нет, я испугался.
– Слушай, хакерами я не питаюсь, предпочитаю гастрономические рестораны.
– Мы можем пойти в ресторан! – спохватился Бодлер.
– Когда?
– Прямо сейчас.
– А это кто есть будет?
– Ерунда, неважно, если ты хочешь в ресторан, мы пойдем в ресторан.
– А если я хочу в зоопарк, мы пойдем в зоопарк, – вздохнула Ника.
– Да, мы пойдем в зоопарк, – покорно подтвердил Алекс.
– То есть достаточно, чтобы я произнесла вслух первую пришедшую в голову мысль, чтобы ты бросился со всех ног выполнять?
– У тебя не бывает несуразностей, – рискнул Бодлер.
– Бодлер, я не богиня, а нормальная женщина, и поверь мне, что нелепые поступки и глупые мысли мне свойственны так же, как и другим!
В этот момент дождь остановился. Закатное солнце выглянуло из-за тучи и осветило обиталище хакера красновато-золотистым светом. Ника улыбнулась и потянула Бодлера за рукав к столу. На этот раз фортуна, что с ней редко бывает, решила дать Александру Вошеку второй шанс.
notes
