Глава 4
Ивета. Ах, Ивета.
Первый раз он видит ее следующим утром в «Поркиз».
Ночью он совсем не спал и ощущает вялость. Это была, можно сказать, nuit blanche. В отель он вернулся не очень поздно, но дело было не в этом – он выпил несколько коктейлей в одиночестве на облупленной террасе, безуспешно пытаясь завязать разговор с кем-нибудь, потом его обсчитали в баре, и он пошел назад в отель «Посейдон», испытывая унижение и обиду. Вернувшись в свой номер, он попытался заснуть. Но не тут-то было. Хотя отель, казалось, стоял на отшибе, рядом с ним было какое-то заведение, где до самого рассвета грохотала музыка. В самом же отеле всю ночь хлопали дверьми, пели, кричали и шумно сношались со всех сторон.
Только когда сквозь тонкие занавески забрезжил рассвет, наконец установилась тишина.
Бернар, сидя на кровати, взглянул на часы – почти пять, а он совсем не спал.
И тут кто-то стал заводить машины под окном, хотя там не было стоянки.
Должно быть, он заснул примерно в это время, под рокот двигателей и пиликанье сигнализаций, – когда он снова просыпается, на часах десять минут десятого.
Значит, он пропустил завтрак.
Поэтому он вышел на улицу, где уже припекало, отправился на поиски какого-нибудь подходящего места и в итоге оказался в «Поркиз».
В «Поркиз» даже в десять тридцать утра жизнь кипит. Многие из тех, кто ждет в очереди за кебабами, вероятно, только завершают свою ночную программу. Они хрипло переговариваются или, еще потные после танцев под музыку диско, осоловело смотрят на полоску света нового дня на асфальте перед магазином, у входа в который шумно работает аппарат по выжиманию свежего сока.
Бернар присаживается со своим тяжелым кебабом в самом конце стойки, на последний свободный стул.
Рядом с ним, лицом к коричневому зеркальному кафелю в тусовочных нарядах, чересчур оголяющих тело, разместилась группка девушек – они громко смеются за своими кебабами и говорят на непонятном ему языке.
Он пытается обратиться к той, что сидит рядом с ним, – просит ее передать пакет с соусом, а потом спрашивает:
– Приятная была ночь?
А затем:
– Откуда вы?
Неизбежный для Протараса вопрос.
Она из Латвии, как и ее подруги. Бернар не уверен, где находится Латвия. И решает, что это одна из мутных стран где-то в Восточной Европе.
Он говорит ей, что он француз.
Она миниатюрная девушка, с довольно большим лбом и копной светлых волос – дешевая имитация блондинки – у корней волосы темнее. И все же она ему нравится. Ему нравятся ее маленькие руки и плечи, ее почти детские пальцы, держащие кебаб. Капельки пота на кончике носа.
Он представляется:
– Бернар.
Ее зовут Ивета, как она ему сообщает.
– Мне нравится это имя, – говорит он и улыбается.
Она тоже улыбается, и он замечает ее ровные белые зубки.
– У вас очень красивые зубы, – говорит он.
И сразу узнает, что ее отец – дантист.
Не без бахвальства он говорит:
– Я знаю парня, чей отец – дантист.
Она, похоже, проявляет интерес:
– Да?
Все происходит совершенно непринужденно, когда они сидят там и едят кебабы. Непринужденно, почти невольно, он отделил ее от подруг. Она отвернулась от них, обратившись к нему.
– Вам нравится Кипр? – спрашивает он.
Она жует кебаб и кивает.
Он узнает, что она второй раз в Протарасе.
– Может, вы покажете мне, что тут и как? – говорит он легко. – Я ничего здесь не знаю. Я тут впервые.
И она отвечает ему с такой простотой, что он проникается уверенностью: его ждет нечто особенное:
– Хорошо.
– Где вы живете? – спрашивает он.
Она называет какую-то молодежную турбазу, и его наполняет гордость уже от того, что он здесь в нормальном отеле, это придает ему уверенности, и он задает новый вопрос:
– Чем занимаетесь сегодня?
Ее подруги собираются уходить.
– Спим!
Сказав это, она смеется, и это обескураживает его, словно смех намекает на то, что все их общение было для нее не всерьез – что-то незначительное, ни к чему не ведущее. И он хочет ее. Он хочет ее. На ней джинсовые шортики в обтяжку, отмечает он. И сандалии на низком ходу.
– Как насчет потом? – спрашивает он, стараясь не выдать отчаяния.
Вся непринужденность словно испарилась. Испарилась в тот самый момент, когда она собралась уходить, даже не задумавшись о том, что они могут больше не увидеться.
Теперь же она колеблется.
Ее подруги уже уходят, но она еще здесь, колеблется.
– Вы хотите встретиться позже? – спрашивает она серьезно.
– Я хочу увидеть тебя снова.
Она внимательно смотрит на него.
– Мы будем вечером в «Джестерс», – говорит она. – Вы знаете «Джестерс»?
– Я слышал об этом месте, – говорит он. – Но еще не был там.
– Хорошо, – говорит она, продолжая серьезно смотреть на него.
И объясняет ему с ненужными подробностями, как туда дойти, желая убедиться, что он все понял.
– Ясно, – говорит он и снова легко улыбается. – Увидимся там. Хорошо?
Она кивает и спешит к подругам, ждущим у двери.
Он смотрит, как они уходят, затем выдавливает побольше соуса на кебаб и доедает его, не спеша.
Все теперь видится ему в совершенно ином свете. Теперь он, хрен бы его побрал, просто обожает Протарас. Он шагает по солнечной улице, и все кажется ему другим, все радует глаз. Он думает, уж не влюбился ли он, и заглядывает в аптеку рядом с «Макдоналдсом», чтобы купить пачку презервативов – десять штук.
– Привет, друг мой, – говорит он улыбчивому человечку за стойкой в душном холле «Посейдона».
– Доброе утро, сэр. Спали хорошо, сэр?
– Очень хорошо, – отвечает Бернар, даже не задумавшись. – Вчера вы говорили что-то о другом отеле, о бассейне?..
– Отель «Вангелис», да, сэр.
– Где это?
Бернар находит отель «Вангелис», сообщает, что он из отеля «Посейдон», платит десять евро, ему шлепают на руку смазанную печать и показывают, как пройти к бассейну. Он идет по коридору, улавливая запах бассейна, заходит в раздевалку и внезапно попадает в шумный и яркий мир аквапарка.
Он плавает в лягушатнике. Кожа у него молочно-белая после французской зимы. Переходит во взрослый бассейн и проплывает в размеренном темпе несколько метров, а затем встает в очередь за детишками, чтобы скатиться с горки. После этого направляется в волновую секцию, где качается на волнах вверх-вниз, в окружении бликов, еще одна мокрая голова среди многих, и все это время думает об Ивете.
И когда, выйдя из бассейна, он обсыхает, лежа на шезлонге, он продолжает думать об Ивете. Глаза его закрыты. А влажные волосы отливают в рыжину. На его плоской белой груди топорщится кустик рыжеватых волос. Ноги и руки у него длинные и гладкие. Мокрые плавки облепляют его чресла.
Солнце медленно плывет по небу.
В одном из бассейнов, на мелководье, имеется бар с полукруглой соломенной крышей, стулья лишь немного возвышаются над водой. У края бассейна сделаны воротца, через которые бармен может выходить на сухую поверхность, где в холодильнике из нержавеющей стали хранятся напитки.
После полудня Бернар плещется в лягушатнике, думая об Ивете, когда вдруг, повинуясь безотчетному импульсу, он подплывает к бару и садится на один из табуретов. Его ноги в воде кажутся белыми как мрамор. Он заказывает пиво «Кео». И с нетерпением ждет вечера, ждет Ивету. Ему уже не терпится.
Он сидит под соломенным навесом, держа в руке пластиковый стаканчик с пивом, и смотрит на свои ступни с голубыми венами, когда слышит рядом женский голос:
– Здрасьте снова.
Он поднимает глаза.
Это та самая толстуха из столовой, с которой он общался прошлым вечером в очереди к микроволновке. Она вместе со своей еще более объемной дочерью плывет по бирюзовому мелководью в его направлении – и что странно, обе они в платьях, простых платьях на бретельках, влажно льнущих к их пышным формам и колышущихся на воде.
– Здрасьте снова, – повторяет мать, подплывая к табурету рядом с Бернаром.
Ее лицо, плечи и необъятная грудь загорели, тонкое мокрое платье облепляет колоссальную фигуру.
– Здрасьте, – говорит Бернар.
Дочь тем временем медленно, но верно подплывает к соседнему табурету. Похоже, она меньше доверяет солнцу, чем ее мать, – повсюду на ее коже заметна сальная бледность. Только лицо у нее очень загорело.
– Здрасьте, – говорит ей Бернар учтиво.
Его охватывает любопытство – с примесью изумления и жалости, – сможет ли она усесться на табурет. Конечно же нет.
Однако каким-то образом ей это удается.
Ее мать спрашивает:
– Неплохо тут это, а?
Все еще продолжая смотреть на дочь, Бернар отвечает:
– Хорошо, ага.
– Лучше, чем мы ожидали, должна сказать.
– Хорошо, – снова говорит Бернар.
Когда женщинам приносят заказанный сидр «Магнерс» в запотевших высоких стаканчиках, старшая интересуется:
– Ну а что вы думаете об отеле «Посейдон»?
Судя по ее интонации, сама она о нем невысокого мнения.
– Ничего так, – отвечает Бернар.
– Вы действительно так думаете?
– Ну да, ничего, – говорит он. – Может, там и есть недостатки…
Женщина смеется:
– Это вы верно подметили.
– Ну да, – говорит Бернар. – Мой душ, к примеру.
– Ваш душ? А что с вашим душем?
Бернар объясняет, что с его душем, и добавляет: этим утром улыбчивый человечек снова попросил не пользоваться им, но пообещал завтра все уладить.
Женщина поворачивается к дочери:
– Знакомая история, однако. Не так ли? Да?
Дочь, которая пьет сидр через соломинку, молча кивает.
– У нас что-то такое постоянно, – говорит Бернару мать. – Как с этими полотенцами.
– С полотенцами?
– Как-то утром пропали полотенца, – рассказывает она. – Пока мы были внизу, они просто исчезли. Правильно я говорю?
Вопрос обращен к дочери, которая снова кивает.
– И после этого, – продолжает мать, – когда мы просим у них новые, они говорят нам, что мы их, наверно, украли. И говорят, платите сорок евро за новые, а то не вернут паспорта.
Бернар что-то сочувственно бормочет.
У него полный рот пива. И он по-прежнему заворожен телесами дочери – необъятными валиками жира на талии, руками-подушками, с ямочками на месте локтей, несоразмерно маленькой головой…
Теперь ее мать говорит о чем-то другом, о болгарах в соседнем номере:
– Не давали нам спать полночи. Кричали и бог знает что вытворяли. Стены как бумага, нам все было слышно – то есть вообще все. Мы прозвали их вульгарные болгары, верно? – Вопрос обращен к дочери. – Знаете, за чем мы их застали? Они воровали еду из столовой.
Бернар смеется.
– На что уж им сдалась эта еда, не знаю. Она ужасная. Ну, вы сами это поняли вчера. Вы их спрашиваете, есть ли у них рыба – мы все-таки у моря, так или нет? – а они приносят консервы с тунцом. Невероятно! А мухи, особенно за обедом… Ничего подобного еще не видела. Так жить невозможно. Нас обеих понос замучил на прошлой неделе.
Бернар, не желая вникать в такие подробности, снова переносится мыслями к Ивете – к ее худым загорелым ляжкам, ее красивым ножкам в сандалиях со стразами. А толстая англичанка продолжает вещать.
Он теперь уверился, что две толстухи – англичанки.
– В какой-то момент мы решили – ну все, хватит терпеть, будем питаться в другом месте, – говорит старшая. – И, значит, спрашиваем представителя, где тут есть приличное заведение, чтобы поесть, так он назвал нам эту «Афродиту». Знаете это место?
Бернар качает головой.
– Ну вот, пошли мы туда в субботу, – продолжает она, – и после того, как я заплатила больше пятидесяти евро за еду и напитки и пошла в туалет, с меня стали требовать еще евро за вход. Меня это вообще не порадовало, и я сказала, что я их клиент. А работница в ответ: ей без разницы, все равно плати. Я говорю, не стану платить и хочу пройти в туалет, так она не пускает. То есть физически проходу не дает. Не пустила. Я сказала, позовите управляющего, и примерно через пятнадцать минут он появляется, говорит, его зовут Ник. И когда я ему объяснила, в чем дело, он просто рассмеялся, рассмеялся мне в лицо. Тогда… Тогда я так разозлилась! Он смеялся мне в лицо. Только представьте. Не подходите близко к этой «Афродите».
– Хорошо, – произносит Бернар.
– Кипр мы любим, – говорит она, поерзав на табурете. – Каждый год тут бываем. Верно? Я Сандра, кстати. А это Чармиан.
– Бернар, – представляется Бернар.
Так они сидят и выпивают два часа, пока тень от отеля не начинает накрывать их. Они прилично набрались. И тут Бернар, чьи мысли все время витали вокруг Иветы и грядущего вечера, замечает, что ему пора идти.
А женщины заказывают еще пару «Магнерс» – уже четвертую, если не пятую пару – и Сандра говорит:
– Тогда увидимся за ужином.
– Хорошо, – говорит Бернар, шагая вброд через бассейн.
Через несколько минут, когда принимает душ, он уже не помнит о них.
Когда он просыпается, уже темно. Он в своей комнате в отеле «Посейдон». В маленькой комнате очень жарко, и где-то рядом грохочет музыка.
Было около шести, когда он пришел из отеля «Вангелис» с легкой головной болью и решил ненадолго прилечь перед ужином. Должно быть, он крепко заснул. Бернар быстро встает и смотрит на часы, боясь, что уже слишком поздно, чтобы идти искать Ивету в «Джестерс». Сейчас только десять, и он снова ложится. Он сильно потеет в душной закрытой комнате. Прошлым вечером Бернар пробовал включить кондиционер, но он не работал.
Он заходит в ванную и старательно моется водой из-под крана.
Свет в ванной такой слабый, что Бернар едва видит в зеркале свое лицо.
Затем он наводит порядок, насколько это возможно. Ведь он надеется, что скоро в этой комнате окажется Ивета, и он не хочет, чтобы она видела его разбросанные вещи.
Довольно долго он выбирает, что надеть, и останавливается на модной белой рубашке, откладывая поло в горизонтальную полоску на другой вечер. Он оставляет расстегнутыми три верхние пуговицы, чтобы была видна курчавая растительность на его груди, и роется в чемодане в поисках пробного флакончика «Эрменеджильдо Дзенья» для мужчин, который прилагался к одному журналу в офисе его дяди. Он выливает на себя примерно половину, а затем, придирчиво обнюхав запястья, выливает и остаток.
Довольный собой, Бернар принимается за волосы и зачесывает непослушную копну назад, непривычно открывая низкий лоб, после чего он фиксирует волосы щедрой порцией ароматного геля.
В неверном свете ванной он тщательно оглядывает себя.
Застегивает третью пуговицу на рубашке.
Снова расстегивает.
И опять застегивает.
Его лоб бледнее щек и носа, и ему это не нравится.
Он пытается начесать волосы на лоб, но результат нравится ему еще меньше.
Наконец, уже злясь на себя, он пробует зачесать волосы обратно.
И все равно что-то ему не нравится, и он думает об этом, спеша по ступенькам в холл, и выходит в ночь, распространяя вокруг аромат «Дзенья».
Уже почти одиннадцать, а он еще ничего не ел. Не то чтобы он голоден – ничего подобного, просто чувствует, что надо бы «заморить червячка».
Он заходит в «Поркиз» и съедает часть кебаба, буквально через силу. Он чуть ли не дрожит от возбуждения и от предвкушения. Чтобы успокоить нервы, он выпивает коктейль – водка и «Ред Булл» – и вспоминает, как легко они общались утром и как подробно она объясняла ему дорогу до «Джестерс» – прямо-таки нарисовала карту. Это помогает.
Он оставляет недоеденный кебаб и направляется по извилистым улицам к «Джестерс».
Найти это заведение не составляет труда – он просто следует за группкой горланящих песни юнцов без рубашек до самого фасада с навесом, отчетливо выделяющегося в адском отсвете неоновых ламп. Неоновый шутовской колпак с бубенцами. Очередь подвыпивших гуляк у крыльца.
Пять евро за вход – и он внутри.
Высматривает ее повсюду.
Перемещаясь в мигающем свете под грохот музыки, он высматривает ее.
Это место как сплошная масса плоти. Тела, мелькающие в темноте. Можно искать всю ночь, думает Бернар, но не найти ее.
С дорогущим пивом «Бекс» в руке он прочесывает зал с нарастающим отчаянием. Впервые его посещает мысль, что ее здесь может просто не быть.
Пиво взвинчивает его нервы, и он продирается сквозь безликую толпу тусовщиков.
Разгоряченные девицы вертят задницами на подиуме.
На них глазеют снизу ребята в мокрых от пота футболках. Он тоже вместе с ними заглядывает девицам под юбки, а затем видит рядом знакомое лицо, и его захлестывает адреналин – ему кажется, что это одна из ее подруг, которых он видел утром, она проходит мимо и удаляется.
Он следует за ней. Его глаза приклеились к ее оголенной спине, поблескивающей бисеринками пота, он прокладывает путь сквозь колышущиеся тела.
И она ведет его к Ивете. Она приводит его к Ивете. Он видит Ивету в круге света, когда музыка взвивается наверх. Она его не видит. Ее глаза закрыты. Она в мужских объятиях, и губы этих двоих сливаются.
И тогда весь его мир рушится.